Buch lesen: «Одна истинная королева. Книга 2. Созданная из тени»

Schriftart:

Всего-то одна жизнь
Разве одна-единственная жизнь что-нибудь значит?

Jennifer Benkau

ONE TRUE QUEEN AUS SCHATTEN GESCHMIEDET

Глава 1

Как же их много…

Они повсюду. Они прячут лица под масками, их сердца непоколебимы, а стремительные мечи несут смерть. Мой собственный меч дрожит в руках, после каждого отраженного удара боль пронзает руку, плечо, грудь и отдается в голове. Я двигаюсь все медленнее.

Вокруг – влажные холодные стены. В трещинах на каменном полу бурые капли крови. От камней веет безысходностью. Отсюда не выбраться. Мне-то уж точно. Стены давят…

Меня атакуют безликие противники, похожие один на другого. Королевские воины. Быстро они раскусили, что я не из их числа. Уже долго я слепо машу мечом – забыты все разученные техники. Паника взяла надо мной верх. Слышу лишь собственное тяжелое дыхание, стук сердца и кровь, бурлящую в жилах. Кровь, которая сочится из ран, пачкает одежду. Все это слишком… надеяться не на что.

Чудеса закончились. Желание, загаданное на звезду, оно так далеко… Да и не заслуживаю я чуда.

Звуки доносятся будто издалека. Слышу крики словно сквозь толщу воды.

Это меня окунают в воду. Жесткая хватка на волосах, во рту металлический привкус крови.

Вдох-выдох. Жадно глотаю воздух. Нет здесь никакой воды. Это страх, и на вкус он, как река Лирия.

Продолжай дышать! Продолжай. Дышать.

Плечо обжигает болью: меня ранили. Безликий воин передо мной заносит меч. Если не отражу этот удар, он размозжит мне голову…

Кто-то нападает со спины, пытается перехватить мою правую руку. Не успеваю ничего сообразить, реагирую инстинктивно. Будто со стороны вижу, как перехватываю меч другой рукой и вскидываю его, защищая голову от удара. Одновременно с этим бью правым локтем назад и попадаю – кто-то отступает. Отразив удар меча спереди, я стремительно оборачиваюсь к противнику за спиной…

Глава 2

– Майлин?

Люсинда смотрит на меня, широко распахнув глаза. У нее из носа на светлые половицы капает кровь.

Меч выскальзывает из руки. Бамбуковый синай – а не тот двуручный меч. Ну конечно. Я же в додзе, а не во дворце. Но почему у Люсинды идет кровь? Проклятье! Что тут случилось? Я… ранила ее?

Смотрю в испуганные лица других бойцов. Вижу страх даже у тех, чьи лица скрывает защита: страх проступает сквозь маски, словно свет сквозь тонкую ткань. И в лучах этого страха – я.

– Я… я тебя?.. Боже мой! Я не хотела, прости!

Да что на меня нашло?

Я уже собиралась броситься прочь, но тут Люсинда подняла руку. Никто, кроме нее, не смог бы меня остановить. Однако она – моя наставница, а проигнорировать указание наставницы еще неуважительнее, чем ударить ее по носу. Люсинда вытерла кровь, но это не помогло, кровь не остановилась. Какая-то женщина протянула Люсинде носовой платок. Поблагодарив, та приложила его к лицу.

Никак не пойму, что все-таки произошло…

– Мне очень жаль, – лепечу я.

Другие бойцы перешептываются. В ушах у меня шумит, и это даже хорошо – так я не слышу, о чем они говорят.

Что сказать в свое оправдание? Мы просто отрабатывали атаки и техники защиты. Но в какой-то миг я очутилась в другом месте. Очутилась в Лиаскай…

И я перестала быть собой.

– Все в порядке, – говорит Люсинда, обращаясь к другим, не ко мне. – Такое случается. Закончим на сегодня, идите переодеваться.

Нос у нее распух, поэтому голос звучит приглушенно. Я-то знаю: ничто меня не извинит. Да, Люсинда сказала правду, такое бывает, и во время занятия кендо можно ненароком получить по лицу. Но со мной произошло совсем другое. Я потеряла контроль. Человек в подобном состоянии и с мечом в руке… Нельзя, чтобы такое случалось.

