Buch lesen: «Глоток огня»
© Емец Д. А., 2015
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
* * *
– У вас сбережения в банках есть?
– А то! Помидоры осенью закатала, огурчики. Одной банкой-то пущай ведьмари твои обходятся!
ВВР – Внутренние Воображалки Рины(Разговор Тилля и Суповны)
Боюсь, что лишь некоторые из тех, кто заинтересовался словарем, прочли первые его выпуски, поддавшись влиянию новизны, но читать все остальные и не собираются, а откладывают его в сторону до какой-нибудь оказии. Грустно, что приходится писать, заведомо зная, что современный читатель это не прочтет, что самое лучшее из всего, что мне удалось в отдельных статьях, будет использовано, быть может, через пятьдесят или сто лет, по всей вероятности, способным человеком, который возьмет на себя труд заново все переделать.
Якоб Гримм
Страх всегда убивает больше борьбы. Пока армия не бросает щитов и не размыкает строя – уничтожить ее практически невозможно, либо она уходит в небо с такой славой, что враг впредь обычно далеко обходит этот народ. Примеров этому в древней истории масса. Если историки пишут, что в одной армии погибли 300 воинов, а в другой в том же бою – 10 000 – это почти наверняка из-за того, что конница рубила бегущих или струсившие топтали себя сами, пытаясь спастись.
Из тех солдат, что сдались немецкой армии в первые месяцы войны, в плену выжил едва ли один из пяти. Остальные умерли от холеры, дизентерии, голода и выматывающей работы на врага. Из тех, кто ожесточенно дрался и пробивался из окружения, выжило намного больше. Из тех гражданских, кто осенью 1941-го в панике сбежал из Москвы в эвакуацию, думая этим спастись, многие умерли или потеряли детей. Те, кто остался, в большинстве выжили, потому что Москву немцы так и не взяли.
Даже собаки в большинстве своем перестают преследовать кошку, когда она резко остановится и, готовая драться, выгнет спину. В общем, всегда и во всем действует принцип: пока ты дерешься – тебя не убьют.
Йозеф Эметс,венгерский философ
Дорожные знаки разведчика
Глава первая
Аммонит
Отсутствуют файлы, отправка которых приостановлена.
Фраза, плавящая мозг
Рина возвращалась из нырка. Она провела на двушке несколько часов, вымоталась, ободрала ручкой саперки кожу на ладонях, но абсолютно ничего не нашла, кроме небольшой раковины аммонита. Раковина попалась ей случайно, когда она ударила саперкой по отвалившемуся куску известняка. С минуту Рина держала ее в руке, дышала на нее и гладила. Раковина была уже не столько раковиной, сколько заместившим ее аморфным опалом, мерцающим разноцветными искорками. Рина надеялась, что аммонит окажется закладкой, но ничего подобного. Если камень и теплел в ее ладони, то лишь потому, что она его сжимала. Но все равно расставаться с аммонитом Рина не стала и сунула его в шныровскую сумку.
В этот день она ныряла на Ядвиге, молодой кобылке, недавно доставленной в ШНыр с Дона. Количество вредных привычек у Ядвиги примерно равнялось числу ее достоинств. Ядвига была молодая, выносливая, но уже довольно тучная кобылка, которая ела все подряд. Штукатурку так штукатурку, старый ботинок так старый ботинок, пуговицы с телогрейки так пуговицы. Даже дохлого голубя однажды сжевала, во что никто в ШНыре не поверил бы, не произойди это на глазах у Меркурия.
От работы Ядвига не отлынивала, но делала все крайне замедленно, в стиле очень умирающего ослика. Получив какую-либо команду, она с полминуты дальновидно ждала, не отменят ли ее, а то мало ли как бывает, и только после двух-трех дополнительных понуканий начинала очень неспешно ее выполнять. Зато, в отличие от многих молодых пегов, Ядвига абсолютно не боялась болота, и Кавалерия уже через несколько недель начала отпускать на ней новичков.
Ядвига вышла из нырка намного восточнее Копытово, почти над новостройками, которые, как грибы, кучками выскакивали из-под земли вдоль ведущего к Москве шоссе. Рина нахохлилась в седле, мерзла, дышала на руки и терпеливо ждала, пока до Ядвиги наконец дойдет, что неплохо бы развернуться и все-таки полететь в ШНыр. Как-никак родная пегасня, овес, недожеванные ботинки и прочие ценности. Понукать Ядвигу было бесполезно. Наказывать тоже. Она существовала абсолютно в своем ритме.
