Buch lesen: «Граница безмолвия»

Schriftart:

Сайт издательства www.veche.ru

* * *

Часть первая

1

Холодный северо-западный ветер, в течение нескольких дней прорывавшийся сквозь невысокую скальную гряду со стороны Варангер-фьорда, наконец-то утих, и теперь июльское солнце прогревало влажный болотный воздух секретного аэродрома с такой щедростью, словно стремилось превратить этот забытый Богом уголок Норвегии в Лазурный берег французского Средиземноморья.

При упоминании о Лазурном береге оберст-лейтенант¹ Хоффнер блаженно повел все еще охваченными летной кожаной курткой плечами, словно уже ощущал на себе умиротворяющее тепло антибских пляжей.

Он, конечно, с удовольствием поменял бы вверенный ему аэродром «Зет-12» на любой, даже самый затерянный в горах уголок Прованса, где когда-то прошло его, германца по отцовской и француза по материнской линиям, детство. Но как только Хоффнер впадал в подобные мечтания, ему сразу же вспоминались слова командира особой группы² стратегической разведывательной авиации оберста³ Вента:

– Вы, дружище, готовьтесь к тому, что вскоре «Зет-12» покажется вам таким же раем, как и ваш Лазурный берег детства.

– Адом вы, конечно, считаете службу в тех эскадрильях, которые сейчас громят русских, добывая себе в боях чины и награды? – иронично поинтересовался Хоффнер.

В свое время они с Вентом служили в разведэскадрилье 2-й эскадры дальних бомбардировщиков и знали друг о друге почти все, что можно было узнать о своем приятеле в эскадрилье, в которой ничего лишнего о сослуживцах не положено было знать под страхом военно-полевого суда. Вот только, в отличие от оберста, Хоффнер никогда не позволял себе извлекать эти сведения из «юношеских», как он называл их, воспоминаний. Хотя в запасе их было немало.

Правда, использовать их в качестве соли на раны собственного командира было еще и небезопасно, однако не извлекал-то их Вильгельм не из страха, а из благородства. Исключительно из благородства.

– Зато у нас с вами, Хоффнер, свои неповторимые служебные достоинства, – отвечал оберст любимой, хорошо всем известной фразой. – Военно-разведывательные… достоинства. На зависть всем прочим дьяволам поднебесным.

– Вот только Геринг почему-то считает, что все эти достоинства мы потеряли еще в «Битве за Британию», – напомнил Венту оберст-лейтенант.

– Увольте, Хоффнер, увольте! Стоит ли сейчас, когда мы буквально истребляем авиацию русских, вспоминать о какой-то там «Битве за Британию»⁴, – болезненно поморщился оберст. – Тем более что Геринг так не считает. Да, не считает, Хоффнер, не считает! – нервно потряс кулаками Вент. – Несмотря на то, что ему немало пришлось выслушать всякого и от командования вермахта, и от Гиммлера, и даже от самого фюрера.

– Именно от фюрера ему большее всего и досталось, – въедливо пробрюзжал Хоффнер.

– Я же всегда утверждал, что это не мы потерпели поражение в «Битве за Британию», не мы!..

Запнулся Вент на полуслове, заметив, что оберст-лейтенант застыл с демонстративно открытым ртом, а на идиотски застывшем лице его каллиграфическим почерком было выведено: «…А кто же тогда?!»

– …Это сама Британия каким-то чудом сумела избежать полного краха в воздухе. А, как вам такой поворот идеологической мысли, Хоффнер?!

– Не вздумайте произносить её в присутствии Геббельса, этого он вам не простит.

– … Причем британцам каким-то образом удалось избежать этого краха даже после того, как потеряли более полутора тысяч своих боевых машин. Просто мы не добили их, этих чертовых островитян, оберст-лейтенант. Не добили – вот в чем наш просчет. Но если бы фюрер чуть повременил с натиском на Россию… Впрочем… – оберст не решился дальше развивать свою мысль, – все это вам давно известно.

– В таком случае назовите хотя бы одно из достоинств, которое бы касалось лично меня, пилота, который уже давно забыл, что он военный, а тем более – «разведывательный».

