Buch lesen: «Освобождение чёрного единорога. Часть III»
Пятая картина
Живая вода
Интерлюдия
Рука об руку шли сыновья и дочери Старших. Были они частью Единого, но разделили силы Его согласно Закону. Одни из них назвали себя хранителями, другие стали странниками, третьи и четвёртые – защищали и изучали миры.
Любой из них по отдельности был неизменно силён, прекрасен и целостен, – однако словно птица однокрылая. Лишь вместе, соединяясь в своей истинной паре, в союзе идеальном, могли они продолжать дело Праотцов и Праматерей своих. Лишь вместе будучи, достигали они высот невиданных, постигали неведомое и сокрытое.
Лишь вместе они могли творить новое.
И дали тогда дети Старших имя тому драгоценному, что связывало их, как мужчин и женщин, друг с другом; тому, что давало силы их крыльям невидимым.
И имя это было – Любовь.
Пролог
Погоня
Земля превратилась в бесконечную слякоть, но дождь всё не унимался. Северный ветер гнул деревья. Прячась от его порывов, всадница склонилась ближе к лошадиной шее. Она привстала в седле, почти касаясь лицом мокрой гривы.
Её серая кобыла перепрыгнула через набухший от воды ручей и вылетела в поле. За полем начинался лес, за ним снова открывалась равнина. Здесь теней было меньше, но и наезженный тракт заканчивался.
Впрочем, дорога ли – бездорожье, как бы быстро ни мчалась всадница, от тех, кто следовал за ней по иным тропам, уйти было невозможно. Странница знала, что от погони ей не спрятаться ни под землёй, ни в воде. Разве что в небе или…
Она миновала луга и вновь свернула на большак. Вскоре из-за поворота показался межевой столб: «Интальнѝр». Город!
Позади раздался шорох, девушка обернулась – никого. Лишь кусты вдоль дороги хлопали ветвями на ветру. Однако в сгущающихся сумерках всадница приметила то, что не разглядел бы обыкновенный человек.
Она настойчивее ударила лошадь по бокам, посылая галопом. Ей вслед протяжно завыли волки.
* * *
В стряпущей избе было жарко. В воздухе стоял пар и запах тушёной баранины.
Пин Сѝтна обжарил на сливочном масле золотистый лучок и, убрав сковороду с огня, добавил к нему измельчённый чеснок. Затем повар окунул в кипяток горсть сладких томатов, но уже через миг вынул их и ополоснул холодной водицей. После этого он аккуратно снял кожицу с мягких плодов, порезал на дольки и слил вместе с соком в поджарку.
К тому моменту коренья в мясном наваре уже порядком протомились. А извлечённая из него баранина – остыла. Можно было отделить мясо от кости и вернуть его обратно в похлёбку вместе с поджаркой и красными заморскими ягодами.
Томаты повар уважал. Всякому блюду они придавали особенный вкус, раскрывая новые нотки. А вот его гостья на это действие глядела искоса. Можно подумать, музыканты понимают толк в приготовлении пищи!
Однако манеру Пина Ситны не резать разварившееся мясо, а рвать его пальцами, девушка оценила. Она сказала, что сталь отнимает жизнь не только тела, но и души. В данном случае – души блюда. Можно подумать, музыканты что-то понимают в стали!
Странная девчонка – песни пела грустные, но красивые и пронизывающие до самой печёнки. Когда она брала в руки гитару, в корчме смолкали самые горячие споры. И даже грубиян Гхор Рыжебород нет-нет, да и шмыгал носом, украдкой вытирая глаза.
А вот разговаривала гостья мало. От расспросов она отворачивалась, будто пряча что-то; всё смотрела в никуда, да вздыхала горько. Но что уж там скрывать? Знамо дело – мор прокатился по деревням. До Интальнира болезнь не добралась, а вот южнее, ближе к Серому лесу поселений выкосила немало. Пришлые странники сказывали, что нашлось лекарство от беды. Да погибших оно ведь не вернёт…
Старик Пин сжалился над певуньей (да и её музыка привлекала постояльцев). Повар и одновременно хозяин корчмы «Сломанное колесо» выделил гостье отдельную комнату. Однако та оказалась наглющей! Видишь ли, затребовала купель себе да горячую воду.
