«Мужайтесь, боритесь, о храбрые други,
Как бой ни жесток, ни упорна борьба!
Над вами безмолвные звездные круги,
Под вами немые глухие гроба.

Пускай олимпийцы завистливым оком
Глядят на борьбу непреклонных сердец,
Кто, ратуя, пал, побежденный лишь роком,
Тот вырвал из рук их победный венец!»

(Федор Тютчев)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ЛИТОВСКАЯ КНЯЖЕСКАЯ СЕМЬЯ

Гедими́н (1275—1341) – великий князь литовский (1316—1341), основатель династии Гедиминовичей, племянник великого литовского князя Витеня (1295—1316).

Ольгерд (1296 – 1377) – сын Гедимина и Евны Полоцкой, с 1318 г женат на дочери Витебского князя Ярослава Васильевича, великий князь литовский (1345—1377).

Кейстут (1297—1382) – сын Гедимина и Евны Полоцкой, князь трокский (1337—1382), брат и фактический соправитель Ольгерда.

Кориат (1300—1363) – сын Гедемина, князь новогрудский и волковыйский.

Евнутий (1310—1366) – сын Гедемина, князь изяславский (1347—1366), великий князь литовский (1341—1345).

Любарт (1299—1383) – сын Гедемина и Ольги, дочери князя Всеволода Смоленского, князь луцкий (1323—1324, 1340—1383), любарский (восточно-волынский) (1323—1340), великий князь волынский (1340—1366, 1370—1383), князь галицкий и волынский (1340—1349), галицкий (1353—1354, 1376—1377), последний правитель единого Русского королевства.

Мария (1305—1349) – дочь Гедемина и Ольги, дочери князя Всеволода Смоленского, с 1320 года жена Дмитрия Грозные Очи, великого князя тверского и владимирского.

Альдона (1309—1339) – дочь Гедемина, с 1325 года жена польского короля Казимира Великого (1333—1370).

Айгуста (1316—1345) – дочь Гедимина, с 1333 года жена Семена Гордого, князя Московского (1340—1353).

ТВЕРСКАЯ КНЯЖЕСКАЯ СЕМЬЯ

Ярослав Ярославич (1230—1272) – сын Ярослава Всеволодовича, князя владимирского, младший брат Александра Невского, первый самостоятельный князь Тверской (1247—1272), великий князь владимирский (1263—1272).

Михаил Ярославич Святой (1272—1318) – сын Ярослава Ярославича Тверского и новгородской боярыни Ксении. Князь Тверской (1282—1318), великий князь Владимирский (1305—1318). Канонизирован Русской православной церковью (1549).

Анна Кашинская, в монашестве София, в схиме Анна (1280—1368) – дочь ростовского князя Дмитрия Борисовича, тверская княгиня (1294), жена Михаила Ярославича Тверского, мать князя Дмитрия Грозные Очи и князя Александра Михайловича Тверского. Канонизирована Русской православной церковью (1649).

Дмитрий Михайлович Грозные Очи (1299—1326) – сын Михаила Ярославича Тверского и Анны Кашинской, великий князь Тверской (1318—1326) и великий князь Владимирский (1322 – 1326).

Александр Михайлович (1301—1339) – сын Михаила Ярославича Тверского и Анны Кашинской, великий князь Тверской (1326—1327; 1338—1339) и великий князь Владимирский (1326—1327).

Константин Михайлович (1302—1345) — сын Михаила Ярославича Тверского и Анны Кашинской, удельный князь дорогобужский, великий князь тверской (1327—1338, 1339—1345).

МОСКОВСКАЯ КНЯЖЕСКАЯ СЕМЬЯ

Даниил Александрович (1261—1303) – младший сын Александра Ярославича Невского, первый удельный князь Московский (с 1263/1277); родоначальник московских князей и царей.

Юрий Данилович (1281 – 1325) – сын Даниила Александровича Московского и Евдокии Александровны, дочери московского боярина. Князь московский (1303 – 1325), великий князь владимирский (1318 – 1322), князь новгородский (1322 – 1325). Женат на сестре хана Золотой Орды Узбека Агафье-Кончаке (носил титул гурхана – равного Чингизидам).

