Buch lesen: «Крылатая рать», Seite 7

Глава девятая. Лживые люди

Со стороны трудно было заметить, что уверенно шагающий по пыльной улице молодой человек никогда раньше не бывал в этом городе. Одет он был не слишком «по моде» и, даже, пожалуй, слишком вычурно по сравнению с остальными прохожими. Но особого внимания на него, кажется, никто не обращал. Со своей стороны молодой человек тоже не сразу заметил угнетающее однообразие серых улиц Города Правдивых. Его занимало другое: воспоминания, которые с тупой болью пульсировали у него в голове. Перед его мысленным взором всплывали никак не связанные между собой образы: вонзающийся в вену шприц с какой-то дрянью, грязная посуда на подоконнике, брюнетка с пылающими глазами, пистолет в нежных девичьих руках, сжатые до белизны пальцы, какие-то чертежи, люди в масках, зеркальный зал с огромным фонтаном в центре… Так бывает, когда пытаешься вспомнить встревоживший тебя сон, но восстановить удается лишь отдельные полустертые картинки, нечеткие ощущения, но не мысли. Только здесь было что-то иное: юноша отчего-то знал, что всплывающие перед его внутренним взором эпизоды – слепки событий, случившихся наяву. Он лишь смутно помнил, кто он сам и зачем прибыл сюда: в город, где он никого не знает, где его никто не ждет.

Погруженный в свои мысли, молодой человек не заметил, как широкие многолюдные улицы сменились более узкими, а потом совсем уж узенькими и безлюдными. Окраина города была застроена такими же деревянными некрашеными домами, что и в центре, только менее новым и добротным. Да и заборы слегка покосились.

Совершенно неожиданно за спиной путника возник невысокий мускулистый мужчина, и, зажав ему рот рукой в кожаной перчатке, резко дернул в сторону, толкнув к распахнутой калитке. У нее юношу подхватили под мышки еще двое и торопливо потащили к дому. Все произошло так быстро, что молодой человек даже не успел сообразить, что в таких ситуациях принято вырываться. Впрочем, страха он не испытывал. Скорее, удивление и любопытство. Кому он понадобился? Откуда то он точно знал, что здесь у него не может быть ни врагов, ни друзей. Своих похитителей он видел впервые.

Комната, в которую его привели, поражала яркостью. Контраст между внешним обликом дома и его интерьером бросался в глаза. Стены в помещении были расписаны яркими красками. Волшебные птицы и невиданные звери, радужные дворцы и пестрые цветы, изображенные на них, поражали воображение. Стол, за которым сидела женщина средних лет в платье, украшенном узорной вышивкой, был накрыт алой скатертью. В центре стояла причудливой формы ваза с розами. Юноша с восхищением рассматривал комнату. Когда он встретился глазами с женщиной, та ему приветливо улыбнулась и указала на стул.

– Ну что ж, давай знакомиться, – предложила она. Меня зовут Зоряна, хотя Мудрецы дали мне другое имя. Его я пока утаю. А как зовут тебя, юный мечтатель?

Молодой человек нахмурил лоб, погружаясь в себя. Наконец он выудил в глубине воспоминаний нужное слово. «Рассвет», – так, кажется, нарекли его, отправляя сюда.

– Рассвет, – представился он, тут же отметив про себя близость своего имени и имени женщины, сидевшей напротив. Она тоже, похоже, обратила на это внимание, понимающе улыбнувшись: «Что ж, ты тоже волен выбрать имя себе по душе. И оно должно цениться дороже, чем придуманное Мудрецами. Мы будем называть тебя так, как тебе угодно. Рассвет – так Рассвет».

– Кто вы и зачем я вам нужен? – с искренним недоумением поинтересовался юноша. – Я небогат, да и состоятельных друзей у меня тоже нет.

– Ты что, думаешь, что попал к разбойникам? – засмеялась женщина. – Нет, выкупа нам за тебя не надо. Мы не ищем выгоды. Ты нам нужен не больше, чем мы тебе. Изгоем быть нелегко, разве не так? Если не сказать прямее – опасно. Впрочем, с разбойниками мы более дружны, чем с правдолюбцами. Мы те, кого называют «лживыми людьми».

Женщина замолчала, чтобы насладиться эффектом, которое должно было произвести это признание. Но, заглянув в глаза юноши, с удивлением поняла, что услышанное произвело на него не слишком сильное впечатление. На его лице не отразилось ни страха, ни радости, ни изумления, ни растерянности.