Накупавшись и отдохнув, певунья пришла на кухню. Уселась и стала смотреть своими зелёными глазищами, как он стряпает. Когда же Пин Ситна спросил, почему её милость не желает откушать, как все гости, в общем доме, девушка улыбнулась не слаще самторийского лимона, и ничего не ответила.
Уже позже, вечером Пин Ситна понял, в чём был подвох. На постоялый двор «Сломанное колесо» заявились другие музыканты – «Лесные гитары».
Трое ребят и одна девица. Их в здешних местах не сильно любили. Вечно эти буйные головы заварушки устраивали.
То ли певцы встречались уже, то ли слышали что-то друг о друге. Увидев девушку, «Гитары» принялись выть, точно волки, а её такой-то лисицей обзывать. Сама певунья всё молчала да в толпу глядела, будто искала там кого-то.
Неприятно, конечно, да что они могли друг дружке сделать? Гитарой-то сильно не стукнешь. Скорее дорогой инструмент повредишь, чем голову кому-то разобьёшь. Ну уж и другие гости разбойникам намекнули, как следует себя вести во время священного Праздника. Покричали они и успокоились.
Надо заметить, что народу на Осеннее Равноденствие в Интальнир прибыло немало. Гуляли уже неделю, с самого полнолуния, и постоялый двор был забит, как бочка сельдью, ну а погода на улице стояла премерзкая. Все знают, что в священные дни боги взирают на мир с особым пристрастием. В это время полезно дела хорошие делать, проявлять гостеприимство, щедрость и тому подобное.
Пин Ситна не посмел выгнать забияк «Гитар». Он не долго думал, да и поместил их в комнату к певунье. А в качестве извинений за тесноту своей лучшей наливки им выделил, чтоб не ругались.
1 Артисты
Память дальних миров вновь звучит для меня.
Раздели мои крылья — одни на двоих,
И последнею искрой родного огня
Вспыхнет плоть и душа для просторов иных.
Песня о Царевне и Фениксе1
Деревянные колонны корчмы, лестницу и стропила под высокой крышей украшали венки и гирлянды, составленные из ветвей мелкоплодника, падуба, боярышника и рябины, переплетённых разноцветными лентами и косами злаков.
Ставни были открыты нараспашку. В разбавленном осенней прохладой воздухе разливались густые запахи табака, жаркого, вина и яблок. Звенели голоса и смех.
Ужину в честь Праздника Урожайной луны мог бы позавидовать сам владыка Гиатайна! Вдоль стен были накрыты длинные столы. Гостям «Сломанного колеса» подавали жаркое из кролика с фасолью, тыквенную кашу со свининой, квашеную капусту с уткой и рябиной, курицу с грибами, сосиски из потрохов и копчёные колбасы.
Не обошли вниманием и гордость повара – баранину, тушёную с брюквой, морковью и красными заморскими ягодами – томатами. Всё это посетители «Сломанного колеса» обильно заедали хлебом и сыром, осенними фруктами и медовым вареньем, запивали пивом и наливками из вишни, сливы и груши.
Дженна подхватила с тарелки кусочек мяса и отправила себе в рот. Даже без лисьего ритуала девушка не ощущала ни веселья, ни печали. Не радовали её ни сочное жаркое, ни сладкие пироги. Руки её, чёрные от мёртвой воды и облачённые в чёрные же перчатки, наполнял холод. На душе было пусто.
Она отчаялась найти учителя на дорогах дневного мира и заглянула в мир сумеречный. Но на тех тропах бывшая наёмница встретила только новые неприятности…
Серые волки настигли её с приходом темноты. Ворвались в корчму всей своей бандой, и иначе не скажешь, – промокшие и взъерошенные музыканты, в шутовских плащах, составленных из разноцветных лоскутов. И как только сумеречные тропы их носили?
Худой светловолосый парень подпрыгнул к Дженне точно кузнечик и, буквально спихнув её со сцены, немилостиво ударил по струнам своей гитары. Невысокая девица в корсете и юбке, вышитой синими, красными и зелёными цветами, закружилась, завертелась в толпе и, звонко хохоча, ударила в бубен. Ещё двое ребят присоединились к ним: один с гитарой, другой с длинной флейтой.
