Увидев женщину с собакой, бросилась к ней с вопросом, но овчарка встала на дыбы. Любка шарахнулась и помчалась дальше.
Добежала до парка, остановилась, перевела дух. Пригладив волосы, одёрнув юбку, она спокойно вошла в кованые ворота.
– Ничего не понимаю, – сказала самой себе, – кругом лес, а где же дома? – Она пошла по дорожке, не теряя надежды найти свой дом.
Обойдя весь парк, Любка поняла – гиблое это дело – искать дом в лесу. С усталостью она присела на лавочку и откинулась на спинку, прикрыв глаза.
Заслышав детские голоса, подняла голову. Мимо проходили мамочки с детьми. Одна из девочек в жёлтой шапочке подбежала к Любке.
– Тётя, возьмите шарик. – И девочка протянула воздушный шарик.
– Спасибо. – Любка взяла шарик.
Девочка вернулась к матери. Любка, провожая её взглядом глубоко вздохнула: « Неужели я такая несчастная на вид, что дети мне дарят шарики?»
Желание стать матерью так и не осуществилось. Сначала некогда, потом не могла. Как бы сейчас она хотела иметь вот такую дочку и всю себя отдавать ей. В глазах у Любки защипало.
Девочка с матерью направились к карусели. Любка смотрела им в след.
Постоянный тик в голове, похожий на стук дятла по дереву, не отпускал. Любка посмотрела по сторонам, но дятла нигде не было. «Неужели он сидит у меня в голове?» – Она сжала голову руками. «Как его достать? Как вытащить?» Она наклонила голову и попробовала потрясти, но стало только хуже – перед глазами плыло.
А может? А может – это и есть дочка? Ведь не зря же она подошла. Кто-то послал её. Мысль Любки лихорадочно заработала. «Это моя дочка – а шарик знак свыше! Это сигнал!» Как она могла не понять, не почувствовать? Любка схватилась за голову. «Это он!» Врачи пытались убить его, но ребёнок выжил. После последнего опасного аборта – выжил. «Сволочи! Они скрыли, что девочка осталась жива! Выходили её и отдали этой бабе!»
– Стой! – крикнула Любка и бросилась вдогонку, но столкнувшись с парнем на роликах упала.
– Вы не ушиблись? – спросил парень, помогая ей встать.
Но всё внимание Любки было приковано к белке, шмыгнувшей с дорожки на дерево. Странная белка. Она сидела сначала на ветке, а потом залезла в дупло и выглядывала оттуда, будто подсматривала. Любка поняла – за кем она подсматривала. «Наглая, хитрая белка! Паразитка! Выгрызла дыру в дереве и теперь сидит и смотрит, чтобы никто не заметил».
– А я заметила! Я всё вижу! – прокричала Любка и погрозила белке кулаком. Она хотела запустить в неё чем-нибудь, но ничего подходящего под рукой не оказалось. «Так дело не пойдёт! Про белку надо сообщить куда следует, а то она весь парк перегрызёт!»
Когда послышались странные вскрики, Любка повернулась в сторону карусели. Там что-то происходило. Крики стали сильнее, началась суета. Любка быстро пошла в ту сторону.
– Что случилось? – спросила она у бежавшего парня с инструментами.
– Да, блин, карусель заклинило! Рубильник отключили, а она не останавливается!
Любка подошла ближе.
Возле карусели столпился народ. Все были напуганы. Карусель не останавливалась. Вокруг суматоха, бегали рабочие, родители. Всех охватила паника. Электричество вырубили, а толку! Карусель с детьми вертелась сама по себе. Любка видела, как змеями в воздухе взмывали отсоединённые провода. Все с ужасом смотрели, и никто ничего не мог сделать. Казалось мгновение и карусель сорвётся с постамента. Детские крики раздирали парк аттракционов.
Заметив чёрную тень, мелькавшую между детьми, Любка поняла, что случилось непоправимое. Она схватилась за голову.
– Вы ничего не сделаете! Она там! – закричала она. – Это из-за меня! Всё из-за меня! Вы ничего не сделаете! Она там! – повторяла Любка, подбегая к рабочим, родителям, но от неё лишь отмахивались.
Сквозь крики детей она слышала дьявольский смех Марго.
– Гадина! – заорала Любка. – Будь ты проклята! – Она бросилась к карусели, чтобы остановить.