Рассвет не знал, кто такие «лживые люди», и что ему от них ожидать. Ложь – штука отвратительная, но он почувствовал, что зла ему здесь не желают. Может, обознались?

– Я не знаю, что значит быть изгоем. Я им никогда не был и замечательно лажу с людьми, – попытался объяснить Рассвет хозяйке этого странного дома. – И не представляю, чем мы друг другу можем быть полезны.

– Вот как? – женщина с досадой закусила нижнюю губу. – Гром, позови-ка сюда Ночку! – приказала она мужчине, который когда-то первый напал на Рассвета в переулке. Тот молча вышел.

«Очную ставку хотят устроить», – догадался Рассвет. Ну, тем для него лучше. Сейчас недоразумение разрешится, и его отпустят. «Отпустят ли?» – вдруг обожгло его. Эти люди, похоже, живут вне закона. Вряд ли им нужны свидетели…

В комнату вошла девочка лет двенадцати. Быстрыми шагами она подошла к столу и села на свободный стул. После чего уставилась на Рассвета с нескрываемым любопытством.

– Это он, доченька, беспричинно бродил по улицам, не глядя по сторонам? – мягко спросила женщина.

– Да, мамочка, он! – не задумываясь, подтвердила девчонка. – Его еще облаяла большая собака, а он даже не обернулся. И могу поспорить, что он не запомнил меня, хотя я четыре раза перешла ему дорогу!

Девочка была не совсем права. Рассвет сразу же, как она вошла в комнату, вспомнил, что где-то видел эту смуглую девчушку в темно-синем платье. Но спорить не стал.

– Вот видишь! – уверено обратилась к нему женщина. – Ты был погружен в себя, ты – мечтатель. Так что не стоит отпираться. Тебе сильно повезло, что мы выследили тебя раньше, чес слуги Мудрецов. Нельзя же так беспечно позволять себе замечтаться на улице! Такое редко сходит с рук.

Рассвет был ошарашен. Он был готов к любому обвинению, но не к этой ерунде. Ему что, угрожала опасность только из-за того, что он задумался? Так получается? Он что, виноват в том, что родился слегка романтиком? А если они узнают, что он пишет стихи? – За это, верно, смертной казнью, по их мнению, не отделаешься! Чушь какая-то. А может, они «того»?..

– И что теперь? – поинтересовался он вслух.

– Давай сделаем так, – напряжения явно спало: то ли из-за появления девочки, то ли из-за его молчаливого «признания вины», – ты останешься здесь. Твоя кровать – в комнате на втором этаже. В ней же живут Гром и Ветер. Заодно они пока присмотрят за тобой. Когда мы убедимся, что ты не собираешься бежать и не сделаешь других глупостей, получишь полную свободу. Думаю, вы подружитесь. Проводи его, Ночка!

Девочка вскочила и протянула Рассвету руку: «Идем!».

Рассвет послушно последовал за девочкой. Пытаясь разобраться в происходящем, он понял, что ничего не знает о себе. Перегрузка при переброске, словно ластик, стерла из его памяти заранее составленную легенду и, главное, – информацию о том мире, в который он был направлен. Уцелели лишь незначительные обрывки, не позволяющие составить полную картину. Почему-то казалось, что уже не в первый раз ему приходилось быть пионером, готовя почву для прибытия остальных. Но до этого он свою миссию выполнял отлично. Лишь на этот раз что-то не сработало. То ли переброска была более глубокой, то ли думал он в самый важный момент не о том: прошлое не должно затмевать будущего…

Так или иначе – но он здесь, и он – пленник. Это вряд ли угрожает его жизни. Пока его лишили только свободы. Но будучи в заточении, он никак не сможет помочь тем, кто идет следом. Ему необходимо выбраться отсюда. Ему не выпутаться из этой истории, не располагая достаточным объемом информации об этом мире, городе, о здешних порядках и, наконец, о тех людях, с которыми его свела судьба. Единственным доступным источником информации сейчас была девочка, поднимающаяся впереди него по узкой лестнице. Как разговорить ее?

На ум не пришло ничего, кроме совсем банального: «Красивое у тебя имя – Ночка».

– Правда? Так меня мама назвала. А Мудрецы назвали меня Вилкой. Представляешь? Только ты никому не говори, как меня на самом деле зовут, – тут же отозвалась девочка.