Визжа, улюлюкая и подвывая, вчетвером они устроили такой кавардак из мелодий, что Дженне стало дурно. Несложные и порядком неприличные стишки их песенок вскоре подхватили все, кто только имел голос.
Насытившийся и захмелевший люд с готовностью принялся горланить и плясать. Корчма содрогнулась от шумной музыки, смеха и топота. Танцевали и пели между столами, за ними и на них, на лестнице и под ней. Разве что на крышу не добрались!
Ближе к полуночи гости притомились веселиться и затребовали лирики. Дженне не удалось улизнуть. Какой-то детина, красноносый великан с рыжей бородой, грубо, но очень искренне попросил её повторить одну из песен. Чародейка вышла в круг, прижала гитару к груди и начала рассказ.
Она повествовала о чувстве между юной гиатайнской царевной и огнекрылым фениксом, который предстал перед ней в образе прекрасного принца из южных земель. Чувство их было так горячо, что отступали злые ледяные духи и посреди зимы расцветали травы.
Однако феникс не мог долго оставаться на земле. В конце концов, он покинул царевну, ибо больше всего на свете манило его сияние далёких звёзд. Девушка же не сумела примириться с печальной участью и взбунтовалась против своей человеческой природы.
Однажды она взошла на самую высокую башню замка и бросилась с неё… Но вместо того, чтобы упасть, она вдруг взлетела. Гиатайнская царевна дотянулась до звёзд. И, вспыхнув под их безжалостным светом, сама стала одним из светил.
С тех самых пор ни принца, ни царевну уже не встречали на земле. Однако безоблачными летними ночами можно увидеть, как летит по небу бессмертная птица. И в груди у неё горят две алых звезды – два влюблённых сердца: Царевны и Феникса.
Дженна пела тихо и печально, и голос её разжигал в душах слушателей настоящее пламя. Не в силах его сдерживать, гости плакали – кто украдкой, а кто и не стесняясь.
Когда же девушка подошла к последнему куплету, у неё вдруг закружилась голова. Рука, до того неизменно твёрдая и уверенная, дрогнула. Песня оборвалась. И повисла тишина… Казалось, смолк даже ветер за окнами. Дженна слышала лишь то, как громко и часто бьётся её сердце.
Толпа подалась в стороны, пропуская в круг сцены высокую фигуру в чёрном плаще. Лицо мага осунулось и побледнело, с длинных волос и одежды стекала дождевая вода.
Дженна отбросила инструмент и устремилась к нему.
– Я так долго искала Вас, – прошептала девушка, приближаясь медленно, словно воздух вдруг сделался вязким. – Куда же Вы пропали?
Странник не ответил. Он взял её руки в свои и, мягко притянув к себе, склонился к её лицу. Привстав на мысочки, чародейка потянулась навстречу. Их губы едва соприкоснулись. У Дженны перехватило дыхание, и пол ушёл из-под ног…
Она проснулась от того, что задыхается. Ей не хватало воздуха.
Нет! Ей не хватало его!
Чародейка лежала на стёганой подстилке в своей комнате, а рядом с ней на корточках примостился парень. Краем глаза Дженна уловила тусклый блеск на ноже, который тот приставил к её шее.
– Прирежем лисье гузло, и дело с концами, – фыркнул флейтист «Лесных гитар».
Девушка не шелохнулась. Она дышала с трудом, будто горло её снова стиснула богинка. Чародейка ждала, но парень отчего-то медлил. Его глупость разозлила Дженну.
– Ну же, – судорожно прошипела она. – Режь… – Музыкант подался назад, но девушка поймала его за ворот рубахи и притянула к себе. – Убей же, ну…
Руки чародейки наполнила леденящая сила, и нападавший вдруг побледнел.
– Вот те раз, чудодейка… – нарочито весело провозгласила девица из компании «Гитар». Её красивое и мягкое, почти детское лицо усыпали веснушки и ря̀бины, глаза под широкими чёрными бровями отливали синевой, разреженной серыми крапинками. – А вы: «лиса, лиса» … – Разбойница небрежно вырвала из рук Дженны младшего собрата, а взамен протянула ей бутылку вина. – На, выпей, полегчает. А ты, – пригрозила она парню, – ну-ка убери свою ковырялку! Разве не видно? Сердце у девчонки разбито! А лисам нельзя так, не положено им любить. Всякие сильные чувства им чуять мешают. Не лиса она… Вон, чудодейка, оказывается… И дура, – девушка выругалась. – Весь вечер пела и ни крошки в рот не взяла… Так и сдохнуть под кустом недолго.