Иван Данилович (Калита) (1283—1340) – сын Даниила Александровича Московского и Евдокии Александровны, дочери московского боярина. Князь московский (1322—1340), великий князь владимирский (1331—1340), князь новгородский (1328—1337). В 2001 году по благословению Святейшего Патриарха Алексия II причислен к лику местно чтимых святых Москвы.

Афанасий Данилович (ум. 1323) – сын Даниила Александровича Московского и Евдокии Александровны, дочери московского боярина. Князь новгородский (1314—1315, 1319—1322).

Борис Данилович (ум. 1320) – сын Даниила Александровича Московского и Евдокии Александровны, дочери московского боярина. Князь костромской (1304), городецкий (1311—1317).

ГАЛИЦКО-ВОЛЫНСКАЯ (РУССКОЕ КОРОЛЕВСТВО) КНЯЖЕСКАЯ СЕМЬЯ

Юрий I Львович (1252—1308/1316) – сын Льва Даниловича Галицкого и Констанции Венгерской, дочери венгерского короля Бэлы Арпада. Князь Белзкий (1269 – 1301), князь Галицко-Волынский (с 1301), 2-й король Руси (с 1305). Первая жена – дочь князя Ярослава Ярославича Тверского (ум. 1286). Вторая жена – Ефимия (ум.1308), дочь Казимира Пяста, князя Куявского.

Анастасия Юрьевна (ум. 1364) – дочь короля Руси Юрия I Львовича (1301—1316) и Ефимии, дочери Казимира Пяста, князя куявского. С 1320 года жена тверского князя Александра Михайловича.

Андрей Юрьевич (Андрей I Галицкий) (ум. 1323) – сын короля Руси Юрия I Львовича (1301—1316) и Ефимии, дочери Казимира Пяста, князя куявского. После смерти отца правил вместе с братом Львом II Юрьевичем, князь Волынский (1308/1316—1323).

Лев Юрьевич (Лев II Галицкий) (ум. 1323) – сын короля Руси Юрия I Львовича (1301—1316) и Ефимии, дочери Казимира Пяста, князя куявского. После смерти отца правил вместе со своим братом Андреем Юрьевичем. Князь Луцкий и Галицкий (1308/1316—1323).

Мария Юрьевна (ум. 1341), княжна Галицко-Львовская, замужем за мазовецким князем Тройденом I.

ХАНЫ ЗОЛОТОЙ ОРДЫ

Тохта (1270—1313) – хан Золотой Орды (1291—1312); сын хана Менгу-Тимура, хана улуса Джучи (Золотой Орды) (1266—1282), ставшего при нём фактически независимым от Монгольской империи.

Узбек (1283—1341) – хан Улуса Джучи (Золотой Орды) с 1313 года; сын Тогрула, десятого сына Менгу-Тимура; племянник хана Тохты. Правление Узбека стало временем наивысшего могущества Золотой Орды. В русских летописях известен как Алабуга, Азбяк, Озбяк.

Кончака (в крещении Агафья) (ум.1318) – сестра хана Узбека. Дочь Тогрула, десятого сына Менгу-Тимура; племянница хана Тохты.

Чингизиды – прямые потомки Чингисхана (1155—1227) по мужской линии от его первой жены Бортэ. Только они и их потомки наследовали высшую власть в государстве.

ПРОЛОГ

Маленькая девочка стояла в храме Перкунаса [1] в Вильне [2]. Огромная круглая арена открытого храма была пуста. Где-то в середине этой арены, надежно защищенное от дождя и ветра, горело неугасимое пламя огня, посвященное великому богу войны Литвы.

Девочке было страшно. Наступала ночь, она была на огромной арене храма одна, и, хотя она знала, что вряд ли найдется среди литвинов отступник, который помыслит совершить святотатство и обидеть ее на территории храма Перкунаса, ей было не по себе.

Маленькая девочка храбро смотрела в темноту и гнала от себя опасения. Она пришла в храм тайком от родителей и воспитателей, жрецов древней литовской веры. Она хотела просить великого бога сделать ее воином. Она хотела доказать великому богу, что достойна подобной чести, несмотря на то, что она девочка. Именно для этого она ушла из дома в ночь, одна, и сейчас опасливо, но упрямо приближалась к горящему пламени Перкунаса.