– Вилкой? – Рассвет не удержался от смеха. – А Горшком они никого не догадались назвать?

Девочка удивленно обернулась, открывая перед ним дверь: «Ты что, с облака свалился? Горшок – это же очень распространенное имя. Даже у нас в доме, если по документам, целых два Горшка живут».

Рассвету почему-то сразу расхотелось веселиться. Жутко, видимо, жить в стране, где людям дают такие нелепые и некрасивые имена. Как же надо презирать человека, чтобы дать ему такое имя!

«Хороший хозяин и собаку-то так не назовет», – горько улыбнулся он девочке. Пропустив его в комнату, Ночка зашла следом и прикрыла дверь. «Странный ты какой-то. Где же ты видел, чтобы собакам имена давали? Собака – она и есть собака», – удивленно сообщила она, внимательно глядя Рассвету в глаза.

«Что-то не то ляпнул», – догадался Рассвет. Конечно, никто здесь не сможет даже предположить, где искать истинные корни оброненных им слов, но все-таки надо бы подстраховаться. «Прости, может быть, я иногда что-то не то скажу или сделаю… Видишь ли, вчера я споткнулся и ударился головой о порог, сильно ударился. И вот теперь не все помню, что раньше знал. Амнезия, наверное», – объяснил он. «Да, понимаю, – кивнула девочка, – я об этом чита…» – девочка запнулась на полуслове и испуганно сверкнула глазами. Рассвет понял, что и она сболтнула что-то такое, чего не должна была говорить. Чтобы не волновать девочку, он сделал вид, что ничего не заметил, и перевел разговор на другую тему: «Ты не могла бы мне напомнить, кто такие Мудрецы?»

– Ты и этого не помнишь? – ахнула она.

– Да, расскажи!

– Даже не знаю, как про них рассказать. Это здесь самые главные люди. Их здесь все слушаются, потому что они много знают. Но они не хотят, чтобы другие тоже знали. Они запрещают размышлять о серьезных вещах и мечтать. Они убивают всех с необычными способностями, например, если кто-то может сочинять музыку. Ненавижу их! – вдруг прошипела девочка, а потом опустила личико и тихо заплакала.

Рассвет погладил девочку по голове: «Они обидели тебя, малышка?». И вдруг его осенило: «Ты сочиняешь музыку?». Она ничего не ответила.

Ночка удивительно быстро справилась с собой. Уже через минуту она вынула из кармашка белый платочек, вытерла им с лица слезы, и, с достоинством подняв голову, деловито пообещала: «Я передам маме, что ты стукнулся и потерял память. А ты веди себя хорошо. Не вздумай раздвигать шторы и выходить во двор. Обедаем мы внизу, около двух часов…», – и уже с порога добавила: «Они убили моего папу. Он играл на флейте».

Рассвет остался один. Но это ему сейчас и было нужно. У него появилось время поразмышлять и связать в логичную цепочку все, что он сегодня увидел и услышал.

Видимо, он очутился в городе, где почему-то запрещено творчество и все, что с этим связано. И познание тоже запрещено. Он вспомнил, как испугалась Ночка, когда проговорилась, что читала. Чтение здесь, наверное, считалось тяжким грехом. Мудрецы – люди, по мнению Рассвета, скорее глупые, чем умные, раз выступают против знаний – у власти. И жестоко карают тех, в ком видят соперников, всех, кто оказывается умнее и талантливее. У самих властителей фантазия развита слабовато, иначе они давали бы детям более сносные имена. То же, что Мудрецы пытались запретить даже мечтать, подтверждало их несусветную глупость: можно претвориться, что у тебя нет души, но утратить душу невозможно. Так что горожанам, вероятно, пришлось развить в себе замечательные актерские способности.

Однако что-то здесь все-таки не сходилось. Во-первых, идиоты вряд ли могли бы долго удерживаться у власти. Значит, они, вопреки его первоначальному заключению, умны. Значит, они не по глупости так со всеми обращаются – они ненавидят свой народ! Перед его мысленным взором всплыли серые улицы, по которым он шел, пока не попал к лживым людям. Деревянные дома были похожи как две капли воды. Вокруг не росло цветов. Люди были одеты в просто скроенные юбки и брюки, широкие рубахи блеклых цветов: серые, черные, реже – темно-зеленые, синие и коричневые. Прически «под горшок» (причем даже у женщин), никаких украшений.