Ударом Любку отбросило в сторону.
Карусель начала сбавлять обороты. Скрипя, наконец, остановилась.
Тело Любки обступили.
– Кто эта женщина?
– Зачем она бросилась? – Кричали в толпе.
– Уведите детей!
– Звоните в скорую!
– Да скорая, вряд ли понадобиться, надо её накрыть чем-нибудь.
– Она сумасшедшая?
– Да кто её знает? – ответил один из рабочих. – Родители, снимайте детей, сеанс окончен.
– Она вдруг подбежала и стала что-то кричать, а потом… потом… Несчастная… Она была не в себе. – И женщина очевидец расплакалась.
– Мам, а эта та тётенька с лавочки? – спросила у матери девочка в жёлтой шапочке, сходя с карусели.
– Нет, эта другая тётя. – Мать прикрыла ей лицо рукой.
– Эта она! – Девочка расплакалась.
– Доченька, да с чего ты взяла?
– Я её узнала. По туфелькам.
Глава 14
Вадим никак не мог нагуляться по набережной. Еще несколько часов и сказке конец. Он шёл не спеша по Круазет и вдыхал запах моря, цветов, парфюма. Запахи Лазурного побережья. Как он жил всё это время без них? Двухнедельное пребывание в Канне заставило взглянуть на жизнь по-другому. Новый мир. Оказывается, он реален.
Вадим спустился к берегу и побрёл вдоль пляжа в сторону яхт.
Мог ли он представить когда-нибудь, что окажется здесь, во Франции! И всё благодаря Марго. Не будь её – где бы он был?
Проходя мимо дорогих яхт, он думал о том, как хорошо быть владельцем подобной флотилии и путешествовать, ни в чём себе не отказывая. Какое счастье жить в Канне, в этих фешенебельных отелях, быть постоянным и любимым клиентом дорогих ресторанов, кафе, магазинов. Круто иметь деньги и позволить себе вести такую жизнь! Его сердце разрывалось от безысходности. От невозможности остаться здесь.
И тут же, вторя шёпоту прибоя, слышался голос Марго: «Ты сможешь ездить за границу, когда захочешь». Значит, есть шанс приезжать в Канн снова и снова. А может когда-нибудь он переедет сюда навсегда! Вадим сгорал от желания поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями. Ему хотелось, чтобы все узнали, где он сейчас.
Солнце припекало. Море спало. Белые парусники недвижно стояли у горизонта. Словно стражники вместе с пиками гор они сомкнулись в одну линию, охраняя благополучие Лазурного побережья.
Загорелые, иссохшие тела старых француженок, разбавлялись бледными телами туристов.
Не желая идти к пляжу отеля, Вадим скинул одежду и лёг на песке. Вытянулся, отдавая всего себя солнцу. Жаркое, оно и грело здесь по- иному. Под таким солнцем не грех изжариться и сгореть.
Плеск волн убаюкивал.
Вадим открыл глаза. Приподнялся на локте.
Всё утонуло в полуденном мареве – и парусники, и горы. Пароход, возникший ниоткуда, белел вдали.
Стейк с кровью и красное вино за ужином. Приятная музыка, иностранная речь. Взгляд миловидной блондинки за соседним столиком. Сколько уж было этих взглядов. «Что толку!» Вадим сжал нож в руке. Даже живя в этом фешенебельном отеле, он всё равно для них для всех – нищий!
Вадим пригубил вино и подмигнул блондинке. Чопорная, застигнутая врасплох, она отвернулась. Вадим прищёлкнул языком. Седовласый господин во фраке обернулся. «Её отец? Муж?» Вадим подмигнул и ему. Затем откинул салфетку, встал и направился к столам с десертами.
Идти в номер после ужина не хотелось. Готовиться к отъезду тем более.
В лифт вместе с Вадимом вошли три француженки, а следом протиснулся в закрывающуюся дверь член группы – Борис. Вездесущий и дотошный он защебетал о сборах и завтрашнем отлёте. Вадим слушал вполуха.
Шумные в открытых вечерних платьях загорелые молодые женщины говорили по-французски, смеялись. Лёгкий запах вина, духов. Одна из них то и дело посматривала на Вадима.
Будь у него деньги, Вадим остался бы… и плевать на самолёт.
