Buch lesen: «Детектив, бариста и призраки 2», Seite 5

Впрочем, до свадьбы не дойдет. Она же не дура! Как бы Илька не был хорош, но они не пара.

«Это лишь временное недоразумение… Просто пока нам с тобой по пути… Мы сейчас нужны друг другу, а что будет потом – будет потом».

Яна обняла его и вздохнула.

– Слезы… Это просто слезы… Первая любовь у всех несчастная… Все мы это проходили. У каждого так было. Время лечит…

Она посмотрела на его заплаканное лицо и лишь слегка позавидовала: вот умеют некоторые люди после рыданий оставаться милыми. Ну да глаза и нос покраснели, но не распухли, как вареники, что макияжем не спрячешь. Когда потом стыдно людям показаться, какая ты была слабая, что довели до слез

Его припухшие губы зачем-то манили и завлекали на секс. Она знала, что сейчас не время и ничего не получится, но не стала сдерживаться и поцеловала. Как ни странно, но в этот раз блондин не увильнул от поцелуя, а позволил целовать себя. Щедро, со смаком, глубоко и искренне. Как будто слезы смыли тут преграду, что не давала быть ближе, довериться полностью.

– Ох, Илька… какой же ты… – ахнула она, вдруг понимая, что он вовсе не оттого не целуется, что не умеет и деревянный. Совсем наоборот, его губы такие чувствительные, что ему неприятны прикосновения к ним. И лишь долгие слезы понизили градус тактильного возбуждения и он стонал в голос (и ей в рот), отдаваясь новому ощущению.

– А-а-а, ах, – выгнулся он со стоном, наконец, хватая щедрый глоток воздуха, когда она оставила в покое его губы и поставила засос на шее. Наиль приглушенно, удерживая стон, попросил на выдохе: – Тигра-а… а-а-а, уйди… я тебе как человека прошу… а-ах…

Яна оставила еще один засос на его шее, отвлеклась от процесса и поискала кота. Немигающие, светящиеся в темноте плошки глаз, нашлись на тумбочке рядом. Кот облизнулся, прищурился и будто бы пропал в темноте.

Только Илька продолжал ловить ощущение, что на него смотрят. Как же неловко! И потому он отвлекался, стеснялся и зажимался.

Она улыбалась. Вся эта ситуация забавляла.

«Кто ж знал, что чтобы Ильку затащить в обычную, скромную, то есть миссионерскую позицию с недолгим, пусть и несколько неровным, ритмом под простыней, без выкрутасов, без акробатики – нужно всего лишь присутствие кота».

– Прости, – выдохнул, кончив, шумно дыша, вытягиваясь рядом.

– За что? – не поняла она, со сладким стоном вытираясь простыней.

– Я не смог на сто процентов… – покаялся он.

– И на сколько это было? – хохотнула она над тем, какие у некоторых любовников завышенные требования к себе в сексе.

– На тридцать… тридцать пять…

– Мой любимый размер, – уверенно сказала она. «Кончили и не устали». – То что надо. Особенно в рабочие будни.

– Что? – не поверил Наиль.

– Иногда хочется простого человеческого – макароны с сыром, вместо этого вашего фуагра и крем-брюле, – честно ответила она, ожидая, что молодой любовник обидится и это будет их последняя совместная ночь.

– Проголодалась? – сонно спросил он, пропустив начало ее фразы и расслышав лишь финал. Погладил ее коленку и доверчиво сообщил: – Я минуточку посплю и чего-нибудь приготовлю…

– Спишь уж… – фыркнула она, удивляясь нежным чувствам к этому… – Чудо ты… несусветное…

Глава 15 Рабочее утро понедельника

Белова задумчиво смотрела на магнитную доску с листочками и фотографиями. Лейтенанты проявили инициативу и притащили на работу эту штуку, видимо, насмотревшись детективных сериалов. Ну как же: дело исключительной важности – у нас маньяк!

Три фотографии Алибабаев вытащил из архива. Эти женщины даже не проходили по базе как убийства, передозировка, не наш случай, если бы не лишние проколы на теле. Четвертую они нашли на улице Крямзина в тополях. Женщина с красным шарфом, та самая, призрак которой видел Наиль и Петрович в ту ночь с пятницы на субботу.