Не далее как вчера, во время их первой встречи здесь, в штабе разведывательной группы главного командования люфтваффе, то есть стратегической разведки, Вент признался, что, прослушав сводки берлинского радио об успехах германских асов, ему уже стыдно говорить, что свои боевые награды, и даже чин оберста, он получил за участие в «Битве за Британию». Однако теперь Хоффнер понимал, что сказано это было в минуту непростительной душевной слабости.

Иное дело, что Вент не любил летать. Вообще не любил. Хоффнер давно понял, что небо – не та стихия, которая способна пленить Вента. Если бы не стремление к чинам и наградам, он, возможно, вообще никогда не поднимался бы в воздух, особенно когда речь шла о боевых вылетах. Не удивительно, что всю завершающую и наиболее драматическую часть «Битвы за Британию» он охотно прослужил в штабе эскадры, как раз на той должности, от которой вежливо отказался он, «лучший морской кондор-бомбардир»⁵ – как величали его друзья – Хоффнер.

– Никаких существенных уточнений вы сейчас не получите, – тяжело выдыхал воздух из неприлично тучнеющей груди Вент. – Кроме одного, совершенно несущественного. За послевоенный рассказ о том, что вас в конце концов ожидало на этом вашем болотном аэродроме, романисты будут становиться перед вами на колени и платить бешеные деньги.

Вент с удовольствием проследил за тем, как удлиняется худощавое, обветренное лицо начальника аэродрома «Зет-12» и по совместительству командира Особой эскадрильи «Кондор-2». Он любил подобные эффекты. Любое новшество, любую информацию, касающуюся той или иной эскадрильи или конкретного пилота, он привык дополнительно «секретить», превращая в тайну даже тогда, когда имел право, и даже обязан был, тотчас же уведомить о ней своих подчиненных.

– Так расскажите же, что меня, в конечном итоге, ждет на этом болоте?

– Вы невнимательны, оберст-лейтенант. Я сказал, что за подобные рассказы на колени перед вами будут становиться романисты, а не офицеры гестапо или военной контрразведки. Наоборот, это они вас мгновенно поставят на колени. А вот романисты – да… И деньги станут платить. Но рассказ может прозвучать только после войны.

– И как скоро наступит тот день, когда мне придется удивляться изменениям в своей судьбе?

– Скорее, чем вы можете предположить, оберст-лейтенант. На днях к вам прибудет офицер из отдела внешней разведки СД, чтобы возглавить всю дальнейшую операцию, подробности которой вы узнаете из доставленного вам пакета.

2

Казарма заставы – огромное подковообразное здание – была возведена из почти необработанного дикого камня на невысоком плато, окаймлявшем узкий, едва прикрытый скальными берегами залив.

Когда к концу мая само плато и его окрестности наконец-то освобождались от снега и льда, местность эта представала перед взором человеческим во всей своей убийственной унылости: серое, безлесное плоскогорье; подступавшие к нему болотистые низины тундры и две медлительные речушки, впадавшие в океан почти на равном – метрах в ста – расстоянии от плато.

Единственным, что время от времени приковывало взор старшины Ордаша, была чахлая рощица из карликовых сосен и кустарника. И лишь где-то там, вдали, на подступавшей к прибрежью горной гряде, восставала почти сплошная зеленая полоса леса, помечавшая северную границу огромной, незаселенной и почти неисхоженной лесотундры.

Еще одна местная достопримечательность – небольшой серпообразный островок, базальтово черневший в полумиле от залива, как бы прикрывая его и заставу от холодных арктических ветров. На южном, обращенном к континенту склоне его, в небольшом распадке, виднелся добротно сработанный двухэтажный особняк с мансардой, рядом с которым росло несколько сосен и прямо у крыльца фонтанно бил небольшой горячий источник, само появление которого здесь, посреди северного моря, казалось немыслимым чудом.

Вот и сейчас, стоя у возведенной на краю мыса дозорной вышки, старшина Ордаш прошелся биноклем по седловине островного хребта, по раковине распадка; надолго задержал взгляд на высоком крыльце фактории и на выложенном из черного камня бассейнчике, вода из которого парующим ручейком стекала прибрежной крутизной, сотворяя у самой кромки небольшой гейзерный водопад. Этот дом с мезонином и этот островок представали в сознании Ордаша почти невероятным для этих краев проявлением цивилизации; островком мечты, попасть на который значило то же самое, что пройтись приморскими улочками Одессы или взлелеянного в мечтах Остапа Бендера заокеанского Рио-де-Жанейро.

