Buch lesen: «Космическая Армада. Том 1. Королева», Seite 3
То, что Лешер сразу отметил, побывав здесь – это тишина. Само место словно застыло во времени и пространстве: птичка не вскрикнет, ветер не пробежит по траве или чёрной водной глади, человек не покажется поблизости. Цимиху стало не по себе, но он продолжал медленно тащиться по громоздким белым плитам дорожки, озираясь по сторонам, затем сосредоточился на разглядывании храма. Его колоссальные размеры внушали ужас, а крыша центральной трапециевидной башни терялась в облаках. Остальные башни-колонны, будто лестницы, опускались всё ниже и ниже по обе стороны от центральной, напоминая финансисту что-то вроде зубов, соединённых серыми перешейками галерей. Ни окон, ни арок, ни лепнины. Белокаменные монолиты. Лешер не представлял, каково это – добровольно уйти сюда от мирской жизни, жить здесь изо дня в день, вдали от людей, среди камня и тишины, служить мёртвым?
Приблизившись, наконец, к массивным дверям, он три раза постучался, и стук его костяшек сухо отозвался в царящем здесь молчании. Створки медленно отворились сами собой, расширяя проход, за которым виделся центральный зал, слабоосвещённый, чёрно-бардовый. Лешер на секунду представил себя героем сказки, перед которым распахнулась пасть чудища, и он смотрит в его слизистое, непроглядное нутро. «Была не была, – сказал себе Цимих, – пора спасать несчастную принцессу…», – и перешагнул порог.
Когда двери за ним закрылись, ему пришлось привыкнуть к темноте, только тогда он смог разглядеть высокий альков на противоположной стене зала, где располагалась алтарная часть, и вокруг неё на ковриках сидели Жрицы Смерти, по меньшей мере дюжина. Все они были в закрытых масках и остроконечных чёрно-красных кокошниках из алых камней и чёрных, тонких подвесок, что спадали водопадом до самой поясницы, закрывая волосы. И, разумеется, в традиционно чёрно-красных платьях в пол. Женщины даже не шевельнулись, хотя знали о присутствии чужака по эху шагов.
«Где этот чёртов выход к кладбищу? – усиленно соображал Цимих, потирая локоть занятой руки. – Хотя… Зачем ей быть на кладбище? Тело Паэгона обратят в прах только на пятый день. К нему её тоже пустить не могут – Жрицы ещё не отмолили…»
Вдруг поток мыслей прервал ритмичный стук каблуков. Повернувшись в сторону звука, Лешер увидел приближающуюся к нему жрицу без маски, по виду средних лет, как он. Она сложила руки на груди, вышагивала медленно, опустив взгляд. Цимих никогда раньше не видел жриц так близко, зачем-то сделал шаг назад и выпрямился, всматриваясь в ничего не выражающее лицо женщины. У неё был очень яркий макияж – щедрая красная подводка в уголках глаз, чёрные мерцающие тени, бардовая помада и что-то напоминающее дорожку от слёз на щеках, того же цвета, что и подводка. Жрица встала очень близко к нему и жестом попросила склониться к ней. Цимих одним движением убрал за спину копну светлых волос и наклонился. У самого его уха прозвучал мягкий, глубокий шёпот:
– Она в Жертвенном зале…
«А-а, ну конечно! – подумал финансист про себя. – Хочет задобрить Даэт’Тхалли, поскольку тело Паэгона разделено…»
По губам Лешера пробежала ухмылка. Он выпрямился, затем склонился к уху жрицы.
– Мне… Очень стыдно… Но я не знаю, где он находится…
Жрица кивнула и поманила за собой.
Оказавшись в нижней галерее вдали от центрального зала, женщина заговорила с Цимихом обычным тоном. У него даже мурашки побежали от её выразительного, низкого голоса.
– Мы сейчас перейдём в Дом Плача, а уже затем – в Дом Таинств. Там и находится Жертвенный зал. Если пожелаете, аван, можете тоже оставить пожертвование, – говорила жрица, пока они шли.
– Извините… У меня с собой ничего нет.
– У входа в зал всегда лежат ножницы. Вы можете пожертвовать прядь волос.