Климушкин с собакой новых тел не нашли, но нашли мусорку с вещами жертвы. Дамская сумочка была просто выброшена в мусорный контейнер, на счастье наших лейтенантов, мусор не вывозился уже вторую неделю. Установили личность потерпевшей – Светлана Корзун, официантка из ближайшей столовой, ничего интересного – обычная женщина с несложившейся судьбой. Как и еще три женщины рядом на доске. Никто не удивился, что они умерли.

Белова полистала биографии, приметы, отчеты медиков. Где искать зацепки? Кто следующая жертва? Мотив? Цель? Подозреваемые? Где искать зацепку?

– Разрешите?

На пороге нарисовался субботний парнишка-патрульный с папкой в руке.

– О, молодой-красивый, ты вовремя, – Белова полюбовалась как парнишка заливается румянцем. Она похвалила: – Быстро всё вспомнили, молодцы.

– А мы и не забывали… – смутился патрульный. – Тут это. История интересная, мы ничего не выбрасывали, все анонимки здесь.

– Я просила прислать электронкой.

– У нас сканер сломался, – патрульный смутился. Прозвучало так, будто у них один сканер на все отделение и они не могут его отремонтировать. – Эти бумаги нужно видеть вживую.

Патрульный не решился признаться в том что с этими бумажками творился полтергейст. Сканер на них ломался, фотографии выходили смазанными, попытка отправить результат по интернету приводила к поломке сети, компьютера и телефона. Проще всего эти бумаги было показать, прийти сюда ногами и принести папку.

Может он чуть позже расскажет и ту историю о том, что по заверениям дежурных письма и кляузы оказывались у них на столе из ниоткуда, их никто не приносил, ни курьер, ни почтальон, записи по камерам тоже это подтверждали. Никого. Только пару раз был замечен черный кот. Потому что не все верили в мистику. Патрульный верил, но вслух в этом не признавался.

– Кхм, – прищурилась Белова, видимо, история действительно нестандартная и обрастает слухами и легендами. Что ж каждый участок хочет прославиться раскрытием нашумевшего дела, ну или хотя бы за кружкой пива делится анекдотом об очередной проделке сумасшедшей старухи. – Садись, как тебя?

– Велимир…

Беловой не понравилось, что патрульный подсел как-то излишне близко (уж не влюбился?) и она остудила пыл неласковым комментарием:

– Заносчивое имечко…

– Это фамилия, – покраснел Велимир ушами и пересел на другой стул.

– Звучит, – одобрила Белова и действие и фамилию.

Велимир прикусил губу понимая, что получил от ворот поворот, но у него еще оставался шанс все-таки поучаствовать в этом деле с поимкой маньяка вместе с великолепной Беловой.

– Товарищ капитан, вот полюбуйтесь, здесь все бумажки. – Велимир бережно развязал завязки на папке с номером «138». До Беловой донесся запах полыни тесно смешанный с дешевыми сладкими духами. – Вот тут анонимки сумасшедшей старухи… простите, гражданки Аукеевой Я.П., проживающей в квартире под номером 138 дом 13 на улице Крямзина. А тут письма с извинениями. Видите? – Велимир довольно рассмеялся. – Раздвоение личности. Сначала старушка пишет кляузы на листочках печатными буквами, а потом пишет чернилами опровержения на дореволюционном языке с финтифлюшками. У бабули шизофрения!

– Аукеева стоит на учете в психдиспансере? – сухо поинтересовалась Белова.

– Э-э-э… не знаю, – растерялся патрульный.

– Тогда откуда выводы?

– Старуха живет одна, это кто угодно подтвердит.

Велимир покраснел еще больше. Все новички отделения проходили эту дурацкую проверку: следить за старухой. Как потом выяснялось, это был розыгрыш старших товарищей. Но факты-то подтверждались: зайди в квартиру 138 в любое время дня и суток, проверь холодильник, мусорное ведро, шкафы – всё что угодно! – нигде не было намека, что в квартире проживают двое. Одно пальто и тапочки, одна зубная щетка и еды на одного, нет лишних объедков и даже кошачье блюдце всегда пустое.

Есть только эти письма, написанные разным почерком.

– А может гражданка Аукеева дурит вас? – спросила Белова с прищуром.