Рина поглядывала по сторонам и, кутая нос в шарф, сохранявший запах болота, размышляла, что вообще-то уже конец апреля. Могло бы наконец и потеплеть. Пока же каждый день повторялось одно и то же: вечером дождь, ночью заморозки, а утром все покрыто тонкой блестящей корочкой льда.
Рина утешала себя тем, что задание ей дали все же непростое, а значит, не так обидно его провалить. Кавалерия послала ее за закладкой для девушки, которая считала себя королевой. Нет, она не была сумасшедшей! Нормальная, красивая, работающая в банке девушка. Вот только пару раз в день она вспоминала, что она королева дальней, никому не известной страны, находящаяся здесь в ссылке. Причем перемыкало ее всегда внезапно, когда, например, клиент наклонялся, чтобы завязать шнурок.
– Встаньте с колен, виконт! Отныне вы губернатор Московии! – говорила ему девушка и, огрев его скоросшивателем по лбу, протягивала руку для поцелуя.
Клиент пугливо убегал править Московией, но правил обычно недолго и возвращался с начальником банковского отделения – толстеньким мнительным субъектом, от которого вечно пахло одеколоном. В остальные дни девушка его боялась, но в королевском сане страх исчезал и оставалось лишь презрение.
– Ступайте, друг мой, и передайте, что я распорядилась отрубить вам голову! – говорила ему она.
И вот теперь, глядя между ушами Ядвиги, которые чем-то напоминали ей гигантский прицел, Рина соображала, так ли случайно было, что Кавалерия послала за этой закладкой именно ее, создательницу маркиза дю Граца. Не таился ли здесь какой-нибудь намек?
«Маркиз поклонился с хорошо сдерживаемой иронией.
– Приступайте к своим обязанностям, господа! – произнес он.
Санитары не заставили просить себя дважды. Они сомкнулись и увели его»,
– произнесла Рина вслух.
Копытово уже виднелось вдали, когда впереди замаячили две некрупные точки. Ядвига вскинула морду и жалобно заржала. Она раньше Рины определила, что это гиелы, которые к тому же держат выигрышную высоту. Рина, заметавшись, потянула за повод. Прорываться к ШНыру напрямую было слишком опасно. Единственный шанс на спасение состоял в том, чтобы, оторвавшись на прямой, попытаться затеряться в низких облаках.
Даже сейчас кобыла послушалась не сразу, а прежде поразмыслила, можно ли доверить Рине такую важную вещь, как спасение ее, Ядвигиной, жизни. Когда же наконец стала разворачиваться, было уже поздно. Откуда-то снизу, со стороны лошадиного хвоста, куда Рина даже и не смотрела, вынырнула гиела. К ее спине припал легкий, ловкий всадник. Он был так близко, что Рине почудилось, что она может схватить гиелу за крыло. Похолодев от ужаса, Рина дернулась рукой к сумке, отыскивая шнеппер. Все это время всадник на гиеле летел чуть впереди и уж конечно легко мог бы всадить в нее арбалетный болт.
Шнеппер все не нашаривался. Дважды Рина натыкалась кончиками пальцев на его прыгавшую в сумке рукоять, но никак не могла ее ухватить. В это мгновение берсерк повернулся в седле. Круглая голова всадника показалась Рине похожей на стрекозиную, а глаза огромными, вытянутыми и страшными, как у мутанта. Не сразу она сообразила, что это очки, причем не просто очки, а прикрепленные к шлему. Вскинув руку, берсерк нацелил в грудь Рине маленький черный арбалет. Она видела даже красное оперение его болта.
Рина вспомнила один из уроков Макса. Тот утверждал, что, когда ты можешь описать арбалет, из которого в тебя целятся, – ты в опасности. Если различаешь цвет оперения – тебе уже конец. Сейчас же она настолько хорошо видела арбалет и руку берсерка, что даже с учетом того, что целились чуть снизу, точно могла сказать, куда войдет болт. Скорее всего, в шею. Рина невольно зажмурилась и, ожидая выстрела, схватилась за шею, однако берсерк в стрекозиных очках не стрелял.
