Паша ехал на работу в вагоне метро и практически спал. Вялые мысли сонными мухами кружили за шторами его закрытых глаз. Он мечтал снова оказаться в теплой кровати арендованной однушки на окраине Москвы. Он думал, что неплохо было бы, существуй в реальном мире мыслеуловитель, совмещенный с воплотителем, который бы излагал на бумаге все, что Паше приходило на ум. Он был довольно изобретателен, но, к сожалению, и очень ленив.

Затем Паша подумал, что был бы очень рад, если бы сдох тот дебил, который так неаккуратно гадит в туалете на третьем этаже их офиса и никогда не смывает говно после своих заседаний. В следующее мгновение ему стало совестно за свои мысли, и он решил, что смерть – слишком суровое наказание для этого засранца, и ему достаточно было хотя бы трех дней жесточайшего запора.

Сам-то Паша всегда смывал за собой все, до малейшего плохо переваренного желудком семечка от съеденной накануне булки с кунжутом. Если хоть крошечный кусочек говна оставался в поле его зрения, он терпеливо ждал минуту, а то и две, пока сливной бачок не наполнится вновь. А потом еще прыскал все вокруг освежителем воздуха.

«Станция «Печатники» – объявил информатор приятным и чуть картавым баритоном, прерывая поток пашиного сознания. Паше нравился этот голос. По утрам он успокаивал его взбудораженную ранним подъемом душу. Иной раз Паше очень хотелось познакомиться с обладателем этого баритона и проводить с ним в разговорах ни о чем долгие вечера. А вот ту хабалистую тетку с резким и скрипучим голосом, объявляющую станции, когда Паша ехал с работы, он надеялся никогда не увидеть. Название каждой станции в исполнении этой бабы ввинчивалось в пашину голову словно ржавый шуруп.

В Печатниках в вагон втиснулось еще несколько человек, которые сжали находящихся неподалеку от дверей пассажиров до состояния сосисок в вакуумной упаковке. Трое из вновь прибывших явно были из числа сынов кавказских гор. Двери вагона с первой попытки не закрылись, и один из этой троицы громко заорал, обращаясь к молодому парню, который пытался залезть в поезд последним: «Сними очки, э! Очки мешают!» Товарищи горца дружно захохотали над шуткой доморощенного Петросяна.

Парень кое-как повернулся, и поезд тронулся с места. Внимание говорливого кавказца привлек уже другой пассажир – лысый дядька, стоявший неподалеку. Сначала, южанин о чем-то энергично заворковал со своими единоверцами, то и дело кивая в сторону дядьки, а затем, ничуть не смущаясь, вдруг начал кидаться бумажными комками в его блестящий череп.

По лицам окружающих людей было видно, что они находятся в небольшом шоке от происходящего, но возмутиться вслух никто не рисковал. Каждый понимал, что связываться с дикарями себе дороже. Об этом говорил весь их многолетний опыт сосуществования с подобными личностями.

«Блин, еще две остановки терпеть этот цирк!», подумал Паша и снова впал в анабиоз, обмякнув на соседях по вагону и закрыв глаза. Разумеется, он, как и остальные, не принадлежал к числу героев и не горел желанием призывать хулиганов с Кавказа к ответу.

Когда он снова открыл глаза, то обнаружил, что лежит на кровати, укрытый до шеи каким-то толстым одеялом, и сначала не поверил в происходящее. Вот это круто, подумал он. Хорошо, что хоть иногда мечты сбываются.

Вот только это явно была не его спальня. Он чувствовал странную слабость и достаточно сильную боль в груди. Возле уха что-то назойливо жужжало.

Паша не мог определить, жужжит возле правого или возле левого уха? То ли «в обоих ухах», как говорила одна небезызвестная героиня детского мультика. Паше почему-то очень сильно захотелось вот прямо сейчас же определить источник жужжания и от души, со всего размаха прихлопнуть его. Он сделал было движение, пытаясь подняться с кровати и обнаружить назойливую жужжалку.

Однако, осуществить задумку не удалось. При попытке встать Паша почувствовал, что будто бы пристегнут к койке. Руки и ноги совсем его не слушались. Мало того, он их практически не чувствовал!