Бросив на меня многозначительный взгляд, Люсинда выходит из додзе в коридор и направляется в комнату отдыха для персонала, расположенную напротив офиса. Я следую за наставницей.

Окно в помещении приоткрыто, и висящая над ним музыкальная подвеска тихонько позвякивает на ветру.

– Садись, – распоряжается Люсинда.

И скрывается в соседней комнате – наверное, там ванная. Вернувшись с чистым, смоченным в воде носовым платком, Люсинда садится на диван рядом со мной.

– Мне правда очень жаль, – в который раз повторяю я.

Хотелось бы сказать что-то другое, но на ум ничего не приходит.

– Я не хотела, – шепчу я.

– Это не самое страшное, что случалось с моим носом. Смотри, кровь перестала. – В подтверждение своих слов Люсинда ненадолго убирает платок и успокаивающе улыбается. Но у нее из носа все еще идет кровь. – Лучше скажи, что все-таки произошло?

Отмолчаться? Ага, не хватало еще разозлить Люсинду. Но что ей ответить? Что мне привиделся дурной сон и в последнее время мне часто снятся кошмары? Только грежу я наяву. И раньше это были обрывочные видения, короткие флешбэки, врывавшиеся в реальность. Но на этот раз я перестала быть собой, и мир вокруг тоже изменился. Это хуже. Гораздо хуже.

И я просто говорю:

– Я больше не приду сюда. На мгновение я потеряла контроль над собой.

Опустив платок, Люсинда выгнула бровь, будто я неудачно пошутила.

– Ты почувствовала, что потеряла контроль над собой? Серьезно? Ты?

Вместо ответа я горько усмехнулась. Неужели я так сильно стукнула ее по голове и она ничего не помнит?

– Тебе не свойственна агрессия, Майлин. Уж поверь, я разницу знаю. Ты боялась. У тебя была паническая атака?

Я вздрогнула: видимо, в предположении Люсинды есть доля правды. Паническая атака – да, похоже на то. Это было воспоминание. Только вот не мое. У меня не может быть таких воспоминаний.

Люсинда положила руку мне на колено:

– Майлин, за последние полгода тебе пришлось многое пережить… Это любого выбило бы из колеи. От этого не избавишься, просто делая вид, будто ничего не произошло.

Я не ответила, лишь покачала головой.

– Эй, следующие три дня я буду ходить со сливой вместо носа! Другие тренера же засмеют. Не хочу такое говорить, но ты задолжала мне объяснение.

Молча смотрю на висящую у окна музыкальную подвеску. Люсинда права. Но, увы, у меня нет объяснения. Могу ли я рассказать ей о своей связи с человеком, которого не существует в этом мире, а связь, может, воображаемая? Вряд ли.

– Ты изменилась.

Я не смотрю на Люсинду, но чувствую, что она посерьезнела.

– Это связано с твоим исчезновением? – допытывается Люсинда. – Тогда что-то случилось?

Она не в первый раз спрашивает об этом. Мы с Натаниелем отправились в Лиаскай, а сами утверждали, что ездили в Лондон. О нашем исчезновении ходило много слухов, и даже Люсинда, которой обычно нет дела до сплетен и болтовни, не осталась в стороне. После нашего возвращения из Лиаскай Натаниель больше не появлялся в додзе, мы старательно избегали друг друга, и все это лишь подлило масла в огонь подозрений Люсинды. Она решила: между нами что-то произошло.

– Я влюбилась, – признаюсь я.

С Люсиндой не поспоришь: я задолжала ей правду.

– В Натаниеля, – не спрашивает, а утверждает Люсинда, с босыми ногами забираясь на диван и откидываясь на спинку.

– Нет. В кое-кого другого.

Придвинувшись ближе, Люсинда приобнимает меня за плечи:

– И в кого же?

Ах, сколько всего прозвучало в ее вопросе… Кто это? Что он натворил? Что между вами случилось?

– Его зовут Лиам.