Рассвет был одет почти так же просто: темно-серые брюки, серо-голубая рубаха, темно-серый пиджак без ворота с двумя большими карманами. Но отличия от других в его наряде все же были: под рубахой прятался серебряный крест на льняной веревке, а от пояса в карман штанов спускалась серебряная цепь, к которой были прикреплены часы с откидной крышкой. Изнутри крышка была отполирована до блеска, а с внешней стороны в нее был вделан кусок голубоватого камня, слегка напоминающий своей формой нераспустившийся бутон розы.

Дверь распахнулась так неожиданно, что Рассвет едва успел спрятать часы, которые с интересом рассматривал, обратно в карман. Что-то подсказывало ему, что этот аксессуар надо прятать от посторонних.

В комнату влетел стройный юноша лет двадцати. На нем были светлые льняные брюки, выбеленная рубаха.

– Привет, – весело улыбнулся он Рассвету, – давай знакомиться. Меня зовут Ветер.

– А я Рассвет.

– Как тебе у нас, еще не освоился? – живо поинтересовался у Рассвета его новый знакомый. – Понравилась большая комната? Стены – это моя работа. Здорово я их разрисовал? Хочешь посмотреть мои картины? У меня на чердаке мастерская. Точно! – я устрою тебе экскурсию. Пойдем! – не дожидаясь ответа, Ветер выскочил в коридор. Рассвет послушно последовал за ним. Кем бы ни были эти «лживые люди», они ему определенно нравились. И, как ни странно, нравились именно своей искренностью и непосредственностью.

Ветер привычно взлетел по узкой лестнице, Рассвет поднялся за ним.

Картины, стоявшие здесь повсюду, были незатейливы, но чем-то западали в душу. На одних полотнах были изображены горные вершины в заходящих лучах солнца, на других искрились волны, летали чайки.

– Я никогда не видел моря и гор, – рассказывал Ветер, гордо рассматривая свои произведения, – но я отчего-то уверен, что они именно такие. А если и нет – кто будет со мной спорить, если тоже их не видел.

– Я видел, – неожиданно для себя сказал Рассвет, – Они такие. Только чуть менее яркие. Но так и должно быть…

Рассвет стоял спиной к художнику, рассматривая пейзажи, и не видел, что тот уставился на него изумленными глазами. Точнее было бы сказать – он посмотрел на него, как на умалишенного. Но ничего не сказал.

Когда они вернулись в комнату, Ветер исчез так же стремительно, как и появился. Рассвет снова остался один. Только на этот раз он находился под впечатлением от уведенных полотен, его переполняло вдохновение. Привычным жестом он полез в карман пиджака и выудил оттуда блокнотик с маленьким карандашом. Стихи сами ложились на бумагу. Они воспевали человека, силу его воображения, способного угадать невиданную прежде красоту, для которого нет преград во времени и пространстве. Но, не закончив стихотворения, он перечитал его и, недовольно поморщившись, вырвал лист, механически порвал его пополам, сложил половинки вместе и порвал их еще раз, после чего неряшливо бросил обрывки на чью-то кровать. Дело в том, что Рассвет терпеть не мог оды и гимны. Назначение поэзии виделось ему в другом. Куда лучше у него получалось передавать боль и скорбь, тревогу и отчаяние. Совершенно очевидно, он не был созидающим и восхваляющим поэтом. Его любимую подругу называли Музой скорби и печали. Как это сочеталось с его безмятежным нравом и любовью к каламбурам – одному богу известно…

Тут внизу зазвонил колокольчик и, посмотрев на часы, Рассвет понял, что пришло время обеда. Не дожидаясь, пока за ним придут, юноша вышел из комнаты и спустился на первый этаж.

Стол был накрыт на восемь персон. Кроме Зоряны, Ночки, Ветра и Грома за столом сидели двое мужчин, представившихся как Ворон и Туман. Чуть позже к ним присоединилась девушка. На вид ей было лет 18. Когда Рассвет смотрел на нее, она краснела и опускала глаза. Называли ее Морковкой. Позже Рассвет узнал, что это ее настоящее имя.

Ели молча. Чтобы не было скучно, Рассвет придумал себе забаву: пытался угадать, кого из его соседей по столу Мудрецы назвали Горшками. Первого он вычислил без труда: приземистый, широкоплечий Гром больше остальных напоминал данный предмет утвари. С остальными было сложнее. Высокий мускулистый Ворон с проницательным взглядом угольно-черных глаз вряд ли заслуживал такого некрасивого прозвища. Нелепо было назвать Горшком и Тумана, который являл собой образец классической красоты: точеные черты лица, выразительные серые глаза, благородная осанка… А о тонком, хрупком, фантастически подвижном Ветре и думать не приходилось! «Может, есть еще кто-то, кого сейчас нет за столом», – решил Рассвет.

