Лаура

Анхор

Под ногами парил нагретый томящим среднеазиатским солнцем недавно укатанный асфальт. Пахло расплавленным битумом и выхлопными газами с дороги. Молодой человек приятной наружности в модной шляпе молочного цвета, яркой летней рубахе навыпуск, в белых джинсах и светло-кремовых замшевых туфлях шел по тротуару, отделенному высоким трапециевидным бордюром от большой автодороги в шесть полос. Бордюр был выкрашен нарядной черно-белой зеброй. Вдоль пешеходной дороги через равные промежутки стояли осветительные столбы каждый в три фонаря. Ближайшая к тротуару половина шоссе против его движения забилась пробкой, еле двигаясь, раздражая воздух шумом двигателей и радиаторных вентиляторов, другая же половина неслась несколькими машинами к плавному подъему на широкий мост, к которому спешил и наш герой. Слева от тротуара вдоль дороги располагался ряд различных магазинов. Граждане толпились возле них, делая покупки. Жаркий воздух плыл перед глазами. Время приближалось к полудню. До самолета оставалось чуть более шести часов.

Человека, шедшего спешным шагом вдоль шоссе по направлению моста, звали Алексей Мордвинцев. Он был молодым сотрудником Московского Университета, родился и жил до окончания школы в Ташкенте. Последние два года учебы в школе увлекся физикой и химией, да так, что даже стал отставать по некоторым другим предметам, к тому же потерял несколько диоптрий зрения из-за постоянного напряжения и занятий по ночам. В итоге этого увлечения к концу школы у него явно оформилась первая серьезная жизненная цель – поступление в Московский Университет. Он бредил ею, и эта цель осуществилась одним прекрасным теплым летним днем.

С осени того же года Алексей стал москвичом в первом поколении. Время было трудное и неспокойное, слава богу, родители, переехавшие сразу после поступления сына в Екатеринбург (отец получил военную должность переводом), могли немного помогать единственному сыну, высылали деньги на жизнь. Да еще тетка, двоюродная сестра отца, договорилась со своей лучшей подругой в Москве о попечении племянника, и та, имея добрый характер и небедное материальное положение, время от времени тоже искренне всячески помогала Алексею. Надо отдать должное молодому человеку, он повел себя ответственно и не растратил попусту это доверие со стороны родителей, родственников и подруги тетки. Учеба в Университете, подбадриваемая его неуменьшающимся увлечением ею, пролетела как-то быстро и незаметно, и с последнего курса он уже вовсю разрабатывал тему будущей кандидатской диссертации, так что диплом его был только малой выдержкой из готовящейся большой работы.

В последующие восемь лет молодой научный сотрудник успел добиться немалых успехов, защитить кандидатскую диссертацию и выступать с лекциями в нескольких крупных европейских и китайских учебных центрах, вел одно из направлений исследований на кафедре. Обзавелся семьей и маленьким сынишкой. Ему даже посчастливилось получить от Университета квартиру, в которую его семья переехала в конце апреля. В общем, Алексея можно было смело назвать совершенно успешным человеком. Да, но, несмотря на все это, он очень скучал по родному Ташкенту. И был, конечно, вовсе одинок в этой своей ностальгии.  Частенько ему мечталось оказаться хоть на минутку на площадке трех вековых дубов около его дома или пройти мимо «Голубых куполов», потом повернуть на «Бродвей» (так в его кругу называли эту пешеходную улицу) и дойти до усадьбы князя с растущими в ее саду тополями; оказаться на скамье в центральном сквере в тени могучих дубов и громадных вековых чинар. Пройти мимо своего дома или даже заглянуть в ту квартиру номер 64 (Скажите, пожалуйста, зачем вы входную дверь сменили, а? Старая ведь была не хуже этой?) Да что говорить, даже хотелось еще раз свесить ноги с вентиляционной надстройки на крыше соседней многоэтажки… Пахло там, конечно, дурно.

Бывало нет-нет да и вспомнится все это, да еще с такой силой!

Но, дела-дела-дела наши и постоянная занятость, и наличие совершенно неотложных других занятий и обязанностей никому еще не позволяли свершиться такой маленькой прихоти – взять билет на самолет да и махнуть на праздники в солнечную сказку. А? Нет-нет, это слишком отчаянно. Да и кто ждет тебя там? Ты же затерял все контакты знакомых (если честно, даже иногда трудно вспомнить не то что фамилию, а и имя своего одноклассника), а друзья твои оттуда тоже все разъехались, кто в Лондон, кто в Петербург, а кто и в самый что ни на есть Брянск.