– Не хочу я есть, – скривила губы Дженна.
Она покрутила бутылку в руках, не зная, что с ней делать.
– Вот поэтому тебе и надо выпить, – со знанием дела повторила девушка. – Все «хотения» мигом вернутся.
Подумав немного, Дженна решила прислушаться к совету. Она сделала глоток и закашлялась. По нутру растёкся жидкий огонь, на губах осталась горечь и аромат вишнёвых косточек. Голова закружилась, спазм отпустил, и даже в руках потеплело.
– Слышала, Дженной тебя кличут? – продолжила девица. – Я Фьёртана Конопатая… ну, Фьёр просто. С ковырялкой – Норк Дудочка, там у стены – братья, – она указала на приземистого парня и долговязого, не похожих друг на друга ни единой каплей, – младший Ма̀йтин, а тот, что желтоволосый, как ты, ну и… красивый – это Ѐван. И он мой, – Фьёр грозно нахмурила чёрные брови. – Тебе, может, и не до того сейчас, однако запомни на будущее. Я церемониться не стану, горло за него перегрызу. Ясно? Вы, чудодеи, – народ хилый… В Сером лесу я насмотрелась на таких, что от мертвецов возвращались… Сами как мертвецы… Вот и ты такая же.
Чародейка оценивающе оглядела Евана: узкие злые глаза, безвольный подбородок – и что в нём красивого?
– В Сером лесу? – тихо переспросила она. – Из Каахъеля возвращались чародеи?
– Ну да, из него самого, – кивнула девушка. – И ты эта… уж извини, что мы тебя на большаке попугали маленько. Думали, раз ты нас видишь в тенях да пахнешь по-чужому, значит – лиса… А ты, оказывается, магичка.
– Я не понимаю, о чём ты, – соврала Дженна. – А вы? – девушка обвела музыкантов усталым взглядом. Чтобы не вызывать подозрений, она должна была озвучить вопрос, ответ на который знала и сама. – Вы зачем в этих ваших тенях прятались, если не маги?
– Затем, что можем, – ответил Еван сухим и бесцветным, точно прошлогоднее сено, голосом и прищурился: – Что-то я не слышал, чтобы маги умели в тени забираться…
– Я из Энсолорадо, – буркнула Дженна. – Там уж и не такое умеют…
– Значит, я верно подметил, ты с юга, – хмыкнул Еван. – Ну ладно… Не задавай лишних вопросов, и мы не станем пытать тебя своими…
– Только один вопрос, маленький такой вопросик, – смущённо заулыбалась Фьёр, взмахнув ресницами. – Мне очень хочется знать, кто такой принц Феникс? Ты пела так сердечно, будто сама целовала его… – она вскользь глянула на Евана. – Скажи, правда ли он так красив, что невозможно жить без его любви?
– Я придумала эту сказку, – Дженна сделала большой глоток вишнёвки. Славное зелье действительно согрело её. – Как и вы, Феникса я встречала только на ночном небе…
– Никакая это не сказка, – принялась спорить Фьёр. – Я самолично видала его перо! Один старичок на базаре в Речи показывал мне…
«Перо, – с ужасом подумала Дженна. – А где же моё перо чёрного коршуна? Куда я его задевала?»
– …И говорил, что это перо самого Финиста Ясного Сокола! – продолжала тем временем девушка. – Мол, с его помощью можно призвать жениха, но…
– Призвать жениха? – повторила чародейка.
– Угу, – кивнула девушка. – Подносишь пёрышко к губам и шепчешь: явись ко мне, жданный мой жених, появись, свет очей моих…
– Глупость какая, – отмахнулась Дженна. – Даже в сказках не бывает всё так просто…
– Ну как хочешь – грусти себе на здоровье, – сдалась Фьёр. – Однако советую тебе пойти в Ферихаль. В столице Амѝр у Златодрева Любви все разбитые сердца вмиг исцеляются! Страна эта закрыта для людей, но на Праздник отворяются все двери… Мы сами надеемся к весне добраться до лесов Су…
– Вы нуждаетесь в исцелении? – поинтересовалась чародейка.