В панике он отчаянно завертел головой. Белые оштукатуренные стены без окон, мягкий свет струится от длинных плоских плафонов по периметру потолка, тумбочка слева возле кровати. На тумбочке стоит какая-то аппаратура, по виду медицинская, от которой под одеяло к пашиному телу протянуты шланги с мутноватой жидкостью. Справа от кровати какой-то коридорчик, судя по всему, там расположена дверь.

Обозрев окружающую его обстановку, Паша не на шутку струхнул, отчего жужжание стало еще яростнее. Запиликала какая-то гнусная мелодия. Буквально через несколько секунд раздался звук открываемой двери. «Будто шлюз космического корабля открыли… Может, я уже на том свете?» – подумал Паша.

В комнату вошел двухметровый детина в белом халате с сединой в торчащих ежиком коротких волосах и, увидев ошалелого Пашу, издал удовлетворенное хмыкание.

– Ну, Павел Андреевич, как вы себя чувствуете? Заставили вы нас поволноваться, батенька!

– В смысле? – ответил Паша. – Что вообще произошло? Где я? Кто вы такой?

– Да вы не волнуйтесь, все самое страшное уже позади! – от этих успокаивающих слов мужика в халате у Паши в голове заухало.

– Что страшное-то? Вы скажете мне, наконец, что случилось? – упавшим голосом просипел он.

– А вот это мы хотели узнать у вас, дорогой Павел Андреевич! – жизнерадостно пропел незнакомец. – Расскажете?

– Что за бред? – Паша зажмурил глаза и безуспешно постарался успокоить колотящиеся внутри черепа молоточки. – Я ехал в метро на работу. Помню, «Печатники» объявили… И вдруг я оказался тут. Привязанный к этой чертовой кровати! – Паша взвизгнул от ярости. Вернее, попытался взрыкнуть по-тигриному, но вышел слабый писк не слишком здорового цыпленка. – Задери вас кабан, вы мне скажете, что здесь происходит?!

– Голубчик, не надо так нервничать! Это очень плохо может отразиться на вашем здоровье!

– Да куда уже хуже, я ни рук, ни ног не чувствую! Грудь болит так, как будто по мне походил отряд ОМОНовцев в полной экипировке! – из глаз Паши полились крупные слезы.

– Ну, это дело поправимое. Практически. Вы даже шуткуете, а это уже замечательно, Павел Андреевич, – невозмутимо ответил мужчина.

– Не буду держать вас в неизвестности. – он перешел на официально-сухой тон, которым по телевизору, насколько помнил Паша, когда-то любили рассказывать про надои скота в различных регионах необъятной родины.

– Видите ли, Павел Андреевич… Три дня назад, восьмого сентября две тысячи двадцать пятого года в московском метрополитене, в четвертом вагоне поездного состава, на перегоне между станциями «Печатники» и «Кожуховская» произошел теракт. К несчастью, это был вагон, в котором находились вы, дорогой вы наш человек!

– Так как же я… как же я выжил? – с трудом выдавил из себя Паша. Перед его глазами пронеслась череда интернет-заголовков о взрывах в различных городах России, последний из которых был, кажется, лет пять назад. Санкт-Петербург, Самара, подмосковный аэропорт Шереметьево…

– О, не волнуйтесь вы так! Вы практически не пострадали, учитывая мощность взрыва. Так, пара небольших мелочей, и одна… хм, побольше. – усмехнувшись, продолжил незнакомец. – Ах, да! – перебил он сам себя. – Я же не представился. Николай Васильевич Гурвич, ваш лечащий врач.

– Что за мелочь побольше? – Паша набрал в легкие воздуха и затаил дыхание, ожидая ответа.

– Да так, сущая безделица… Рука. Правая. К сожалению, ее у вас больше нет. Но вы не расстраивайтесь чересчур, ведь большая удача, что вы вообще выжили! Кстати, об этом я тоже хотел с вами поговорить…

Паша уже не слушал скороговорку Гурвича. У него не было правой руки! Блядь, да что же это такое творится? Если это сон, то сейчас было самое время проснуться, слышите? Немедленно!

– Павел Андреевич, я понимаю ваш шок, но это совершенно контрпродуктивно! – убеждающе заговорил Гурвич. Видимо, Паша произнес вслух то, что у него было на уме.