– Зачем ей это нужно? – ахнул Велимир, сразу согласившись с версией. Да, бабуля намеренно их дурит, пишет письма разными почерками и подбрасывает с дрессированным котом.

– Скучно одинокой и слабой старушке на пенсии одной… – пожала плечами Белова. – А тут вы такие молодые и рьяные, добры молодцы в форме с дубинками…

Велимиру вдруг стало так жарко, что он вспотел. Забеспокоившись, что это будет замечено женщиной, он быстро попрощался и ушел.

Белова проводила патрульного серьезным взглядом, усмехнулась только после того, как закрылась дверь за вспотевшим от стыда патрульным. Тут же выкинула его из головы и погрузилась в бумажки. Да, все эти маги и экстрасенсы – чокнутые, но в любом вранье есть правда, иначе в ложь не поверят. А уж найти эту правду, сопоставить факты, она сумеет.

Что ж гражданка Аукеева эпистолярный жанр любила, умела и пользовалась. Одни записки были написаны на клочках детской тетради печатными буквами цветными карандашами, с ошибками, частой путаницей в словах и цепляющим «мы увидели», «мы заметили». Вот это вот «мы» – ловкий прием ввести в заблуждение. Вторые письма напоминали рукописи царя «Мы нижайше просим… и впредь не хотя вас оскорбить… уверяю, что в последний раз. И ежели, не смотря на мое усердие, будете…» выписанные каллиграфическим почерком (перо и чернила?) с завитушками и ароматной отдушкой духами. Интересно, где бабуля берет эту состаренную бумагу? Почему при написании «царских» писем у нее не дрожат пальцы? Очень похоже на то, что у нее есть сообщник: кто-то пишет под ее диктовку эти письма. И, скорее всего, он же и подбрасывает. А еще имеет доступ к камерам видеонаблюдения.

Вопрос: зачем?

Кто-то знает о преступлениях, но боится сказать и валит всё на старушку? Точнее, наоборот, старушка пишет анонимки, выявляя преступников, а кто-то ей мешает и выдает ее за сумасшедшую, чтобы окружающие не поверили.

Белова разложила бумажки на две кучки: простые и «царские». Простые разложила по датам и отметила те, к которым была пара с извинениями, затем принялась за составление списка преступлений.

Сумасшедшая или нет, но четыре совпадения есть – четыре трупа были найдены в тех местах, что указала старушка. Нужно проверить остальные анонимки и у нас будет зацепка.

Когда она подняла голову от бумаг и компьютера, где проверяла сводку происшествий по датам, то увидела, что лейтенанты где-то раздобыли карту города, прицепили ее к стене и теперь втыкали в нее кнопки с цветными флажками.

– Красные – это наши жмурики, – пояснил Клёнов, кивая на магнитную доску с фотографиями четырех жертв. – Желтые – это жмурики прошлого года, в основном, наркоманы в районе гаражей, – напомнил он о недавней прогулке в те самые гаражи втроем.

– А белые? – спросила Белова.

– Это жмурики, притянутые за уши нашим Шерлоком Холмсом, – фыркнул Клёнов, хлопая Алибабаева по плечу.

– Я уверен в своей гипотезе! – возмутился Алибабаев, сбрасывая руку Артёма.

– Пусть будут, – разрешила капитан и протянула новый список. – Вот эти места еще отметьте. Синим.

Она смотрела как на карту добавлялись новые флажки и анализировала весь «рисунок». Кто-то наводил «шороху» уже четыре месяца, но делал это с умом. Места преступлений находились на границе трех полицейских участков и получалось, что на каждом участке, число странностей не превышало обычную новогоднюю норму. Часть странностей так и остались не выясненными именно потому, что полицейские не желали брать на себя дела, которые не принадлежали их участку и расследовали кое-как. Учитывая, что жмурики были из контингента, мрущих по совершенно очевидным причинам – передоз, пьяные драки, бытовые разборки и несчастные случае – другой мотив убийства никто не искал.

Но в целом размах был впечатляющим. Даже если «белые» флажки были оправданы лишь на треть.

– И знаете что?.. – задумчиво спросила Белова, царапая ногтем типографскую краску рядом с домом по улице Крямзина. Здесь карта была особенно нечеткая. – А то, что это всё кто-то пытается скрыть… замазать… отвлечь…

Глава 16 Ревность

В обед Белову отвлекли рабочие звонки и в «колхоз» (так она называла свое управление) она заявилась с опозданием.