Она верила в то, что, если расскажет Богу о своем желании и не побоится его огня, он исполнит ее желание.

Девочка подошла к алтарю и замерла, глядя на заключенный в темницу каменного ложа яростно бушующий огонь. Ее губы зашевелились, повторяя заученные слова просьбы-молитвы. Она повторяла их вновь и вновь, глядя на огонь, повторяла до тех пор, пока у нее не защипали и не начали слезиться от дыма глаза. Наконец, она замолчала, и некоторое время безмолвно стояла, вдыхая резкий ночной воздух, полный горечи от близости горящего пламени, пока внезапно чуть не задохнулась от накатившей боли, заставившей ее упасть на колени перед огнем. В следующий миг она потеряла сознание, ее хрупкое тело обмякло и тихо опало на холодный пол храма, маленькая головка мягко коснулась пола, и длинные золотистые волосы веером рассыпались по каменным плитам.

…Ей чудилось, что она лежит в густой сочной траве на равнине Свентогора, возле храма криве-кривейто [3]. Всей своей кожей она ощущала жар летнего дня, прохладная трава щекотала ей нос и щеки, гладила ее обнаженные по локоть рукавами платья руки, и босые ноги. Жар становился все сильнее и сильнее, обжигая ее кожу, затрудняя ее дыхание, сжимая ее голову пульсирующей болью, так, что застучало в висках и зашумело в голове. А затем откуда-то издалека пришел тихий голос, начавший шептать в такт ударам крови в висках, с каждым словом принося неизмеримое облегчение, размывавшее нестерпимый жар и головную боль:

Я промчусь над тобой теплым летним дождем,
Пеньем птиц на рассвете, степным ветерком.

Совсем рядом с собой девочка почувствовала прохладу реки, она слышала тихие шорохи воды, которые постепенно начали складываться в определенные ритмы, а затем – в тихие слова. Девочка прислушалась, и ей показалось, что она начала различать эти слова:

Я коснусь тебя брызгами утренних рос,
Полевою травою и россыпью звезд.

Река словно шептала ей свои секреты, пела песни, рассказывала истории.

Я увижу твой образ в витражном стекле,
В хрустале отражений всех рек на земле.

Они повторялись, словно слова той молитвы, которую она читала в храме.

Я услышу тебя в звонком смехе детей,
В тихом пенье цикад, в голосах лебедей.

Пение реки завораживало, усыпляло девочку.

С трудом разлепляя смыкающиеся сном веки, она попыталась проснуться, но не смогла. Тогда она попыталась пошевелиться, и, когда ей это удалось, внезапно почувствовала под собой жесткие холодные камни. Она распахнула глаза и увидела себя стоящей на самой вершине высокой горы. Далеко внизу колыхались леса и текли реки, зеленели долины и темнели горы. Ветер свистел у нее в ушах, она не могла пошевелиться от сковавшего ее холода, ледяные вихри выдували из ее тела последние искры тепла. Но когда она почувствовала, что окончательно замерзает, ветер стал утихать, отзываясь у нее в ушах громкой нескончаемой песней, состоящей из свиста и завываний, которая становилась все тише и тише, пока в ней не начал звучать уже знакомый девочке шепот, вторящий недавней песне огня и реки:

Я приду к тебе в точно условленный час,
Увести тебя в вечность, венчавшую нас.

Звучание новых строф повторялось эхом, с каждый разом все тише и тише, словно звук уходил вместе с неведомым исполнителем, удалявшимся все дальше и дальше:

И тогда, в облаках белоснежных вершин,
Я уже никогда не останусь один!

Девочка хотела остановить его, но не могла пошевелиться. Тело словно перестало подчиняться ей и тяжелым камнем пригвоздило ее к влажной прохладной земле, из недр которой продолжал струиться тихим шепотом, словно ручейком, постепенно затихая, неведомый голос, почти прошептавший последние слова:

Если все еще любишь, зажги мне свечу.
Ничего, кроме памяти, я не хочу!

И тогда маленькая девочка заплакала. Заплакала от бессилия и страха, оттого, что у нее внезапно сжалось от неведомой боли сердце. Она плакала все громче и громче, до тех пор, пока ее рыдания не заглушили таинственный голос. Ей казалось, что она сама начинает растворяться в своей боли и море своих слез, до тех пор, пока остатки ее сознания с тихим плеском вдруг исчезли, словно канули на дно.