Как и всегда, от звука его имени по телу будто прокатывается ударная волна. Хочется свернуться калачиком на полу – сколько же невыносимой боли причиняет тоска… Но, как это обычно бывает после взрыва, боль сменяется оглушением, тупым и беззвучным, и я могу вымученно улыбнуться.

– Может, расскажешь что-нибудь про него? – с любопытством спрашивает Люсинда.

И тут мое желание хоть немного поговорить с Люсиндой о Лиаме растаяло, словно сон в миг пробуждения. Она не поймет, в чем тут загвоздка, и, сама того не желая, лишь разбередит рану.

– У тебя есть его фото?

– Нет, не расскажу. И фото тоже нет. Мы не можем быть вместе, он живет бесконечно далеко отсюда…

– Как насчет скайпа? Вы хоть изредка созваниваетесь?

Качаю головой:

– Это невозможно.

Люсинда умолкает, хотя с ее губ уже было готово сорваться: «Но…» Все же она поняла, что проблема у меня посерьезнее, нежели просто любовь на расстоянии.

– Он не отвечает тебе взаимностью? – осторожно интересуется Люсинда.

– Увы! Я сломала ему нос, и с тех пор он меня ненавидит, – шучу я.

Шутка вышла слабая, но мы с Люсиндой натянуто улыбнулись.

– Нет, все не так, – объясняю я. – К сожалению, он тоже меня любит. Любил. Но прошло целых полгода, может, он обо мне и думать забыл.

Для Лиама так было бы лучше всего… И это самое малое, что я могу ему пожелать. Пусть он будет счастлив, не одинок. Но интуиция, наша с Лиамом связь и мои узы с Лиаскай – с каждым вздохом я чувствую легкое покалывание в том самом месте, где тиара Стелларис коснулась лба, пустив в меня магию Лиаскай, – все это шепчет, что Лиам не забудет меня, даже если очень захочет. Я сама все так устроила, обрекла нас обоих на жизнь с тоской. Но самое ужасное – мне это нравится. Глубоко за тоской, томлением и болью я чувствую непоколебимую уверенность: несмотря ни на что мы с Лиамом будем вместе, в этой жизни или в следующей.

– Майлин?

Люсинда встревоженно смотрит на меня. Только теперь я поняла, что гляжу в пустоту.

– Прости, – торопливо говорю я. – Это не объяснение…

– Ничего страшного, – пытается успокоить меня Люсинда, но она утешает лишь Майлин из Ирландии. Ту неуверенную девушку, которой я была до путешествия в Лиаскай. Там я стала другой. И Люсинда даже помыслить не может, какая опасность кроется внутри меня.

Встаю с дивана. Двигаюсь вроде нормально, но почему-то чувствую себя неуклюжей и страшно уставшей.

– Повезло, что никто, кроме тебя, не пострадал. Я потеряла контроль над собой… и не могу пообещать, что больше такого не повторится.

Повторится. Станет только хуже.

– Лучше я на какое-то время прекращу тренироваться. Пока…

«Пока никого не прикончила», – мысленно договариваю то, что не могу произнести вслух.

Тогда я не смогла этого сделать. Позволила Кассиану ускользнуть, потому что оказалась не готова переступить ту черту… Не могла убить человека, даже негодяя из негодяев. И с тех пор жалею о том, что не смогла отнять у него жизнь всякий раз, когда Лиаскай мягко завлекает меня в сети, манит к себе.

Ах, если бы я могла последовать ее зову! Второй раз Кассиану живым не уйти…

Люсинда не пытается меня переубедить. Она догадывается, что я права. Может, чувствует: что-то во мне изменилось. Что именно – объяснить невозможно. Не в этом мире. Не в Завременье.

Лиаскай преобразила меня, и скоро я больше не смогу скрывать это. Я теперь воин. Я теперь лгунья. Даже сбежав, я осталась… Королевой.

Глава 3

– Майлин? Привет.

Голос Натаниеля звучит глухо, словно он, произнося мое имя, пытается подавить тяжелый вздох.

Да, не спорю, прежде я звонила Натаниелю не в лучшие минуты моей жизни, но зачем так безжалостно об этом напоминать?