– Вот так здрасти, – приветствие получилось удивленным, потому что в кабинете обнаружились двое, здесь не работающих, мужчин: Эльчин и Белов. Любовник и муж. Бывший. Бывший муж и ныне действующий любовник.

Воздух в кабинете искрил. Бывший явно мучился редким для него чувством ревности. Нет, Эльчин не притащил букет цветов и коробку конфет, не бросился встречать с поцелуями, показывая всем присутствующим «это моя женщина». Просто поздоровался.

– Здравствуйте, Нарьяна Тимофеевна, мы в пятницу не закончили, я пришел, – чуть улыбнулся глазами. Но при этом прислонился к ее столу, даже можно сказать почти сел на него, скрестив свои длинные ноги в узких джинсах. Вместо балахонистой футболки на нем была рубашка, которая, охренеть как круто, подчеркивала его тонкую талию и загорелую кожу.

– Тимуровна, – сквозь зубы поправил юношу бывший муж.

– Белов, а ты чего приперся? – панибратски спросила она, скидывая куртку. Двое коллег сразу сообразили, что здесь сейчас будет семейный скандал и под разными предлогами покинули помещение.

– Начальство приказало, – прорычал Белов и хлопнул папкой по столу. – У нас совместное расследование.

Наиль скосил глаза на папочку, потом на доску с убийствами, потом бросил быстрый взгляд в угол, чуть скривился. Встретился с ней глазами, мягко улыбнулся кончиками губ:

– Не буду мешать, зайду позже, – и вышел. Но как вышел: танцующей походкой дикой кошки, с грацией и королевским достоинством и превосходством над этими жалкими страстями мелких людишек. Он принес с собой запах раскаленной пустыни и морской бриз. Напомнил ей гонки на джипах по астраханским пескам. – До свидания, – обернулся он в дверях, будто проверяя, удалось ли достигнуть эффекта. Довольно улыбнулся и тихо прикрыл дверь.

Белов с грохотом уронил на пол тяжелый дырокол, потому что хотелось врезать этому сосунку за… хоть за что-то! Пусть за наглость. Но нельзя, он на работе.

– Кто этот… этот гомик? – всё же не сдержался Белов.

– Не ругайся – не дома, – привычно огрызнулась она. Потом поймала себя на мысли, что привычку ругаться она переняла у мужа. «Интересно, а что перенял от меня Белов?» – Эльчин – свидетель ДТП. И ты ошибся, он натурал, – спокойно улыбнулась она, вставив шпильку. Белов терпеть не мог ошибаться.

Он вскочил со стула и воскликнул:

– Зайчик! – когда он злился, то называл ее девичьей фамилией. Знал, что ее это бесит. Ведь после свадьбы она сменила фамилию с Зайчик на Белову и только мертвый не пошутил на тему «шило на мыло». – Я тебя десять лет знаю…

– Белов! – перебила она его по фамилии, тоже, кхм, девичьей, то есть полученной до свадьбы. – Поэтому не ори.

Белов заткнулся, но сделал несколько нервных кругов по кабинету, остановился у окна и тоскливо сказал:

– Не увлекайся им… Пожалуйста… Это как сладкий мед. Он связывает, склеивает по рукам и ногам… и ты идешь ко дну… херача все свои достижения… Яна, не совершай моих ошибок.

Она посмотрела на него долгим взглядом. А вот это было нетипично для него: он же практически извинился. Она открыла окно, достала сигарету и щелкнула зажигалкой. Как всегда, когда пыталась приглушить этот сладкий, приторный запах.

Чтоб его!

«Сладкий мед». О том, что он ей изменяет, она узнала почти сразу: по сладкому, приторному запаху жасмина. Но не придала значения, загруженная работой по самую макушку. А когда поняла, применила свои профессиональные навыки и застукала их вместе.

Бабушкины кочерыжки! Они даже не скрывались… То есть не прятались в дальних гостиницах под вымышленными именами, а просто совокуплялись на даче, той самой даче, на которой Беловы мечтали растить детей и внуков.

Самое обидное, что эта «сладкая» девица оказалась почти ее копией: некрасивая, худощавая, тот же типаж внешности, только моложе. Его, что, не устраивает в жене только возраст?! Было бы проще ее ненавидеть, будь она длинноногая красотка-карьеристка, а не младший бухгалтер нашего же «колхоза». Моложе и слаще.