После обеда, поблагодарив Зоряну за гостеприимство, Рассвет поднялся в свою комнату. Только теперь он заметил, как устал. Время было для сна слишком раннее, но путешествие сквозь миры выкачало из юноши много сил. На одной из трех кроватей не было ничего, кроме матраца и покрывала. Вероятно, она не принадлежала ни Ветру, ни Грому, а предназначалась для него. Скинув пиджак, Рассвет забрался под покрывало. Спал он крепко, без снов. Разбудил его звон колокольчика, приглашая к ужину.

Глава десятая. Лживые игры

Встретили его радостными возгласами и аплодисментами. На миг он почувствовал себя шоу-звездой, картинно спускающейся со сцены в ликующий зал. Может, они у него еще и автограф возьмут?

Автографов у него не просили, но это, верно, исключительно только потому, что ничего про них не знали. А то бы непременно уговорили где-нибудь расписаться. Дело в том, что они и впрямь видели в нем «звезду» – человека, обладающего ярчайшим даром: умением сочинять стихи. Но об этом он узнал позже. А сейчас чувствовал себя неловко и тревожно: что произошло за то время, пока он спал? Они «снова» его с кем-то перепутали? Или он говорил во сне от лица как минимум Императора всея Праведного Царства?

– В чем дело? – смущенно поинтересовался Рассвет, остановившись на нижней ступени.

Вместо объяснения Зоряна с лукавой улыбкой преподнесла ему маленькую дощечку, на которую были наклеены – о, ужас! – обрывки блокнотного листа с его собственными виршами.

– И кто потрудился реставрировать эту макулатуру? – с подчеркнутой иронией поинтересовался он. На самом деле юноша чувствовал себя смущенно.

– Я не поняла тебя, – извинилась Зоряна, – слишком много старинных слов. Ворон, наверное, понял бы, но сегодня он решил остаться у себя дома.

– Я спросил, кому и зачем понадобилось восстанавливать этот листок, который я порвал, потому что мне не понравилось то, что я на нем написал, – сдержанно пояснил Рассвет. – И мне, признаться, даже неприятно, что все читают эту чушь.

– Но это же стихи! – воскликнула Зоряна, забирая у него дощечку.

– Да какие это стихи – так, рифмованные строчки, – смущенно возразил автор.

– Но ведь стихи – это и есть рифмованные строчки, разве не так? – неуверенно заметила сидящая возле Морковки полноватая блондинка с большими наивными глазами.

Рассвет, разумеется, был убежден, что прозвучавшее утверждение ошибочно, но объяснять разницу было бы долго, так что он предпочел промолчать.

– Да ты не бойся, – решил подбодрить его незнакомый гибкий юноша с неправильными чертами лица (позже Рассвет узнал, что юношу зовут Лоза). – Мы все здесь чем-нибудь запрещенным занимаемся. Например, мы с Морковкой – флейтисты, Ветер – рисовальщик, Гром играет на балалайке, Туман рассказывает сказки, Злата плетет кружево и вышивает. Так что мы тебя не выдадим.

– Да не боюсь я, – «рассекреченный» поэт еще раз попробовал объяснить, в чем проблема, – просто это плохие стихи, они мне на самом деле не понравились – не мой стиль.

– Извини, – вроде бы понял Ветер, – это я их на своей кровати нашел, сложил из любопытства, прочитал. Мне-то стихи понравились…

– Стихи не могут быть плохими, – нравоучительно произнес Гром.

– Я их даже до запоминания выучила! – похвалилась Ночка.

– Все за стол! – закрыла тему Зоряна. – Сегодня у нас важное событие – в доме появился поэт. По этому случаю Кухмастер приготовил праздничный ужин.

– Я даже предлагаю сегодня отведать старинный напиток, рецепт приготовления которого подарил мне на прошлый день рождения Ворон. Вино называется. Надеюсь, получилось, – добавил высокий полный мужчина с добродушным лицом.