– По голосу понятно, как ты рад меня слышать.

– Я задаюсь вопросом, откуда придется забирать тебя сегодня. И почему. Ты опять баловалась травкой?

– Да не балуюсь я травкой! И никогда не баловалась!

Речь о совершенно безвредных маленьких пирожных, экстра-шоколадных «брауни с секретом». Рави с сестрой испекли их в честь моего восемнадцатилетия. Рави предупреждал, но откуда мне было знать, что даже двух крохотных брауни окажется слишком много?

– Опять ноги не держат? – насмехается Натаниель.

– Кривизна Земли, не слышал о таком?

Однажды я испытала ее так отчетливо… казалось, что я вот-вот упаду, кувырком покачусь по земле. В отличие от Натаниеля мне было совсем не до смеха.

– Да-да, ты почувствовала движение земной коры. Я отлично это помню, хотя предпочел бы забыть.

– Это вообще было в другой раз, и тогда я перебрала с джин-тоником.

– Я придерживал твои кудри, пока ты обнималась с унитазом, так что точно знаю, с чем ты перебрала.

– Буду вечно признательна, если ты перестанешь мусолить эту тему.

Я быстро прекратила попытки утопить тоску и грезы в том, что стало доступным с совершеннолетия. Ничего не помогало, наоборот, становилось только хуже. После этих отчаянных и неприятных случаев мы с Натаниелем почти перестали общаться. Может, он думал, что меня уже засосало в наркотическое болото.

– Так что на этот раз? – интересуется он, не скрывая скепсиса.

Зажав смартфон между ухом и плечом, я складываю детские рисунки в аккуратную стопку на письменном столе.

– Поразительно, но в твоем голосе я не слышу отчаяния. Ты ли это? – удивляется Натаниель.

Не надо обижаться на Натаниеля за цинизм, но я все равно обижаюсь. Бывает, что после встреч и разговоров по телефону кому-то из нас становится легче. Мы связаны общими воспоминаниями. Только с Натаниелем я могу поговорить о сестре, потому что он знал ее по-настоящему. Всем прочим она много лет казалась просто безвольным телом, о котором нужно заботиться. Мы с Натаниелем единственные, кто помнит, как прекрасно она ездила верхом, как ей нравились театр и зимний сад, полный диковинных птиц, как беззаветно она любила свое королевство. С Натаниелем можно обсудить Лиаскай, но и ему я рассказала не все. Он до сих пор ни сном ни духом не ведает, что Лиаскай и вся ее невероятная пугающая мощь – в моей голове. Мне страшно: вдруг, если я поделюсь этим с кем-то, все станет явью? Вот я и молчу.

А тут еще Лиам. Мне так хочется поговорить о нем, что сердце разрывается. Но стоит Натаниелю услышать это имя, он сразу замыкается в себе и взгляд у него словно каменеет. С тем же успехом можно общаться с парковочным автоматом, он хотя бы реагирует, когда нужно снова бросить в него монетку.

– Я кое-что нашла. Выслушай меня сначала! – возмущаюсь я и тут же добавляю, не дожидаясь его недовольных стенаний. – Нет, слушай не слушай, а толку не будет. Надо встретиться. Можешь приехать и посмотреть?

Слышу, как Натаниель вздыхает.

– Давай на выходных? – не сдаюсь я.

Несколько месяцев назад Натаниель вернулся в Тринити-колледж и сейчас живет в Дублине. Когда-то он изучал там фармацевтику и теперь, оказавшись со мной в Завременье, продолжил обучение. Поначалу мне казалось это странным. Разве фармацевтика подходящее занятие для того генерала и воина, с которым я познакомилась в Лиаскай? Но позже я поняла: Натаниель занимается фармацевтикой, потому что не мог изучить эту профессию у себя на родине, получает знания, которые пригодятся в Лиаскай. Он был и остается стратегом. Как и я, Натаниель верит, что вернется туда.

Можно понять, почему Натаниель так раздражен: все мои предыдущие зацепки оказывались пустой тратой времени и сил, к тому же вели в никуда.

– А компакт-диск? Напомнить тебе, Майлин?