В прохладном номере говорил телевизор, Вадим выключил кондиционер. Не спалось. Как можно было уснуть, взять и тупо проспать последние часы во Франции.
Он вышел из отеля.
Летняя ночь встретила гирляндами огней.
Мимо прошла местная попрошайка – ряженная под монашку старуха. Остановилась, и повернула в сторону Вадима худое, длинное, как у ведьмы, лицо.
Вадим видел её не раз, «монашка» любила приставать к русским туристам. Он ускорил шаг, но перейдя дорогу всё же оглянулся. Старуха не двигалась с места и смотрела на него. Вадим отвернулся и быстро пошёл к пляжу.
«Надо же, так напороться, – думал с досадой, – как чёрная кошка перебежала …»
Тихое море плескалось. Золотые огни побережья отражались в воде.
Вадим смотрел в чёрную бесконечность, туда, где море соединялось с небом. Оттуда дул ветер, тёплый ночной. Темнота, разверзшаяся впереди, влекла, оседая в душе заветными желаниями.
Вадим знал, что стоит у черты. Огнями Лазурного берега эта черта пролегла между ним сегодняшним и тем, кем он был до приезда сюда.
***
Квартира на Советской встретила сумраком.
Вадим поставил чемодан. Дверь комнаты Марго закрыта и не понятно дома она или нет.
– Марго, я вернулся!
В ответ – тишина.
Вадим прошёл в гостиную – прохлада и темень. В солнечный день – все окна наглухо завешаны. «Как в погребе», – Вадим потянулся к шторам.
– Не надо этого делать. – Послышалось за спиной.
Он обернулся.
В чёрном трико и водолазке она сидела на подлокотнике кресла.
– С приездом, дорогой.
– Привет, как дела?
Марго облокотилась рукой о спинку кресла и вытянула ноги в прямую линию.
«Какая же она гибкая… сильная».
Вадим с тревожным чувством следил за ней.
– Как отдохнул? – прорезал тишину низкий голос.
– Хорошо. Франция есть Франция…
– У меня для тебя новость, – перебила она. – Садись, хватит стоять истуканом.
Вадим сел в кресло. Он сам не знал почему, но руки у него дрожали. От Марго, провожавшей во Францию, ничего не осталось. Он видел опять перед собой незнакомую и странную женщину. В памяти всплыл зимний вечер, когда они впервые встретились.
– Пора попрощаться с Людмилой Викторовной. Как считаешь? – спросила она.
Вся в чёрном, в сумрачной комнате, с мертвецки бледным лицом и пропастями глазами она казалась безумной.
– Так как? – переспросила Марго.
– Надо попрощаться, – чуть слышно ответил Вадим. Он всё ещё пребывал в замешательстве от того, что слышал и видел.
– Пойдёшь работать барменом в кафе «Рандеву». Пора заняться делом. Не так ли?
– Да, пора, – Вадим отвечал и не слышал себя.
– Вот и славно. А ты похорошел, загорел, французская стрижка, новые джинсы. Ты всё спрашивал – кто такая Жанна Вяземская. Вот и познакомишься… Она директор «Рандеву», и дочь нашего врага. Врага и вора.
Она встала и медленно пошла на него.
– Эта Жанна богатая наследница. Далеко не красавица, но это и к лучшему. Одинокая и свободная. Тёрся тут один возле нашей наследницы, – Марго хохотнула, – теперь уже не трётся…
Она подошла к Вадиму, схватилась за подлокотники кресла и низко склонилась над ним. Чёрные волосы свисали патлами. Вадим сильнее вжался в кресле и затравленно смотрел ей в глаза.
Она чётко и громко произнесла:
– Твоя задача – влюбить в себя эту Жанну и расписаться с ней.
Глава 15
Как и обещала, на лето Жанна устроила сестру поработать в кафе. Снежане поручили помогать обслуживать летнюю открытую площадку. Девочка-подросток поморщилась. Она мечтала работать в самом кафе и желательно за барной стойкой. Но выбирать не приходилось. На летней площадке в дневное время посетителями были в основном мамаши с детьми да студенты.
Мамаш, а особенно детей, которые постоянно что-то хотели и капризничали, Снежана не переваривала. Она с удовольствием нахлабучила бы им на головы креманки с мороженым, но каждый раз одёргивала себя из боязни быть переведённой на кухню.
Молодые люди ей нравились больше.