Цимиху в голову пришла одна мысль, которую он почему-то озвучил:
– Разве не опасно держать на виду острый предмет? Сюда приходят много скорбящих или даже отчаявшихся людей. У вас не бывает несчастных случаев?
– Самоубийство приведёт к расщеплению сущности души, и она никогда не сможет переродиться, как и в случае ритуальной казни. Даэт’Мирре не примет такого духа. Он будет навеки проклят и беспокоен, приближая Великую Тьму. Ни один верующий аридиец в здравом уме не станет этого делать.
Лешер не умел краснеть, но слегка сжался.
– Простите, глупость сказал…
– Вы ведь и не аридиец.
– Почему же? Никто раньше не говорил мне такого. Я чем-то отличаюсь?
– В вас другой дух. Вы не трепещите перед Даэт’Тхалли. Ваша подопечная, чью обувь вы прихватили, прошла по Дороге Скорби в такой холод и стужу. Это тяжёлое испытание. Лишь аридиец, что впитал с молоком матери любовь к Даэт’Мирре и благоговейный трепет перед Даэт’Тхалли способен на такое. Я многих людей здесь повидала и знаю, как входят сюда аридийцы, а как входят иноверцы.
– Даже не буду пытаться спорить с Жрицей Смерти. Кто знает? Может, это приведёт к расщеплению души, а я вовсе не собираюсь приближать Великую Тьму.
Женщина кивнула.
– Вы иноверец, но ваше сердце исполнено уважением к высшим силам. Также, как детмон, уважающий Яна, вы имеете право следовать путями Незримых.
– Если честно… Я не знал, что Жрицы не осуждают другие верования. Для меня это настоящее открытие.
– Любая вера, осуждающая чужую, стелет себе кровавую дорожку. Вселенная слишком велика и обширна, ни одному смертному не дано постичь Её жизни. Сами посудите, наша вера слишком зациклена на ритуалах погребения, и любой, чьё тело будет разделено или пройдёт ритуал не надлежащим образом, может стать частью Даэт’Тхалли. Любые войны, дрязги, столкновения приводят к этому. Логично, что нам не выгодно сеять распри и ненависть между смертными. И потому любой аридиец страшится детмона, что вечно жаждет крови…
– Хм, я не думал об этом… Но я понимаю, почему моя.. подопечная.. так любит ходить сюда. Она, случайно, не к вам ходит?
– Ко мне, всё верно.
– Вы старшая?
– Да, я слежу за всем, что происходит внутри и снаружи храма. Как только девушка пришла сюда, я сразу же к ней вышла.
– А ко мне нет…
– Вы курили. И я сразу поняла, что вы за человек.
Цимих сощурился и странно заулыбался, подняв подбородок.
– Интересно… И чем же меня может удивить старшая Жрица?
– Вы зависимый человек. Вам кажется, что привязанности, стабильность и привычки создадут связи между вами и этим миром. Но это не так. Вам также одиноко, как и прежде. Вы окружаете себя коконом дел, лишь бы не смотреть в глаза одиночеству. Истинных связей, что наполняют душу, вы страшитесь, потому что они слишком болезненны, а ещё больнее, когда они рвутся. Вот мы и у входа. Прошу вас, туфли девушки оставьте за порогом. Она сможет их надеть только когда покинет Дом Смерти.
– А мне обувь можно не снимать?
– Нет. Вы и с ней и без неё закрытый человек, – сказала Жрица и ушла.
***
Оставшись в одиночестве, Лешер положил туфельки принцессы у порога, взял ножницы из ниши в стене и недовольно пробурчал:
– Жрицы Смерти… Те же Ведьмы, только в Армаде, видите ли, служители веры…
Каменные двери в Жертвенный зал открывались с трудом. Цимих не мог поверить, что юная девушка, вроде Энтары, могла бы открыть их самостоятельно. Он, конечно, сам не был спортсменом, но следил за собой и поддерживал физическую форму, и даже при таких условиях открытие «врат» давалось ему с трудом.
За проёмом – очередная полутьма, тишина, запах сырости и железа. Некоторые люди приносили невинные жертвы, однако, проливать кровь животных или птиц было нормой, особенно если тело покойника было сильно разделено и жертв локоном волос, цветами, фруктами или любым рукотворным предметом было недостаточно.
