У Мирры был очень крепкий сон. Если она, хотя бы один раз, вставала ночью, то заснуть ей не удавалось до утра. Я выяснил это ещё в первые дни нашей жизни здесь. Поэтому с самого рождения малыша, я разместил его кровать у себя в комнате. И стал, фактически, его ночным няней. По правде, надо признаться, что из всех малышей на белом свете он был самым-самым не капризным. Вовремя ел свою смесь. Ведь с самого начала молока у Мирры было очень мало, а потом оно просто пропало. Наш сын вовремя засыпал и вовремя просыпался. Он ёрзал или гукал, когда нужно было поменять его памперсы. А всё остальное время просто изучал причудливые рисунки и пятна нашего потолка. Он мало плакал и почти никогда не орал. Ну просто сказка, а не ребёнок.
Из-за него я был вынужден сбрить свою бороду. Его маленькие ручки всё время цеплялись за неё. Нет, нет я не боялся боли от того, что он меня дёргает за бороду. Боялся же я всего лишь того, что моя борода может стать источником каких-то инфекций и проблем для малыша. Ведь борода художника всегда полна каких-то непонятных вещей типа засохшей краски, огрызков кисти или остатков ужина. Я гордился тем, что малыш обожает смотреть на моё лицо. Был уверен только в одном. Никто и никогда так долго меня не разглядывал. Это имело весьма неприятные последствия, связанные с тем, что Мирра постоянно ревновала меня к малышу. Я устал от её постоянных воплей, сводящихся к тому, что:
– Вот видишь, он опять тянется к тебе. Вот видишь, как он на тебя смотрит. На меня он никогда так не смотрит. Я не знаю, как ты это делаешь, но очевидно одно – он любит тебя больше, чем меня. По моему и ты, и он делаете всё назло мне. Вот видишь, он опять посмотрел на тебя.
Вот так и протекала наша жизнь. Я много работал. И мне очень нравилось то, что у меня сейчас получалось. Мирра возилась с малышом. По дому ей помогала наша соседка, готовившая фантастические шемахинские кутабы и прочие блюда уникальной кухни этого региона. А ещё Мирра много читала. Я день ото дня поражался тому интеллекту, который был заложен в этой хорошенькой головке. Стараясь не быть назойливым, я незаметно направлял её интересы в нужное русло. Могу сказать лишь одно – то, что она успела усвоить за год, редко удаётся осилить искусствоведам за всё время их обучения в вузе.
* * *
То незабываемое утро началось как обычно. А потом вдруг на пороге нашего дома появился владелец единственного продуктового ларька в этой деревне. Сразу же после приветствия, он как заводной, начал повторять:
– А кого я вам привёз! А вот вы и не догадаетесь! И зачем только надо было от него прятаться?! От таких, как он или я, всё равно не спрячешься.
А потом появился Эльман. Ну, тот самый владелец ресторана в Баку, которому я расписывал зал «Низами». Он посмотрел на меня так, как будто бы я собственноручно придушил всех его близких и родных, а теперь безмолвно молю о прощении.
– А тебе не стыдно? Обещал вернуться, поработать со мной. Оставил номер телефона, на который никто не отвечает, а сам смылся сюда. Ты на что надеялся? Что я тебя не найду?
Говорил он весьма грозно, но при этом улыбался и заполнял нашу скромную кухню продуктами, которых никогда на ней не бывало. Демонстрируя чудеса галантности, поцеловал Мирре руку, повосхищался нашим малышом и уселся на наш единственный стул. Нам с Миррой и хозяином ларька досталось по табуретке.
– Не бойтесь, я ненадолго. Перейду сразу к делу. Хочу взять вас с собой в Стамбул. Я строю там отель и хочу, чтобы ты мне помог. С разными всякими дверями и унитазами я и сам разберусь. А вот по дизайну хочу работать с тобой. Хочу, чтобы всё было так, как это видится тебе. Ты меня поразил тогда в том ресторане. Я в жизни не видел большего чуда, чем то, которое ты сотворил буквально за одну неделю. Да, говорят ты и здесь работаешь. Может я и куплю что-нибудь у тебя готовое.
– А это навряд ли.
– Посмотрим, посмотрим.
Тем временем, владелец ларька рассказывал нам, что ещё три дня тому назад, в Шемахе, Эльман обещал бесплатную поставку товаров в течение целой недели тому, кто поможет ему найти художника, который окопался в каком-то шемахинском селе. Ход был почти беспроигрышный. Конечно же, владелец ларька в нашей деревне всё и сразу о нас рассказал. И даже вызвался довезти Эльмана до нашего дома.