– Это не сон, вы находитесь в палате № 9 спецбольницы Главной службы безопасности в Юго-Восточном районе города Москвы. Трое суток вас держали в реанимации, но сейчас вашему здоровью уже ничто не угрожает.

– Сколько мне еще здесь лежать? – в голову Паши начали лезть не особо уместные в данной ситуации мысли об увольнении из-за прогула работы и даже, как ни странно, о вынужденном возвращении в Воскресенск, к матери. – Когда вы меня выпустите?

– Мы вас подлечим, зададим несколько вопросиков, а затем отпустим на все четыре стороны. Будете как новенький! Не считая руки, – виновато добавил Гурвич.

– А теперь извините, Павел Андреевич, вам пора отдыхать, – врач достал из кармана халата какую-то ампулу. – На сегодня достаточно разговоров, восстанавливайтесь. Нам еще предстоит о многом поговорить, но не теперь.

– Что там у вас? – Паша и сам чувствовал, что те немногие силы, с которыми он очнулся, подошли к концу.

– О, это – ваш сегодняшний витаминный коктейль. Наша гордость! – Гурвич отломил кончик ампулы, набрал ее содержимое в шприц и аккуратно воткнул его в портал на одном из шлангов. – С его помощью вы быстро придете в себя. Все, отдыхайте! – и он вышел из комнаты, оставив Пашу одного.

Паша попытался было суммировать в голове все произошедшее с ним за последние часы или дни? Но буквально через пять минут после ухода Гурвича он уже вовсю храпел.

На следующий день, – по крайней мере Паша прикинул, что он проспал некий средне-стандартный отрезок времени, – он проснулся с гораздо лучшим самочувствием. Открыв глаза, Паша заметил, что пристегивающие его к кровати ремни исчезли.

Есть и пить не хотелось. Наверное, он получал питание внутривенно. Зато очень захотелось встать с кровати и выйти из этой душной комнаты. Ноги, вроде бы, стали ощущаться, и Паша подвигал ими под одеялом, получив от этого несказанный кайф. Также он смог выпростать левую руку с торчащими из локтя шлангами из-под одеяла и почесать зудящий нос. Затем Паша откинул одеяло и, приподняв голову, уставился на свое тело.

В этот момент снова раздался звук открываемого шлюза, и к Паше вошел уже знакомый ему Гурвич.

– Ну, как вы сегодня, милейший? – он неуклюже попытался изобразить доброжелательность на своем стальном лице. – Осматриваетесь?

– Едрена вошь… Как меня… – Паша смотрел на свою туго перетянутую сплошняком бинтами грудь и замотанный корешок на месте правой руки. Его ноги были облачены в какие-то больничные штаны.

– Снизу хоть все нормально? – нашел в себе силы спросить он сквозь слезы, кивая на область паха. – Ведь там все в порядке? – с нажимом произнес он и вопросительно перевел взгляд на Гурвича.

– О, да, не волнуйтесь! С нижней половиной тела у вас все просто замечательно! Скоро вы сможете пройтись по коридору. С нашей помощью, конечно. – Гурвич подошел к пашиной кровати и уселся на ее краешек, сдвинув в сторону левую ногу своего пациента.

– Павел Андреевич, нам с вами нужно серьезно поговорить обо всем, что случилось. Я понимаю, что вы еще очень слабы, но времени у нас нет. Сами понимаете, в таких делах нужно работать максимально оперативно. – Гурвич похлопал Пашу по бедру.

– Через… четыре минуты, – он посмотрел на часы, – сюда придет мой коллега. Попытайтесь все-таки восстановить в памяти хоть что-то, что сможет нам помочь. Это в ваших же интересах.