С тех пор она возненавидела сладкие духи, сладкое вино, конфеты и вообще всё сладкое вместе с сахаром.

Она зажгла сигарету, посмотрела, как тонкий дымок взвился и потек по кабинету, его горький вкус перебил сладкий запах воспоминаний. Почему-то вдруг представилось лицо Наиля, как он морщится от дыма. Она затушила сигарету, так и не затянувшись.

«Бросаю курить. Можете называть меня влюбленной дурой, но целоваться с блондином после сигареты – себя не уважать».

– Знаешь что, Белов? – начала она резко, но передумала и сказала на два тона тише: – Не запрещай мне то, чего себе позволяешь. Включи мозги, Глеб.

Кажется, она впервые за год назвала его не по фамилии.

Чуть позже она поймала себя на мысли, что логичнее было послать бывшего фразой: «Это не твоё дело с кем я живу!», а не этим вот смыслом «ты мне изменил и я тебе тоже отомстила». Неужели она до сих пор не отпустила Глеба из своей жизни?

Они замолчали, пытаясь унять эмоции и настроиться на работу.

В коридоре кто-то кашлянул. Она поняла, что Наиль никуда не ушел, а стоит там в коридоре.

– Ёкарный театр, – всплеснула она руками и пошла разбираться. Вот мало ей на работе маньяка-убийцы, так еще и со своими мужиками приходиться возиться.

– Н-ну? – коротко спросила она, нахмурившись и на всякий случай прикрыв за собой дверь. Наиль стоял в коридоре, засунув руки в карманы куртки, нахохлившись, как замерзший воробушек.

– Твой муж? – обреченно то ли спросил, то ли сказал Наиль. От мысли, что влюбился в замужнюю и разбивает пару, подташнивало и першило в горле.

– В разводе уже год, – четко, чуть ли не по слогам объяснила она.

Ух, как он расцвел. Буквально засиял.

Она вдруг увидела, какие красивые у него глаза редкого цвета: светло-зеленые с серым ободком и золотистыми крапинками. Глаза, которые меняли свой оттенок от цвета пыльной травы до золотистого и морской бирюзы до штормового океана.

В голове всплыл его голос «влюбиться легко… это я мигом». Уже. Да. Влюбился. В нее. Она выругалась любимой маминой присказкой:

– Бабушкины погремушки!

Наиль мило улыбнулся. Она подумала о том, как же ему не идет это арабское имя. Ему бы что-нибудь славянское, посветлее что ли, тоже мягкое: Илья, например, или Алексей.

Узрев за спиной блондина любопытный затылок (узбек делал вид, что занят водой возле кулера и не подсматривает, но очевидно же – подслушивает) она скомандовала:

– Алибабаев, займись четверговым ДТП, опроси гражданина Эльчина. Гуся тебе за ногу, какого барана битый час человек у тебя мается в коридоре?

– Ассалому́ алейку́м, Эльчин! Идем сюды, вопрос задавать буду, – обрадовался Алибабаев, будто встретил старого знакомого.

Она проследила, как Наиль не спеша дефилирует по коридору, взгляд упорно притягивали эти длинные ноги и шикарная задница, обтянутая тканью. Слишком эротично. Это действительно было на грани приличия или ей только так казалось?

– Илька, чтоб тебя, – тихо выругалась она, но он услышал, остановился и вопросительно обернулся.

– Надень штаны посвободнее, – всё же ляпнула она, ругая себя за несдержанность. – Хозяйство прищемишь.

Наиль весело расхохотался, отвесил витиеватый поклон воображаемой мушкетерской шляпой.

– Нарьяна Васильевна, не извольте беспокоиться, моему хозяйству ничего не угрожает.

«Он ведь специально называет отчество неправильно. Интересно, есть какая-то система или подбирает имена наобум?»

Она сложила руки на груди и с ласковой улыбкой («Я слежу за вами, Вазовски! Постоянно и очень внимательно!») дождалась, когда он исчезнет за поворотом.

– Дедушкины кочерыжки, за что мне это?