– Что, старшина, ностальгия замучила? Опять грезятся одесские миражи?

– Так точно, товарищ старший лейтенант, – ответил Ордаш, с трудом отрывая взгляд от островного дворца-фактории.

– Понятно: «Одесса-мама», столица мира и все такое прочее… Словом, заразил ты меня, старшина, Одессой. В первый же отпуск еду туда, чтобы провести его на лучшем пляже, просаживая деньги в лучших пивных Одессы и, конечно же, в окружении жгучих, ветрами морскими просоленных рыбачек.

Ордаш едва заметно улыбнулся и согласно кивнул. Он всегда охотно присоединялся к подобным фантазиям.

– Хватило бы денег, товарищ старший лейтенант, а рыбачек там на всех хватит.

– Не нагнетай, старшина. – На заставе знали, что выражение «Не нагнетай атмосферу», или просто: «Не нагнетай» – служило в устах начзаставы высшей степенью умиротворения своих подчиненных, услышав которое, спорить с командиром уже не имело смысла, да никто и не решался.

– И все же послушайтесь моего совета: если где-то и стоит проводить свой офицерский отпуск, то, конечно же, в Одессе.

Однако старшина знал то, что неведомо было никому иному на этой заставе: уже два свои отпуска Загревский проводил в ближайшем селении Чегорда, за двести километров южнее заставы, – в глухом, таежном и насквозь пропитом. Объяснялось это просто: в поселке у него завелась какая-то женщина, из русских, местная учительница и «по совместительству» учительская вдова.

Существовала ли такая вдовушка на самом деле, Ордаш не знал. Зато ему известно было кое-что другое. В тридцать седьмом почти все офицеры пограничного отряда, в котором Загревский служил на границе с финнами, были арестованы энкавэдистами как враги народа и расстреляны. Такая же судьба ожидала и Загревского, но его спас командир отряда. Предупрежденный кем-то из Ленинграда, из штаба погранокруга, он срочно обвинил Загревского в пьянстве и дебоше, после чего добился его перевода на далекую горную заставу на Алтае, откуда через какое-то время «ссыльный» почему-то был переброшен сюда, на эту «дикую» северную заставу.

Кто-то там, в штабе, подсказал подполковнику, что офицеров, замеченных в пьянстве, радетели мировой революции из НКВД, как правило, не арестовывают. А если и сажают, то уже не как врагов народа, а значит, не расстреливают и дают меньшие сроки, оставляя надежду на скорую амнистию.

Штабной оракул, подсказавший командиру погранотряда этот ход, в самом деле оказался провидцем. Сосланный на далекую алтайскую заставу пьяница-офицер чекистов уже не интересовал. Пьянство всегда оставалось тем грехом, к которому они относились снисходительно. К тому же далекая заполярная застава сама по себе представала в их сознании не лучше любого из колымских лагерей.

Правда, появляться где-либо в районе Ленинграда или Новгорода, откуда он был родом, Загревский пока что благоразумно не решался. И правильно делал. Старшина прекрасно знал, что подполковника-спасителя арестовали ровно через две недели после того, как корабль, развозивший пополнение, продовольствие и боеприпасы по заполярным заставам, ушел из Архангельска (где он оказался уже по пути из Алтая) с Загревским на борту. И вскоре расстреляли как «врага народа».

Спасая молодого офицера, командир погранотряда рассчитывал, что, в свою очередь, тот сумеет спасти его дочь, в которую молодой офицер вроде бы влюбился и с которой уже даже негласно был помолвлен. Однако надежды его не сбылись: уже через месяц после ареста подполковника дочь сначала исключили из института, а затем тоже арестовали как «пособницу врага народа», у которой обнаружили целую связку писем отца, пусть и сугубо семейных, абсолютно безобидных.

– А ведь сегодня воскресенье, да и волны нет… – как бы про себя проговорил старшина, щурясь на холодноватое, но удивительно яркое солнце, медленно восходившее где-то в глубине материка из-за едва различимой отсюда таежной гряды. – Самый раз сходить на Факторию да поплескаться в гейзерном озерце.

