Buch lesen: «Темноборец», Seite 6

Schriftart:

– Не все решения принимаются сиюминутно, – парировал Ярый. – Нужно подготовить почву и заручиться общественной поддержкой. Мои источники в Небесном Совете сообщают, что такая почва давно готовится. Вчера на Красной площади был запланирован крупный теракт, обвинить в котором должны были нас с вами. Знаете, почему его не случилось? Я убил исполнителей и обезвредил бомбы. Да, лично я это сделал. Но спасения сотен жизней разумных существ мне показалось мало, и я решился на превентивный удар по темноборческому самолюбию, обеспечивающий наше превосходство над ними. Я проник в стены Кремлевского дворца и выкрал реликтовый объект, способный переломить ход истории Мидлплэта.

Ярый достал из кармана исчерченную символами дощечку и покрутил перед взглядами изумленной аудиторией. При виде Скрижали у Андрей заблестели глаза. Вот она – одна из трех дощечек, способных воскресить Аню. Так близко Стопарин не видел Скрижаль никогда.

– Скрижаль Силы, – Ярый еще раз продемонстрировал вместе со Скрижалью свой волчий оскал. – Одна из трех Скрижалей, дарованных этому миру самим Демиургом. Одно изъявление моей воли – и никаких резерваций! Свобода и демократия! Вампиры, равные в правах и обязанностях с другими разумными существами! Демография! Деторождение! Я думаю, не одному мне неприятно быть последним из поколений вампиров? Я хочу детей и несинтетической крови. Я хочу обратить человеческого ребенка в вампира. Я хочу приютить сироту из детдома, сделав его молодым вампиренком! А вы?

Зал разделился на порицательно качающих головой, одобрительно ахающих и гневно возмущающихся вампиров. Скрижаль Силы оказалась весомым аргументом в политической дискуссии. Несколько существ повскакивали со своих мест. Моралисты скандировали: «Закон! Демократия! Арестуйте его!» Но арестовывать было некого. Ярый не присутствовал в зале и, по-видимому, его выступление выглядело так натурально, что не все это понимали.

– Я готов передать Скрижаль в руки органов местного самоуправления, – продолжил Ярый. – Но только в том случае, если мы придем к общему мнению по вопросу ее использования Я не готов сотрудничать с Небесным Советом. Только с вами, уважаемые коллеги. Уверен, мы сможем продуктивно работать вместе и сообща добьемся значительных результатов. Мои посыльные свяжутся с вами завтра, чтобы обсудить детали нашей сделки. Если сочтете нужным, можете вернуть мне их по частям или арестовать. Я приму отказ должным образом и, как это ни печально, продолжу самостоятельную работу на благо вампирского общества. Спасибо за внимание, которое вы мне уделили. А теперь разрешите откланяться.

Ярый повернулся было к выходу, но потом нахмурил лоб, сделав вид, будто забыл сказать что-то важное и, вернувшись к трибуне, добавил:

– И еще кое-что. Уважаемый темноборец Андрей, я рад, что ты почтил нас своим присутствием. Более того, я хочу пригласить тебя на презентацию новой выставки предметов изобразительного искусства в мою картинную галерею завтра в десять часов утра. Уверен, ты не сможешь мне отказать. Увидимся в галерее. До встречи.

Ярый исчез, уступив место за трибуной и в головах зрителей лысоватому вампирскому политику. Андрей вернулся к реальности в полной уверенности, что последние слова Ярого слышан лишь он.

– Ты это видел? – Олег схватился за стул, вынырнув из иллюзии и попытавшись поймать равновесие.

– Я думаю, все видели, – спокойно ответил Андрей, окидывая взглядом оживившийся зал.

– А что за картинная галерея?

– Ты тоже это слышал?

– Да. Я думаю, мы оба приглашены.

– Только мы?

– Только мы.

Андрей посмотрел на Инни. Она явно не понимала, о чем они говорят. «Значит, только мы», – сделал самодовольный вывод Стопарин.

– Пойдем прямиком в ловушку?

– Нам нужна Скрижаль, и мы сможем ее получить, лишь играя по правилам Ярого. Разве нет?

Андрей пропустил мимо ушей риторический вопрос, встал со стула и направился к выходу.

– Ты куда? – Инни продолжала строить удивленные выражения лица.

Олег пожал плечами и последовал за Андреем. Делать в зале суда было нечего. Не дремать же под выступления скучных политиков.

Глава 11. Глазами художника

Не только адрес картинной галереи, но и маршрут от любой точки города до нее оказались в памяти Андрея каким-то непостижимым образом. Конечно, после того, как темноборец практически добровольно позволил вампирам копаться в чертогах своего разума, никакой мистики подобные изменения не представляли. Вот только это как раз и пугало. Вампир, не обладающий магическими способностями, организовал сложнейший сеанс массовой телепатии. Кто знает, какую информацию он мог посеять в мозг собеседника вместе с адресом места встречи. Андрей попытался оценить собственную способность самостоятельно мыслить и понял, что его вновь клонит в сон. То ли сонливость – побочное явление, связанное с телепатическим диалогом, то ли сказываются скука, вызванная политическими дебатами и усталость, копившаяся с момента Аниной смерти.