– Конечно, можешь напомнить, – отвечаю я приторным голосом. – Но, если сделаешь это, знай, ты – полная свинья!

Натаниель не упускает случая попрекнуть меня той историей. Вскоре после нашего возвращения я искала в коробках на чердаке вещи отца. Наткнувшись на диск с композициями «Металлики», среди которых была песня «Nothing Else Matters», я решила, что поиски наконец-то увенчались успехом. В Лиаскай эту песню играл на гитаре Лиам. Ладно, та мелодия была несколько другой, но имела очень много общего с песней «Металлики». Нет, это не случайное сходство! Отец записал на диск именно «Nothing Else Matters»… Это ведь что-то значит? Я тогда была совсем ребенком, но помню: папа очень любил этот трек. Почему же он не забрал диск с собой? Вдруг он ушел туда, где не на чем слушать компакт-диски?

А вдруг мой отец – междумирец? Натаниель заявил, мол, это полный бред. И не устает повторять, что такие компакт-диски хранятся в шкафу у любого ровесника моих родителей.

Я очень расстроилась. Мысль, что папа – междумирец, казалась такой логичной… Это объяснило бы все! Например, почему двенадцать лет назад он исчез в неизвестном направлении и ни разу о себе не напомнил. Однако Натаниель полагал, что я живу фантазиями, потому что потеряла много близких людей и не смогла с этим смириться. Мы тогда разругались в пух и прах и с тех пор почти не общались.

– Так что на этот раз? – недоверчиво переспрашивает Натаниель. – Я не приеду, если это опять старое барахло твоего отца.

– Скажем так: это относится к его вещам.

Натаниель тяжело вздыхает:

– Майлин…

– Но это мое, а не папы. Приезжай, я покажу!

Поколебавшись, Натаниель все же соглашается:

– Ладно. Я все равно собирался еще раз заехать в Килларни.

Тут Натаниель сделал паузу, и я почувствовала: он хочет сообщить что-то очень важное.

– Скоро я уеду в Нью-Йорк. Тринити-колледж и Колумбийский университет предлагают двойную степень, а я не идиот упускать такой шанс.

– Здорово… – говорю я.

Может, по моему голосу Натаниель понял, что во рту у меня пересохло. Нью-Йорк.

Вот и Натаниель скоро уедет. Все меня бросают… Но я не могу злиться: я и сама жажду покинуть этот мир, ведь теперь принадлежу другому.

Натаниель решил приехать в субботу, и мне пришлось ждать еще два дня, потому что сама я не могла отправиться в Дублин посередине недели. Имей я право поехать туда в одиночку – сразу бы умчалась. Но помимо учебы я подрабатываю в «Теско»: расставляю товары по полкам, так что свободного времени у меня в обрез, и получается брать всего один урок вождения в неделю. Наверное, мамин старый «фордик» заржавеет раньше, чем я получу водительское удостоверение. Я попросила бы помощи у Рави, но вскоре после успешной сдачи экзамена на права он превысил скорость и теперь ездит исключительно на велосипеде.

Время тянется бесконечно, а я постоянно ловлю себя на том, что достаю из папки детские рисунки и ищу скрытые подсказки. Я в отличном настроении, поэтому мама поглядывает на меня с любопытством и некоторой обеспокоенностью, желая понять, уж не из-за свидания ли меня так лихорадит. На лице у нее написано невероятное облегчение: наконец-то я веду себя как обычная восемнадцатилетняя девушка. Можно принять меня за нормального человека!

Гоню прочь мысли о том, что настроение мне поднимают только попытки отыскать путь в Лиаскай. Путь, который уведет меня прочь от мамы… И тогда я вспоминаю, что должна бороться с тоской, хотя мне известно, какую цену в дальнейшем за это придется заплатить.

Мама потеряла всех – всех, кроме меня. Родители у нее рано умерли, папа ушел, а Вики… Вики тоже ушла. Да как я смею даже думать о том, чтобы оставить маму совсем одну?

Потираю лоб, царапаю в том месте, где все еще чувствую тиару Стелларис, пока ледяное покалывание не исчезает.

Однако оно вернется.

