Buch lesen: "Давай говорить за себя"

Schriftart:

Посвящается родителям, которые научили меня быть счастливой и даже когда плохо, видеть красоту, – в человеке, слове, дереве, просто под ногами – а главное, дали непреложную уверенность, что вот этот сложный, разный, больной мир – прекрасен. Не смотря ни на что.
Папиной доброте и щедрости, преданности слову поэтическому.
Маминой мудрости, оптимизму и умению вдохновлять.
С любовью и благодарностью.

Редактор Сергей Сергеевич Яковлев

Корректор Евгения Геннадиевна Якимова

ISBN 978-5-4483-7116-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПЕРОМ И ТУШЬЮ

«Господи! Небо твоё падает мне на плечи…»

Господи! Небо твоё падает мне на плечи.
Время твоё рекой сквозь меня сочится.
Страшно мне, Господи! – нет у меня ответов;
вольно мне, Господи, жить меж твоих вопросов.

Я раскрываю двери и переплёты
книг в опустевших залах библиотечных.
В окна врывается резвое молодое
солнце весеннее песней о жизни вечной.

Полно, зачем? Мне довольно и этих веток,
и голосов осеннего расставанья,
не заменить безвременью и бессмертью
кратких минут осторожных прикосновений.

Славься же, время – текучее и живое,
фениксом возгорающее из смерти,
ткущее неустанно шаги и песни,
землю и небо, память и нас с тобою.

2016

«Все листья помнить наизусть…»

Все листья помнить наизусть,
чтоб помянуть в последней тризне.
Я никогда не научусь
науке этой странной – жизни.

Какая дьявольская смесь,
неразрешимая задача:
играть в немыслимое «здесь»,
где правил – честность и удача.

Да, твой рассчитанный прицел
верней – но всё-таки не надо,
нелепость – это мой удел,
так это будет и награда.

Всё ближе горе, у дверей,
длиннее и пустынней вёрсты.
И ночь от ночи – холодней.
И жизнь – острей. И ярче звёзды.

2001

«Время сместилось. Захлопнулось. Значит …»

Время сместилось. Захлопнулось. Значит —
о`тжито. Прошлого больше не будет.
Я затеряюсь (простая задача),
яблочным семечком лёжа на блюде.

Прошлое пожрано – и не исправить,
а настоящее – воздух без края.
Кто я сегодня – начало иль память,
саженец или кожурка пустая?

Мелкий дичок, единица отсева,
семечко – всё-таки что я такое —
бывшее яблоко или же древо,
ждущее жизни? Ни то, ни другое.

Не было – равно и после не буду.
Остро, до шкурки, до одури чую:
рядом – и всё же лишь в эту минуту
краткую – именно я существую.

Знаю: земля равномерно укроет
(что мне до существованья иного?) —
если решу, что оно ещё стоит,
стоит попытки попробовать снова.

2007

«То ли «нет», то ли «да…»

То ли «нет», то ли «да».
Синеватая наледь.
Вот и всё. Холода.
Ничего не исправить.

Ты не то, чтобы лишний,
но грустит у перрона
поезд в Нижний —
всего-то четыре вагона.

Гам. Дымит самокрутка.
(Ночи сумрачно лунны.)
Отъезжает маршрутка
до Парижской коммуны.

Перевозчиков прыть,
с багажом суматоха…
Я стараюсь не быть.
Получается плохо.

И гудки говорят
даже слишком понятно.
Холода. Снегопад.
К декабрю, вероятно.

2006

«Ветром память налетела …»

Ветром память налетела —
время вспять.
Может, я и не хотела,
но опять:
«От карающей десницы
не уйдёшь».
Это небо, эти птицы,
этот дождь.
Обнажённость – ненароком,
как во сне,
словно небо это с Богом
наравне.
Не придумать оправданья,
не солгать.
Можно просто жизнь, как знанье,
принимать.
Вот он – мир на жёлтом блюде
сентября.
Не изменишь, не забудешь
и не зря
ускользающих мгновений
не вернёшь.
Только память, только небо,
только дождь.