Оказавшись за порогом, Цимих привык к полутьме, затем внимательно огляделся, поскольку никогда раньше не бывал здесь. Это был огромный зал со множеством жертвенных чаш, куда опускались подношения, а на противоположной стене из камня была вырезана статуя общепризнанного воплощения Великой Тьмы – Даэт’Тхалли. Гигантская и внушающая страх, она олицетворяла собой не просто смерть, а забвение, все проклятые и не упокоенные души, разрушение миров, что последует за неуважением к мёртвым, однако, Лешер не отвёл взгляда. Его не пугал воплощённый в ней ужас. И у её ног как раз виднелся силуэт ещё одного присутствующего.
Лешер прошёлся мимо чаш, в поисках свободной. В одной лежали цветы, в другой – украшение из камней и драгоценного металла, которое стоило в разы больше ежемесячного оклада финансиста, а он получал хорошие деньги за свою службу Короне. Где-то лежала добротная посуда, плетёная тонкая шаль, бутылка нектара, даже коммуникатор с резной крышкой. Лешер усмехнулся, глядя на это всё, спрятал ножницы в карман куртки и напрямую зашагал к принцессе. Она не стала прерывать молитвы, хотя и слышала стук каблуков за своей спиной, продолжила шептать, не поднимая опущенного взгляда. Цимих встал рядом с ней и подождал, когда она закончит.
– И.. что ты оставила отцу?.. – спросил он после затянувшейся паузы. Ему ещё не нравилось, что Энтара стоит босая на каменном полу, хоть Жрицы и укутали её в толстое одеяло после «купания» в бассейне Дороги Скорби.
– Я оставила свою лучшую картину, которая ему очень нравилась. Больше ничего у меня нет…
– Какая жалось. Она мне тоже нравилась.
– Перестань, Цимих, – укоризненно произнесла Энтара. – Не уверена, что этого будет достаточно, чтобы задобрить Великую Тьму… Может, мама ещё что-то принесёт? У неё много драгоценностей из Звёздной Океании.
Лешер со вздохом обернулся в сторону чаш.
– Ты ведь была здесь не одна? Тут почти нет пустых чаш.
– Да, здесь были наши подданные и несколько министров, вроде кто-то из магистров заходил, выражали мне свои соболезнования. Ты что-нибудь оставил отцу?
– Боюсь у меня нет ни картин, ни украшений, Ваше Величество. Я всего лишь бедный финансист: сутками считаю деньги, и даже аридала в карман не положу…
Когда Энтара наконец-то посмотрела в его сторону, Лешер расплылся в блаженной улыбке, хоть её взгляд был недобрым.
– Побойся Великой Тьмы, Цимих, ты стоишь у её ног, и… Хватит называть меня «Величество», я по-прежнему «Высочество».
– Ты будущая королева – привыкай.
– Разумеется, ты рад этому больше всех.
– А ты нет?
– Цимих… Здесь не место для таких разговоров.
– Я рад, что ты это понимаешь. Твои туфли ждут у порога, а я жду, что ты, наконец, обуешься. Сильно сомневаюсь, что Жрицы обсушили тебя, как следует. Как тебе вообще пришло в голову пройтись по Дороги Скорби в тёмный период?
– Моя скорбь по отцу велика, и хватит уже меня опекать, хуже мамочки, честное слово…
– Конечно же хуже, ведь я могу сделать так… – Лешер подхватил принцессу на руки и зашагал к выходу. Принцесса пискнула от неожиданности и пыталась взбунтоваться, но Цимих напомнил ей, что неприлично препираться со старшим перед лицом Даэт’Тхалли.
***
В день похорон Короля Паэгона страсти во дворце и Армаде поутихли. Официальный траур почти завершился, осталось только поставить урну с прахом в именную стелу в Некрополе. Вся королевская семья вместе с финансистом и несколькими придворными собрались у неё в светлых одеждах и с чашечкой семян. Жрицы Смерти стояли вокруг стелы с урной и другими атрибутами похоронного ритуала в руках в ожидании Иерофанта, но он явился не один.