Открыв глаза, Рина увидела, что он усмехается. Его гиела занимала исключительно выгодное положение чуть впереди пега. Более маневренная, она легко могла его замедлять, диктуя ему скорость полета, а вздумай пег развернуться, берсерку ничего не стоило бы выстрелить Рине в спину или метнуть топорик. Тут даже на Цезаре было ничего не сделать, а уж на Ядвиге и подавно.
Рина попыталась все же вытащить из сумки шнеппер, но, взглянув на упрямо поджавшиеся губы берсерка, поняла, что прицелиться он ей не даст. И вообще шнеппер надо еще взводить. Никто не ныряет со взведенным шнеппером, чтобы он не выстрелил в сумке от тряски в самый неподходящий момент.
«П-п-правда жизни! – говорил Макс на практических занятиях по обращению с оружием. – Главное для новичка не ведьмаря завалить, а с-себя не угрохать. А то как б-б-бывает. Шныр в‑в-встречает девушку своей мечты, и тут – бац! – в сумке у него выпаливает шнеппер. П-предохранитель сы-сдвинулся, и какая-нибудь к-книжка углом нажала на курок. И прямо в ды-девушку. У шныра ни сумки, ни девушки. Иди ищи свою мечту д-дальше. Конец и-истории!»
Пока внимание Рины было отвлечено на берсерка в стрекозиных очках, две точки в небе укрупнились, превратившись еще в двух гиел. Приблизившись, они некоторое время держались выше Рины, а затем, снизившись, зажали ее в клещи. Теперь Ядвига уж точно не смогла бы никуда дернуться, не врезавшись в одну из гиел.
Рина повернула голову. Чуть наискось и позади, временами закрываемые от нее опускающимися и поднимающимися крыльями Ядвиги, летели два квадратных берсерка. Она узнала их. Это были Кеша и Паша Тилли. Выражение лица у обоих близнецов было самое издевательское.
Рина поняла, что это ловушка. Ее ждали. Вот только зачем? Неужели эльбы не сообщили, что она без закладки? Пока Рина лихорадочно соображала, что ей теперь делать, один из Тиллей махнул рукой, причем как-то странно махнул, точно отгонял от лица муху. Пока Рина соображала, что это значит, тот берсерк, что летел впереди, сдернул с себя шлем вместе с очками.
Рина увидела, что это девушка, причем едва ли намного старше ее. Лицо у девушки было смуглое, вытянутое, брови очень густые. Темные волосы, растрепанные ветром, мешали ей смотреть, и она то и дело раздраженно их отбрасывала, поднимая руку с зажатыми в ней электроповодьями.
И сразу же Рине все стало ясно. Это девица одного из Тиллей! Или, возможно, не девица, а просто они тренируют ее, приучая охотиться на шныров, а Рина для них – подопытный кролик. Хотя, конечно, Кеша и Паша те еще инструкторы. Папаша над ними слишком трясется. В небе их не часто увидишь. А то нарвутся еще на Штопочку, бич которой, как известно, в перезарядке не нуждается и осечек не дает.
Пока Рина думала, что ей делать, девица на гиеле, подчиняясь знаку Тиллей, выдала электроповодьями сухую одиночную вспышку и забрала правее. Теперь она летела вровень с Риной, только немного выше, чтобы крылья гиелы не столкнулись с крыльями пега. Рина увидела, как девица протягивает руку и показывает на ее сумку, явно требуя ее отдать.
В ответ Рина замотала головой и, вытянув перед собой пустую руку, несколько раз сжала и разжала ее. Это означало, что она без закладки. Но темноволосая либо не знала этого знака, либо не верила, потому что опять требовательно показала на сумку, но уже арбалетом. Мол, давай по-хорошему!
Рина снова замотала головой. Лицо у темноволосой вспыхнуло. Прося совета, она оглянулась на Тиллей. Кеша и Паша, ухмыляясь, разводили руками, показывая, что, мол, решай сама. Мы тут вообще, можно сказать, мимо пролетаем.
Думая напугать ее, девушка прицелилась в Рину из арбалета, однако та опять замотала головой. Если берсерка в зеркальных очках она еще боялась, то какой-то обучающейся девице, которая в берсерка еще не превратилась, сумку отдавать не собиралась. В сумке шнеппер, аммонит, мало ли что там еще.