Паша закрыл глаза и представил себя стоящим в вагоне метро. Он ехал с конечной станции, с Зябликово, проехал семь станций до Печатников, но никого особо подозрительного вокруг себя вроде бы и не замечал. Он, конечно, и не вглядывался, но подозрительные люди, обычно, сами бросались в глаза. Конечно, те молодцы с Кавказа вели себя довольно вызывающе, но вряд ли они стали бы привлекать к себе внимание, если бы задумали что-то настолько противоправное…

Паша вспомнил один случай. Однажды, довольно поздно, он ехал с работы в метро и заметил краем глаза как какой-то бритый налысо мужик сфотографировал его на свой мобильник. Паша подсел к мужику, благо свободных мест хватало, и, скосив глаза влево, увидел, как тот пишет кому-то по ватсапу: «Похож. Подойдет?» В этот момент поезд подошел к станции, и Паша встал и направился к двери, пристроившись сзади к людям собиравшимся выходить. Бритый тоже встал и, опередив Пашу, прошел к дверям вплотную, оттерев остальных пассажиров плечом. Он первый вышел на станции и неторопливо сделал несколько шагов в сторону выхода, ожидая, что Паша выйдет следом и опередит его, а он пристроится сзади. По крайней мере, именно такой ход событий представлял себе Паша. Но он остался в вагоне, а когда двери закрылись и поезд тронулся, с удовольствием заметил, как тот тип, растерянно оглядываясь, ходил по платформе, пытаясь найти Пашу.

– … Андреевич! Павел Андреевич, вы с нами? – Гурвич дернул Пашу за пальцы уцелевшей руки, и тот очнулся от воспоминаний.

Открыв глаза, Паша увидел, что рядом с Гурвичем стоял мужик, как две капли воды похожий на него. Нет, они явно не были братьями или даже родственниками. Но, тем не менее, выглядели как две горошины из одного стручка. Стальное лицо, военная выправка. Блестящие глаза-буравчики, седина в волосах ежиком, гладко выбрит, рост под два метра, худощав. Под наглухо застегнутым, длинным, до подошв ботинок, медицинским халатом на мужике явно была какая-то форма.

– На какой фабрике вас всех делают? – пробормотал Паша.

Гурвич проигнорировал его реплику.

– Знакомьтесь, это Иван Алексеевич Посколитов. Наш, так сказать, правдолюб.

Посколитов скорчил жуткую гримасу, не разжимая тонких бледных губ и делая короткий кивок головой. Наверное, он думал, что так улыбается. Его глаза при этом оставались холодными, словно два осколка льда.

– Вы что-то вспомнили, Павел Андреевич? – спросил Гурвич. – Мы с коллегой уже минут восемь ждем, когда, наконец, сможем приступить к… беседе.

– Вспомнил, но не совсем то, как мне кажется… Честно, не знаю, чем я вам смогу помочь. Я не отмечал в то утро ровным счетом ничего подозрительного.

– Людей в вагоне было много? – в разговор вступил Посколитов. Голос у него был под стать лицу. Стальной и безжизненный. – Бородатые мужчины? Не славяне?

– Да как обычно. Сначала не много, это ведь не фиолетовая и даже не зеленая ветки. Потом набралось, конечно. К Печатникам меня уже прилично поддавили. Я стараюсь недалеко от выхода стоять, а там всегда самый наплыв. Особо бородатых я не видел, – он решил не упоминать трех горцев, так как не считал их виновниками случившегося. А может быть просто потому, что уже испытывал сильную неприязнь к допрашивающему его Посколитову.

– Да я и не всматривался, понимаете? – он почему-то начал оправдываться. – Утро, и так тошно. И вокруг такие же унылые работяги. На них смотреть – только себе настроение дальше портить. Вы же знаете, что у нас мало кто улыбается, особенно в таком месте и в такое время!

– А вы ведь не особо большой патриот, Павел Андреевич!? – внезапно сменил тему Посколитов. – Люди вам наши не нравятся… В фейсбуке всякое постите… Плохо вам в России живется? – повысил он голос.

Паша, в недоумении от такого поворота, вопросительно посмотрел на Гурвича. Тот же, с некоторой брезгливостью в лице, молча сверлил Пашу немигающим взглядом.

– А причем здесь это, я не понял? – только и нашелся, что ответить, Паша.

– Интересная картина вырисовывается, – сказал Посколитов, не обращая внимания на пашину реплику. Он немного закатил глаза, словно заглядывая себе под череп, и продолжил, – Занозин Павел Андреевич – молодой человек, двадцать семь полных лет. Дед ваш, Федор Константинович, был довольно известным, в свое время, астрономом, а также так называемым «охотником за небесными камнями». Был объявлен врагом народа, между прочим. – Посколитов покачал головой. – Отец, Андрей Федорович, не добившись особых успехов в жизни, умер в результате несчастного случая десять лет назад.