Насмотревшись примеров в кино, подсматривая за роковыми красавицами в жизни, Снежана кокетничала, вызывая улыбки. Ребята посмеивались над нескладной девочкой-подростком. Бросалось в глаза её желание понравиться. Произвести впечатление.
Похожая на мать в юности, Снежана была лишена девичьей привлекательности и благодаря Валентине Семёновне не забывала об этом.
Порой забудется – наденет новую вещицу и всё крутится у трюмо, но мать, проходя мимо, ткнёт пальцем в зеркало: «Не дал бог красоты – умом бы брала…» Или за столом бросит невзначай, типа пошутила: «Отец, ты глянь на неё – ест не меньше тебя, а все как суслик. И куда всё деётся?»
Снежана бросает ложку и выходит из-за стола, отец как всегда – в газете, а ей так хочется крикнуть матери в лицо, чтоб заткнулась: «Да вся в тебя! Уже успокойся!»
Снежана молчком убегает в детскую и даёт зарок ничего не есть. «Специально куска не съем! Вот подохну с голода и тогда увидите».
Правда, голодовки быстро пресекались и материнскими подзатыльниками и урчанием желудка.
В один из летних дней появился он – красавец с голубыми глазами. Герой, выпрыгнувший из книжки про любовь, сошедший со страниц журнала.
Снежана уставилась на посетителя с подносом в руках.
Когда парень спросил во второй раз, как переговорить с директором, Снежана опомнилась и указала рукой на барную стойку, где, как раз, стояла Жанна. Парень подошёл к Вяземской, и они заговорили.
Снежана наблюдала за выражением лица сестры. «Чему улыбается эта корова? Ей ли вообще улыбаться». Она подошла ближе и пыталась подслушать.
– Снежана, подойти к клиентам! Я не успеваю! – донеслось с террасы.
В не себя Снежана подбежала к столику, а там гадкий ребёнок пролил сок. Мамаша потребовала убрать. Снежана чуть не заорала и не кинула тряпку даме в лицо. Сдерживаясь из последних сил, она быстро и нервно вытирала столик, посматривая через открытую дверь на барную стойку.
Как только собралась вернуться в кафе, подул злосчастный ветер. Зонтики за столиками накренились. «Чёрт!» Пришлось официантке помогать их устанавливать. И тут же пришли две клиентки. Официантка попросила Снежану принять заказ и вручила ей блокнот и ручку.
«Клиентки! – да им лет по десять! Тоже мне – клиентки!»
Снежана оглянулась – парень ещё стоял в баре.
Пунцовая от злости она подошла к столику. Две девочки в красивых платьицах сидели и смотрели в меню.
«Богачки», – ухмыльнулась дочь Кричевской.
Девочки никак не могли определиться какое взять мороженое – шоколадное или с клубникой.
– Никакое лучше не брать! – рявкнула Снежана.
Девочки переглянулись, положили меню и поспешили удалиться.
Снежана бросилась в кафе. Но незнакомца там уже не было! «Где он?!!» – хотела она кричать. Но кто услышит? Никому до неё нет дела. Она бросила блокнот и ручку, кинулась через центральный вход на улицу – никого. Снежана металась и вглядывалась в даль, в спины, лица прохожих. Он словно растворился.
Когда вернулась в кафе, спросила у Жанны – кто это был?
– Новый бармен, приходил по поводу работы, – ответила та, не отрывая глаз от книги-учёта.
– И?.. – Снежану подбрасывало от нетерпения: «Хватит брякать по калькулятору! Отвечай!»
– Он завтра выходит.
– Как выходит? Он что будет работать у нас? А как его зовут? – не веря свалившемуся счастью, Снежана засыпала сестру вопросами.
– Да, будет у нас работать. Его зовут Вадим. – Жанна внимательно посмотрела на сестру. – С тобой всё в порядке?
– Да у меня всё в ажуре! – И девочка-подросток побежала на террасу.
– Снежана, а те две девочки? Передумали что ли? – спросила сразу же официантка.
– Ага, передумали! Денег не хватило!
***
– Чего лыбишься? – встретила Снежану мать.
Валентина Семёновна стояла в коридоре в мокрой серой футболке и рейтузах. Спасаясь от духоты в квартире, она в жару всегда смачивала водой футболку или халат, надевала на голое тело – так и ходила.