– Не отдам! – крикнула она. – Стреляй давай! Ну!
Лицо девицы стало злым. Несколько мгновений она соображала, а потом решительно прицелилась из арбалета в круп Ядвиге. И опять задорно посмотрела на Рину.
«Выстрелит! – безошибочно определила Рина. – Сейчас точно выстрелит! В меня не решится, в человека все-таки непросто выстрелить, а пега изувечит! Ну и забирай! Подавись!»
Она сорвала с себя сумку и нарочито неудобно, чтобы девица ее не поймала, швырнула ее над мордой гиелы. Темноволосая рванулась за сумкой, но сумела лишь задеть ее рукой. Сумка, описав полукруг, понеслась к земле. Девица злобно оглянулась на Рину и, ударив гиелу электрическим разрядом, погналась за сумкой. Кеша и Паша Тилли с хохотом последовали за ней.
Рина осталась в небе одна. Ядвига с явным облегчением зачастила крыльями, спеша поскорее оказаться в ШНыре.
– Из-за тебя, между прочим! Выпендриваться надо было меньше! – сказала ей Рина.
Настроение у нее стало еще хуже, чем было после неудачного нырка. Что она теперь скажет Кавалерии? Хотя хорошо, что она отделалась одной сумкой. Будь девица поопытнее, она не погналась бы за сумкой сразу, а отобрала бы еще и нерпь.
По кентавру Рина связалась со ШНыром. Макс и Штопочка сразу вылетели, надеясь перехватить Тиллей, но пока они добежали до пегасни, пока оседлали пегов, время было упущено. Тилли и опекаемая ими темноволосая ускользнули на гиелах в сторону Кубинки, унося с собой в качестве трофея сумку Рины.
Рина вернулась в ШНыр. Кавалерия, сама собиравшаяся в нырок, не ругала ее.
– Закладки же там не было? – спросила она.
– Нет.
– Что ж, ты все сделала правильно! Из-за шнеппера с парой пнуфов не стоило рисковать пегом. – Кавалерия открыла ящик стола и, вытащив из него шнеппер, положила его перед Риной:
– Держи. Не дело ходить в нырки безоружной.
– Это же ваш! – сказала Рина.
– Ничего. Я достану себе другой. Возьми.
Шнеппер Кавалерии был небольшой, но тяжелый, с мудреными блочными дугами, устройства которых Рина до конца не понимала. В нем ощущалась мощь.
– Вам его не жалко? – спросила Рина.
– Жалко, – ответила Кавалерия честно. – Но для меня это первый сигнал, что его надо отдать. Не стоит привязываться к вещам.
Рина стояла, держа шнеппер в опущенной руке. Видя, что она не уходит, директриса вопросительно подняла голову.
– Я опять ничего не нашла на двушке. Почему? – спросила Рина.
– Ну, значит, искала не там. Это бывает. Задание сложное, – отозвалась Кавалерия.
– Нет, – сказала Рина упрямо. – Тут что-то другое.
Кавалерия прищурилась. В ее взгляде Рина угадала одобрение.
– Вот как? Значит, что-то еще? Что же, если не секрет?
– Мне кажется, двушка не подпустила меня к ней! – выпалила Рина.
Кавалерия цокнула языком.
– То есть ты считаешь, что двушка может что-то дать, а чего-то не дать? По настроению? Как человек? И дело вовсе не в том, что кто-то не имеет опыта?
– Ну… да, – осторожно признала Рина.
Кавалерия сняла очки и, закрыв глаза, стала устало массировать пальцами веки. Пока она сидела с закрытыми глазами, ее очки, положенные на стол, продолжали строго смотреть на Рину.
– Не совсем так, – сказала Кавалерия. – Двушка готова давать всегда. С удовольствием давать. Щедро. Но только тем, кто способен пронести. Если же она чего-то не дает, то только из любви. Значит, мы в этот момент не готовы. Не пронесем закладку через болото.
– Но первошныры находили закладки почти всегда! – воскликнула Рина.