– Она выживет.

Старый жрец храма кривейто усталыми, выцветшими от времени глазами посмотрел на молодого отца, принадлежавшего к дому правителя Литвы, князя Витеня [4], принесшего на руках в его храм две недели назад свою пятилетнюю дочь.

– Что с ней происходит? – недоуменно спросил отец, с тревогой вглядываясь в бледное лицо девочки с закрытыми глазами, из-под плотно сжатых век которой катились слезы.

– Я полагаю, видения, князь, – спокойно сказал старик, кладя руку на лоб девочки. – Твоя дочь может стать «Видящей», Гедемин.

На лице молодого князя появилось выражение священного ужаса.

– Никогда!

– Это – благо для тебя и для страны, князь.

– Это – проклятье для нее! Я не хочу терять еще одну дочь!

– Ты не потеряешь ее, князь. Девочку уже взяли под охрану наши боги. Она получила дар, и пророчество. Она выживет. Просто навсегда останется особенной.

– Особенной? – вскричал молодой князь, прожигая старого жреца подозрительным взглядом. – Надеюсь, не слабоумной?!

Он подхватил девочку на руки и понес прочь от храма кривейто.

Старый жрец смотрел ему вслед. Губы его шевелились в неслышной молитве.

– Ты сам увидишь, князь, – прошелестел в тишине равнины его голос. – Она будет особенной!

Часть I. НАКАНУНЕ

«Я слушаю рокоты сечи
И трубные крики татар,
И вижу над Русью далече
Широкий и тихий пожар».

(А. Блок)

«Над красотой, над сединой,
Над вашей глупой головой —
Свисти, мой тонкий бич!»

(А. Блок)

***

В год 1303 от Рождества Христова на Москве скончался московский князь Даниил Александрович, младший сын князя Александра Ярославича Невского. У князя Александра Невского на момент его смерти было три живых сына: Дмитрий Александрович, князь Переяславский, Андрей Александрович, князь Городецкий, и Данила Александрович, князь Московский. Два старших сына Александра Невского по очереди занимали великокняжеский стол, причем князь Андрей Александрович Городецкий всего на год пережил своего младшего брата Даниила, и завещал великий стол не своим племянникам, а детям Ярослава Ярославича Тверского, брата Александра Невского. Такому поступку великого князя было объяснение.

Так как его младший брат, князь Данила Александрович Московский не успел побывать на великокняжеском столе, то согласно древнейшему закону наследования великого княжения на Руси – лествичному праву, – сыновья его: нынешний московский князь Юрий и остальные Даниловичи: Иван, Александр, Афанасий, Борис, – отныне лишались права на великое княжение.

Таким образом, со смертью Данилы Александровича, великий стол, обойдя братьев Даниловичей, перешел в руки удельных тверских князей, ибо князь Ярослав Ярославич Тверской, младший брат Александра Невского, успел побывать на великокняжеском престоле с 1264 по 1272 годы, и, согласно традициям, обеспечил его преемственность своим детям. Оба старших сына Александра Невского не имели детей, сыновья же Данилы Александровича не имели права на великий стол.

Посему в 1304 году, согласно всем писаным и неписаным законам Древней Руси, великим князем владимирским стал сын князя Ярослава Тверского, Михаил Ярославич. Ордынский хан Тохта подтвердил это выдачей ему ярлыка на великое княжение. Глубоко порядочный человек, воспитанный в лучших традициях жертвенности на благо своего народа, князь Михаил Ярославич Тверской своей честностью импонировал хану Тохте, у которого было много врагов, но мало друзей. К Михаилу Тверскому, давшему ему вассальную присягу, он мог повернуться спиной, не ожидая подвоха.

Однако одновременно с тверичем свои притязания на великий стол неожиданно предъявил старший из братьев Даниловичей – князь Юрий Московский, приходившийся князю Михаилу Тверскому племянником. Тогда удельного московского князя просто не восприняли всерьез. Чтобы проучить наглеца, по возвращении из Орды в 1305 году князь Михаил Тверской пошёл с войском на Москву, но не сумел или не захотел её взять.