Глава 4

– Ну? – спрашиваю я. – Что ты видишь?

Стоило Натаниелю переступить порог комнаты, как я сунула ему в руки рисунок, который он теперь рассматривает. Мама в гостях у подруги, иначе Натаниель не решился бы зайти. С тех пор как мы вместе пропали, мама винит его во всех бедах мира.

– Грустное пасхальное яйцо? – предполагает Натаниель.

Я отбираю рисунок.

– За дуру меня держишь? Это же Церцерис! Да, не идеально круглый, а овальный… Но сколько мне было лет, когда я его рисовала? Три-четыре года. Почему я намалевала синее яйцо с голубыми звездами, которые образуют букву W – созвездие Кассиопеи?

– И правда, почему? Ты помнишь?

Я возмущенно засопела:

– Это воспитательница подписала мое имя, иначе я бы вообще не знала, что это мой рисунок. А сам-то ты помнишь, что рисовал в четыре года?

Не успел Натаниель и рта раскрыть для ответа, как я сказала:

– Неважно. Может, ты писал четыре научных трактата, если тебя что-то интересовало. А меня заинтересовало это. – Машу рисунком перед носом Натаниеля. – Значит, я его где-то видела.

Натаниель сел на мою кровать, упершись локтями в колени. Рисунок его не убедил, но есть кое-что еще.

Протягиваю ему рисунок:

– Сложи его по линиям сгибов. Внутрь.

Натаниель сделал, как я сказала, и, сложив листок, выдвинул вперед обе наружные четвертушки. Самообладания Натаниелю не занимать, и по его лицу совсем не понятно, что он растерялся. Однако я чувствую: его переполняет изумление.

Круглое синее внутри еще может быть совпадением. Но золотой круг снаружи, по центру которого красуется руна, похожая на букву H, только с двумя перекладинами вместо одной… Нет, никаких сомнений.

– Рисую я бездарно. Но здесь точно изображен Церцерис с символом клана.

– Действительно, похоже на то.

Вот это да! Натаниель не пытается найти иного объяснения?

– А ты расспрашивала маму? Вдруг она знает больше, чем говорит, – интересуется Натаниель.

– Если бы! – я вздыхаю. – Мама правда ничего не знает. Однако она назвала мне какой-то адрес в Дублине. Последний, с которого с ней связывался папа.

– Интересно… Я думал, никакого адреса нет.

– Сама так думала, но это не дает мне покоя.

Нервно прохаживаюсь по комнате. Мама со слезами на глазах просила не искать отца, мол, он снова причинит мне боль. Видеть маму в таком состоянии было очень тяжело. Но я не отступилась и пригрозила: если она не поможет мне, то я отыщу отца в одиночку.

– Мама говорит, что телефонную связь там отключили, а почту давным-давно вернули обратно. Папа там больше не живет, это точно. Но вдруг кто-то из соседей знает, куда он переехал? Может, в доме остались какие-то его вещи…

– Может. – Красивое лицо Натаниеля тронула печальная улыбка.

Я хожу туда-сюда по комнате, поэтому он ловит меня за руку, мягко удерживая на месте.

– Может, ты гоняешься за тем, кого не существует, – говорит он. – Не существует в этом мире. Допустим, твой отец междумирец…

– Так ты думаешь, что это возможно?

Посмотрев еще раз на рисунок, Натаниель перевел внимательный взгляд на меня.

– Знаешь, – произносит он, заставляя мое сердце биться быстрее, – я все думал, как тебе удалось ускользнуть во время нашего первого прыжка? Может, дело в том…

– …что во мне есть магия клана?

Натаниель пожимает плечами:

– Даже если так, подумай еще раз. Твой отец бесследно исчез много лет назад. Если – да, Майлин, «если», потому что это маловероятно, – если он междумирец, в Завременье его нет.

Понятное дело. Если отец вернулся в Лиаскай, он точно забрал с собой Церцерис, а значит, и наш последний шанс отправиться за ним следом.

Натаниель поглаживает мою ладонь, и из-за этой ненавязчивой ласки я вдруг понимаю, что он по-прежнему удерживает меня за руку.