Кавалерия покачала головой:
– Это нам сейчас кажется, что всегда. История отфильтровывает неудачи и оставляет лишь победы. К тому же мы, увы, не первошныры. Мы мизинца их не стоим. Они знали, что отступать нельзя. Что сделала Матрена Перцева, когда отмахнула саперкой сустав на среднем пальце? Перетянула палец шнурком, завершила раскоп, нашла закладку и лишь потом полетела в ШНыр. Упрямство? Да. Головотяпство? Да, крайнее! Ведь она могла истечь кровью. Но закладка, которую она тогда пронесла через болото, – одна из лучших в ШНыре. Чем могут эльбы испугать девушку, которая летит через болото, окровавленной рукой прижимая к груди закладку?
– Ничем, – сказала Рина, хотя вопрос явно не требовал ответа.
– Да, – кивнула Кавалерия. – Они жили так, словно уже были там. А мы стараемся усидеть на двух стульях. И там подстраховаться, и здесь устроиться… А быт? Мы увязли в нем как в трясине! Кто сейчас помнит, что по правилам первошныров у человека должно быть в собственности не больше восьми предметов?
– Ну я помню, – сказала Рина. – Вы нам говорили.
– И что? Кто меня услышал? И, будем откровенны, разве у меня самой их восемь? А ведь каждый предмет отвоевывает себе кусочек души – Кавалерия с сожалением оглядела кабинет, остановив взгляд на безделушках на полке.
– Наш мир с каждым годом все сильнее заболачивается, – продолжала она. – Все больше желающих принимать в себя личинки эльбов из-за тех выгод, которые это сулит. Стараниями ведьмарей это уже почти на потоке. Инкубаторов не сотни даже – тысячи. Новорожденные эли опасны не только для тех, у кого они внутри. Их испарения просачиваются почти в каждого живущего на земле. Золотым пчелам все сложнее отыскивать новых шныров. Очень часто им приходится призывать в ШНыр тех, кого триста лет назад они бы не выбрали. Но сейчас просто нет лучших.
– То есть мы худшие?
– Мы такие, какие есть. Увы, уже не первошныры. Потому что, если мы равны им, почему никто из нас не доныривает туда, куда доныривали они? Ведь двушка была бы рада нас пустить.
Кавалерия достала саперку, потрогала, хорошо ли та наточена, и вернула ее в чехол. Видя, что она готовится к нырку и о ее присутствии словно уже и не вспоминает, Рина стала отступать к двери, но тут глава ШНыра, не глядя на нее, сказала:
– Я навсегда запомнила один момент. Мой сын, он был тогда маленький, сказал: «Мама, помнишь, в кино была одна девочка? Монстр на нее нападал, и никто не защищал девочку от монстра?» Я с трудом припомнила, что мы и правда смотрели с ним какой-то дурацкий, совсем слабенький фильм про пришельцев. Я его и пересказать бы не смогла. А он снова: «Мама, помнишь: монстр нападает, а девочку никто не защищает!» Я говорю: «Помню». А он снова о своем, и опять одно и то же. Тогда я потеряла терпение. Говорю: «Да сколько можно! Неужели так страшно?» И забыла об этом. А он так поморгал-поморгал и больше уже не переспрашивал. А потом, уже много позже я поняла: его ведь даже не монстр испугал, а то, что девочку никто не защищал.
Глава вторая
Dum vivimus, vivamus1
Мне стоит протянуть лишь руку,
чтобы взять тебя.
Мне стоит протянуть лишь сердце,
чтобы ты взяла.
Но я недвижим…
И ты
ушла.
Юрий Волков
«Шныр без пега – это таксист без такси», – любил повторять Кузепыч, и в негнущемся его голосе слышалась грусть: ведь сам завхоз ШНыра не нырял.
И правда, если задуматься, ШНыр возник из любви человека к пегу. Человек полюбил крылатую лошадь и летал на ней, с каждым разом все смелее и смелее. Однажды пег сложил крылья и понесся к земле. Человек доверился пегу и оказался на двушке. Закладки, защитный периметр ШНыра, нерпи, ведьмари – все появилось потом. Вначале же был просто пег, отозвавшийся на любовь человека.
Вот и сейчас, ранним утром, задолго до завтрака, Ул и Яра шли в пегасню. Весна угадывалась пока только по раскисшей тропинке, которая ночью замерзала, а к полудню, как корыто, наполнялась водой из таявших сугробов.