Рядом с ним вышагивал высокий и плечистый мужчина в закрытых чёрных одеждах. На его груди ярко выделялась вытянутая четырёхконечная звезда с заострёнными концами-иглами, о которые можно оцарапаться. Мелкая огранка придавала камню дорогостоящий вид бриллиантов, однако, из-за насыщенного цвета венозной крови он поглощал цвет и мистически переливался в глубине. Иерофант говорил что-то, а его собеседник шёл хмурый, с плотно сжатыми челюстями и опущенным взором. В нескольких метрах от стелы, неизвестный поднял глаза янтарно-медового цвета и столкнулся взглядом с Дженовой. Она вся встрепенулась и выронила свою чашечку – та упала в траву с глухим звуком, рассыпав часть своего содержимого. Иерофант поднял к небу руки.
– Даэт’Мирре, благословенная! Семена, что осыпались в земли твои, да прорастут и укажут путь новой Жизни! Пусть Жизнь длится вечно!
– Пусть Жизнь длится вечно! – вторили ему все, кроме Дженовы. Королева не отрываясь глядела на пришельца, а тот – на неё. И оба молчали. Даже встали друг напротив друга. Иерофант начал ритуал.
Все делали вид, будто ничего не происходит, только Энтара с Эджером украдкой поглядывали на незнакомца. Принцесса беглым взором оценила его: красивый, с благородной статью королей, с тяжёлым, будто свинцом налитым взором. Эджер дёрнул сестру за рукав; она склонилась к его губам.
– Это вообще кто? Почему они с мамой так странно смотрят друг на друга?
– Хотела бы я знать… – шепнула ему Энтара в ответ, затем: – Не отвлекайся! Мы на похоронах папы.
Эджер кивнул и застыл, как положено.
Когда ритуал был завершён, а все участники высыпали содержимое своих чашечек в траву, Иерофант забрал урну с прахом из рук одной из Жриц и благоговейно водрузил в нишу в стеле. Душа Паэгона обрела покой и получила надежду на перерождение.
Как только похороны официально завершились, Дженова поспешила сменить траурные одежды на привычные, не забыв приукрасить свою эффектную внешность драгоценностями, затем выгнала служанок и велела страже привести к ней в кабинет новоявленного гостя.
Через пару минут он вошёл в комнату, неспешно закрыл за собой дверь и вышел в центр; хоть и держался скромно – заполнял собой всё пространство, стоял, будто монолит, и держал осанку. Тяжёлые и закрытые одежды советника сильнее подчёркивали породу мужчины, только Дженове – резали глаз своими чёрными, бардовыми оттенками, хоть и приукрашенные золотыми запонками, оторочками и ремешками.
– Волф!.. – слетело с губ Королевы.
– Джен… – отозвался он и опустил взгляд. Горькая улыбка очертила правильный рот.
Королева бросила на собеседника надменный взор, вытянув безупречно белую шею.
– Не думай, что тебе здесь рады, и не чувствуй себя, как дома.
– Я слышал… согласно завещанию тебе положено право регентства. Рада своему новому положению?
– А ты меня поздравить хочешь что ли?
Волф опустил длинные ресницы, с его губ слетел снисходительный смешок.
– Поздравить с чем? С тяжестью павшей на тебя ответственности? Если ты её осознаешь, конечно, в чём я сильно сомневаюсь… Всё, что я могу – только посочувствовать тебе.
Джен громко рассмеялась.
– Жалкое зрелище! – затем произнесла она стальным тоном, сверкнула изумрудными глазами и вскинула руку в блистающих перстнях. – Ты сам от всего отказался и выражаешь мне сочувствие?! Слышала бы тебя твоя мать! Я-то помню ещё, как она рыдала, когда провожала тебя, своего сына, своего принца… Сейчас бы тебе занимать «моё» место, и не регента, а Короля, если бы не «тяжесть ответственности», да? Все вы, мужчины, трусы! Вот и поглядишь, как с этим управится хрупкая женщина, чтоб тебе совестно было.
Вместо ответа, Волф выдержал брошенный на него взгляд, отразил колкости своим безмятежным спокойствием и шагнул прямо к Королеве, отчего она попятилась, испытав на мгновение страх перед движущейся на неё могучей фигурой в мрачных и строгих одеждах, но стол позади не дал ей отойти ещё дальше. Дженова скривила рот и продолжала дерзко глядеть в ничего не выражающие глаза Волфа, который надвигался ровной походкой, неспеша, поступью хищника, затем навис над ней, одну руку закинув за спину, другой – опершись о стол возле руки Джен.