Снежана отвела глаза от материнских грудей. Огромные, обвислые они просвечивались сквозь мокрую ткань.
– Котлеты в сковородке, рожки в кастрюле. – Мотнула головой в сторону кухни Кричевская. – И не забудь помыть посуду. Я вам в служанки не нанималась. Господи, ну и духота. Когда это пекло закончится? – Разместившись на диване у телевизора, мать семейства подставила потное лицо под вентилятор.
Вентилятор жужжал, и отросшие после короткой химии волосы Валентины Семёновны развевались, обдуваемые ветерком.
Вечером Снежана закрылась в своей комнате. После ухода Насти их совместная с сестрой комната из детской превратилась в комнату Снежаны.
Уединившись, она мечтала и думала о нём. « Его зовут Вадим. Какой же он красавчик». Утопая в мыслях, Снежана фантазировала.
Они будут кататься с Вадимом на теплоходе, ходить на пляж и в кино. На заднем ряду они будут обязательно целоваться. Он поведёт её в кафе или лучше в ресторан, и все умрут от зависти. Самое клёвое – если их увидят одноклассники. Это самое главное! Тогда она точно утрёт нос воображале Титовой. «А то ходит вся из себя».
Окунувшись в мечты, Снежана так и уснула.
Рядом, на спинке стула висело любимое праздничное платье – дорогое. Мать разрешает надевать его только на праздники. «Завтра как раз такой день! Чем не праздник?» Она увидит Вадима.
«Дождалась. Вот оно и прилетело», – шептала Валентина Семёновна, смотря в потолок.
Август выдался на редкость жарким.
«Пекло нещадное. В аду и то, наверное, прохладней. Господи, на улицу не ступить – пот градом!». И зачем она только отпуск взяла в августе? «А когда ж его брать? В самую жару – в июле? И потом умирать в этой конуре? Где не было ремонту сто лет! Ведь нет же ни дачи, ни родственников на югах-морях. Хоть бы ливень пошёл. А лучше снег».
Душная ночь измотала.
От открытого окна ни дуновения. Изгнав мужа спать в зал, Кричевская всё равно задыхалась в спаленке, где даже одной воздуха не хватало. Она лежала на влажной от пота простыне. Мокро, липко. Но сдвинуться на сухой краешек, пошевелиться не было сил.
« Вот оно и прилетело, – повторяла пересохшими губами Валентина Семёновна. Все мысли о сбежавшей в декабре Насте, которая, как и предвидела Кричевская – нажилась, обрюхатилась и собирается вернуться в родное лоно. Вернуться в конуру, где и троим-то не развернуться. – Господи, да кому она нужна с приплодом?»
«Ведь повиснет на шее, как тот камень. И так продыха нет, а тут ещё это…» Лучше закрыть глаза, иначе можно разрыдаться. Кричевская зажмурилась.
«А может совсем не вставать, так и подохнуть?» Тяжёлый вздох и скрип кровати. Когда открыла глаза – слёз не было.
Как и всегда в критические минуты жизни мозг Валентины Семёновны судорожно искал выход из щекотливого положения. В голове возникали и вертелись всевозможные варианты, события, одно за другим, вереницей бессвязных клочков. И всё – пустое. Не то. Всё непосредственно коснётся её саму. Зацепит. Но Валентина Семёновна не сдавалась. Кидала взгляд дальше, шаря по сторонам. Заглядывала вглубь проблемы, словно, опускалась на дно иссохшего колодца. И вот долгожданный выход, как лучик солнца маякнул…
«А что, – Валентина Семёновна старалась не дышать, чтобы не дай бог не улетела мысль, и не исчез спасительный лучик, – а что, если устроить скандал?! Не принять. Отправить к Аньке в её хоромы? А что, пусть принимает племяшку. Вяземский скривит, конечно, рожу, но никуда не денется. Ведь осыпает же он золотом Эллку- патаскуху. Так чем моя Настя хуже? Она такая же ему – племянница».
Сердце вроде отпустило, но всё же не до конца. Пока это только прожект. Надо довести ещё до ума.
Душная ночь казалась вечной.
Утром Снежана дождалась, когда отец уйдёт на работу и всё крутилась возле зеркала в прихожей.
– А что это ты платье праздничное напялила? – в дверях появилась с тёмными кругами под глазами мать.