В пегасне Ул первым делом отправился к Азе. Яра ревновала, слушая, как он полуласково-полуворчливо бормочет в деннике, причем ей казалось, что голос его звучит гораздо нежнее, чем когда он разговаривает с ней. За перегородкой шла ласковая возня. Кто-то толкался, гремел, сопел. Казалось, что там происходит любовное свидание. Яра не выдержала и, подкравшись, попыталась заглянуть через сетку.
– Морду убери! – резко сказал Ул.
Яра оскорбленно выпрямилась.
– Совесть надо иметь! Ты и так уже все карманы мне изжевала! – снова сказал Ул, и Яра успокоилась, поняв, что Ул ее даже не видел. В конце концов, она же карманов Улу не изжевывала.
Потом и сама Яра пошла к Гульденку, а когда освободилась, то Ул позвал ее к Цезарю, которого надо было перековать. Цезарь же очень этого не любил и, если не усмотреть, вполне мог отгрызть палец или ухо. Зубами он клацал так, что Кавалерия нередко дразнила его Дыроколом.
Яра держала Цезаря под уздцы, смотрела на Ула, шатающегося под тяжестью навалившегося на него плечом жеребца, и весеннее счастье наполняло ее. Она думала, что вот он – ее собственный мужчина и отец ее ребенка. Не самый, конечно, стройный, видимо, не самый умный, но радостный и надежный. И любимый. И останется таким навсегда.
Ул ощутил ее взгляд и вопросительно вскинул глаза.
– Чего со мной не так? Ты смотришь на меня, как хозяйка на кусок просроченного маргарина! – пропыхтел он.
Яре захотелось озорничать.
– Ты меня любишь? – спросила она.
– Ну уж не знаю… – отозвался Ул осторожно, потому что вопрос этот из женских уст всегда опасен и обычно предшествует просьбам.
– Тогда возьми меня на руки! – потребовала Яра.
– Сейчас! Только жеребца немножко на ручках подержу! – сразу согласился Ул, отталкивая морду Цезаря, который попытался снять с него зубами скальп.
Яра засмеялась. Примерно такого ответа она и ожидала. Приятно, когда ты можешь предсказать реакцию собеседника в восьми случаях из десяти. В этом есть какая-то надежность.
Закончив с Цезарем, Ул подошел к Яре и, хотя она уже не помнила о своей просьбе, подхватил ее на руки.
– Ну? И каково держать меня на руках? Не правда ли, несказанное счастье? – спросила Яра.
– Ты легкая, как облачко в небе! – сказал Ул.
Яра хмыкнула:
– Сомнительный комплимент.
– Почему?
– Вас в школе не учили, что средний вес облака восемьсот тонн? Даже самое маленькое облачко – это уже тонн сто. Так что, молодой человек, мне ваши намеки непонятны.
Ул осторожно опустил ее и, неуклюже переминаясь, положил ладонь на ее живот – еще такой маленький, что никто в ШНыре ни о чем не подозревал.
– Как он? Слушается маму? – спросил Ул тихо.
Яра погладила его по руке:
– Пока слушается.
– А ты его как-нибудь уже воспитываешь?
– А то, – сказала Яра серьезно. – Разговариваем с ним. Вчера вон альбом с живописью смотрели. Потом капусту соленую ели. Причем альбом ему, кажется, меньше понравился.
Ул одобрительно кивнул.
– Может, почитать ему «Кодекс шныра»? – предложил он.
Яра в первую секунду по инерции засмеялась, а потом, с некоторым опозданием поняв смысл, заглянула Улу в глаза.
– Зачем это? Думаешь, он не сможет остаться? – спросила она резко.
– Почему не сможет? Я этого не говорил! – возмутился Ул. Но все же, ощутив, что тема опасная, больше к ней не возвращался. Вместо этого шепнул: – Будет мальчик!
– А если не мальчик? – обеспокоилась Яра, предпочитавшая рассматривать все варианты.
– Не мальчик? А кто тогда? – искренне удивился Ул.
Яра легонько постучала пальцем по своему животу.
– Ну мало ли. Хомяк какой-нибудь. Всякие бывают неожиданности, – сказала она уклончиво.
Внезапно в узкое, идущее вдоль всей пегасни окно кто-то постучал. Ул и Яра увидели огромный горшок, таращившийся на них блестящими пуговицами. Чтобы заглянуть в стекло, Горшене приходилось пригибаться. В неморгающей неподвижности пуговиц и во всей фигуре Горшени было что-то торжественное, немного жуткое.