Так начался исторический спор Твери и Москвы. Завязавшая глаза Фемида небрежно бросила две горсти камешков на свои весы.

Глава 1. Дети князя Гедемина

Троки,
Великое Княжество Литовское,
1311 г

Шестилетняя княжна Мария-Дзинтарс, племянница великого литовского князя Витеня, сидела за широким дубовым столом в светлице своей матери, княгини Ольги Всеволодовны, и, болтая ногами, не доходившими до пола из-за высокой табуретки, на которой ее посадила мать, сосредоточенно нахмурив золотистые брови, водила маленьким тонким пальчиком по строкам русской книги.

– Читай, Мария, читай! – поторопила ее мать, поглядывая на отца Симеона, смоленского священника, воспитателя ее маленькой дочери.

Мария-Дзинтарс вздохнула и начала читать вслух.

– О, светло светлая и прекрасно украшенная земля Русская! Многими красотами прославлена ты: озерами многими славишься, реками и источниками, почитаемыми местными народами, горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, дивными зверями, разнообразными птицами, бесчисленными городами великими, селениями славными, садами монастырскими, храмами божьими и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Всем ты преисполнена, земля Русская, о правоверная вера христианская! [5]

Звонкий голос княжны и то, как тщательно и чисто она проговаривала русские слова, заставляли отца Симеона снисходительно улыбаться, и преисполняли гордостью душу ее матери, жены литовского князя Гедемина, племянника великого князя Литвы Витеня.

Два старших брата Марии-Дзинтарс, с улыбками переглянулись.

Оба сына князя Гедемина от его предыдущей жены Евны Полоцкой, старший, четырнадцатилетний Ольгерд, и младший, тринадцатилетний Кейстут, братья по матери, были неразлучны и являлись лучшими друзьями маленькой Дзинтарс, которая обожала их с тем пылом, каким обычно любят старших братьев маленькие девочки. К чести обоих, они также были без ума от хорошенькой, как куколка, золотоволосой сестренки и нещадно ее баловали.

Братья присутствовали на «русских» уроках в светлице мачехи Ольги Всеволодовны по настоянию их отца, желавшего, чтобы его сыновья обладали некоторыми познаниями о стране, жителей западной окраины которой он считал своими подданными. Серьезный Ольгерд сидел за столом рядом с Марией напротив отца Симеона, и, склонив к плечу светловолосую голову, внимательно слушал священника. На его коленях лежала раскрытая книга. Легкомысленный Кейстут, рассеянно прислушиваясь к рассказу священника, одновременно вырезал перочинным ножом деревянную игрушку для маленькой сестренки.

– Очень, очень хорошо, княжна! – похвалил девочку отец Симеон, и, посмотрев в странные, золотистого цвета, в тон ее длинным густым волосам, глаза Марии, спросил:

– А знаешь ли ты, дитя мое, когда и с какой целью были написаны эти замечательные слова?

Маленькая княжна сдула с лица золотистый завиток и, взглянув на мать, послушно ответила:

– Перед нашествием на Русь хана Батыя. Летописец имел целью призвать русских князей к единению, остановить братоубийственные войны.

– Очень хорошо! – повторил отец Симеон, покивав головой в подтверждении каким-то своим мыслям. Затем обратил свой взор на маленькую девочку и спросил:

– А какое еще известное литературное произведение того периода несло подобную идею?

Мария-Дзинтарс вздохнула, снова умоляюще посмотрела на мать, но, видя ее строгое лицо, покорно подняла глаза на отца Симеона и ответила:

– Слово о Полку Игореве [6].

За спиной мачехи Кейстут сделал любимой сестренке большие глаза и подмигнул.

Мария-Дзинтарс улыбнулась.

– Тогда расскажи нам, княжна, про что это произведение, – подбодрил ее отец Симеон. – И вы, дети мои, присоединяйтесь, – добавил он, посмотрев на обоих княжичей. – Это было ваше домашнее задание, если не ошибаюсь?

Ольгерд и Кейтут переглянулись и синхронно, как минуту назад маленькая Мария-Дзинтарс, вздохнули.

– Песнь описывает неудачный поход русских князей на половцев, который организовал новгород-северский князь Игорь, – серьезно сказала золотоволосая княжна.

– Какова была цель этого похода, дитя?