– Майлин, знаю, я говорю это часто, но…

– Слишком часто! – воскликнула я, пытаясь вырваться, однако его мягкое прикосновение вмиг превращается в крепкую хватку. – Но попробовать-то можно? Уже сколько месяцев я держу себя в руках, втискиваюсь в эту жизнь, словно в невозможно узкие джинсы, которые впиваются в кожу, вызывают боли в животе и не дают нормально дышать? Пытаюсь смириться с тем, что не вернусь в Лиаскай. День за днем заставляю себя поверить, что моя жизнь – здесь. Но ничего не получается!

Я снова дернула рукой, и на этот раз Натаниель меня отпустил.

– Притвориться, что все замечательно? Запросто! Но я слабею и устаю разыгрывать этот спектакль. Это меня убьет. Да, знаю, я сама во всем виновата. Но это дела не меняет.

Натаниель качает головой:

– Не думаю, что ты в самом деле наложила заклятье. А его действие ты ощущаешь, потому что хочешь в это верить.

Поджимаю губы. Натаниелю не понять такой магии, однако это не значит, что ее нет. Неважно, в чарах ли тут дело или в чем-то другом, но между мной и Лиамом есть связь.

– Я вижу во снах то, что он пережил, – признаюсь я. – Мне снятся кошмары Лиама.

Натаниель выдерживает мой взгляд:

– Ты не знаешь, так ли это.

– Да ты понятия не имеешь, что я знаю, а что нет!

– Он тебе снится, я верю. Разве может быть иначе? Ты ведь любишь его.

Неужели в голосе Натаниеля я слышу горечь? Он все еще…

– Ты тоскуешь по нему, – говорит он. – Сны – игра твоего подсознания.

– Ну конечно. Так сильно тоскую, что хочу оказаться в теле Лиама в тот миг, когда он охвачен безумным страхом.

Вот, опять. Стоит произнести его имя, как голову простреливает сильной болью, затем сразу наступает онемение, и я ничего не чувствую.

– Ты боишься за него, – мягко объясняет Натаниель. – Майлин, что бы ни случилось, Салливан со всем разберется. И без тебя он сделает это даже лучше, чем с тобой.

Наверное, Натаниель прав. Из-за меня Лиам сдался в руки своим злейшим врагам, вооруженный лишь мужеством и надеждой. Но я не могу отделаться от чувства… Нет, я совершенно уверена: не вернись я тогда в Лиаскай, Лиаму не помогли бы ни мужество, ни надежда.

– Эти сны мог наслать он сам, – спокойно замечает Натаниель. – У ткачей снов магия… особенная. И очень мощная.

Звучит так, будто Натаниель убедился в этом на собственном опыте.

– Знаешь, что я сказала маме, когда спросила адрес отца? – шепчу я. – Мол, если она не поможет, я все сделаю сама. Тебе говорю то же самое. Надо попытаться, я просто не могу иначе. Это из-за меня Лиам оказался в такой ситуации.

Натаниель встает с кровати. Он стройный и мускулистый, но двигается почему-то тяжело.

– Значит, все было напрасно. Все, чем пожертвовал Салливан, чем пожертвовал я сам. Мы напрасно спасали тебя.

Я чувствую закипающую ярость. Лоб словно обжигает холодным пламенем.

– Я здесь ни при чем! – процедила я.

Натаниель обнимает меня за плечи: нежное прикосновение, но я отлично знаю, что оно может превратиться в жесткую хватку, поэтому не сопротивляюсь, пусть мне и хочется, чтобы он убрал руки.

– Я тоже.

– И все же ты поможешь мне?

– Не хочу.

Ну, это не однозначный отказ.

– Но ты ведь хочешь домой?

Лиаскай… Не знаю, что нас там ждет, но Лиаскай – наша родина. Она всегда была родиной Натаниеля. Может, и моей тоже.

– Не имеет значения, чего я хочу, – тихо отвечает Натаниель.

Прости, Натаниель, не хотелось пускать в ход эту карту, но ты не оставил мне выбора.

– Зато имеет значение, чего хочу я, генерал Бэджет. Моя сестра мертва. Я – твоя Королева.