– Он от нас чего-то хочет, – прошептала Яра – и не ошиблась, потому что длинный палец Горшени шевельнулся, маня их за собой.
Когда они вышли из пегасни, гигант сделал два огромных шага и оказался прямо перед ними.
– Горшеня пойдет – вы догоняйте! – сказал он.
– Куда? – спросил Ул.
Не отвечая, Горшеня повернулся и, не оглядываясь, направился к ШНыру. Он шел напролом, по снегу, и Ул с Ярой, увязая, догоняли его с огромным трудом. У них-то не было таких ходуль. Ишь ты, бредет, как аист по болоту, и ничего ему.
Горшеня прошел мимо заднего крыльца ШНыра, ведущего на кухню. В кухне что-то грохотало. Яростно гремели котлы. Из дверей вырывался пар. Жалобно попискивал недоубитый Гоша. Можно было подумать, что Суповна, как Баба-яга, заталкивает его в котел, а он расставляет ручки и ножки – сопротивляется.
– Завтрак готовят! Опять небось чего-то не купили! – сказал Ул.
Яра сжала ему руку. Ей было тревожно. Горшеня дошел до угла ШНыра, где из снега торчал низенький квадратный сруб. Ул видел его и прежде, но никогда им не интересовался, считая, что это старый колодец. Горшеня наклонился и рывком поднял отяжелевший от сырости деревянный люк. Они увидели начало железной лестницы. Придерживаясь за раскисшие края сруба, Ул осторожно заглянул. Многие перекладины лестницы выглядели ржавыми.
– Горшеня лезет. Вы лезете, – сообщил великан и начал решительно втискиваться в колодец.
– А мы не того? Высоко же! – спросил Ул, тревожась за Яру.
– Устанете – разжимайте ручки и падайте. Горшеня будет глотать!
– Лучше не надо! – вежливо отказался Ул.
Горшеня уже спускался. Несмотря на огромные свои размеры, делал он это ловко, точно паук, чаще всего даже не хватаясь за перекладины, а просто упираясь в стенки колодца. Ул и Яра следовали за ним. При этом Ул больше волновался за Яру, чем спускался сам, и Яру это сердило.
– Ты можешь что-нибудь одно: или меньше беспокоиться, или на пальцы мне не наступать? – спросила она.
Наконец лестница закончилась, и они оказались в узком ветвящемся тоннеле. Прикинув, как тоннель идет по отношению к зданию ШНыра, Ул определил, что эта система ходов принадлежит все к тем же шныровским подземельям. Несмотря на низкий потолок, Горшеня повсюду протискивался, хотя кое-где ему приходилось пригибаться. Все освещалось факелами. Некоторые из них послушно зажигались и гасли, когда они проходили. Другие шипели, чадили и потрескивали, третьи давно уже ухитрились прогореть, и теперь там и факела вовсе не было, а вспыхивал прямо воздух, и, если кто-то, вовремя не угадав это место по кольцу в стене и по черному нагару на потолке, попадал в пламя головой, то винить уже мог только себя.
– Магия стареет. Дает сбои. Среди же современных шныров нет таких, у кого хватило бы способностей все тут наладить, – сказала Яра, вовремя ныряя под очередной такой факел, едва не оставивший ее без волос.
– Белдо надо сюда пригласить. И Мокшу Гая. Только фигуса с два они сюда попадут, – буркнул Ул.
Он следовал за Горшеней, вспоминая часто звучавшие слова, что «это не у ШНыра есть подвал, это у подвала есть ШНыр». Они долго петляли. В одном месте Улу и Яре пришлось прикасаться к стене нерпью, чтобы пройти насквозь. Горшеня же как-то прошел и без нерпи. Причем как именно он это сделал, осталось тайной, потому что Ул с Ярой увидели его уже на той стороне.
Горшеня стоял в маленькой и тесной пещере и идти больше явно никуда не собирался. Чем-то пещера напоминала зал памяти. В ней тоже были деревянные манекены, правда всего два, а на них – шныровские куртки. Под манекенами лежали засохшие цветы. Когда Ул и Яра приблизились, вокруг манекенов вспыхнули уже не факелы, а свечи. Их было множество – маленьких белых свечек, прилепленных к неровностям камня.