Мария-Дзинтарс пожала узкими плечиками и промолчала.

– В степь за добычей он ходил, – не выдержал Ольгерд, приходя на помощь сестренке.

– Грабить ходил, то есть, – уточнил Кейстут. – Ну, а половцы, не будь дураками, ему и брату его Всеволоду наваляли.

Отец Симеон поднял брови.

– Ну, то есть, в плен его взяли половцы, – тут же поправился Кейстут, посмотрев на княгиню Ольгу Всеволодовну, которая с укором покачала головой.

– В чем был смысл плача по земле русской в Слове о Полку Игореве? – проигнорировав нелицеприятную характеристику похода Игоря, спросил отец Симеон, обращаясь к Марии.

– Призвать других русских князей придти на помощь Игорю, – сказала Мария, искоса посмотрев на брата Кейстута, словно ожидая его следующего замечания.

Княгиня Ольга Всеволодовна тоже посмотрела на Кейстута, предупреждающе нахмурив брови. В ответ на ее взгляд Кейстут прижал палец к губам, а потом приложил руку к сердцу, словно заверяя ее, что больше не скажет ни слова.

– Но никто из русских князей не пришел на помощь Игорю, – медленно и торжественно произнес отец Симеон. – Почему?

– Заняты были, – предположил Кейстут, посмотрев невинным взглядом на Ольгу Всеволодовну.

– Не захотели, – высказался в свою очередь Ольгерд.

– Это не ответ на мой вопрос! – строго сказал отец Симеон.

– Игорь с братом, они в степь половецкую, вообщем, грабить пошли, – Кейстут взглянул на княгиню и развел руками, словно призывая ее в свидетели, что он не хотел говорить, но его заставили. – Естественно, другим князьям, в том числе великому князю это не понравилось. Награбили много, в степи остановились, выпили, как полагается. Хорошо выпили, так, что охраны практически не было. Ну, и потеряли всю добычу, да еще Игорь в плен попал, за него, небось, половцы выкуп большой запросили.

– И к кому они за выкупом пошли? – с таким же серьезным выражением на лице подхватил Ольгерд. – Естественно, к князю Ярославу Осмомыслу, папе княгини его, Ефросиньи, той, что на стене плакала. А ему это надо? У него своих дел полно, как и у великого князя.

– Словом, русские князья, они решили, что за дело, мол, Игоря побили, а мы не только помогать не будем, но еще и сами на орехи добавим, – заключил Кейстут. – Тем более, они знали, что погибших не воскресить, а Игорь и без их помощи вывернется. Он из этих, как там их, князей-Гориславичей, а у них полно родни по бракам среди половецких ханов. Вот Гзак и Кончак, вожди местные, отобрали у него награбленное добро и дали ему уйти подобру-поздорову. То есть, не стали преследовать. Зачем? Они прекрасно знали, где его найти, если понадобится.

Три пары детских глаз выжидательно уставились в лицо отца Симеона. Смоленский священник крякнул, посмотрел на княгиню Ольгу Всеволодовну, которая с трудом сдерживала смех, и, сохраняя лицо, перевел разговор в другое русло.

– Ты упомянул плач Ярославны, отрок. Какая божественная идея была заложена автором в этом отрывке?

– Божественная? – с недоумением переспросил Ольгерд.

– Не было в этом плаче Ярославны ничего божественного! – решительно вмешался Кейстут. – Она же ко всем силам природы взывала, чтобы спасли ее князя, к ветру, к Днепру, к солнцу. Это был плач княгини-язычницы.

– Возможно, автор Слова хотел разжалобить русских князей слезами молодой женщины, – дипломатично добавил Ольгерд, пытаясь сгладить резкость ответа брата. – У всех у них ведь были жены и дочери.

– Очень хорошо, – закивал отец Симеон в ответ на слова Ольгерда, совершенно проигнорировав выступление Кейстута.

Положив ладошки на стол по разным краям книги, Мария-Дзинтарс с интересом слушала этот разговор, по-детски крутя головой, переводя взгляд с одного собеседника на другого.

– А еще там великому князю сон приснился, – решив внести свою лепту, сказала она.

– Ага, и он толкователя снов позвал, жреца, надо полагать, – подхватил Кейстут.

– Волхва, – поправил его Ольгерд.

