Buch lesen: «[Не]глиняные», Seite 4

Мечта

Прошка любил шторма, клады и прочий флёр.

Прошку призвали в стройбат: рыть и кидать и рыть.

Прошка достал доху, кивер, АК, топор,

Карту, где под крестом золота пуд сокрыт.

Прошка набрал экипаж, двинулся на «Восток».

Пил, по пути нарыл новых с полсотни рыл.

Прошка не мог сдержать жажду и свой восторг.

В дымном «Востоке» ОМОН кодлу всю и накрыл.

Мигом нашли доху, кивер, АК, топор.

Долго искали, где мог укрываться сам.

Кровь привела к Шершням…

С тех самых мутных пор

Ходят слухи по Че: видят то там, то сям,

Как бороздит Шершни, Смолино, небеса –

Прошкин летучий фрегат, чёрные паруса.

«Там, где автостоянки…»

Там, где автостоянки врастают гравием в зелень,

Учит один другого ходить.

Плещется, льётся из глаз змиеглавое зелье.

Вижу! кричит. Веди!

Вижу, кричит, цель, а препятствий, кричит, ни хрена не вижу.

Вон оно, Красное-Белое, вон!

Ангел-хранитель встаёт, подходит поближе,

Бьет по печени (стон).

Баиньки, говорит ангел-хранитель примирительно (свои, говорит, то есть свой),

Берёт мобильный, вызывает полицию.

Другой –

Баиньки, говорит эхом другому пьяному ангел другой.

Потом договариваются с нарядом, чтобы домой, и снится –

Едут домой.

И старший из равных двоих, крылом укрываясь в слепящий огонь,

Шепчет слова тихи́:

Я всё боялся, увидит он в лужах моря,

И спущенные облаков якоря,

И солнца остров с радугою, дугой

Бьющею из асфальта всему вопреки,

Не выдержит сердце, мозг, понимаешь? (кивок).

Не выдержит, понимаешь? (кивок).

А больше всего боялся – напишет стихи.

Путеобходчик

Рано собрался, чаю хлебнул путеобходчик,

Скрипнул дверьми, псу наказал, обожди, не брехай, мол.

Тихо-то, слышь, как – ведь ни единого звука,

Разве что куры да где-то бубнит телевизор.

Рано ли? В небе не то что уж розовоперстая Эос,

Травы скукожены, словно прошлася фаланга ахейцев,

И под хрущёвки забились короткие тени (дневные)…

Только вот заперто всё, что могло запираться, и нету

Ни Акулины в ларьке станционном, ни ейной собаки.

Ни дяди Феди с мешком из-под сахара (где алюминий),

Ни на скамейке кого у пяти-или-сколько-этажек.

Умерли разве? А с кем же теперь поделиться? –

Ведь Одиссей десять серий не может до дому добраться,

А Галатея ушла к продувному запойному Пану,

Подорожает, сказали ещё, Прометеева печень,

Будет в стекле и какого другого посола…

В левой руке стариковской фонарь пламенеет,

Ходит с огнём Диоген, ищет в окнах своё отраженье.

(Где-то же слышал, ведь слышал, что где-то бубнил телевизор.)

Сказка

Каждый день старик выходит и забрасывает невод.

Каждый день ему приносит злую бабку и корыто.

Старику бы опохмела, минералки с аспирином,

Но приносит и приносит море вредную старуху.

Рыбка, рыбка, где ты, рыбка? Пусть не вся, но позолотой.

Проучи того поэта, что придумал горе-сказку, –

Горе-сказку, что старуху и старуху всё приносит.

Нет чтоб с тиною морскою, обязательно с корытом.

Отвечает золотая: ты давно уж, старче, умер,

А наказан оттого что был на службе у старухи.

Ты б и бедную собачку утопил бы, если б должно.

Заложил отца родного – бы, коль партия сказала б.

Или сделал бы сэппуку, кабы взяли б в самураи.

Вот тебя и привязали, щас подействует укольчик.

Будет сниться не старуха, а, к примеру, Шерон Стоун,

На худой конец, Орлова или Машка с параллели.

Засыпай скорей, Андрюша, не один ты здесь, в палате.

Путник

Расцветают стигматы в пути на Восток

Откровенно, как алые маки.

И ложатся на шлях: лепесток, лепесток,

Лепесток… Мироточат овраги

Снами мутными, что отпылали, прошли,

И гало в небесах – отрешённо.

И дорога, как кто-то сказал, не пылит,

Отдохнешь, говорил… Полно, полно…

Бредят степи великие зноем. Господь

Здесь отсутствует самую малость:

Чай прогорклый, доеденный хлеба ломоть…

Отдохнёшь…

Ждать недолго осталось.

Чайное

Чай закипает черёмухой, спившимся воздухом.

Тюкнул спросонья явление ангела обухом

В тёмном, как склад неугодных даров, помещении.

(По малодушию как-то просил о прощении.)