Вообще-то нет, есть один контактик. Ну помнишь, Лена-одноклассница? Ну да, та, в которую ты был влюблен в девятом классе. Ты ж с ней общаешься изредка по социальной сети. Как дела там, что нового? Все хорошо, а у вас?… Ну вот! А? Может, поедешь? … Нет, ребята, нет, не уговаривайте меня. Все это немыслимо и невыполнимо. Ну не скажу же я супруге: «А не махнуть ли нам на праздники?… И к Лене зайдем». Все! Нет – и баста! И только буду вспоминать иногда да в интернете, если что, гляну фотографии. Одинок бывает человек в некоторых моментах и даже самый успешный!

Примерно такие мысли, и как бывает, в диалоге с самим собой посещали нашего героя в некоторые моменты его жизни, особенно, в начале слякотной, а потом промозглой московской весны, когда ему вспоминались цветущие абрикосы, яблони и черешни в обычных ташкентских дворах. Много есть на земле прекрасных мест, но таких близких за жизнь приобрести можно едва ли парочку.

Но бывает и так, что то, что считаешь несбыточной мечтой, то, что уже перешло в разряд фантастики и безнадежности, вдруг возьмет да и сбудется случайно, негаданно, внезапно. Это и было проверено нашим персонажем на собственном опыте, когда ему подвернулась научная конференция в рамках обмена опытом между двумя Университетами, и не куда-нибудь, а именно в Ташкент, уже давно ставший к тому времени столицей другого государства. Правда, залетом, на бегу, с одной ночёвкой.

Эх, вы не представляете, что было у него на душе, когда он узнал об этой поездке. Душа танцевала и пела!

Мордвинцев прилетел в Ташкент вчера утром, и его сразу закрутило в круговорот презентаций в нескольких корпусах Университета перед студентами и сотрудниками. В перерыве между ними был короткий обед в гостинице «Узбекистан», экскурсия по учебным корпусам в сопровождении ректора, ресторан с шампанским и закусками, награждение какими-то грамотами…

В гостиницу Алексея привезли лишь в первом часу под покровом ночи, очень уставшим. Он заставил себя принять душ и немного посмотрел телевизор, лежа в кровати, пока события дня не успокоились в его голове, и вечерняя прохлада из открытого настежь окна не укутала его глубоким сном. Под утро в открытое окно из гостиничного сада залетел аромат кустовых роз, и молодому научному деятелю приснился первый за эту ночь сон. Грезилось ему детство, три могучих дуба, скамья в главном сквере, Бродвей, «Голубые купола». А еще самое яркое во сне – он увидел себя, лежащего на траве на склоне берега стремительного канала, делящего историческую часть города за главной площадью на две части. Он даже почувствовал, как трава щекочет его оголенный локоть, и слышал журчание воды. После пробуждения он какое-то время еще лежал, пока видение совсем не растаяло.  Потом только опомнился, что проспал слишком долго, и сразу заметался.

Как же, город, в котором он родился, провел детство и юность и от которого ему пришлось когда-то давно отказаться ради учебы в Москве и потом карьеры в науке (а может и наоборот, все так произошло, потому что городу первому пришлось отречься от него, став во главе другого государства в лихолетье, кто знает?!), разве снова, попав в него спустя почти пятнадцать лет, он не поговорит с ним, как с давним закадычным другом?

Уже через полчаса после этого мы и застали нашего героя недалеко от места, где большая автодорога пересекает небольшой красивый канал.

Около моста через Анхор недавно отремонтированная дорога тротуара закончилась и сменилась пыльным асфальтом. Рядом с осветительной опорой в глаза бросился большой рекламный щит летнего кафе, на котором было изображено изобилие блюд, предлагаемых посетителям этого заведения. Слева через весь мост потянулся узорчатый бирюзового цвета парапет, до которого доставали верхушки деревьев, растущих внизу по обоим берегам канала, и их ветви пробивались в этих местах в отверстия решетки парапета. В середине моста, облокотившись на поручень, стояли молодой человек и девушка, смотрели на течение воды, ели мороженное и о чем-то беседовали. Мордвинцев проследовал мимо них и свернул налево на лестницу, которая двумя пролетами вела вниз к реке на левом ее берегу.

Набережная в этом месте представляла собой широкую пешеходную асфальтированную дорогу с посаженными вдоль нее кустами. Шум автомобилей внизу у реки сразу стих, приглушился, акцент сменился на шепот течения. Пройдя быстрым шагом эту достаточно многолюдную часть набережной, он нырнул под следующий мост, небольшой, за которым берег Анхора был в тени многочисленных кленов и чинар. Тут уже и народ весь исчез, уходя по длинной лестнице на площадь Мустакиллик (бывшая Ленина). В этой безлюдной части набережной Алексею вспомнилась одна осенняя прогулка здесь, когда он пинал золотисто-красные опавшие листья клена и мечтал безответно о той самой Светке.

Вода в канале текла и журчала, имея холодный зеленовато-голубой оттенок, как и все горные речки, и в центре, где течение было наиболее проворным, образовывала красивые воронки. На склоне берега около самой воды росла трава и маленькие елочки можжевельника. Алексей спустился с дорожки и присел на корточках на газон, взял прутик и опустил его в воду.