– А что, мундиры с аксельбантами, наверное, так и сделаем. Найди ефрейтора Оленева и готовьте бот. Я скоро вернусь.

– Ефрейтора тоже берем с собой, на остров?

– Чтобы не брать моего зама и политрука, младшего лейтенанта Ласевича, – едва заметно ухмыльнулся Загревский. – И потом, кто-то же должен быть на парусе и вёслах. Сейчас отдам младлею кое-какие приказания – и вперед, граничники!..

Ефрейтор Оркан Оленев по кличке Тунгуса – приземистый, коренастый тунгус, слыл на заставе знатоком тундры, и к его помощи и совету прибегали всякий раз, когда надо было отправляться то ли в далекий поселок Чегорду, то ли к появившемуся неподалеку стойбищу ненцев или мансийцев.

Узнав, что намечается первый в этом году спуск на воду бота, он тотчас же принес из своей каптерки завернутую в шкуру вязанку высушенного мха для разведения костра, черпачок – на тот случай, если бот вдруг даст течь, а также два охотничьих ножа, фонарик и удочку с набором крючьев. Если бы Вадим решил уйти далеко и надолго в тундру, он хотел бы, чтобы рядом оказался именно этот Тунгуса.

Спустившись к бревенчатому настилу, они открыли зимний причал, именуемый на заставе просто «амбаром», и внимательно осмотрели хорошо законопаченный с осени и просмоленный бот «Беринг». Это было самое вместительное из трех плавсредств заставы, которые, по инструкции, бойцы обязаны были беречь в полной сохранности, и за которое отвечали, как и за всякое прочее военное имущество. Здесь же, кроме двух рассохшихся шлюпок, находилась и «приблудная» лодка-плоскодонка, обнаруженная пограничным нарядом в пяти километрах западнее заставы. Но её еще только предстояло привести в божеский вид. Да и отправляться на плоскодонке к острову через вечно бурлящий и штормящий пролив было опасно. На таких местные охотники обычно ходили по рекам да рыбачили на озерах, а если когда-нибудь и спускались в океан, то старались держаться поближе к берегу.

– К острову уходим? Надолго уходим? – Оленев говорил с характерным для местных народов акцентом, порывисто произнося каждое слово, начиная и прекращая разговор, когда ему вздумается, не заботясь о его смысле и логике.

– До вечера, – обронил Ордаш.

– Только до вечера уходим? Не до утра? Совсем мало уходим.

– А тебе, Тунгуса, на сколько хотелось бы?

– Мой отец всегда говорил: «Тундра суеты не любит. Зверь у чума не водится».

– Можешь считать своего отца мудрейшим из мудрейших.

– А еще говорил: «Идешь в тундру или тайгу на один день, запасаться нужно на три дня. На два идешь – на неделю с близкими прощайся».

– Брось, тут всего миля дороги, – успокоил его Ордаш, старательно законопачивая какое-то место внутри бота, которое показалось ему ненадежным. – Да и море спокойное, ничего не предвещающее.

– Это потому, что смотришь ты… на море.

– А куда нужно?

– В море уходишь, на небо смотреть нужно, – поучительно молвил ефрейтор, старательно укладывая в устроенной на баке каютке удочку да традиционный, всегда снаряженный «рыбачий вещмешок» с консервами и сухарями.

С помощью лебедки они спустили это «плавсредство» заставы с небольшого пологого стапеля на воду, в узкий канал, прорытый прямо к крытому причалу, затем погрузили в него вставную мачту и вещмешок со старым истрепанным парусом. Только после этого старшина взглянул на полоску синевы, открывавшуюся в проеме амбарной двери, и, чтобы как-то продолжить разговор, спросил:

– И что же ты узрел на своем тунгусском небе?

– Солнце багряное и ветер с северо-востока. К вечеру совсем много ветра будет, совсем большой волна пойдет. Возвращаться опасно станет.

Ордаш задумчиво поиграл мышцами левой щеки, поморщился и как можно внушительнее произнес:

– Хватит страхи разводить, Тунгуса. Лучше упирайся, бот в залив выводить будем. И не вздумай запугивать начальника заставы своими предсказаниями, шаман-самоучка.