2001

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ «Я»

Я люблю кого-то, кого – не знаю.
Почему-то все думают, что мне больно.
Отчего? Ведь это совсем неправда,
это просто счастье до боли сильно.

Просто я по проспектам и переулкам
прохожу, стекая к трамвайным рельсам;
я не знаю, как можно идти куда-то
и не видеть, какое над нами небо.

Я боюсь стабильности и гарантий,
не из ложной гордости, а по дури.
Мне бы тоже хотелось нормальной жизни,
только я не умею с ней обращаться.

Я привыкла весело жить и глупо,
загоняя в угол себя, до жути,
закрывая глаза. Но потом вставая,
выбираясь – как, до сих пор не помню.

Я росла на зыбкости мирозданья,
мне уютно в изменчивости условий,
может быть, с годами придёт иное
и придётся заново жить учиться.

Но пока ещё жить – это значит ехать,
поражаясь различию лиц и судеб,
наслаждаясь скоростью ровной трассы
да считая ухабы дорог грунтовых.

Я срываюсь вниз. Я взлетаю в небо.
Мне не страшно разбиться; ведь после смерти
тоже будет что-нибудь; это точно.
Неизменен принцип существованья.
Бесконечна дорога под этим небом.

2005

СКУПОЙ РЫЦАРЬ

До дыр зачитанная пьеса —
а всё увидеть не с руки:
старик-скупец и сын-повеса
так удивительно близки.
И тем трудней вражде уняться,
что сын копирует отца —
со страстью равною боятся
что бедности, что мотовства.
Себе не смея в том признаться,
негодованием горя —
они и любят, и гордятся
друг другом – тайно, втихаря.
Гнев монологов их полночных,
их душ смятенных естество —
двух крайностей равно порочных
непримиримое родство.

2001

«От вокзала до вокзала…»

От вокзала до вокзала,
с вечера до дня —
рельса, рельса, шпала, шпала —
вертится земля.
Ночь да лёд с огнём и ветром,
кобальт и базальт.
Нежно-персиковым светом
светится асфальт.

Поезд наш вот-вот прибудет,
через пару лет.
Сволочные это люди —
Мастера Судеб.
В поднебесье лики строги,
только мы – ничьи.
По деревьям вдоль дороги
трауром – грачи.

Милосердный, невозможный,
высший судия,
путь мой железнодорожный —
песенка моя.
Жизнь прекрасна, словно осень,
донельзя остра,
вот сейчас мы грянем оземь
с первого моста.

2002

«Она проснулась. Отрешённо…»

Она проснулась. Отрешённо,
бездумно-счастлива, легка —
как в детстве. Вышла, щурясь сонно,
и замерла у косяка.
Он. Он светильник синий чинит,
и канифолью дом пропах,
паяльник выключенный стынет,
слой изоленты в проводах
ложится кольцами оплётки.
Спокоен, точен каждый взмах,
как и движения отвёртки
в его уверенных руках.
И нежностью, и счастьем дивно
переполняет существо,
она молчит и неотрывно
с улыбкой смотрит на него.
Она сегодня уезжает.
Но это вечером, потом.
Пока – суббота, утро, счастье,
теплом весны прогретый дом.

2000

«Как влага сквозь песок, песок – сквозь пальцы …»

Как влага сквозь песок, песок – сквозь пальцы —
неумолимо. Так проходит время.
И наступает давящая полночь —
безвременье проснувшихся сомнений,
настырной птицы – жалобной тревоги,
переходящей в безотчётный страх.

Мне холодно. Озябшее молчанье
лежит на покосившихся ступенях,
на стёртом камне, позабывшем имя
своей земли. И ночь не отвечает
на хрупкую незаданность вопросов;
и только тени ходят осторожно,
раскачиваясь в круге фонаря.