– Я в нём хочу пойти, – промямлила Снежана. Она не ожидала, что мать встанет так рано. В отпуске Кричевская «валялась в простынях» до обеда.
– Ты что? Совсем с катушек слетела?! Такое платье на работу таскать? Беляши в нём жарить собралась?
– Ну, я же его там сниму. И там не пекут беляши…
– Щас! Снимет она его. Ещё не хватало, чтоб оно вашей кухней провоняло. А ну снимай! Я для чего его купила? На работу таскать?
Снежана опустив голову, не могла пошевелиться.
– Что встала? Снимай, говорю. – Кричевская тряхнула за руку.
Снежана не двигалась. Как ни боялась матери, но потерять его страшней. Он должен увидеть её в этом платье. Без этого платья она никакая. Она никто!
– А ну снимай, сказала! – Кричевская тормошила дочь, попыталась расстегнуть пуговицы.
– Не сниму! – Снежана уворачивалась. Обхватила себя руками.
– Да что же это такое?! Одна мерзавка мне житья не даёт – в подоле скоро притащит! Так ещё и ты! – Кричевская с силой отнимала руки дочери. – Снимай, кому сказала!
Снежана рванулась. Шифон затрещал.
Кричевская смотрела на порвавшуюся ткань и не могла дышать. Она захлебывалась от жалости к самой себе.
– Ах ты, дрянь! Неблагодарная!
– Ну, убей меня! Убей! – как затравленный зверёк закричала Снежана. Она билась в истерике и всё ещё спасала платье, обхватив себя руками.
В бешенстве Кричевская вцепилась в ворот и дёрнула. Треск по швам.
– Вот тебе, дрянь, платье! Вот тебе! – Теперь Валентина Семёновна не останавливалась, как помешанная она продолжала сдирать с дочери платье, пытаясь разорвать. Порвать в клочья.
– Ненавижу тебя! Дура, дура! – кричала Снежана взахлёб. Зажатая в углу, она продолжала бороться из последних сил, обхватив себя руками.
– Что? Ах, ты дрянь!
Тяжёлые оплеухи зазвенели в воздухе. Снежана откачнулась и сползла по стене.
Часть 3
Глава 1
Тускнел последний вечер ноября. В воздухе вкусно пахло дымом топившихся печей. С хмурого неба летели снежинки. Кругом ни звука, ни души. Даже поезда и те где-то уснули, и не проносились мимо, светящихся тёплыми огоньками домов. Ничто не нарушало покой и всё охватившую вечернюю тишину.
Управившись с хозяйством, Надежда подошла к крыльцу. Подметённый недавно двор опять в снегу. Она укоризненно покачала головой, смотря на небо, откуда сходил нескончаемый снегопад.
Старый пёс, увидев, что хозяйка остановилась, подошёл и сел рядом. Проследив за её взглядом, посмотрел вверх, задрав голову.
– Что, Джек, опять навалило? – Надежда с улыбкой обратилась к псу.
Джек завилял хвостом, подошёл ближе, уткнулся в хозяйские валенки.
Надежда погладила влажную от снега шерсть.
Джека принёс Вадим ещё в первом классе. Как наяву, Надежда видела тот день – открывается дверь и на пороге снежный человечек, а в руках что-то большое мохнатое заметённое снегом.
Она тогда всплеснула руками, отряхивая сына: сам маленький, ранец больше его, а в руках щенок похожий на волчонка. Щенок оказался тяжёлый, крупный. И как он его дотащил? А сколько было споров по поводу имени. Помесь немецкой овчарки и лайки – непростая собака. Ребята с улицы оккупировали двор, и каждый выкрикивал кличку. Вадим назвал своим именем – Джек.
Сын и ребята с улицы давно выросли и разъехались. Остался один только Джек.
Надежда вошла в дом.
Растопив печь, присела рядом, наблюдая за огнём. Задумалась. Потёршись о ноги, трёхцветная кошка запрыгнула хозяйке на колени. Надежда погладила её по голове. Та, не мурлыча, смотрела жёлтыми глазами.
– Что ты так смотришь, Мурка? – кошкин взгляд смущал. «Как странно она смотрит. С чего бы? Нос мокрый, еда есть…»
Не добившись ничего от кошки, Надежда стала собирать на стол. Поужинав под приглушённые звуки радио, ушла в зал. Включила телевизор. Только когда расположилась на диване, ощутила усталость. Дремота подкрадывалась, склоняя в сон.