– Но пару теплых меховых бушлатов, а также еще мало-мало продовольствия и патронов возьму.

– Что хочешь, то и бери, гренадер, не зря же тебя каптерщиком назначили. Только старшего лейтенанта не пугай, иначе еще одно воскресенье придется провести на этой осточертевшей заставе.

– Зачем повторяешь? Не стану пугать. Красиво врать буду.

– И только так: самым красивейшим образом – врать!

Стоя по обе стороны канала, они, упираясь в борта, вывели «Беринга» из канала на открытую воду залива, закрепили мачту и парус, и еще раз осмотрели все суденышко.

– Однако пора звать начальника, – подытожил их старания Оленев.

– Теперь и в самом деле пора. Только ты вот что… Не очень упрашивай его.

– Почему не очень? Сам не пойдет и нас не отпустит. Начальник заставы, однако.

– Предложи – и все. Если передумал, без него уходим.

– Понятно. Главное, чтобы нас отпускать не передумал.

– Вот именно, Оленев, вот именно. Не зря же я всегда считал тебя мудрейшим из тунгусов. Для нас побывать на Фактории – все равно что ленинградцу вечерком по Невскому прошвырнуться.

3

Замок Викингов, возвышавшийся на небольшом плато, слегка нависавшим над замшелым берегом фьорда, на первый взгляд казался безжизненным и давно заброшенным. Две его увенчанные шпилями башни издали грезились мачтами, а соединявшие их дугообразные стены напоминали слегка изуродованные кораблекрушением борта древней ладьи.

С тех пор как три месяца назад в замке разместился секретный штаб Стратегических северных сил, который по штабным документам представал штабом Командования стратегических военно-морских и военно-воздушных сил Европейского полярного моря⁶, начальник его, вице-адмирал фон Штинген, почти не оставлял своего пристанища. Исключая разве что недавний отъезд по вызову из полевой ставки фюрера «Вольфшанце». Фактически отлученный от моря, адмирал, тем не менее, чувствовал себя в кабинете, разместившемся в Сторожевой башне замка, словно на командном мостике, и значительную часть своего свободного времени проводил то ли у выходившего на узкий извилистый фьорд окна, то ли, когда позволяла погода, на небольшой смотровой площадке, расположенной у самого шпиля.

В связи с подготовкой к недавно начавшейся «русской кампании» в Берлине и в «Вольфшанце» о его штабе на какое-то время забыли. Увлекшись наступательными операциями основных армейских групп, действовавших на Украине, в Белоруссии и Прибалтике, верховное командование вермахта во главе с генералом Кейтелем, как и командование кригсмарине, на какое-то время попросту забыло о своем Старом Пирате, как называли вице-адмирала его давние сослуживцы-подводники. Однако продолжалось это недолго. Вызвав его к себе, Гитлер прежде всего поинтересовался, помнит ли он, Штинген, о том, ради чего было создано командование Стратегическими северными силами.

У фон Штингена не было опыта личного общения с фюрером, он вообще всего лишь третий раз в жизни видел его и второй раз – беседовал. Тем не менее он понял, что ничего хорошего такое начало разговора не сулит. То же самое барон мог прочесть и на лице командующего подводным флотом рейха – адмирала Эберхарда Готта⁷, вошедшего в кабинет фюрера вместе ним. Бравый «вожак подводников» стоял – фюрер так и не предложил им сесть – мрачный, с опущенной головой, старательно рассматривая какой-то узор на напольном ковре.

Еще в приемной фон Штинген обнаружил, что адмирал Готт весьма смутно представляет себе, чем на самом деле должно заниматься командование Стратегических северных сил – считал, что создано оно лишь на какое-то время, а главное, принципиально, почти демонстративно, не понимал, каким образом это относится к командованию подводным флотом рейха и для чего его сюда пригласили. Естественно, что фон Штинген пытался каким-то образом если не убедить, то, по крайней мере, просветить адмирала. Однако в заскорузлости своей Готт оставался непоколебимым.

Выслушав доводы фон Штингена, он лишь лениво покачал головой:

– Вот когда вы, барон, предложите фюреру создать ледокольную флотилию субмарин, тогда и поговорим.