– Мы ищем славы, – ответил за всех Еван. – На Великий Праздник собираются знаменитые музыканты. В том числе и мы.
– Говорят, в Ферихале всегда тепло, – вздохнул Норк. – Там живут звери, которых не осталось даже в твоей Стране вечного лета! Птицы, у которых на спине растут плавники, и такие, у которых вовсе нет крыльев, а вместо перьев – мех.
– В лесах Су цветут растения аж с самого Южного континента Эльжануба, – басом добавил Майтин, отхлебнув вишнёвки. – Цветы там питаются кровью и плотью, а деревья покрыты чешуёй.
– Я слышала, что одёжи там не ткут, а выращивают на деревьях, – продолжила Фьёр, подняв бутыль. – И жилища вырастают сами собой, если попросить…
– Ну да, по улицам Амира бродят единороги, а в небесах летают эти… пегасы, – ехидно вставил Еван. – Или тебе милее фениксы? – он обернулся к Дженне.
– Мне милее тишина, – зевнула чародейка, сунув ему в руки свою бутылку. – Скоро утро. Проклятый Пин Ситна и проклятые вы… Не хотите убивать меня, так хоть поспать дайте…
Празднование Осеннего Равноденствия затянулось на долгие дни. За это время в «Сломанное колесо», стоящее на дороге у самого въезда в городок, заходили странники и музыканты. Кто-то из них был проездом. Некоторые останавливались на несколько ночей, прельщённые царившим в корчме весельем.
Одним из них оказался старый знакомый Дженны из Двуречья, где она нашла «единорога». Узнав её, чудаковатый певец с козлиной бородкой широко улыбнулся и отвесил поклон.
Сама девушка не спешила покидать тёплый приют. Не ненастье пугало её; впервые в жизни Дженна просто не знала, куда ей идти дальше…
Она пела, пила, но в шумных плясках не участвовала и в разговоры вступала крайне редко. Чародейка доплатила хозяину Пину Ситне, чтобы тот выделил ей отдельную комнатушку под самой крышей – подальше ото всех.
Единственной, кто смела надоедать Дженне беседами, была настырная Фьёр. В один из вечеров, когда вся корчма содрогалась от танцев и смеха, разбойница постучалась, да не просто в дверь, а в окошко.
– Я не хотела, чтоб ребята видели, как я к тебе иду, – объяснила промокшая от дождя Фьёр, забираясь в комнату. – Не доверяют они колдунам, понимаешь…
Дженне было всё равно. Она смяла очередной испорченный лист и отбросила его вместе с пером, которым безрезультатно пыталась записать новую сказку. Её комнатка была столь маленькой, что в ней помещалась лишь кровать. Ни стола, ни стульев не было, поэтому сказочница устроилась прямо на полу, поставив рядом масляную лампу.
– А ты, значит, доверяешь, – безразлично произнесла чародейка.
– Говоря по чести – ни капельки, – обезоруживающе улыбнулась Фьёр, усаживаясь рядышком на плетёный коврик. – Дружить с тобой я не собираюсь… – она задумалась на мгновение. – Но есть одно важненькое дельце…
– Я рада, что мы не станем подругами, – ухмыльнулась Дженна, наблюдая, как девушка извлекает из-за пазухи свёрток шёлка.
– Вот! – провозгласила Фьёр и вложила в ладонь Дженны свою драгоценность.
Развернув тонкую ткань, чародейка обнаружила в ней пёстренькое чёрно-жёлтое соколиное перо. И от прикосновения к нему её пальцы, будто током проняло.
– Но ты же говорила, что…
– Не важно, кто и что говорил, хорошо? – Фьёр поглядела на Дженну исподлобья. – Нас учат: не смотри, не слушай и не болтай – чуй! Я чую, что ты чародейка. Значит, разбираешься в ентовых штучках. И скажешь мне, правда ли это перо Финиста?