А потом мы пошли в мастерскую. Надо честно признаться, что он осмотрел каждое моё законченное полотно. Кроме, конечно, портретов Мирры. Их я с самого начала отделил, сказав, что это очень личное, показывать не могу. Потом он прислонился к стене и хриплым голосом спросил меня:
– Послушай, а зачем ты это делаешь? Я же видел своими глазами какую красоту ты можешь создавать. Так зачем же ты рисуешь все эти жуткие вещи? Ты же не идиот. Это же никогда и никто не купит.
– Да, это и не на продажу.
– А зачем ты занимаешься этим, если это невозможно продать?
Вопрос был, конечно же, поставлен ребром. Его во все времена задавали всем художникам. И ни у кого из них не было ответа на этот вопрос. Не было его и у меня. Не знаю, что в это время было написано у меня на лице, но почему-то вдруг Эльман сказал:
– Извини. Это же конечно не моё дело. Ну, а теперь давай перейдём к основному. Я человек простой, без затей. Мне не нужны все эти контракты. Ты мне точно будешь нужен пока на год. Я дам тебе в Стамбуле жильё. Хорошее жильё. Недалеко от работы. Дам машину. Говорят, что твоя жена учится. Помогу и с её переводом на учёбу в Стамбул. Дам постоянную няню для малыша. Заплачу за год работы вперёд. Если результаты мне понравятся, то в конце года заплачу ровно столько же. Если всё устраивает, то я сделаю вам паспорта и заберу вас прямо отсюда. Через три дня. Рано утром. С вещами и сборами можете не заморачиваться. Думаю, что всё, что вам нужно, можно будет и там найти. Я выдам тебе ещё подъёмные на то, чтобы обустроиться. Если ты согласен, то давай прямо сейчас ударим по рукам.
Я был просто ошарашен. Из себя мне удалось выдавить только одно слово:
– Хорошо.
– Вот это мне нравится. А то пошла такая мода, что мол мне надо с женой посоветоваться, с родителями поговорить. А ещё некоторые выпендриваются, что мол дайте мне неделю на раздумья. Вот сразу видно, что ты мой человек.
А потом Эльман добавил:
– Я, конечно же, не очень образованный человек. Но я же воочию видел, что все те, кого я тогда нанял, проецировали чьи-то готовые рисунки на стену. А потом просто раскрашивали. А ты же писал сам. На что-то смотрел, листал какие-то книжки, но писал то всё из головы. Все, кто приходит в ресторан, хотят попасть именно в этот зал и видеть эту красоту. Мне даже страшно себе представить, что ты можешь сделать за год. И знаешь, не обижайся на меня за то, что я сказал о твоих картинах. Попробуй потом как-нибудь мне объяснить. Я хоть и не очень образованный, но не тупой.
* * *
Уже через минуту ни его, ни владельца этого ларька в доме уже не было. Мирра пока ничего не спрашивала, но у неё был ещё тот вид. Видимо, она догадывалась, что произошло что-то неординарное. Ну, а то, что случилось, разве можно было бы предугадать? Как всегда в таких случаях, когда я не мог чётко понять, что же мне надо сказать, я предложил:
–А давай ка, попьём чаёчек. Попьём и подумаем.
Пока пили чай, я ей постарался вкратце изложить суть предложения Эльмана. Ну, и ещё охарактеризовать наше положение. Наши деньги были на исходе. Их не хватило бы даже на месяц экономной жизни в этой деревне. Надо было или продавать бабушкину квартиру, или же принимать предложение Эльмана. Но это лишь чисто теоретически у нас было два варианта. В практической же плоскости, расставание с бабушкиной квартирой выглядело абсолютно неприемлемым вариантом. Это было единственное, что у меня оставалось. Я не мог её даже сдавать. Прежде всего потому, что хорошо себе представлял во что способны превратить квартиранты столь дорогое моему сердцу жилище. В отличие от меня, Мирра ничем не заморачивалась. Просто хлопала в ладошки и кричала:
– Ура! Ура! Ура! Мы едем в Стамбул. Только вот паспорта у меня нет.
– Будет. У моего тоже кончился срок. И Эльман заверил меня, что документы он нам сделает.
Вот так мы и попали из нашего далёкого села на берега Босфора. Художник-неудачник и шемаханская царица. И наш сын. Маленький источник огромного счастья. Летели мы вместе с Эльманом. Привёз он нас в весьма диковинное место, где стояли небольшие пяти-шестиэтажные дома, ограждённые надёжным забором. Внутри этого оазиса был супермаркет, два ресторанчика, фитнес клуб, детский сад и даже салон красоты. Словом, о большем и мечтать нельзя. В квартире было практически всё, за исключением каких-то мелочей. Утром прибыла няня и я со спокойным сердцем уехал на стройку.