– Вы, Павел Андреевич, закончили Государственный университет управления по специальности «менеджмент на транспорте». Работаете в ООО «3Д решения» менеджером по продажам оборудования. Отличаетесь нонконформизмом, так называемой «активной гражданской позицией». Верно излагаю? – Посколитов явно не ждал ответа, но Паша, приоткрыв рот, молча кивнул.

– Так вот, – снова подал голос Посколитов. – Молодой человек, яростно протестующий против действующей власти и государства, ходивший, между прочим, на антиправительственные и не согласованные с властями митинги, размещающий на своих страничках в соцсетях навязанную западной пропагандой заведомо ложную и очерняющую российский народ информацию…

– Этот молодой человек, то есть вы, Павел Андреевич, внук врага народа, едете на работу в метро и, конечно же, совершенно случайно! – Посколитов громко хмыкнул, по-прежнему не размыкая губ. – Совершенно случайно оказываетесь в эпицентре взрыва! А не далее, как год назад вы, дорогой вы наш Павел Андреевич, на неделю ездили в Лондон, не так ли?

– Что за пургу вы несете? – Паша обессилено откинулся на подушку и закрыл глаза. На лбу у него выступили крупные капли пота, а во рту, наоборот, пересохло, будто на дне дырявой кружки. Сердце стучало, словно паровой молот, где-то в районе горла.

– Отвечать на вопрос! – громыхнул Посколитов.

– Да, я был в Лондоне, – слова давались Паше необычайно тяжело. Он словно выплевывал булыжники изо рта. С другом. Неделю пробыли. Снимали квартиру. Купили билеты на самолет за полгода. Дискаунтер. Гуляли, пили пиво. Какое это имеет отношение?

– По нашим данным, вас там могли завербовать спецслужбы зарубежных государств, – Посколитов сделал рубящий жест рукой. – Сейчас наши сотрудники проверяют эту информацию.

– Бред какой-то, – выдохнул Паша.

– Мы разберемся, бред это, или не бред. Посты в фейсбуке, твиттере не отрицаете? – Посколитов явно сел на любимого конька. – Хождение по митингам?

– Не отрицаю. Что спрашиваете, вы же и так все уже проверили?

– Вопросы здесь задаю я. Итак, Занозин Павел Андреевич, вы признаетесь, что были организатором теракта в московском метрополитене утром 8 сентября? – После заключительной фразы Посколитов приоткрыл свой рот и демонстративно медленно облизнул зубы кончиком языка в ожидании ответа.

Пашино сознание словно раздвоилось. Он вроде бы находился одновременно и в этой непонятной комнате с двумя незнакомыми и до омерзения неприятными людьми, говорящими ужасные вещи, и еще где-то далеко. В том далеке было спокойно, темно и уютно. В этой темноте Паше хотелось свернуться калачиком и никогда больше не появляться на свет. Ему хотелось, чтобы его бытие навеки замерло в том самом спокойном, уютном месте. Сказать «да»? Будет ли это концом всего? Короткое и простое слово так и просилось с языка. Но что-то иное пробилось сквозь уют и тьму. Что-то злое кольнуло пашин затылок острыми коготками.

– Нет, – прошептал он.

– Нет. Я не делал ЭТОГО. – Паша посмотрел в застывшие маски лиц напротив него. – Я не отрицаю ничего из того, что вы мне тут зачли. Ни антигосударственного настроя, ни размещения абсолютно правдивой, к вашему сведению, информации про творящееся в нашей стране, в моей стране! беззаконие, ни поездки в Лондон, ни даже того, что ходил на запрещаемые нынешней властью митинги!

– Но ваше обвинение в совершении теракта – это что-то за гранью добра и зла, дорогой вы мой гражданин дознаватель, – передразнил манеру обращения гсбшников Паша. – И дед мой был замечательным ученым, болеющим за свою страну! Больше мне нечего сказать. Я хотел бы выбраться отсюда как можно скорее, если у вас больше ко мне нет вопросов. Или доказательств моей вины!