– Да откуда мне знать? – возмутилась Дженна, возвращая свёрток. – И почему ты думаешь, что твой Финист – это мой Феникс? Произнеси те слова, призови суженого, пусть сам и расскажет, кто таков…
– Я произносила их, – прошептала разбойница, разглядывая пол. – Он не появился… Либо и впрямь к звёздочкам своим улетел, – она закусила губу и фыркнула: – Либо не хочет он быть моим суженым… Ну я ж эта… не царевна. Да и вообще несчастливая я… Эх, лучше б мне в детстве было сдохнуть от этого вогника! – девушка провела пальцами по своему рябому лицу и обиженно бросила свёрток рядом с чернильницей и бумагами. – Оставь себе. Ты красивая… К тебе он прилетит.
Чародейка посмотрела на мятый шёлк. В свете лампы он напоминал кровавую кляксу. Её щека невольно дёрнулась, вспомнив ожог.
– …Не прилетит, – процедила Дженна сквозь боль, сковавшую лицо.
«Всегда прилетал, а теперь – нет, – с горечью подумала она. – Не в поцелуе Зоара тут дело – прикосновение Марга оказалось страшнее…»
– …Если хочешь знать, я с Еваном, потому что с ним мне легко, – неожиданно произнесла разбойница. – Понимаешь, – она поморщилась, раздражённо откидывая со лба чёрные с красным отливом кудри, – я не хочу любить так сильно, чтобы с башен прыгать. Не хочу…
– Я тоже, – кивнула Дженна. – Не хочу так любить…
Помолчали.
– Любовники как стрелы на излёте – лишь царапают, – тихонечко напела волчица. – Те же, кого мы по-настоящему любим, пронзают сердце нам насквозь…
И снова воцарилась тишина. Девушки размышляли, каждая о своём.
– …А пойдём напьёмся? – с весёлой злостью предложила Фьёр, поднимаясь на ноги. – Плясать будем и петь.
– А как же твои друзья? – ехидно припомнила чародейка. – Они не будут против?
– А ну их! – отмахнулась разбойница. – К лешачьей бабушке и друзей этих, и фениксов!
* * *
Дождь хлестал монотонно и зло. Промозглый ветер забирался под плащ. Влажный холод истачивал последние крохи сил. Но вот впереди забрезжил свет. Путник приблизился к постоялому двору.
Он состоял из нескольких деревянных построек, впереди всех возвышался длинный двухэтажный дом с высокой треугольной крышей. Судя по доносящемуся из него шуму, это была корчма, а внутри властвовало веселье. На широком крыльце устроились весьма подвыпившие постояльцы; кое-кто из них даже держался на ногах.
Поднявшись по ступеням, мужчина застыл, не смея зайти внутрь. Через мутное оконце он наблюдал за тем, как гости расселись по скамьям. И на сцену вышла она. На ней было скромное платье из алой шерсти, на плечи ниспадали золотые локоны, перехваченные у висков лентами кос.
Девушка взялась за гитару, и грустная мелодия донеслась до слуха странника. Голос певуньи, будто клинок, пронзил вечерние сумерки, разгоняя осеннюю стынь. Мужчину окатило волной жара. Голос его ученицы стал горячее. И го̀рче.
Сайрон опустил голову, успокаивая чувства и собираясь с мыслями. А затем толкнул дверь корчмы и вошёл внутрь. Он сделал несколько шагов вдоль притихшей толпы и остановился.
Дженна подняла на мага глаза. Её голос не дрогнул, и мелодия не прервалась. Чародейка допела песню до конца. Феникс и Царевна встретились среди звёзд и обрели счастье. Слушатели принялись рукоплескать. А певунья поднялась с места, поклонилась и, отставив инструмент, направилась к учителю.
Сайрон почувствовал, как всё его существо устремилось к ней, но… Дженна не ответила. Она не заплакала, не бросилась к нему на шею и даже слова не вымолвила. Одарив мага коротким взглядом, чародейка проскользнула мимо и скрылась за дверью.
Мужчина направился следом. Они оказались на улице. Дождь успокоился, сменившись изморосью. Но Сайрону почудилось, что воздух стал холоднее.
– Дженн, – тихо произнёс он, когда они остались одни. – Я так долго искал тебя…
Дженна резко обернулась. Мужчина протянул руку, легко коснувшись её лица. Девушка вздрогнула и отшатнулась.
– Не трогайте меня, – попросила она. – Больше никогда…
– Дженн?
Чародейка отвела взгляд.