По существу, этап строительства здесь уже завершился, да практически и ремонта тоже. Конечно же, серьёзные концептуальные проекты предусматривают, что видение объекта такого уровня закладываются уже на этапе проектирования. Но, было уже поздно о чём-то сожалеть. Дело было сделано. Здание существовало. Значит надо было просто понять, чего же лично от меня хочет Эльман. А хотел он, оказывается, многого.
– Понимаешь, я не хочу, чтобы это был один из многих других стамбульских отелей. Я хочу, чтобы у него было своё лицо. Вот ты и не спеши. Походи, посмотри, подумай. Потом поговорим.
А я не мог думать. Я и не хотел думать. Я хотел спать. Валяться на диване. Наслаждаться покоем. У меня было такое ощущение, что наконец-таки состоянию вечной борьбы за выживание пришёл конец. Можно расслабиться. Сходить с Миррой в один из этих ресторанчиков на берегу. Где каждому бы из нас Босфор напевал бы одному ему ведомую песенку. Мы и пошли. И не раз. Вдвоём. Доверив малыша няне. Впервые за последний год моя голова была полностью свободна от забот о хлебе насущном. Магия ночного Стамбула, вкусная еда и прекрасная женщина рядом. Что может быть лучше?
А потом, в один из наших походов, нам предложили с Миррой выпить бузы. Я объяснил ей, чем буза отличается от айрана. Она начала с улыбкой проговаривать считалку о великом Деде Коркуде, который всё перепутал на этом свете и дал неправильные названия многим вещам, которые следовало бы назвать совсем иначе. И айран не так назвал. В этот момент я как будто бы прозрел. И понял, как буду оформлять отели Эльмана. Конечно же, всё моё оформление будет связано с мифами, сказаниями, легендами. Мне не нужно будет рисовать портреты каждого из этих героев. Мне важно отразить дух народного творчества. Дух, который позволяет героям, выдёргивать из земли огромные деревья и прямо вместе с ними поспевать к месту битвы, где их ждут не дождутся их верные друзья. Дух, который всегда давал людям такую уверенность в себе, что они не боялись ни превратностей судьбы, ни таких ужасных чудовищ, как циклоп, ни потерь, ни страданий. А порой не боялись даже и самой смерти. Каждый сюжет, каждая страница, каждый герой нашей литературы вполне заслуживали того, чтобы получить своё новое, современное воплощение. Я был готов дать новую жизнь этому отелю. И вдохнуть в него все свои фантазии.
Я понимал, что мои искания как художника мало кому интересны. Но кто сказал, что занимаясь чем то другим, я предаю самого себя. Ведь большинство людей сегодня не хотят приобщаться к искусству, отправляясь в музеи или картинные галереи. Они, практически, не читают. Особенно молодёжь. Им нужны клипы и комиксы. У них вообще доминирует клиповое мышление. Они легче воспринимают образы, чем идеи. Почему бы им не рассказать о чём-то прекрасном так, чтобы они его восприняли как частичку самих себя?
* * *
В какой то момент я понял, что проснулся не только мой мозг. Проснулись дремавшие во мне какие-то первобытные инстинкты. Ведь я осознал не только суть того, что я буду делать в этом проекте Эльмана. Я понял, пожалуй, наверное, самую главную вещь в моей жизни. Прежде всего я постиг всю искусственность тех границ и барьеров, которые я возвёл между собой и Миррой.
Господи, боже мой, я почему то всё время сравнивал себя и того альфа-самца, который так ловко поймал её в свои сети. Мне казалось, что я во всём ему проигрываю. Хотя мы были почти одного роста, он был в отличие от меня идеально накаченным мачо. А я выглядел так, как выглядят все интеллигенты. Нет, я не был доходягой. Но никогда не гордился своими мускулами. Сколько бы я не изучал своё генеалогическое древо, там не было никого, кроме профессоров, учителей, религиозных деятелей и т. д. Я не смог докопаться даже ни до одного крестьянина, который просто бы обрабатывал землю, любил бы свою жену и растил бы крепких деток. Я не мог найти ни одного воина. Ну, не было в моём роду ни одного ремесленника, купца или менялы. Это, видимо, были профессии не предназначенные для нас. И ещё у меня в роду никто никогда ничего не делал руками. Ну, разве что я. Но кто говорит, что художники рисуют руками? Рисует душа. А руки – это так, подручный материал. Почти такой же как холст и кисти.