Королева резко одёрнула свою и прижала к телу. Ей вдруг стало тяжело дышать. В ноздри просачивался, как ей казалось, удушливый аромат его древесно-чайного парфюма.
Устало вздохнув, Волф промолвил тихо, почти шёпотом:
– Вечно ты всё усложняешь, стерва…
– Ха! И этими губами ты потом целуешь заветы Совета?..
– Чшш, тихо! Я не ссоры искать прилетел. Я хочу спокойно проводить брата, как посчитаю нужным, мне нет дела до твоих издёвок, я и так расстроен… Так что, будь добра, наступи себе на горло и хотя бы научись меня игнорировать. Мне твоё общество неприятно.
– Как и мне твоё!..
Волф ещё ближе склонился к Джен и ещё тише процедил сквозь зубы:
– Вот и держись от меня за шестью дверьми…
Дженова грубо толкнула Волфа в грудь, но он даже не шелохнулся, сам отодвинулся, между тем Королева увильнула в сторону, отряхиваясь, будто вся вымазалась или испачкалась.
– Я пробуду здесь неделю. Может, дольше, – сказал Волф, развернувшись к выходу и держа обе руки за спиной.
– Отлично! – выкрикнула Дженова. – И звёздной дорожкой катись в свой Оплот!..
Волф на секунду задержался на пороге.
– Непременно. Непременно…
***
Как бы не было тяжело признавать, но Волф чувствовал себя гадко. Около часа он блуждал прогулочным шагом по коридорам дворца мимо слуг или шепчущихся аристократов, пытаясь отвлечься, но родные стены навевали столько воспоминаний, и хороших, и плохих – и все они одинаково давили на сердце. Вдруг он обнаружил себя стоящим у галереи четвёртого этажа, что соединяла резиденцию короля с Министерством, с минуту постоял, глядя вдаль, решаясь, стоит или не стоит проверять?.. Затем решительно зашагал вперёд.
Ему навстречу шли министры, которые покидали свои рабочие кабинеты, глазели на него и молчали. Волф не обращал внимания. И оказавшись у пункта администрации спросил у поспешно собирающейся девушки в министерской форме и очках:
– Простите, диона, я понимаю, рабочий день закончился… Но, быть может, вы подскажете, у себя ли аван Лешер?
– Могли бы и не спрашивать, аван Аверфолд. Он как всегда задержится допоздна.
– Да, точно… – посмеялся Волф. – Спасибо, диона, не буду вас больше отвлекать.
По памяти отыскал кабинет финансиста, зашёл в приёмную, где ещё сидел секретарь аван Чейнт – поздоровался с ним и без оповещения зашёл к Цимиху. Тот сидел, раскинувшись в большом кресле, за широким деревянным столом, уставленным аккуратными стопками бумаг, и держал на коленях ноутбук.
– Ай-яй-яй, господин советник, – поцокал Лешер, поправив очки в тонкой оправе, которые носил для строгости и имиджа, а не по потере зрения. Видел он, как Арахтун. – Что ж вы не попросили авана Чейнта доложить о вас? А если б я тут.. мастурбировал?
Волф посмеялся:
– Нашёл, чем меня смутить, Цимих! Чего я у тебя там не видел?..
Раскрасневшийся Лешер прочистил горло грубым кашлем и отложил ноутбук в сторону.
– Ох уж эти ваши шуточки, советник!.. Я теперь всю ночь буду вспоминать, в какую из наших пьянок я успел проколоться?
– Вспоминать он будет… Лучше встань и обними старого друга!
Цимих поднялся с кресла, подошёл к Волфу, ухмыляясь, и, глядя на него, спросил:
– Целоваться не будем?
– Дай угадаю – ты так и не женился?.. – парировал Волф. – Тебе настолько одиноко?
– Да.. ну тебя! – бросил Цимих и крепко обнял Волфа. Тот с теплом ответил ему. Они долго стояли, не в силах расстаться. – Я уж боялся, что наша дружба больше ничего не значит.
Волф тяжело вздохнул и отстранился.
– Мне.. не положено даже вспоминать о былом, уж таковы правила. Мой наставник, Судья Овелдин, не одобрил бы моего поведения, но… Я не могу лгать самому себе, что наша дружба больше не имеет значения, как и моя любовь к брату, которого я и братом-то не могу считать…
Сняв очки, Цимих сочувствующее опустил ладонь советнику на плечо.