– Да Вы хоть знаете, – через силу проговорила она, – что я пережила за это время?
– Дженн, я искал тебя…
Маг сделал шаг вперёд, но его ученица отступила на два.
– Я понимаю, – кивнула она, устремив на мужчину полные отчаянья глаза. – Но Вы не понимаете… Никакая чума, мёртвая вода и даже удар молнии не сравнятся с…
Чародейка умолкла.
– Я понимаю, Дженн…
Сайрон опустил голову.
– Да, Вы предупреждали, и я сама во всём виновата. Вас я простила… тогда – за всё, – прошептала она, запинаясь. – Но теперь… Довольно. Врозь – слишком больно. А вместе – нельзя… Невозможно. Вы были правы, – девушка обхватила себя руками, чтобы унять дрожь. – Но… Я хочу учиться. Я буду учиться у Вас. И всё… – она нахмурилась. – Только не прикасайтесь ко мне больше.
– Хорошо, – согласился Сайрон, не найдя в себе сил сказать что-то ещё. Он извлёк из складок плаща чёрное перо и протянул ей. – А ты впредь не раскидывайся подарками.
– Я потеряла его? – ахнула девушка.
– Поэтому я и не мог найти тебя, – пояснил мужчина. – Ты хоть знаешь, что убежала от меня на восемьсот миль?
Дженна удивлённо распахнула глаза и прижала возвращённое перо к груди.
– Я была нужна здесь, – выдохнула она. – Так сказал Марг…
– Марг? Вот как, – скупо улыбнулся Сайрон. – Тогда знай, если бы не Зоар, я до сих пор блуждал бы по Доменийским равнинам…
– Но Вы же говорили, что боги – это просто силы…
– Это сложнее, чем ты думаешь…
Повисло молчание.
– …Меня чуть молнией не убило! – всхлипнула девушка.
Её лицо смягчилось, и сдерживаемые чувства прорвались слезами.
– Ты очень смелая… – с нежностью прошептал мужчина.
– Я переболела вогником, – добавила чародейка.
– Знаю, я встретил твоих «друзей».
– Я… Я убила… Убила невинного, – Дженна судорожно вздохнула, выжидающе глядя на учителя.
– Ты желала ему зла? – спросил он, хотя и без того знал ответ.
– Нет… – слабо произнесла Дженна. – Я сделала это… из сострадания… Но…
– Имела ли ты право? – договорил за неё маг. – Пока в тебе осталась человечность, ты не найдёшь ответа на этот вопрос… А теперь пойдём в тепло, мой маленький дракончик.
– Любовники как стрелы на излёте – лишь царапают. И только те, кого мы любим, пронзают сердце нам насквозь… – бесцветным хриплым голосом пел музыкант. – Не люби его, царевна. Забудь его…
Маг и ученица сели рядом на скамью. Девица в белом фартуке поставила перед ними на стол тарелку с мясным пирогом и две кружки пива. Вдыхая запах горячей еды и украдкой ловя аромат Дженны, Сайрон вдруг ощутил неодолимую усталость. Ему захотелось опустить голову на колени своей младшей сестры, закрыть глаза и спать… Спать, пока не закончатся эти бесконечные дожди и на небе не покажется солнце.
Тем временем любовный мотив сменился на более задорный. Мужчины и женщины вскочили со своих мест и, сомкнув руки в объятьях, закружились в весёлом хороводе. Своими смехом и танцами они благодарили природу за урожайный год; и пели так громко, чтобы боги, несомненно, услышали их.
Сайрон помассировал пальцами лоб; топот ног отдавался в висках волнами боли.
– Я хочу посмотреть на Ферихаль, – донеслись сквозь шум слова Дженны.
– Это хорошая мысль, – согласился маг со вздохом.
Девушка говорила что-то ещё – про песни, феникса и перо, – но странник слышал только её голос, не разбирая смысла. А потом среди хаоса мелодий он уловил смех Индрика.
Друг обхватил его за плечи и помог подняться. Они шли по ступеням наверх. Скрипнула дверь. Уже проваливаясь в забытьё, Сайрон ощутил под собой жёсткую кровать и лёгкое прикосновение руки к волосам. Запах цветущего лимона и ласковый голос сестры окутали его…
Мужчина не просыпался сутки. На этот раз истощены были не только его физические, но и магические силы. Сон проходил ровно, так что Дженне даже не пришлось всё время петь.