– О, дайте нам только время, Павел Андреевич, дайте время! – Посколитов заложил руки за спину. – Я рад, что мы с вами поговорили начистоту. Возможно, понадобится еще не одна беседа. Но сейчас, я вижу, вы несколько поистрепались… – он вдруг сделал быстрый шаг к изголовью пашиной кровати и протянув средний палец правой руки, собрал им со лба Паши несколько застывших там капель пота, а затем, не торопясь, поднес его к своему рту и облизнул. Не говоря больше ни слова, он развернулся и размеренным шагом вышел из комнаты.

В комнате воцарилась гнетущая тишина. Оставшийся здесь Гурвич молча разглядывал Пашу со своей позиции в ногах его кровати. Паша переваривал случившийся диалог и поведение психованного гсбшника. Перед его глазами, словно заслоняя собой от недавних переживаний, стояла смутная фигура деда, Федора Константиновича Занозина.

Дед для Паши был каким-то полумифическим созданием, с всклокоченной бородой и венчиком пушистых волос вокруг основательной лысины, которое очень редко, но всегда очень ярко врывалось в пашину детскую жизнь, принося с собой множество забавных историй и необычных подарков.

Дед проводил почти все свое время в арктических экспедициях, охотясь за упавшими на Землю метеоритами, но, когда возвращался оттуда, обязательно находил время, чтобы навестить внука. Пока дедушку не упекли в тюрьму, он был частым гостем в их квартире. Рассказы про белых медведей, морозы, любопытных песцов, братство полярников и, конечно же, про небесные камни – далекие гости из других миров, неизменно приводили Пашу в радостное возбуждение, длившееся неделями после очередного дедушкиного визита.

В пашиных снах поселялись ручные пингвины, с помощью которых он находил осколки комет и астероидов, становился знаменитым на весь мир и получал в подарок огромный радиоуправляемый луноход. Он хотел стать как дед, великим ученым, астрономом, первооткрывателем космических глубин. Однако, как это часто бывает в жизни, ему пришлось довольствоваться более скромным умением продавать 3Д принтеры и комплектующие.

Прокрутив через свое сознание мысли о деде, Паша машинально потер рукой забинтованную грудь. Там, оправленный в серебро, на цепочке должен был висеть небольшой кусочек метеорита, который когда-то подарил ему дед. Паша никогда не снимал с себя этот артефакт, но теперь его, конечно же, не было.

– Куда цепочку дели, ироды? – произнес Паша в воздух, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

– Цепочку? Какую цепочку, Павел Андреевич? – Гурвич сразу включился в разговор, живо наклонившись вперед.

– Цепочка на шее у меня была. Серебряная. С камушком.

– Павел Андреевич, ваша грудь… была достаточно существенно повреждена взрывом. Мы не находили при вас цепочки. Ее, наверняка, смело взрывной волной. Мы поищем в вещдоках, я вам обязательно ее доставлю, как только найдем. – Гурвич был сама вежливость.

– Кстати, как ваше самочувствие? – спросил он. – Сможете встать?

– Хм, попробую.

Паша быстро провел внутренний аудит своего состояния и с удивлением обнаружил, что, несмотря на эмоциональную выхолощенность после обескураживающего наката Посколитова, физически он чувствовал себя достаточно крепко, чтобы хотя бы попытаться встать. Жутко чесались грудь и тот забинтованный бугорок, что оставался от правой руки, но Паша боялся к нему прикасаться.

– Давайте, я помогу вам, – Гурвич поднялся со своего места и, подойдя ближе к изголовью кровати, посредством нескольких манипуляций отключил Пашу от шлангов.

– Все, можете вставать, – он протянул Паше руку.

Паша, проигнорировав руку Гурвича, откинул с ног одеяло и слегка покряхтывая от долгого лежания и легкой тревожности нового опыта, перевернулся на бок и осторожно опустил свои босые ступни на пол, а затем и встал, немного покачиваясь из стороны в сторону.