В небольшой спальне с зелёными занавесками скромно, и нет новых вещей. Всё они из прошлой жизни: и старенький, местами обшарпанный комод, накрытый ажурной белой накидкой, которую вышивала покойница мать, и железная кровать, и скрипучий с антресолями шкаф, и полосатые, как радуга дорожки, и всё содержится с любовью, в порядке и чистоте. И готово служить хозяйке ещё долго.
Надежда окунулась в мягкую постель. Несмотря на усталость, она долго ворочалась.
В доме тишина. Слышно лишь мурлыканье кошки, разместившейся у хозяйки в ногах. Но вскоре и она, задремав, утихла.
Поначалу, когда осталась одна, после отъезда Вадима, Надежда боялась безмолвных ночей в опустевшем доме. Прислушивалась к каждому шороху, вглядываясь в тёмные углы. Со временем привыкла и к ночной тишине, и к одиночеству, как ко всему привыкает человек.
Маленький ночник потух.
Один за другим гасли огни соседних домов. Улица погрузилась в сон. На небе ни звезды и только маленький круг луны бледнел, сквозь непроглядную стену падающего снега.
Свет уличного фонаря, проникая в комнату, отражал на стене силуэт черёмухи, росшей напротив окна в палисаднике. Могучие вековые ветви разрослись по всей стене. Надежда лежала и любовалась диковинными очертаниями дерева.
Она ясно видела на стене и тени падающего за окном снега.
Внезапно снег пошёл быстрее.
Вот он уже не падает, а течёт сверху снежной рекой. Засыпает всё кругом. Он уже не просто тень на стене, – он белый холодный витает в комнате!
В волнении от происходящего чуда, Надежда приподняла голову от подушки. А дерево на стене стало расти, раздаваясь вширь и ввысь. Ветви, как рога гигантского оленя, впились в потолок. И дерево не тень на стене – оно огромное живое, как за окном, возвышается в комнате. А комната – не спальня: стены раздвинулись, исчезли, и над головой раскинулось звёздное небо.
Дух Надежды зашёлся от восторга. Она оказалась на поляне, освещённой блеском алмазных звёзд. Черёмуха с необъятным стволом возвышалась в центре, поскрипывая ветвями, а снег кружился. Летал.
И вдруг всё замерло. Остановилось.
Надежда услышала своё дыхание в наступившей тишине. Восторг сменился страхом. Она одна в глухом лесу, где всё утихло, как затихает в природе в предчувствии беды.
Возле дерева мелькнула тень.
Появляясь из-за ствола, тень увеличивалась, становясь фигурой.
Не смея оторваться, Надежда всматривалась в то, как из небытия, из сгустка темноты явился старец. Сгорбленный и низкий, опираясь на клюку, он шарил по сторонам глазами. Завидев Надежду, уставился на неё. От этих глаз внутри всё омертвело.
Старик вытянул вперёд руку-тень и поманил кого-то.
И тотчас зубы Надежды зашатались.
Выпадали они без боли, но кровь при этом текла рекой. Шевеля во рту языком, Надежда натыкалась на пустые лунки, с ужасом ощущая себя беззубой.
Покинув рот, зубы выстроились в нить из белого жемчуга и поплыли по воздуху змейкой к призывавшему их. Достигнув старца, они сомкнулись в круг и завертелись «Чёртовым колесом».
Старик пристально всматривался в каждый зуб, словно искал кого-то. Когда «колесо» остановилось, он вцепился пальцами в выбранный зуб и дёрнул.
Надежда вскрикнула от боли и проснулась. Она тяжело дышала и смотрела перед собой. Уличный свет проникал в окно, и на стене всё также ветвилась черёмуха.
– Мурка… – позвала чуть слышно Надежда.
Но кошки в комнате не было.
Глава 2
Свет в кухне он не включил. Предрассветные сумерки. Вадиму нравилось тёмно-синее небо за окном.
Город спал. Воскресенье. Он стоял у окна и неторопливо пил кофе. Можно сказать – жизнь удалась. О том, что имеет сейчас, год назад он и мечтать не мог. Правда есть одно – «но». Вадим подумал об отце Жанны – Вяземский сплошная головная боль. Не будь его – всё было бы проще. «Да, жизнь удалась, но разве это жизнь?» Он задумался, смотря в окно. «Только бы не сорваться раньше времени». Он так и не выяснил до сих пор, что конкретно Марго затеяла против этой семейки. Что она вообще имеет против Вяземского?