Видишь ли? Небо накрылось и ангелы сброженны,

Кот закипает восторгом, в неверии брошенный,

Пёс вычисляет по книге дворняжьей знамения,

Дед вычленяет из ангельских крыл оперение, –

Тюкнул и ладно, не время жалеть и печалиться,

Даже когда свет в кладовке уже не включается,

Даже когда пара глаз с-под-за печки горячие, –

Просто иди на крыльцо с папиросой заначенной.

Тюкнул и ладно, весна раскипается в чайнике,

Ходят случайные, ходят по миру случайные

Псевдопророки, святые безумные странники,

Чайные кущи кипят, раскипаются чайные…

Накипь черёмухи. Ангел до крыл запорошенный.

Как говорится, не трожь, аккуратно положь его.

В мире неясное миру дурмана брожение…

Бабка до дому придёт – разъяснит положение.

«Хочешь вишни?..»

Хочешь вишни?

Да.

Ты – да, я – да. Хочешь вишни?

Улыбается.

От дома к сараю пробегает крыса.

Старые дачи, окраина города,

Проведены газ, вода, электричество.

Застройка/свалка городская подбирается медленно, неумолимо,

Если не считать шума оранжево-грязных машин, тихо.

Хочешь вишни? – лукаво подмигивает дедок.

Хочу.

Ты хочешь, я хочу, сестрёнка твоя тоже, небось, хочет.

Сладкой, в Москву, в Петербург возили.

Тогда поездов не было, возы были, лошади, возчики, управляющий в бричке.

Хочешь вишни? Хочешь?

Медленно наползает цивилизация:

Сетевые магазины, кафе, запах свежеиспечённого хлеба из дверей,

плазменные панели над парикмахерскими, спутниковые тарелки на крышах.

Дедок (каждый раз другое лицо) – в новой рубашке.

Бейджик на груди неразборчив, не прочитать.

Хочешь суши? – временами оговаривается он.

Глядит молодыми глазами.

С каждым днём этот морок плотней и плотней,

Без усилий сквозь него не пройти.

Уехали господа, – говорит дедок, – а я остался.

Хочешь суши? то есть вишни? – шепчет дедок, то есть зеркало.

«Путь мимо дороги чуть подёрнут луной…»

– с благодарностью Елене

Путь мимо дороги чуть подёрнут луной.

По правую руку озеро смех и говор.

Улыбка не должна быть счастливой.

По правую руку смех и плеск в белом чёрном белом чёрном белом.

Главное – осанка взгляд главное взглядом убить и оживить.

И ещё молодость, говорит Теодор.

Ты скоро будешь дома? говорит Теодор.

Мы с отцом волнуемся, говорит Теодор и вешает трубку.

Теодор изобретателен

он придумывает чудо-машины

в которых людей дробят до последней целой косточки

люди не могут думать ни о чём

кроме как уйти от пытки любой ценой

остановить пытку

продлить пытку

не думать.

У Сони режутся зубки, говорит Теодор.

Ночью обегала все аптеки, говорит Теодор.

Путь мимо дороги смех и плеск луна серебряный мужской торс

девчонки с распущенными волосами рассыпаются в стороны

смех и плеск в белом чёрном белом чёрном белом.

Сладко видеть слышать осязать уход.

Бешеные глаза

звуки повторяются

ряются

ряются

подземельем

слагаются в песни краски дробные танцы.

Ещё двое передаём за проезд, говорит Теодор с южным акцентом.

На Котина выходят? говорит Теодор.

Белоснежная улыбка, говорит Теодор.

В белом чёрном белом чёрном белом.

И ещё молодость, говорит Теодор.

И ещё молодость, говорит она.

В мраморную ванну льётся красное чёрное красное.

Пальцы её в красном чёрном красном.

Её тело в красном чёрном красном.

И ещё молодость, говорит Теодор.

Главное осанка взгляд красное чёрное красное

смех в красном чёрном красном.

Она вытирает руки о чьи-то волосы.

Ситуация в экономике стабилизировалась, говорит Теодор.

В следующем году ожидается рост ВВП, говорит Теодор.

Теодор полезен

чрезвычайно полезен

но он явно сошел с ума.

После Сада Победы он получит расчет.

Это она пугает себя –

Теодор чрезвычайно полезен,

Кто ещё проведет её через этот мир к зыбкой луне

зыбкой луне и белому чёрному белому чёрному белому.

Смеху и плеску.

Поправляя школьный рюкзак, она двигается к выходу из маршрутки.

На следующей остановите, говорит за неё Теодор.

Истина

Издревле иссушенное небо

Пило из твоих ладоней рыбок.

Ты существовала до рожденья,

Речи рек и сумерек отрывок.

Ты лгала кошачьими глазами

В храмах и пещерах, в тронных залах.

Ты стирала в кровь усталость мира,

Ты благословляла, проклинала.

Ты – одна во многих отраженьях,

В бликах шлемов и под скрипом перьев, –

Дева с золотыми коготками,

Горло выгрызающая первой,

Вечная и мудрая царица –

Истина, желанная химера.