Постояв так с минуту, он сделал сначала один, потом другой шаг к дальней стене, оттесняя Гурвича рукой в сторону. Тот не препятствовал, лишь молча следил за пашиными передвижениями. Чуть закружилась голова, но затем быстро прошла. Паша посмотрел направо и увидел белую, в цвет стен, матовую поверхность двери без ручки. Справа от нее располагался небольшой квадратный экранчик сенсорной панели.

– Прелестно, – буркнул себе под нос Паша. – А где тут душ, туалет? Я думал, у вас тут все удобства в персональных номерах должны быть. Кстати, а почему я не хочу в туалет? У вас хоть «утка» есть? Вы же мне вводите какое-то внутривенное питание, я правильно понимаю? Должно же это как-то перерабатываться в отходы?

– Павел Андреевич, вам не нужно об этом думать. Утку вам принесут, как только вы перейдете на другой тип питания. А пока… Наши коктейли превосходно сбалансированы, все идет только в нужное русло, поверьте.

– Чудеса.

– Как ваша грудь, Павел Андреевич? – Гурвич подошел к Паше и коснулся бинтов.

– Да ничего, гораздо лучше вчерашнего. Чешется…

– Рези нет? Дышать не больно?

– Нет, все нормально.

– А в ногах слабости нет? – продолжал опрос Гурвич.

– Может быть, чуть-чуть.

– Отлично. Что ж, на сегодня с нас, пожалуй, хватит… Ложитесь, я вас подключу обратно. – Гурвич запустил руку в карман халата, доставая уже знакомую Паше ампулу со смесью.

Паша послушно вернулся на кровать и улегся на исходное положение.

– Что ж, теперь я вас оставлю, – Гурвич быстро управился с рутинной процедурой и направился к выходу. – Набирайтесь сил. – Он уже почти завернул за угол, но в последний момент обернулся и добавил, будто вспоминая, – Да… и подумайте насчет признания, Павел Андреевич. Может, так будет проще для всех?

Раздался шум открываемой двери, и Паша остался в одиночестве.

– Проще для вас, блядей! – крикнул он в пустоту, немного подождав.

Куда уж проще. – повторил он. – Работать не хотите, суки. Нашли козла отпущения. На меня повесить все? Конечно, это лучший для вас выход! Попался, блин, в пасть к дракону… – Паша забормотал скороговоркой, ощущая как коктейль Гурвича обволакивает его сознание тугой пеленой, начиная свое действие. – Твари, вместо того чтобы искать настоящих террористов, делаете из жертв преступников. Знаем мы ваши методы и порядки… У, гнусные… – он провалился в сон, отметив под конец, что свет в комнате погас.

Во сне он увидел мужчину, который сидел на скамейке возле одноэтажного деревенского дома, качая на коленях мальчика лет пяти-шести. Мальчик вертел в руках игрушечную ракету. Был один из тех замечательных раннеосенних дней, когда солнце одаряет вас нежным теплом, а легкий ветерок играет с волосами в салочки.

– Пап, а когда люди поселятся на других планетах?

– Не знаю, сынок. Может, когда ты вырастешь и станешь как твой дедушка Федя.

– О, так долго ждать? Пап, а побыстрее никак?

– Ну, может и побыстрее.

– Привет, – раздался вдруг сквозь сон незнакомый голос.

– Что? Кто это? – спросил Паша, вертя по сторонам бестелесной головой. Отец с сыном были погружены в беседу, и голос не принадлежал никому из них.

– Пап? – мальчик обернулся к отцу, поднося ему к лицу игрушку. – А мы на таких ракетах будем летать в будущем?

– Павлуша, у вас будут намного лучше, поверь мне!

Паша никак не мог понять, кто только что поздоровался с ним. Сквозь редкие штакетины забора было видно лишь пустую дорожку и сидящих на ветках кустов воробьев.

– Ты меня слышишь? Привет! – снова произнес кто-то невидимый.

– Привет, – осторожно ответил Паша. – Ты кто? – шепотом спросил он в пространство, опасаясь, как бы его не услышали те двое, со скамейки.

– Пааап, что-то я замерз. – ребенок прижался к отцу и мелко задрожал.

– Пойдем в дом, Павлуша, пойдем в дом. – Мужчина взял сына на руки, встал со скамейки, и скрылся в доме.

– Паша, здравствуй! – голос будто бы доносился из-за спины Паши.