Вино оценил только Рассвет. Остальные были разочарованы его кислым вкусом. А Зоряне очень не понравилось, что оно вызывает какое-то странное состояние: «замутняет мозги, будто яд какой». Даже Рассвету не удалось убедить хозяйку, что вино – не яд, и рецептура Кухмастером, похоже, не была нарушена, так что напиток у него получился правильный. Она категорически велела вылить «всю эту гадость» на помойку.

После ужина все дружно убрали посуду и снова собрались вокруг стола. «Вот теперь и поиграть можно», – предложила Зоряна. «В красивые слова?» – радостно уточнила Ночка. «С них и начнем, – согласилась Зоряна, – неси-ка сюда мячик». Девочка радостно побежала на кухню – там, как уже успел узнать Рассвет, была лестница, ведущая в «женские спальни».

Игра заключалась в придумывании эпитетов. Ведущий называл предмет и бросал мяч любому, кто был в комнате, тот должен был подобрать подходящее определение и бросить мячик следующему. Поймавший мяч называл еще один эпитет к заданному ведущим слову и бросал мячик дальше. Чем красивее и необычнее было определение – тем лучше. Иногда игроки использовали для характеристики предмета целое словосочетание – правила это допускали. Если кто-то не мог подобрать ничего подходящего, то называл следующий предмет, и игра начиналась по новому кругу. Рассвет включился в игру только с четвертого круга: до этого ему мяч никто не бросал, видимо, давая новичку время, чтобы освоиться и лучше уяснить правила.

– Скатерть! – задорно выкрикнула Ночка, бросая мяч Рассвету.

– Алая! – не задумываясь ответил юноша, бросив беглый взгляд на стол, и кинул мяч Морковке.

– Нарядная! – добавила та, предавая мяч Зоряне…

Через какое-то время Гром, не сумев подобрать новую характеристику скатерти, задал новое слово: «Яблоко!».

– Спелое!

– Зеленое!

– Красное!

– Сладкое!

– Свежее!

– Круглое!

– Большое!

– Маленькое!

– Гладкое! – Ночка снова бросила мяч Рассвету.

– Румяное! – тут же сорвался с его языка традиционный эпитет.

– Вот здорово! – обалдел Ветер. Ловя летящий к нему мяч. – После этого остальные характеристики ничего не стоят!

– Не можешь придумать, какое яблоко, называй новое слово! – напомнила Зоряна.

– Небо! – быстро назвал Ветер заготовленное заранее слово.

– Светлое! – отозвалась Морковка, перебрасывая мяч дальше.

– Высокое! Прозрачное! Голубое! Синее! Холодное! Безоблачное! Покрытое тучами! – раздавалось вокруг.

– Хмурое! – продолжил Рассвет эту цепочку, когда очередь дошла до него.

Наконец, круглолицая блондинка запустила новое слово – руки.

– Сильные! Крепкие! Молодые! Старые! Морщинистые! Ласковые! Заботливые! Умелые!

– Золотые! – снова изрек первое пришедшее на ум Рассвет.

– Это как? – поинтересовался Туман. – Это что, у статуи?

Ночка засмеялась.

– Почему у статуи? – удивился Рассвет. – У человека.

– Да где же ты видел человека с золотыми руками? Что-нибудь другое придумывай! – пояснила Зоряна.

– Все правильно он сказал, – вдруг заступился за Рассвета Гром. – Если руки сильные, ласковые да умелые – цены им нет, вот они и золотые. Так я понял?

– Это я и хотел сказать, – согласился Рассвет.

– А точно, – сдался Туман, – вот Злату мы так почему назвали – потому что она все что угодно делать умеет, не девушка – а клад.

– Да ну тебя! – засмущалась блондинка.

Все засмеялись.

– Цветок, – задал новую тему Туман, бросая мяч Злате.

Она уронила мячик и засмущалась еще сильнее.

– Вот! – подала Ночка извлеченный из-под стола мяч.

Игра продолжалась допоздна. Все были приятно поражены умением Рассвета, которому раньше никогда не приходилось играть в «красивые слова», придумывать необычные определения, тогда как сам он понимал, что изрекает банальности, устоявшиеся эпитеты, засевшие у него в голове еще с детства. А вот Ночка, Ветер, Туман и Ворон придумывали оригинальные и неизбитые определения. Рассвет решил на досуге дать им несколько уроков, раскрыв тайны стихосложения. Почему-то он был уверен, что все они смогут создавать настоящие стихи, а не просто рифмовать строчки. Ведь человека делает поэтом не умение подбирать рифму к словам, а способность по-особенному видеть мир…