Глава 17 Натурные рисовашки

После обеда Наиль отправился в художественную школу для подработки натурщиком, как и договаривались с преподавателем Иваном Яковлевичем. Пока это были смешные деньги, но важнее было наработать связи, распиариться через аккаунты учеников школы (то есть их рисунки с его натурой).

Наиль забрался на постамент и стянул футболку.

– Уля-ля!

– Фигасе.

– Омайгад!

Он не сразу понял, почему художники возбужденно свистят и улюлюкают.

– Жертва домашнего насилия? – с сочувствием спросила брюнетка Катя.

– Бабушкины кочерыжки, – ахнул Наиль поговоркой капитана, вспоминая, что спина расцарапана ногтями этим же капитаном, то есть Беловой, в порыве страсти.

«Палево» – подумал он, смущаясь. Потом широко улыбнулся: «Пусть завидуют». Потом возмутился:

– Ой-ой, подумаешь… Вам же: чем хуже – тем лучше!

– Это на что ты намекаешь? – прищурилась синеглазка Света с обещанием раздать люлей за критику своих рисунков.

«Вы же психи» чуть не брякнул вслух Наиль, но сдержался и обвел рукой стены. Комната была увешана портретами толстых, старых, кривых, горбоносых, пучеглазых и морщинистых.

Художницы защищались:

– Ты не понимаешь! Это фактура. Это интересно.

– Это надо уметь рисовать, – вздохнул Пухлый.

– Ну так учитесь сегодня рисовать царапины, – улыбнулся Наиль. – Или отложим на пару дней?

– Сидеть! – скомандовал Пухлый. – У меня дедлайны.

– У-у-у… Можно подумать, что только у тебя дед и горит жопа… – вздохнули художники, берясь за работу, шурша бумагой и карандашами, настраиваясь на новый сюжет.

– Изобрази боль, – попросила блондинка Милена. – Повернись спиной, согнись, чтоб позвонки наружу…

– И руки чтоб… пальцы такие скорбные… – добавил Пухлый.

Наиль повернулся спиной, опустил голову, согнулся, обнял себя руками, но вместо «ломанных» пальцев сделал «нежные». Потому что он жертва страсти, а не жертва насилия.

– О, да, – одобрил Пу, лелея свои кинки. – И пяточку-пяточку….

Наиль послушно довернул пяточки, укладывая в эту композицию с голой спиной и ладонями, еще и ягодицы и стопы. Замер на несколько секунд, потом понял, что слишком напряжен, слегка расслабил тело, изогнувшись сильнее.

Одобрительное сопение и яростное чирканье карандашей было ему ответом.

* * *

Два часа спустя после позирования для всей группы, он отрабатывал фотосет в образе гладиатора. Короткий меч, юбка, сандалии, шлем.

У студента-заказчика не было денег на частное позирование натурщика, но он решил, что рисуя натуру на общих занятиях, сможет дома нарисовать правдоподобно, используя фотографии. Притащил из театра реквизит и четверть часа мучил Наиля боевыми позами. Удар, прыжок, звериный оскал. Ярость, победа. Горе. Удар, защита, нападение. Падение…

– Пу, мне бежать надо, ваш препод просил зайти, – сказал уставший Наиль фотографу. Пухлого художника (и фотографа) действительно прозвали Пухлым, сокращая до Пу. Этим он еще больше напоминал панду По в мультике «Кун-фу панда».

– Еще пару фоточек, милый, позязя…

Наиль поморщился от этого слова. Пу не был похож на человека с нетрадиционными наклонностями, но играл эту роль. Играл шутливо, по-клоунски. Неужели ему не хватает внимания? Или, вызывая смех, Пу защищается? Что в его жизни такого происходит, если он…

За дверью раздались шаги и голоса.

– Казимир, – убеждал Иван Яковлевич, невидимого пока Наилю собеседника. – Это перспективный молодой человек. Ты только посмотри рисунки моих учеников. Сам всё поймешь. Давай я ему позвоню.

– Ваня, мне нужно видеть глаза. Все эти фото и рисунки – ни о чем мне говорят. Химия должна произойти, химия. Ну ты же знаешь, как я рисую.

– О, Эльчин, ты всё ещё здесь? – обрадовался препод, заглянув внутрь.

– Простите, Иван Яковлевич, я задержался, – повинился Наиль.

– О чем ты?