– Да кто ты такой, черт тебя дери!? – воскликнул Паша, вертясь на месте и никого не находя.

– Занозин! – услышал Паша громкий зловещий шепот и открыл глаза.

В темноте, освещаемой редкими тусклыми вспышками лампочек медоборудования, угадывался крупный мужской силуэт, блестящие глаза и тонкогубый рот Посколитова.

– Ты мне во всем признаешься, гнида! – тот наклонился над Пашей и упер ему руку в грудь. – Или вновь будешь покойником!

– Что? Что вы делаете? – захрипел Паша, с трудом вдыхая воздух стиснутыми от давления Посколитова легкими. – Вы совсем больной что ли?

– Говори, сука! Ты поезд взорвал? Кто твои подельники? – Посколитов яростно изрыгал из себя слова, и на Пашу летели брызги слюны из перекошенного рта гсбшника.

– Я вам уже сказал, что я ничего такого не делал! Оставьте меня в покое! Где Гурвич? Он знает о вашей выходке? – Паша попытался сдвинуть руку Посколитова у себя с груди, но это оказалось безнадежным занятием.

– Ты не будешь знать покоя, слизняк! И никто тебя отсюда не спасет, никто не придет за тобой! Ни твои дружки-террористы, ни дружки-сраные активисты, никто! Для всех ты – уже покойник, покойник! О, уж мы-то позаботились об этом! – Посколитов вошел в какой-то, похожий на религиозный, раж. – Запомни это, гнида! – Он сильно стукнул Пашу по щеке открытой ладонью своей левой руки, и у того зазвенело в ушах.

– Ты теперь наш! – Посколитов распрямился над Пашей и развел руки в стороны. – И нашим останешься до конца! Каким бы он для тебя ни был, дорогой ты наш Павел Андреевич, – выплюнул он напоследок. – Я еще вернусь к тебе, и лучше бы тебе к тому времени быть готовым признаться во всем! – гсбшник повернулся к аппаратуре и, пошарив рукой между стеной и тумбочкой, выдернул провода из розетки.

– Наслаждайся темнотой, Занозин. Тебе недолго осталось на этом курорте! – заключил он и вышел из комнаты.

Насладиться темнотой не получалось. Пашины мысли бегали по голове, как застигнутые врасплох ярким светом тараканы, натыкаясь друг на друга.

«Вот попал!» «За что это все мне?» «Что за херня?» «Покойник?» «Тварь, просто конченая тварь!» «Мразота!» фразы вертелись, сменяя друг друга, в бесконечном хороводе вокруг пашиной головы.

– Да что же это такое? – простонал Паша в отчаянии. – Почему я? Почему именно я? – он саданул кулаком себе по бедру и скривился от боли.

– Паша! – позвал тихий голос в темноте.

– Да что, бля? Кто тут еще? – Паша широко раскрыл глаза, пытаясь разглядеть нового посетителя, но в комнате кроме него никого не было.

– Это я. Вернее, ты. Мы.

– Что? – голос вроде был Паше знаком. Точно, это с ним Паша здоровался во сне!

– Понятно, – протянул скучным голосом Паша. – Не хватало только кукушке съехать… ну что ж, неудивительно, после всех этих событий… В моей раненой башке завелся чертов друг! Ну здравствуйте, дорогой товарищ! – саркастически улыбнулся он сам себе.

– Паша, тебе необязательно говорить вслух. Сформулируй вопрос или фразу в своей голове, и я тебя услышу.

– Почему-то я не удивлен этому обстоятельству. – Паша продолжил говорить вслух, правда теперь снизил голос до шепота. – Ну давай, представляйся. Как тебя там? Барон Вислобрюх или Наполеон Третий? Ада Горштейн? Савелий Крамаров?

– Паша, я настаиваю на том, чтобы мы с тобой общались мысленно. Поверь, это будет для тебя… для нас намного полезнее и, что самое важное, безопаснее. Ты же не хочешь, чтобы твои новые друзья обвинили тебя еще по нескольким статьям, а в конце сожгли на костре как ведьму? Хоть сейчас и не те, не такие уж далекие, времена, люди определенных профессий с тех пор не сильно изменились.