Так дни проходят; так проходят жизни;
так вечность замыкается в колечки;
так имена срываются, как листья,
в осенний упоительный рисунок,
чтобы кружиться, падать, исчезая,
предпочитая быть игрушкой ветра,
чем позолотой, впаянной в гранит.

А где-то там, за третьим переулком,
опять рассвет – другое измеренье.
Когда бы только собственная смертность
подмигивала нам из подворотни!
Но снова, снова имена ушедших
летят ночной молитвой с наших губ.

2003

«Города – измеренья разные…»

Города – измеренья разные,
на вокзалах слова бессвязные
(но бессмысленны все слова).
Не сказать, что большая разница,
только память как будто дразнится
и как будто опять права.
«Через семь минут отправляется…»
Как не вовремя вспоминаются
голоса и глаза друзей!
Полка верхняя – как спасение
от проклятого невезения,
от нелепости жизни всей.
Каждый раз уезжая замертво,
каждый раз умирая заново,
глупо прятаться в суете
от ветров холодного посвиста.
Я люблю движение поезда,
потому что оно – нигде.

2000

«А воспоминанья – закрытые двери…»

А воспоминанья – закрытые двери,
и если забыты, то не достучаться.
Молчи, в кулаке зажимая потери,
сейчас подходящее время прощаться.

Сейчас, когда солнце пошло на прибыток
и птицы трещат о весне предстоящей,
весьма подходящее время для пыток,
для судорог памяти, грусти щемящей.

Мы слишком надолго исчезли из вида
(пусть сняты засовы, но не постучится),
молчанье больней, чем любая обида.
Я тоже хочу забывать научиться!

Я тоже хочу растворяться неслышно,
пусть двери мои бутафорские стынут,
пусть летние тучи вздымаются пышно,
сбиваются в стаи и ливнями хлынут.

Пусть грома раскат напугает до дрожи,
так дрогнут на брус налетевшие дроги.
Но как ты был дорог мне! Пусто. О боже,
как пусто теперь без тебя на пороге!

2008

«Что-то сбилось. Боль остра…»

Что-то сбилось. Боль остра,
радость ярка, но напрасно —
и насмешливы ветра,
и сама я безучастна.

День глядит – и тает снег
на лице его клыкастом.
Этот снег и этот век
надо мною тяжким настом.

Зазеваешься – и вдруг
нарушается засека;
пустота кружит вокруг,
поглощая человека.

Ухмыляется в лицо,
жадно руки потирает:
десять дней – уже кольцо,
каждый час его сжимает.

Воля спит, но мстится: рвусь
из оков, по-волчьи воя…
Может быть, ещё вернусь,
если вспомню, для чего я.

2011

«Мне тридцать… Игра, право слово, не боле…»

Мне тридцать… Игра, право слово, не боле.
Я девочка, женщина, ветер на воле.
Внезапная блажь, потаённое зелье —
ещё на губах не застыло веселье —

но я уже знаю, что скоро поманит
иное, что прошлое плотно затянет
туманом. И скрипнут протяжно ворота;
я стану лишь временем, точкой отсчёта…

Мне скоро прибиться, прижаться к коленям —
и я ещё верю случайным мгновеньям,
но втайне уже начинаю прощаться
и медленно, необратимо меняться.

2009

2000

В этой дате много места,
пустоты, в ней как-то стыло.
В предыдущей было тесно,
но уж чувствовалось – было!

Там как в комнате – забитой,
но уютной, здесь – как в зале,
на платформе непокрытой,
на пустом ночном вокзале.

Но вдохнуть ночную свежесть,
но проснуться – не помеха,
здесь такой простор! И нежность
затихающего смеха…

Здесь уже иная мера,
всё восполнится когда-то,
и неверие, и – вера
в нереальность этой даты.

2

А на заре ты выйдешь за порог
в тот день, когда январь едва родился.
Округлость даты будет как итог,
и ты поймёшь, что мир – преобразился.