Спустя два дня чародеи возобновили путь сквозь унылые осенние просторы, сквозь холод и непогоду. Чтобы к лету добраться до сказочной страны Ферихаль, им следовало поторопиться. Дженна и её учитель перешли Тауиль и продвигались на север вдоль Дундурмы.
Странники частенько останавливались в придорожных гостиницах, пользуясь благоприятной возможностью просушиться и отогреться. Словно боясь вновь потерять друг друга и следуя некой молчаливой договорённости, они брали одну комнату на двоих. Девушка занимала кровать. Сайрон, которому в силу роста не всякая постель приходилась впору, безропотно устраивался на полу.
Когда его ученица засыпала, он прислушивался к новым оттенкам её витали, пытаясь разгадать рисунок силы. Дженна поведала магу обо всех своих приключениях. Но, несмотря на совершённый ею почти невозможный подвиг, человеческая сущность девушки была настолько яркой, что скрывала за собой остальные сферы, мешая различить их общую мелодию.
Сайрон недоумевал, как Дженне, обладающей столь жёстким и непроницаемым эго, удалось сохранить в целости ум после общения с Маргом и Зоаром? Маг не сомневался в том, что одолеть богинку ей помогли сами боги. Даже древнему хранителю Севера было не по силам справиться с вогником.
Думая о богах, мужчина едва сдерживал злость. По какой причине они избрали именно Дженну? Почему не пчелиную колдунью или её престарелого любовника? Зачем они подвергли столь ужасным мукам его ученицу? Она не была готова к подобным испытаниям… Её тела – физическое и тонкие – были недостаточно приучены к магии. И, несмотря на победу, её женская сущность вновь пострадала.
Сайрон оберегал девушку от этой участи. Оберегал… от своей силы. Но почему-то теперь на самого себя он злился ещё пуще. Когда-то он отказал девушке в своём огне. И теперь так тосковал по её теплу…
Дженна стала холодна и безучастна ко всему. Ничто не вызывало в ней удивления, а улыбалась она даже реже, чем её угрюмый учитель. Лишь единожды она расцвела, вновь сделавшись прежней восторженной девочкой. Тогда они проезжали мимо гномьего обоза, и один из бородатых купцов подарил чародейке большой апельсин.
Девушка пришла в такой восторг, что даже согласилась поцеловать благодетеля в бородатую щёку. К своей драгоценности она не притрагивалась пять дней – всё обнюхивала и улыбалась украдкой, словно среди дождливых будней оранжевый фрукт стал её тайным маленьким солнцем… Или же он навевал чародейке тёплые воспоминания о ком-то?
В конце концов Дженна не вытерпела и съела апельсин. Вместе с последней долькой пропала и её улыбчивость. Хотя Сайрон продолжал ощущать аромат цитрусовых корок, которые девушка припрятала в седельных сумках. Ему этот запах тоже напоминал кое-кого, но от того ум его всё чаще посещали безрадостные мысли.
Маг отдыхал раз в несколько дней, и тогда, охраняя покой учителя, бодрствовала уже Дженна.
Девушка смотрела, как вздрагивают во сне его чёрные ресницы, а иногда приходят в движение губы. По словам, которые нашёптывал спящий, чародейка пыталась различить, что за кошмары терзают его разум. Словно бы, узнав это, она смогла бы победить их, а затем вызволить из плена и собственную душу.
В последнее время Дженне частенько снились дети из её мира и старик – невинная жизнь, которую она погубила. После этих видений поутру у неё немела вся правая часть тела, а щека ныла так, что было тяжело слово выговорить, не то что улыбнуться.
Девушке ничего не хотелось: ни петь, ни писать сказки… Даже упражнения в огненной витали давались чародейке тяжелее, чем было летом. Будто общение с богами отняло у неё и женские, и магические силы. Впрочем, без ежелунной крови было даже удобнее. А на обязательных уроках её учитель не настаивал.
Сайрон не напоминал Дженне о занятиях, а она не приставала к нему с расспросами о мирах и волшебстве.
Они почти не разговаривали, просто ехали вместе. И смотрели друг на друга. Но только когда кто-то из них засыпал.