– Как вы сказали, «ледокольную»? – рассеянно поинтересовался вице-адмирал, пытаясь отвлечься от ожидания встречи с фюрером и в то же время понять, насколько серьезно то, о чем только что заговорил Старый Пират.

– Ледокольную, ледокольную. Вы ведь стараетесь навязать русским такую же «битву за Ледовитый океан», как я американцам – «битву за Атлантику». Или, может, я что-то не так воспринял? – загадочно ухмыльнулся адмирал, очевидно, подумав, насколько идиотским выдалось бы фюреру пожелание фон Штингена создать некую ледокольную «волчью стаю»⁸.

– А что, это мысль… – пробубнил Штинген, лишь бы завершить этот разговор.

– Только боюсь, что война с русскими к тому времени завершится.

– В том-то и дело, господин адмирал, что подводная ледокольная флотилия так и не появится. Поэтому нам с вами, – особо подчеркнул барон это «нам с вами», – придется обходиться теми субмаринами, которые оказались в нашем распоряжении. Кстати, некоторые из них уже давно и успешно действуют в полярных широтах, даже в районе Шпицбергена и Земли Франца-Иосифа.

– Хотите знать мое личное отношение к вашим Стратегическим северным силам?

– Мы с фюрером, – саркастически ухмыльнулся барон, – готовы выслушать его очень внимательно.

– Если мы возьмем Москву, Ленинград и Мурманск, – а произойдет это очень скоро, то северные территории России падут сами собой. При том безлюдье, которое там царит, нам предстоит лишь несколькими массированными десантами с моря и с воздуха захватить Архангельск, Диксон, Тикси, еще пару каких-то там поселков… И все, никаких «Ватерлоо» в районе Чукотки устраивать нам не придется, поскольку к тому времени Советское Заполярье, в котором нет ни укрепленных районов, ни крупных военных баз, ни достаточного количества войск, полностью окажется в наших руках. На его территориях мы и создадим свои базы, привлекая в качестве рабской силы тубильное население Севера. Так что к чему вся эта заполярная суета?

– И что, то же самое вы хотите сказать фюреру? – язвительно спросил вице-адмирал. – Вы способны решиться на это? Особенно в присутствии Кейтеля?

Вот тут-то бравый адмирал Готт и замялся. В его окружении прекрасно знали, что храбрость Старого Пирата заканчивается там, где начинается ковровая дорожка фюрера.

– Если я верно понял, командовать этими мифическими «северными силами» поручено вам, фон Штинген, а не мне. С меня достаточно Ла-Манша и Средиземноморья, не говоря уже об Атлантике.

Возражать ему фон Штинген не стал только потому, что понял всю бессмысленность своих попыток. Вожака пригласил фюрер? Так вот, пусть он его и убеждает. Теперь уже командующему Стратегическими северными силами даже хотелось, чтобы фюрер вообще отстранил Готта от операции «Полярный бастион», что окончательно развязало бы руки ему, фон Штингену.

… А затем уже была сама встреча с фюрером, в начале которой барон легкомысленно заверил, что ему хорошо известны директивы, касающиеся «Полярного бастиона». О чем вскоре пожалел. Как известно и то, что директивы эти связаны с планом «Барбаросса». Но для их осуществления нужны… Вместо устного перечисления своих требований фон Штинген положил на стол перед фюрером донесение, в котором изложил свое видение ситуации, складывавшейся в районе Кольского полуострова и русского Заполярья, а также потребности командования Стратегических северных сил в специалистах, подразделениях охраны, технике и вооружении.

Гитлер молча прочел эту бумагу и с минуту отрешенно смотрел в окно. Штинген и Готт не сводили с него глаз и, затаив дыхание, ждали реакции. Молчание фюрера казалось бесконечным. Наконец, прихлопнув донесение своими костлявыми растопыренными пальцами, он произнес:

– Не следует думать, что базы на северных рубежах Евразии нужны нам, только исходя из нынешних, сугубо военных, интересов вермахта, люфтваффе или кригсмарине в России. Каждый, кто так думает, – заблуждается. Каждый, кто так считает, – резко взвинтил голос фюрер, – жесточайше ошибается, вице-адмирал фон Штинген. С такой оценкой наших усилий в Ледовитом океане должны подходить только враги…