– Мне сложно представить, каково тебе. Все эти годы, эти двадцать лет… Я скучал. Но я не буду даже комментировать твой выбор, знай, что я его уважаю.
– Ты был единственным, кто не отвернулся от меня, когда я объявил о своём уходе в Совет, – мрачно произнёс Волф, – и за это тебе спасибо. Разумеется, я долго думал прежде, чем принять предложение о вступлении в ряды его последователей. Тем более о том, чтобы бросить всё, даже свой титул и воинское звание. Может, моё сравнение покажется тебе мрачным, но… это как принять решение о суициде.
– Да уж, мрачнее не придумаешь, – покачал головой Лешер, однако, улыбаясь. – Ты надолг0 к нам?
– Пока не знаю, хотел с неделю побыть и улететь. Дольше мне душа не позволит, я… Меня дома дочка ждёт.
Цимих радостно расхохотался и похлопал Волфа по спине.
– Вот-те на! Звучит, как нечто прекрасное… И кто же счастливица, которая от тебя родила?
– Её звали Миалун, она была прекрасной женщиной, бывшей принцессой, мы с ней… разделяли общие тяготы, и общие радости. Это я большой счастливчик, что она родила мне чудесную дочь! Мне уже тоскливо без моей дочурки. Она в надёжных руках, и всё же… Тревоги терзают моё отцовское сердце, и так будет, пока она не вырастет и не станет женщиной, способной за себя отвечать.
– Поверь, мой друг, они даже тогда тебя не оставят…
– Думаю, ты окажешься прав, в общем… Я думаю, у тебя тоже столько всего произошло за эти годы. Скажи, Цимих, есть ли у тебя чего крепкого или, может, бутылка вина? Поговорим по душам и… Про Паэгона поговорим.
Цимих схватился за сердце:
– За кого ты меня принимаешь, Волф?! Я нам ящик купил.
***
Я интуитивно почувствовал концовку отрывка по интонации Инги: по тому сходящему на нет тону и придыханию, с которым она всегда завершала какую-то большую часть во время наших чтений вслух, когда мы сидели долгими вечерами в холодный тёмный период, если только не улетали на Саэнто. Я хлопнул ладонью по столу и возвестил:
– Перерыв. Мне нужно подышать.
Едва закончив фразу, я встал и вышел прочь, на ближайший балкон. Мне хотелось курить, а сигарет не было. Ненавижу в себе эту дурную привычку, она отравляет меня, взывает к повторяющимся ритуалам и связанным с ней ощущениям временного облегчения, настолько неуловимого, что я забываю, почему вообще курю. Что-то вещественное в нервных пальцах, что-то вещественное в зубах… Определённо, я нервный тип. Очень хочется курить.
– Мой океан, ты устал? – спросила меня жена, подкравшись сзади, но я всё равно слышал её тихие шаги. Она умело переступала с ноги на ногу, будто представительница семейства кошачьих – тихо и мягко. Мои придворные сплетничают, мол, она не ходит на каблуках из-за полноты, но всё дело в её манере передвигаться. В туфлях делать это не очень удобно. К тому же на её родине женщины ходят босиком или в сандалиях, а мне как раз не нравятся высокие женщины на высоких каблуках.
– Нет, не устал. Просто речь зашла о Волфе. В книге он совсем другой, и они с Лешером друзья, хотя мне сложно это представить…
– Мне тоже, мой дражайший друг, и его дочь…
Я отмахнулся.
– Давай не будем о ней сейчас. И так тошно… Не знаю, зачем вообще мне это всё? Только время теряем. Пойдём уже скорее покончим с этой чепухой. Скоро я окончательно потеряю терпение.
– Простая чепуха не задела бы тебя так сильно, мой любимый муж, мой лунный свет в непроглядной тьме.