И станет удивительно легко,
и всё на свете будто бы впервые —
и снег, и лес, что очень далеко,
и слово тихое «Россия».

2000

«То случай иль крыло упруго…»

То случай иль крыло упруго
над ними демон распростёр:
они смотрели друг на друга
через костёр.

Был жар земной и мрак небесный
(«Не смей, не говори, не стронь…»).
Им оставался шаг до песни —
через огонь.

И этот шаг, из ниоткуда,
всех стоил пройденных шагов,
и так легко творилось чудо
без лишних слов.

Вокруг происходило что-то,
но мимо шло, поверх голов.
Миг оставался до полёта —
через любовь.

Что было до и даже после
очерченного тьмою дня?..
Но до сих пор в их взглядах отсвет
того вечернего огня.

2002

«Ни о чём не попрошу…»

Ни о чём не попрошу.
Ты добрее, старше, лучше…
Здравствуй. Я тебе пишу
оттого, что снег всё гуще
загораживает свет.
Он белит свои угодья,
и меня почти что нет
на пороге новогодья.
А стекло как рябью – льдом.
Тень дрожит в пустом вагоне,
и снежинки за окном
чуть не в пол моей ладони.
Звонкий рельсовый оскал
да усмешка семафора.
И летит моя тоска
в ночь, задёрнутую шторой.
Ще'мит сердце. Как впотьмах,
средь твоих блуждаю строчек.
В напечатанных словах
всё равно проступит почерк.
Сон – последнее звено
и последняя отрада,
да твоё горит окно
за стеною снегопада.

2006

«Нам расстоянье не даёт поблажки…»

Нам расстоянье не даёт поблажки,
простейшие дела не отпускают,
но вдруг – острей всего – в паденье чашки
увижу, как тебя мне не хватает.

Я рвусь из этих пут, но каждый вечер
неумолимо разбиваюсь насмерть
о ту глухую невозможность встречи,
как с поезда летящего – о насыпь.

2000

ПОПЫТКА ПОРТРЕТА

Детский почерк, взрослый росчерк
и осколками стихи.
Сколько чистых, ясных строчек
начиналось с чепухи!

(То с ореховой скорлупки,
то от искры-уголька.)
Шли слова. Дымились трубки.
Длилась ночь, некоротка.

Прав – не прав – не в этом дело;
оставаясь при своём,
как прощать она умела
в споре яростном любом!

Это щедрость: верить слепо,
за своих бросаться в бой.
Так слаба. Чуть-чуть нелепа.
Улыбаясь над собой…
И повтором многократным
тема стужи и огня…
Просто долгом неоплатным
стало больше у меня.

2002

«Погоди до рассвета, дверей не тронь…»

Погоди до рассвета, дверей не тронь.
Провожать – наука не из простых.
Выйти ночью в снег, да раскрыть ладонь,
да всё слушать шаг, что давно затих.

Сонный ход времён – часовой тик-так,
половицы жёлтой спросонья взвизг.
Как тяжёл этот первый, последний шаг!
Погоди до рассвета! – и шёпот сник.

А за дверью мир затаённо-бел.
Не спасёт ни стена, ни глухой засов.
Провожать – наука для тех, кто смел.
Неподвижны стрелки твоих часов.

2001

«Вторник, ветер, поздний вечер…»

Вторник, ветер, поздний вечер.
Пасторальная картинка.
Мы сидим у батареи, затаившись в ожиданье.
Даже дети, набесившись за день, тихо смотрят в окна.
У кота от нетерпенья ус подрагивает мелко.
Кот ждёт рыбы. Дети – снега, а ещё луну и папу.
Сон сморит их очень скоро. Кот дождётся. Я вздыхаю.
Положу остывшей рыбы, отнесу детей в кровати,
встречу папу.
Спите, спите. Все исполнятся желанья.
Город скроет снежной пеной,
в белых, синих, лиловатых волнах будут плавать рыбы,
папа вам луну достанет – прямо с неба…
Только в зимний вечер мир так бесконечен.

2012