Услышав пассаж фюрера о врагах, фон Штинген от неожиданности вздрогнул еще сильнее, чем адмирал Готт. А «посмертные маски» с лиц обоих адмиралов сошли лишь после того, как фюрер умилительно спокойным голосом продолжил:

– …Но, чтобы враги подходили к этому вопросу именно так, будут предприняты необходимые меры агентурой абвера и СД. Однако вы, Готт, и вы, Штинген, ни на минуту не должны сомневаться в том, что продвижение наших инженерно-десантных групп, а значит, и наших секретных баз, и в направлении полюса, и в направлении Чукотского полуострова теперь уже не менее важны для нас, нежели продвижение в сторону Москвы и нефтеносных районов Кавказа.

Фюрер нервно скрючил пальцы, так что адмиралам вдруг показалось, что он вот-вот сомнет донесение, скомкает и выбросит его. Готт обратил внимание, как из груди фон Штингена непроизвольно вырвалось нечто похожее на приглушенный стон, поскольку за этим жестом, этим действием фюрера неминуемо последовало бы отстранение барона от командования Стратегическими северными силами, последовал бы крах амбиций адмирала, который уже видел себя в роли закоренелого «полярного вожака подводников».

– Вы правы, мой фюрер, вы правы, – с большим усилием воли пробормотал командующий Стратегическими северными силами и хотел добавить еще что-то, однако командующий подводным флотом вовремя остановил его толчком локтя в бок. Он, возможно, как никто иной, помнил сформулированную в свое время Гиммлером святую заповедь для каждого, кто попадает в этот кабинет: «Когда фюрер говорит, мир безмолвствует и внемлет! Ибо это говорит фюрер!». Причем сформулировал после того, как сам однажды был убийственно осажден своим кумиром.

– На наши базы, – продолжил тем временем Гитлер, все более заводя себя, – будет возлагаться историческая миссия. Мы вернем эти северные территории нашей арийской цивилизации. Именно там, среди несметных природных богатств Заполярья, будет сотворяться и закаляться новая нордическая раса, физические и нравственные черты которой станут формироваться из всего того наиболее устойчивого и способного к выживанию, что накопилось в представителях германского, норвежского, датского и шведского народов. И вы, адмиралы рейха, как никто иной, должны проникнуться величием этой миссии. Вы слышите, как никто иной!

Фон Штинген победно, почти ликующе, взглянул на командующего подводным флотом: «Ну, что? Как ты теперь будешь относиться к значению Стратегических северных сил, старый, облезлый пират?!». И тут уж, презрев заповедь Гиммлера, встревоженный, буквально выбитый из седла, адмирал Готт не удержался:

– Яволь, мой фюрер. Мы проникнемся. – Эти слова он намеревался прокричать, но даже не понял, что проговорил их настолько тихо, что Гитлер, возможно, даже не расслышал их. Поэтому единственным слушателем оказался барон фон Штинген, которому в самую пору было победно ухмыльнуться, если бы только он решился на подобную ухмылку в присутствии фюрера.

Среди вольнолюбивых, во все времена презиравших чинопочитательство подводников, правда, ходили легенды о том, что все же был морской офицер, который позволял себе не только иронично ухмыляться, но и перечить фюреру – адмирал Дениц. Однако фон Штинген не без основания считал, что это всего лишь… легенды. Он прекрасно помнил, чем закончилась попытка отстаивать свое мнение и свои взгляды для главкома кригсмарине Эриха Редера, которого в 1939 году фюрер отправил в отставку всего через несколько месяцев после присвоения ему чина гросс-адмирала⁹. Редер, видите ли, пытался исключить вмешательство гестапо в деятельность флота, изгнав из него всех гестаповских агентов. А еще он пытался спасти не только от концлагеря, но и от увольнения со службы нескольких офицеров-евреев, что, по мнению фон Штингена, вообще непростительно.