– Я не понимаю, Инга, кто вообще мог так написать про них – про самых важных людей в моей жизни? – Я говорил быстро и сбивчиво. – И зачем это нужно автору?.. Уверен, Берфон потому и считает, что книга про меня, и в этом есть смысл. С одной стороны, я не могу перестать слушать: они будто оживают в моём воображении, и часть меня успокаиваться, как блаженный ребёнок, припавший к груди матери… Я теряюсь в этом чувстве, забывая о логике и здравом смысле. Я путаюсь и теряю нить реальности, меня это раздражает!.. Всё, чего я хочу – разрешить скандал с Содиеном, но… Конечно, про него бы я даже читать не стал, если ты меня понимаешь…
– Понимаю. Может, тебе пока не стоит искать смысла? Мы слишком мало знаем. Послушай своё сердце.
Я подошёл к жене и обнял её, поглаживая по струящимся каштановым волосам, мягким, как пух, приятным на ощупь. На свете не так много вещей, которые мне нравятся, а трогать её волосы мне приятно.
– Моё сердце – это кусок мышц, качающий кровь, лишь бы я не подох.
– Поэтому оно так бьётся, когда ты прижимаешь меня к себе?.. Жаждет жизни?
Улыбка сама собой поползла по моим губам.
– Хитрая… Пойдём к министрам. Ты видела краем глаза, что в следующем отрывке? Про кого он?
Инга внимательно заглянула в мои глаза, иногда я пугался этого взгляда, мне чудилось, она проникает в мои мысли, банально «видит меня насквозь». Не сомневаюсь, так было и сейчас.
– Кажется, я видела имя твоей сестры, – сказала она, продолжая глазеть на меня своими зелёными колдовскими глазищами.
Я лишь кивнул в ответ, мы вернулись в зал совещаний, и моя супруга продолжила читать.
***
– Эджер, чего ты там копаешься? Мы на завтрак опаздываем – это неприлично! – сказала принцесса Энтара, стоя у двери в спальню брата. Тот через мгновение выскочил перед ней, наспех причёсанный и в рубашке наизнанку. Складка между бровей Энтары стала ещё заметнее из-за нахмуренных бровей.
– Это что такое, Эджер?
– Что? Чего ты хочешь от меня? Я готов, пошли!
– Судя по всему, Цимих тобой сегодня не занимался?
– Нет, его вообще в комнате нет. Я стучался – он не ответил. Дверь заперта.
«Странно… Где он может быть? Цимих никогда так не делал…», – подумала принцесса, затем повела принца назад в комнату переодеваться и причёсываться. Когда всё было сделано надлежащим образом, повела его под ручку к матери в апартаменты, где она приказала разместить завтрак на этот раз.
Первым делом, войдя в одну из комнат матери, Энтара искала взглядом Цимиха, но его и здесь не было. Эджер благополучно опустился на стул возле матери, вознёс хвалу духам и нарочито манерно принялся за поглощение пищи.
– Мама, а где Цимих? Ты его видела? – обеспокоенно спросила принцесса, и ей было о чём волноваться, ведь он всегда завтракал с королевской семьёй – эту традицию ещё её покойный отец завёл.
– Нет, не видела, моя пташка, – безразличным тоном бросила Дженова. – Наверное, отвлекает Волфа, но оно и к лучшему…
– Волфа?.. Кто такой Волф?
– Твой дядя. Да, у тебя есть дядя, представляешь, и не надо на меня так смотреть, я тут не причём! Он задолго до твоего рождения покинул дворец и отправился служить Совету, поэтому мы с твоим отцом решили, что вам, нашим детям, нет никакого смысла о нём знать. Вы ведь для него теперь даже не родня…
– О, а я знаю, что такое Совет! – воодушевился Эджер. – Мне Цимих рассказывал! Это масштабная закрытая организация, основная цель которой следить за соблюдением Третьей Конвенции, а также помогать в решении споров граждан любого государства, входящего в состав Галактического Сообщества, которые не могут быть решены местными судебными органами!
Дженова расплылась в блаженной улыбке и поцеловала сына в кончик носа, отчего мальчишка весь засветился и вызвал приступ зависти у младшего брата Нева, который теперь всеми силами пытался привлечь внимание матери.
– Ты будешь самым лучшим Королём, моё драгоценное сокровище! – сказала королева, ещё и угостив сына сладким. – Всё верно. А ещё люди Совета, мой звёздный принц, нелюдимые фанатики, не имеющие ничего общего с обычными людьми…
– Мм, звучит ужасно, мамочка.