Вадим взглянул на часы: пора ехать.
Спешно одеваясь, он с раздражением посматривал на постель, на «холм» из атласного одеяла, под которым притаилась Жанна.
«Жена! Жанна – жена. Как нелепо звучит. Она вся нелепая. Надеюсь эта жертва с моей стороны ненадолго».
«Однако, как быстро всё случилось, – Вадим усмехнулся, вспомнив начало «их любви». – Марго, конечно, гений. Она гений во всём!»
Вадим долго смеялся над выражением лица Вяземского, когда Жанна поставила родителей перед фактом – познакомила с официальным мужем. Когда он рассказывал и мимически обыгрывал сцену «мама, папа – вот жених, а я невеста» Марго от хохота чуть не падала с дивана.
Вадима бесила дурная привычка Жанны притворяться спящей. Она давно не спала и всё ворочалась и ворочалась целое утро, будила и раздражала его. И вот, когда он встал, она сразу затихла. Уснула безмятежным сном. Сном «слонихи».
« Неужели она думает, что я не замечаю эти выкрутасы? Хотя, пусть притворяется, так даже лучше».
Он с замиранием в сердце следил за тем, чтобы Жанна не откинула одеяло, и не пожелала бы доброго утра, и не стала бы задавать вопросы, на которые нет ответа.
Рассвело, и небо стало серым. Утро утратило предрассветную прелесть, и не принадлежало больше Вадиму. Снежным пейзажем за окном оно навевало грусть, манило назад в постель.
Воскресная нега в постели отменялась – надо было срочно бежать, мчаться в аэропорт и встречать «любимого» тестя. Вяземский, как специально, подгадал – прилетев воскресным утром. «А в понедельник припрётся в «Рандеву» с проверкой. Вдруг там без него всё развалилось».
В машине, Вадим пытался привести в порядок мысли.
Отношения с Вяземским никак не складывались, и это всё осложняло. Они не сложились изначально и не сложатся никогда. «Да и кому это надо? – Вадим прищурился – Вяземский не тот человек, которого можно водить за нос. Главное теперь продержаться».
С неба ниспадали снежные хлопья. Они не спешили опуститься на землю – зависая в морозном воздухе, томно качались.
Ветер резко усилился, и хлопья в панике закружились. Безжалостный вихрь рвал их на части, делая мельче. Кромсал. И вот они, став белой крупой, неслись на огромной скорости, врезаясь в лобовое стекло.
Вадим сбавил скорость и стал смотреть внимательнее на дорогу.
Вяземский в чёрном пальто стоял в ожидании. В одной руке он держал кейс, в другой дорожную сумку. Мучаясь мигренью, он с нетерпением всматривался в приближающуюся фигуру зятя. Когда «фигура» приблизилась, с трудом скрывая нетерпение, Павел Николаевич, кивнув в знак приветствия, всучил сумку Вадиму. Кейс оставил при себе, намертво в него вцепившись.
С самого первого дня женитьбы Вадим испытывал на собственной шкуре пренебрежение и недоверие, исходившие от Вяземского. «Оно и понятно – родительское сердце не обманешь… Оно чувствует подвох. Но я виноват и не виноват…» Сжав кулаки, Вадим двигался к цели.
Взяв сумку, он прикидывал, осматривая мощный подбородок тестя, со скольких ударов можно свалить эту «гору кишок»? Или достаточно будет одного, но решающего удара?
Прямо из аэропорта они заехали в строящееся здание казино, воздвигаемое Вяземским и ещё двумя партнёрами по бизнесу.
Вадим с завистью наблюдал за тем, как тесть говорил с рабочими, отдавал распоряжения. К этому детищу Земцев не имел никакого отношения.
Павел Николаевич не торопился баловать зятя – хватит с него квартиры и места управляющего в одном из лучших кафе города и то – благодаря дочери.
Жанна просила отца, чтобы он дал Вадиму должность и в будущем казино, и Павел Николаевич пообещал, но «это ещё на воде вилами писано». В глубине души Вяземский надеялся, что в скором времени молодые разбегутся, и ни о какой должности и говорить не придётся.