– Какая разница! – отмахнулся Кейстут. – Главное, не попа, ведь, правда? Поп бы такого не потерпел, всех этих бесовских игрищ. Я же говорил вам, сплошное язычество! И сам автор Слова, он там мыслию по древу растекается, а не к христианскому богу взывает.

– Причем тут христианский бог? – подавив смешок, спросил Ольгерд. – Он там не мыслию по древу растекается, умник ты наш языческий, а рассказ его бежит так складно и легко, как мысь – белка, то есть, по деревьям бегает.

– Ладно, так и быть, прощу тебе эту белку, хотя для меня так она больше на мышь похожа, – сказал, обращаясь к брату, раздосадованный его замечанием Кейстут. – А про деву-Обиду что скажешь? Которая расплескала лебедиными крылами?

– А бог его знает! – пожал плечами старший княжич. – В чужую голову не залезешь. Откуда я знаю, что он имел в виду?

– Это, наверное, царевна-лебедь была, – закричала маленькая Мария-Дзинтарс, всплескивая руками. – Или Ярославна прилетела, чтобы мужу помочь, вот!

– Ну-ну, хотела, значит, обернуться кукушкой, а превратилась в лебедя, – проворчал Кейстут. – Очень даже по-женски.

– Все, мальчики-девочки, замолчали все! – строго прикрикнула на разгалдевшихся детей княгиня Ольга Всеволодовна, призывая их к порядку. – Мы видим, что поэму вы читали, идею поняли. Когда подрастете, сумеете оценить и особенности образного мышления автора и его поэтические сравнения, основанные на народном эпосе.

– Это на сказках, что ли? – уточнил Кейстут.

– Ну да, а что такого? – пожал плечами Ольгерд.

– Да ничего. Сказки сказками, типа Див там какой-то ухает с дерева, как филин, и князь Всеслав-Чародей Полоцкий волком по земле русской скачет, но вот то, что князья русские названы внуками Даждьбога, это уже язычество.

– Сказки – тоже язычество! – строго остановил новый виток упоминания о язычестве автора Слова отец Симеон. – Но раз уж речь зашла о русских князьях, то перечислите мне тех, о ком упоминает автор Слова, призывая их помочь князю Игорю.

– Ярослав Осмомысл, князь Галицкий, – выпалила Мария-Дзинтарс.

– Умница, княжна, – похвалил отец Симеон. – Могущественный князь Ярослав Владимирович Осмомысл, сын Владимира Володаревича, князя Галича, и Софии, дочери венгерского короля Кальмана Книжника.

– Тот, который со своими железными полками стоял на южных рубежах Руси, претендовал на Киев и боролся со степняками, – подсказал Ольгерд.

Отец Симеон благожелательно посмотрел на него.

– Очень хорошо, отрок. Кто еще?

– Великий князь Всеволод, по прозвищу Большое Гнездо, сын Юрия Долгорукого, – сказал Ольгерд, – войско которого могло веслами расплескать Волгу, а Дон вычерпать шеломами. Еще – Ярослав Черниговский, который со своими союзниками-степняками одними «кликами» побеждал вражеские войска.

– Ну да, орут половцы здорово, почти так же громко, как монголы-татары, – Кейстут презрительно хмыкнул.

– Ну, а ты, княжич, – отец Симеон посмотрел на Кейтута. – Кого ты помнишь?

– Романа Мстиславича, первого князя Галича и Волыни, и Мстислава Удалого, – с усмешкой сказал Кейстут. – Которых ваш летописец называет первыми врагами литвы и половцев. И, в свою очередь, его вечных врагов – Ростиславичей, Рюрика и Давыда, которые, будучи князьями киевскими, продули половцам битву при Ростовце. А потом вообще с поляками и венграми так сильно породнились в династических браках, что сами забыли о том, что они, типа, русские князья.

– И еще он упоминает Всеслава Чародея, князя полоцкого, – застенчиво добавила Мария-Дзинтарс.

– Это тот самый князь, который мог обращаться в волка и рыскать по всей земле русской, – подхватил Кейстут. – И как там какое-либо несчастье случалось или неурожай, кого в этом винили? Догадайтесь с трех раз! Чародея Всеслава Полоцкого, князя-оборотня! Кого же еще? И все потомство его до седьмого колена, то есть нас, Рогволожьих внуков!