– Потому что это, действительно, ужасно. Не разговаривай, пока не прожуёшь!.. Так что ваш «дядя» один из представителей этих.. культистов.
Энтара молчала. Она вспомнила образ того мужчины, который пришёл с Иерофантом на похороны отца. Так это был его брат! Принцесса до того ни разу не видела дядю и не могла понять: хорошо или плохо, что он появился именно сейчас?
– А почему ты думаешь, что Цимих с ним, мама?
– Потому что они старые друзья. Думаю, им есть о чём поболтать.
– А какие у вас с ним отношения, мама? – спросила принцесса, внимательно взглянув на мать, но её вопрос остался без ответа.
– Так, дорогие мои, доедайте и поедем по магазинам. Мои подруги нашептали, что к Диллакерам завезли новую партию украшений из Звёздной Океании, а тебе, Энтара, нужны новые серьги и новая тиара к следующему балу, а вам, мальчишки, новые костюмы и туфли. Вечером к нам заедет посол из Хошфеля с торговцами, привезут ткани и игрушки…
Нев с Эджером сразу воодушевились от слова «игрушки», а Энтара, напротив, посерьёзнела.
– Я не поеду, мама.
Дженова вскинула на дочь недовольный взгляд. Крайне недовольный.
– Это ещё почему?
– Я хотела пойти в Храм Смерти, пройти по Дороге Скорби, сделать ещё пожертвование для папы и изготовить для него благовоние ко дню Памяти.
Королева заставила себя несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем ответить дочери.
– Энтара, принцессам не положено столько времени проводить со Жрицами Смерти или за учебниками, чем ты ещё обычно прикрываешься… Ты – юная девушка, да ещё и красавица, между прочим, а меня позоришь! Аристократы уже шепчутся, что я никак не могу научить тебя быть настоящей женщиной…
– Смотря что они понимают под этим пространным словосочетанием, – прервала её принцесса. – Если они имеют ввиду легкомысленное кокетство и законодательство мод, то это слишком узкое представление о женщинах, мама.
– Между тем, уметь кокетничать и следить за собой очень важные навыки, которые ты сильно недооцениваешь! Не нужно кидаться из крайности в крайность. Никак в толк не возьму, отчего тебя это так отталкивает? За своими книгами и толстыми сырыми стенами Некрополя ты не проживёшь настоящей жизни. Надеюсь, ты хотя бы читаешь любовные романы, чтобы знать, как с принцами целоваться?
Эджер издал нервный, противный смешок, а его сестра покрылась пунцовыми пятнами.
– Мама!..
– Что? Я тебе добра желаю, моя пташка. Надеюсь, ты всё-таки поедешь со мной и братьями в город. Я тоже очень скучаю по твоему отцу, но его не вернёшь, а душа переродится со временем – я в этом даже не сомневаюсь. Живое – живым, мёртвое – мёртвым, понимаешь, дочь?..
Энтара взглянула на мать и молча уткнулась в тарелку. Она была уверена, что мать не заботит перерождение души покойного супруга, что она сказала это для проформы. Принцесса украдкой глянула на пустовавший стул, где всегда сидел Цимих, которого ей очень не хватало, как минимум потому, что при нём королева не затевала подобных споров.
Прикончив свой завтрак, принцесса вежливо поблагодарила всех за компанию и, откланявшись, ушла к себе, чтобы подготовиться к походу в Некрополь. В отличие от матери, она держала только двух служанок – Сольшию и Фавию, которые помогали ей с туалетом, и не более, но прекрасно ладили и даже дружили. Они были из семей обедневших аристократов, которые часто посылали дочерей во дворец на службу монархам и их приближённым из процветающей аристократии. Вернувшись к себе, Энтара тут же пожаловалась им на свою мать. И на Цимиха, который даже не соизволил написать ей сообщение о своём отсутствии.
– Я вообще не люблю любовные романы, – сказала Сольшия. – старшая из девушек, ей уже было больше двадцати, стройная и бойкая. Она подбирала госпоже утеплённые панталоны, – они все на один лад, какой не возьми, и героини там одинаковые – ничего из себя не представляют, а получают с первых страниц и могучие способности, и знания, как у Ведьм, признание, как у монарших особ, и гарем из мужчин в придачу. Мне интересно, чего не хватает женщинам, которые такое читают?