– Мы договаривались встретиться сегодня в… – Наиль осекся, увидев удивление на лице препода, и понял, что вспомнил то, что еще не случилось. А вернее это было событие из параллели, а здесь они не договаривались. А еще он понял, что Казимир Рябинович приехал раньше, чем обещало предвидение.

– Здравствуйте. – Наиль вежливо наклонил голову. И мысленно обругал свои способности. После рождения дракона они шалили и только мешали.

– Да, Ваня, ты был прав. Хороший экземпляр. Беру, – сказал мужчина в костюме-тройке и ярким платком на шее. Весь его вид был такой презентабельный, эпатажный, еще и трость с резным набалдашником в виде головы какого-то животного.

Наиля царапнуло это «беру» и «экземпляр». Флешбеки пиратского плена подняли свою голову и ощерили зубы.

– Ох, простите, я не вежлив, – спохватился Казимир, неловко переступил порог, прихрамывая на левую ногу, дружелюбно протянул для рукопожатия ладонь. – Извини за сленг, мы художники все психи. Казимир.

– Эльчин, – Наиль сразу оттаял. Ведь ровно также он назвал «своих» художников несколько часов назад. Рукопожатие Казимира было сухим, крепким, но слегка затянутым.

– Отлично, – сказал Казимир еще раз, сжимая ладонь юноши и даже потрясая ее. – Сразу к делу. Вот моя визитка, адрес указан, приходи в мастерскую, сегодня.

– Во сколько?

– В пять, шесть, семь… Просто приходи, я весь день буду там.

Когда дверь за преподом и именитым художником закрылась, Пу завистливо протянул:

– У-у-у… магистерская Рябиновича… Ты там это… запомни всё хорошенько, завтра расскажешь.

– Крутое место? Сложно попасть?

– Еще как…

– Замолвить за тебя словечко?

– Хах, замолвить… Илька, ты иногда разговариваешь, как моя бабушка, – рассмеялся Пу.

И Наиль словил понимание, что опять шутит параллельная реальность, в этот раз монохромная из снов, влияет на него, но уже через опыт общения с поколением сороковых.

Фотограф и художник Пу щелкнул фотоаппаратом, ловя смущенное лицо модели, и объяснил:

– Моя мама вот думает, что в искусстве можно пробиться только через блат. Я не согласен. Времена другие. Спасибо за предложение, сам пробьюсь.

* * *

Мастерская Рябиновича была недалеко от парка. Наиль, следуя просьбе Пу, постарался запомнить все подробности интерьера, но глаза разбегались. Холсты, краски, кисти, банки и тюбики, мольберты, рулоны, разностильные стулья, гипсовые бюсты и розетки, разные лампы и люстры, полки с толстыми справочниками по истории искусств и буклеты арт-галерей. Сундуки, статуэтки, пионерский горн, баян и ковёр рулоном. Комнатные цветки в напольных горшках и ворохи корзин с тканями. А еще всякая всячина, о назначении которых приходилось лишь догадываться: прялка? стиральная доска? ступа?

И, конечно же, много рисунков и картин, висящих на стенах, лежащих полу стопками, прислоненных к стеллажу пачками.

Казимир долго крутил его с одного места на другое, менял стулья, освещение с помощью ламп, набрасывал на плечи цветные куски тканей и двигал задник-фон.

– Мрак, – буркнул художник. – Не могу поймать оттенок твоих глаз, меняется от освещения, контраста…

– Зеленые, – сказал Наиль, спешно заталкивая дракона куда-то вглубь. Зная, что чем тот активнее, тем синее оттенок радужки.

– Оливковые, – поправил художник. – С желтым подтоном и серой каймой. И я не могу решить в какую теплоту тебя определить, – непонятно пояснил Казимир. – Добавить теплого… – он накинул на плечо золотисто-коричневую парчу. – Или холодного. – На другое плечо лег голубой атлас. Или оставить оба? Ага. – Казимир, наконец, определился, пошуршал задниками фона и ушел за мольберт.

– Мне принять динамичную позу? – спросил Наиль, зная, что художники это любят.

– Нет. Сиди ровно, как на парадный портрет.

– Это как?