– Это потому, что полоцкие князья всегда были особенными, – отец Симеон погладил по голове огорченную словами брата Марию-Дзинтарс. – Они, как известно, дольше всех оставались язычниками. Их не допускали на княжеские съезды русских князей.

– Почему?

Золотистые глаза Марии-Дзинтарс, получившей свое первое, языческое имя из-за янтарного цвета своих волос и глаз, требовательно заглянули в глаза священника.

– Мм, полоцкие князья – не совсем Рюриковичи, – с некоторой заминкой сказал отец Симеон.

Ольгерд и Кейстут переглянулись, с интересом наблюдая, как будет выворачиваться, объясняя малышке неприязнь между русскими и полоцкими князьми, русский священник.

– Как это так? – широко раскрыла глаза Мария.

– Они, как бы это мягче сказать, наполовину Рюриковичи, – наконец, подобрал нужные слова отец Симеон. – На ту половину, какой является кровь князя Владимира Крестителя. Рогнеда, дочь князя полоцкого Рогволода и жена князя Владимира, как известно, происходила из рода скандинавских князей, пришедших в Полоцкие земли независимо от Рюрика. Сын Владимира Крестителя и Рогнеды Полоцкой, Изяслав Владимирович, считается прародителем полоцких Рюриковичей.

– Полу-Рюриковичей, – усмехнулся Кейстут, – которые также известны как Рогволодовичи, или, по изящному выражению автора вашего «Слова о Полку Игореве», как Рогволожьи внуки. На одном из перекрестков истории пару столетий назад они обогатились династическим браком с литовскими князьями. Так произошли мы, маленькая сестричка.

– Ростислав, старший сын князя друцкого и слуцкого Рогволода Полоцкого, правнук чародея Всеслава Вещего, стал первым князем виленским, – уточнил отец Симеон. – Он умер приблизительно в 1170 году. Его потомство положило начало князьям, к роду которых принадлежит ваш отец, князь Гедемин.

– Значит, мы не совсем русские князья? – простодушно спросила Мария.

– Короля Малой Руси Даниила Романовича, князя Галицкого, тоже трудно назвать русским князем, – неожиданно усмехнулся отец Симеон, поймав ироничный взгляд Кейстута и внимательный взгляд Ольгерда. – Матушкой у него была, как известно, принцесса Анна, дочь византийского императора Исаака Ангела, а отцом – Роман Мстиславич, сын князя киевского Мстислава Изяславича. Сей князь был успешно женат на Агнешке Болеславне, дочери польского короля. В свою очередь дед его, Мстислав Владимирович Великий, сын Владимира Мономаха, был женат на шведской принцессе Кристине Ингедоттер. Сам Владимир Мономах женился на Гите, дочери Гарольда, последнего короля Английского. А его отец, князь Всеволод Ярославич – на греческой царевне, дочери императора Мономаха. Отец Всеволода Ярославича, новгородский князь Ярослав Мудрый, как известно, взял в жены дочь шведского короля, Ингигерду. А вот теперь, дети мои, припомните уроки арифметики и подсчитайте, сколько так называемой «русской крови» текло в жилах первого короля Малой Руси.

– Меньше одного процента, – подумав, сказал Ольгерд.

– Очень хорошо, – пряча в бороде улыбку, отозвался отец Симеон, – теперь вам должно быть понятно, что потомство князей Рюриковичей было весьма разнородно.

– Король Малой Руси князь Даниил Галицкий вторым браком был женат на литовской принцессе, любимой племяннице литовского короля Миндовга! – с гордостью блеснула своими познаниями Мария-Дзинтарс. – А его сын Шварн Данилович женился на дочери Миндовга Великого! А наш дядя, Андрей Юрьевич Галицкий, нынешний князь Волыни, взял в жены польскую принцессу! Вот!

– Что только еще раз подтверждает известную истину – короли Малой Руси были кем угодно, но не русскими князьями, – заключил Кейстут. – Альгис, внеси поправку в долю русской крови у нынешних князей Галицко-Волынской Руси, братьев Юрьевичей?

12 3 4 5 ...7 Weiter

Литвинка. Книга 1

Дмитрий Грозные Очи