– Да, завладев прибрежными водами Ледовитого океана, мы получим кратчайший путь, соединяющий все три материка, а значит, и десятки всевозможных портов и стран. – С каждым словом голос фюрера становился все более громким и уверенным, а взгляд белёсых водянистых глаз все более отстраненным. Он словно бы входил в медиумический транс, во время которого говорил уже не столько от своего имени, сколько от имени неких «высших посвященных». – Мы, несомненно, получим его, этот кратчайший морской путь к недрам и самим территориям России, США, Канады. Под нашим контролем останутся выходы в Тихий и Индийский океаны, доступ к русскому Дальнему Востоку, а также к берегам Китая, Кореи и всех стран Индокитая. Благодаря этим базам уже в ближайшее время мы сможем взять под свой контроль десятки тысяч квадратных километров северных территорий России, накапливая силы для ударов в тыл русским, когда они откатятся к отрогам Уральских гор.

Вице-адмирал вновь мельком взглянул на вожака подводников.

– Да-да, – сдавленным голосом пробормотал тот, беззаветно глядя в глаза фюрера, – они откатятся.

– Мы не можем позволить японцам или американцам свободно поглощать эти земли, а тем более – закрепляться на побережье Ледовитого океана. Рейды наших авиационных и морских соединений уподобятся рейдам викингов, которые в свое время совершенно изменили карту расселения белой расы, а значит, изменили ход развития нынешней цивилизации, всего земного мира.

1.Оберст-лейтенант – подполковник военно-воздушных сил Германии, то есть люфтваффе (Luftwaffe, что в дословном переводе означает «воздушное оружие»). (Здесь и далее – прим. авт.)

2.Разведывательная (как и морская) авиация люфтваффе не имела (подобно истребительной и прочей авиации) делений на эскадры. Высшей структурной единицей была группа, насчитывавшая до 50 самолетов и состоявшая из штабного звена и трех и более эскадрилий (от 12 до 16 самолетов), а те, в свою очередь, делились на звенья.

3.Оберст – полковник.

4.Под названием «Битва за Британию» в историю Второй мировой войны вошло длительное (с мая 1940 по май 1941 г.) сражение между люфтваффе и Королевскими ВВС Великобритании. Это сражение не сопровождалось ни воздушными, ни морскими десантами германских войск и заключалось исключительно в завоевании господства в воздухе. Как выяснилось, английские самолеты в основном оказались более мощными и маневренными, поэтому военные историки считают, что в «Битве за Британию» рейх потерпел первое серьезное поражение, которое заставило его прибегнуть и к техническому усовершенствованию своей авиации, и к некоторым структурным изменениям в люфтваффе.

5.«Фокке-вульф-200» («Кондор») использовался в качестве разведчика на морских коммуникациях, в частности, в Атлантике. Обнаружив судно противника, пилоты могли сами атаковать его или же навести на него ближайшие субмарины рейха. В то же время их использовали для переброски живой силы. Известно также, что на одном из «Кондоров» в Москву для переговоров прилетал министр иностранных дел рейха фон Риббентроп.

6.Следует знать, что в секретных германских документах Северный Ледовитый океан обычно именовался «Европейским полярным морем», по названию, предложенному в 1936 году основным теоретиком военно-морской доктрины Третьего рейха, военным полярным исследователем П. Эбертом. В его концепции Европейскому полярному морю отводилась важнейшая роль особого стратегического театра военных действий, нацеленного сразу против четырех великих держав – Британии, Советского Союза, Канады и США. Однако название это не могло прижиться уже хотя бы потому, что значительная часть океана омывает азиатский континент.

7.Имя адмирала Готта (в некоторых источниках – Гота) особенно часто упоминается в истории Второй мировой войны в связи с операцией германских подводников «Битва за Атлантику», то есть за господство германского флота в Атлантическом океане. Началась эта битва еще в 1939 году, однако наибольшего успеха подводный флот рейха добился на этом театре военных действий осенью 1942 – весной 1943 года, когда его субмарины почти безнаказанно охотились на суда противника даже в Карибском море.

8.Любые объединения субмарин в германском подводном флоте назывались «волчьими стаями».

9.Напомню, что чина гросс-адмирала (адмирала флота) фюрер удостоил Эриха Редера (1876–1960) 1 апреля 1939 года. До этого времени Редер был обладателем довольно редкого чина генерал-адмирала, присвоенного ему Гитлером 20 апреля 1936 года в честь своего 47-летия.