– Будто фотографируешься на паспорт, – чуть разозлился художник от глупых вопросов. Не любил, когда отвлекали. Ему нужно было решить задачу и нарисовать два портрета на одном холсте: слева холодный, справа теплый, но оттенки цветов сегодня не хотели определяться и играли с ним в пятнашки. – Кози! Выключи эту шарманку!

Наиль вздрогнул, но окрик был не ему. В мастерскую заглянул знакомый парнишка.

– Да, шеф, – сказал Ярик и выключил водную инсталляцию, которая изображала плоский водопад на всю стену и реально гоняла воду по кругу.

Илька вздрогнул. Только сейчас он понял, что водопад – современная фиговина настенного дизайнерского выхлопа, а не отблеск параллели реальности. Поэтому дракон был так возбужден – его эта штука будоражила и манила.

Ну а еще, его расстроил помощник художника – длинноволосый Ярик из студии, тот самый, который говорил про пальцы в рот не клади и, который сделал вид, что они незнакомы. Или, что вернее всего, Наиль – типа мебель и не стоит внимания.

– Другое дело, – успокоился Казимир. Калейдоскоп перестал вертеться и выпал в устойчивую комбинацию. – Кози, свет три. Теперь два. Бирюзу, нет не эту, зеленую.

Через полчаса Наиль уже не злился на Ярика, а сочувствовал. Казимир командовал и помыкал помощником. Кози то, кози сё: воды, чай, принеси, подай, вытери, замени.

А между тем результат был странный. За спиной у художника стояла рамка со стеклом, и Наиль видел в отражении работу мастера. Сначала Казимир закрасил холст светло-зеленым, потом нарисовал эскиз в стиле палка-палка-огуречик (головастик) синей краской. Потом намазал цветные пятна. Поверх еще пятна и еще. От светлого фона почти ничего не осталось, от эскиза головастика тоже. Округлые пятна разбивались угловыми фигурами и линиями.

Наиль, наконец, присмотрелся к картинам на стене и до него дошло, что Казимир рисует абстракцию.

Хех. Парадный портрет? Да в этих пятнах можно увидеть крокодила, трактор и пизанскую башню. Зачем ему человеческая модель для позирования? Развлекается?

Тем не менее, было видно, что художник выдохся. Несмотря на кажущуюся легкость профессии – это был труд. Физический труд. Несколько часов на ногах, а Казимир к тому же хромой, и еще махать рукой и кистью по холсту размером с обеденный стол. Но сильнее устают глаза, спина и мозг. Ведь картина – это еще и интеллектуальный труд.

– Кози, табурет, – сказал Казимир со вздохом довольного и славно потрудившегося человека.

Наиль тоже позволил себе пошевелиться и слегка размять спину, напрягая мышцы.

– Еще не всё, теперь финальные штрихи, – предупредил художник. – Шевелиться можно – это не фотография.

Художник устроился на высоком табурете, взял в руку мастихин потоньше. Минуту смотрел на картину, потом сделал одно короткое движение, так сказать, штрих. Мастерский штрих. Штрих мастера.

– Понимаешь, Кози, мир – это калейдоскоп. Весь мир, как цветные стеклышки в тубусе богов. Понимаешь?

– А-ага, – ответил Наиль, сообразив, что обращаются к нему и теперь «Кози» – это он.

– Понимаешь, ага. Стеклышки крутятся, крутятся, меняется композиция, позиция, смысл. Понимаешь?

Наиль кивнул. Да, понимал. Вселенная, весь космос, это как грани кристалла, ему ли не знать. Именно так он и телепортировался, когда был магом телепортов в магическом мире. Именно так дракон и таскает его в монохромный мир, хорошо, что только во сне, вживую на войну не хотелось.

– Понимаешь, по глазам вижу. А вот какой это двигатель? Что крутит стеклышки? А?

Наиль пожал плечами.

– Боги? – спросил Казимир, не требуя ответа. – Богические силы? Желания, мысли, мечты? Очень может быть. Кози, скажи что-нибудь умное, не молчи, как баран.

– Секс, – брякнул Наиль, вспоминая свой собственный источник энергии. Когда два маленьких источника сливаются в один и происходит их многократное усилие – магическое сопряжение, да. На Земле, жаль только, эффект кратковременный и выплеснувшаяся сила быстро рассеивается, но это лучше, чем совсем ничего. С этим уже можно работать. Прикрутить заклинания, утащить в заначку клубочками и «мотыльками».