«Вот, я снова здесь, – подумал он. – Правда, никому нет до этого никакого дела… И пусть, может, это и к лучшему».

И долго потом еще смотрел как вода разрезается тонким прутиком, оставляя след в виде острого угла. Он вспомнил свой сегодняшний сон и задумчиво улыбнулся.

Эта быстрая речка, закованная в каменные рукотворные берега в самом центре города, уносила его в особую сказку почти с такой же силой, как через несколько часов красивый самолет, выкрашенный в цвет национального флага, унесет Алексея через облака в огромный мегаполис на окраине Европы.

2011, г. Саранск

Кукушка

«Ку-ку, ку-ку», – вдали отозвалась на чей-то немой вопрос кукушка.

Я задрал голову и посмотрел наверх. Верхушки стройных, в ряд растущих вдоль лесной просеки берез, чуть колыхались от слабенького ветерка. На дорожке под ногами бегали солнечные зайчики, пробившиеся сквозь молодую листву деревьев. При ходьбе слышался хруст ломающихся под ногами сухих тонких веток, везде раскиданных по тропинке, и тогда он приглушенным эхом отражался от деревьев в глубине рощи.

Со вчерашнего дня я был в гостях у родственников в деревне, наслаждался ее тишиной, отдыхал от города. К вечеру намечалась баня, и я пошел в соседнюю с деревней березовую рощу подышать лесом и наломать веников. Погода стояла отменная, было начало лета, не было еще сильной жары, солнце весело грело просторные поля вокруг деревни, а в роще стояла приятная прохлада. Я шел по тропинке медленным шагом, вдыхая полной грудью лесной воздух. Когда я останавливался постоять и полюбоваться происходящим вокруг, мне мерещилось, будто я один-одинешенек в этом прекрасном лесном мире, и только то и дело появляющиеся шорохи от снующих повсюду воробьев давали понять, что я здесь далеко не один.

Тропинка извилисто повернула и пошла слегка под горку. Затем, немного расширившись, разделилась на две дорожки. Я повернул направо и вскоре вышел на небольшую поляну, обильно заросшую высокой травой, всю в солнечном свете. В ее сочной зелени кипела своя отдельная, законная насекомая жизнь: жужжало, стрекотало, шуршало. По краям поляны росли молоденькие березки и поросли дубняка.

"Как раз то, что мне нужно", – подумал я и вообразил березово-дубовый веник – плотный, свежий, зеленый, ароматный – и ступил на травяной ковер поляны. У земли он был мокрый после вчерашнего дождя. Не сильно заботясь о намокших кроссовках, я достал из рюкзака заготовленный секатор и начал обрезать самые красивые березовые и дубовые веточки, складывая их рядом с собой. Таким образом, я прошел несколько молодых деревьев и набрал сырья для веников. Аккуратно связав три веника, я уложил их в рюкзак ручками вниз и достал термос с чаем. Неподалеку обнаруженный пенек в тени послужил мне привалом. Я налил стакан горячего, ароматного травяного чая и присел на него, рюкзак прислонил к стволу березы, растущей рядом с пнем.

«Ку-ку, ку-ку…» – пауза.

Потом снова:

«Ку-ку, ку-ку, ку-ку», – где-то уже совсем недалеко прокричала кукушка.

Интересно, отчего у нее всегда спрашивают о времени бытия? Какое-то почти языческое поверье, будто она знает, сколько человеку осталось прожить на земле перед тем, как спуститься в вечную могилу.

«Ку-ку», – как бы в ответ на мои мысли отозвалась птица.

Я сделал глоток горячего чая и, приложив руку ко лбу, задумался: представил древнего финно-угра, приученного жить в лесах и болотах, непременно с бородой, который, сев отдохнуть в лесу на пень после тяжелой работы и услышав призывы кукушки, спрашивает ее о том, сколько ему осталось жить. А кукушка, как бы с издевкой, возьмет да и прокричит один раз: «Ку-ку!» И затихнет совсем. Каково ему после этого жить дальше?

Потом я подумал, какая удивительная штука – жизнь, и как прекрасен мир! Я вдруг вспомнил, что люблю соседнюю березу, этот маленький пень, чашку чая в руке; люблю кукушку, гадающую на дереве, люблю всех своих знакомых, люблю вообще людей…

Я встал с пня, подошел к соседней березке и провел ладонью по ее шершавой коре, при этом вспомнив мельком эпизод из «Калины красной». Посмотрел вверх и улыбнулся. Как же хорошо!

Набрав в легкие побольше воздуха, я перекрестился, допил чай, надел на плечи рюкзак и двинул по тропинке в обратный путь, наслаждаясь своим настроением. Из рюкзака веером торчали веники.

2011, г. Саранск