Горшеня подошел к крайнему манекену, присел и нежно, как жеребенка, погладил отвердевшую от времени кожу куртки.
– Носко Гнездило… Хороший шныр. Далеко нырял, – сказал он. Потом шагнул к соседней куртке, много меньшей по размеру, которая могла бы подойти тринадцатилетней девочке.
– Матрена Аляпова. Худенькая была, малютка, а бойкая, на язык острая. Горшеня ее глотал, чтобы новые слова узнавать.
В голосе Горшени не было тоски. Он говорил очень просто – точно представлял Улу и Яре живых людей, в гости к которым они пришли. Ул и Яра осторожно ждали, что будет дальше. Но Горшеня просто стоял и, пользуясь длиной своих рук, ухитрялся одновременно прикасаться к обеим курткам.
– Она любила его. Он любил ее. Должен был родиться ребенок, – сказал Горшеня.
Яра, замерев, подалась вперед.
– И… Что стало с ними и с ребенком? – быстро спросила она.
Горшеня снова погладил обе куртки. Грустно погладил, словно прощался с ними. Потом, внезапно вскинув глиняный горшок, к чему-то прислушался. В круглых пуговицах его глаз многими точками отражались огоньки свечей.
– Вам пора! – сказал Горшеня. – В колодец не надо. Идите туда! Окажетесь сразу в ШНыре!
Яра попыталась остановить его, но гигант быстро отшагнул назад. Бараний тулуп распахнулся. Порыв воздуха погасил свечи. Когда спустя несколько секунд свечи вновь зажглись сами собой, Горшени в пещере уже не было.
Ул с Ярой еще немного постояли у манекенов, ощущая непонятную робость, точно люди, которым пришлось присутствовать на собственных похоронах. Ул потрогал кожу курток. Она совсем растрескалась. Ее не спасли бы уже никакие смягчающие средства. Кроме того, на той куртке, что была больше, палец его ощутил два крайне подозрительных сквозных отверстия. Едва ли кожа треснула бы так сама. Яре он ни о чем говорить не стал.
Яра на миг прижалась щекой к плечу Ула.
– Пойдем… Мне почему-то здесь страшно… Уведи меня отсюда! – прошептала она.
Они коснулись нерпями стены. Главный коридор оказался именно там, где показывал Горшеня. Тут же, буквально в двадцати шагах, Ул обнаружил и основной зал памяти, откуда он уже хорошо знал дорогу.
– А почему они все-таки отдельно от других? – спросил он у Яры, но конец вопроса отчего-то скомкал, так, чтобы Яра не расслышала. Что-то во всей этой ситуации его очень смущало.
Оказавшись в ШНыре, они сразу встретили Родиона.
– Идем, боец! Кавалерия нас с тобой зовет! – окликнул он Ула, поманив его за собой.
– Вот чудо былиин! Горшеня знал, что нас ищут! – сказал Ул, оглядываясь на Яру.
– Тебя ищут! – поправил Родион.
– А меня не зовут? – озадачилась Яра.
Родион ухмыльнулся:
– Почему? И тебя зовут! Тебя зовут другие дела!
Яра хотела резко ответить, но вовремя спохватилась, что со стороны Родиона это не было грубостью. Просто Родион предпочитал ее не замечать, как не замечал вообще любую женщину, принадлежащую другому. Не то чтобы плохо к ней относился – но зачем замечать чужую собственность, если это будет неприятно ее хозяину? Возможно, это было неправильно и низводило женщину до положения почти что кошки. Но такая уж у Родиона была логика.
Ул ушел, виновато оглянувшись на Яру, а Яра стала думать о Родионе. Вспоминала, как в первые годы, когда только оказался в ШНыре, он часто уходил, но домой не к мамочке, как некоторые нытики (не будем показывать пальцем на Афанасия), а в лес, имея при себе лишь нож и топор, и жил там неделями, строя убежища и питаясь подножным кормом. Даже живя потом в Москве, он до конца не отказался от лесных привычек. Стрелял из шнеппера голубей, слопал утку со сломанным крылом, наловил в городском пруду бычков размером с мизинец и, отказавшись их отпускать, сжевал сырыми на глазах у перепуганных бабулек.