Ночлег в «Крови» казался не лучшей идеей, как минимум, потому, что об этом месте знала Инни с ее подельниками, водителем и сутенером, а значит, могли узнать и другие вампиры. Опальному темноборцу следовало быть осторожнее. Но других отелей в Гетеборге ни Андрей, ни Олег не знали. К тому же, у них почти не было денег, а «Кровь» отличалась от других отелей тем, что темноборцев в нем обслуживали бесплатно, чем и пользовались встречающие их в аэропорту проститутки. Этот отель был своеобразной перевалочной базой для работников службы сексуальных услуг.

Андрей с упоением плюхнулся на заправленную постель. Скрижали. Ярый. Картинная галерея. Воскрешение Ани. Все потом. А сейчас спать.

Забыться спокойным и долгим сном на этот раз не удалось. Посреди ночи в номер вломилась пьяная и полураздетая Инни. «Своим неумолимым отказом ты ставишь под сомнение мои профессиональные качества! Как ножом по сердцу! Ты же понимаешь, что ты для меня теперь, как надкусанный кусок торта?» – припадочно визжала девушка, расталкивая темноборца и пытаясь уткнуться ему в лицо своей грудью. «Не надо меня кусать», – в ответ бормотал Андрей, переворачиваясь с одного бока на другой. Олег давился смехом, разглядывая происходящее в номере действо. На него девушка не обращала ровно никакого внимания.

После многочисленных безуспешных попыток, ей наконец-то удалось разбудить темноборца. Андрей подскочил на постели, огляделся и хрюкнул от омерзения, натурально изображая свинью:

– Какого Хэйла ты тут делаешь?

– Я пришла… – Инни икнула, после чего продолжила теперь уже бессвязную речь. – Профессиональные качества.

– Какие профессиональные качества? От тебя перегаром несет, как от сапожника!

Инни дыхнула в кулак и втянула ноздрями собственный перегар.

– Ну да, – согласилась она. – Пожалуй, мне правда лучше попробовать в другой раз. Извините за доставленные неудобства.

Андрей развел руками и показал девушке на входную дверь. Инни послушно потопала к деревянной двери, подсвеченной надписью «Выход», не забыв на прощание несколько раз споткнуться о предметы гостиничной мебели.

– Стоит ли упоминать, что я тебя предупреждал? – Олегу доставляла удовольствие его правота.

– Не важно, – ответил Андрей, боковым зрением поглядывая на циферблат настенных часов.

Стрелки показывали половину четвертого. Конечно, уснуть теперь не удастся. Но, может, оно и к лучшему, что разбудили? Андрей вспомнил свое предыдущее пробуждение, сопровождавшееся сонным параличом, и поежился. Очевидно, что из двух зол меньшим окажется проснуться рядом с пьяной проституткой, нежели в одиночестве с отказавшими мышцами.

К десяти часам Ярый лично встречал темноборца у входа в картинную галерею. На нем по-прежнему красовалась джинсовая куртка, на этот раз рваная и заштопанная. В правой руке Валд держал кожаный поводок, намотанный на запястье. То, что было на привязи, заставляло своим видом прийти в замешательство, ощутив холодок по спине.

Существо, похожее на человека, стояло на четвереньках, держась за сдавливающий горло ошейник. Каждый из пальцев обеих его рук был сломан примерно в средней фаланге, что делало тощие руки похожими на леску рыболовных снастей с десятком вдетых в нее крючков. Лицо существа будто плавилось и текло. Глаза попеременно то опускались вниз, вываливаясь из глазниц и обнажая глазной нерв, то медленно возвращались назад наперекор силе тяжести. Нос был закрыт небольшой кислородной маской, а губы крест-накрест заштопаны толстой шерстяной нитью красного цвета.

– Пожалуйста, не пялься так на художника. Если я переживу твой интерес к моему глазному протезу, то его пугают пристальные взгляды, – произнес Ярый, подмечая ошарашенный взор темноборца.

– Художника? – переспросил Андрей.

– Да, конечно. А что тебя смущает? Как видишь, этот малый даже ведет себя, как истинная творческая личность. Мы отрезали ему язык, чтобы он не смог колдовать, но он попросил в знак протеста зашить ему рот. Перфоманс, видите ли.

– Так он колдун? – поинтересовался Андрей.

– Я не смогу однозначно ответить на вопрос, что он такое. Он был колдуном, но для колдовских манипуляций нужны произносимые заклинания и телесные жесты. Чтобы обезопасить себя и его, нам пришлось отрезать ему язык и сломать руки в нескольких местах. Поверь, это не жестокость, а вынужденная мера. Поймешь, если тебе придется столкнуться с его колдовством. Он художник. Сегодня это стало для него более, чем профессией или образом жизни. А теперь милости просим, – Ярый жестами пригласил темноборца войти. – Только не забудь вытереть ноги.

Андрей нерешительно переступил порог, следуя за Пешечем, ведущим на привязи своего ручного художника. Художник несколько раз пытался сопротивляться, останавливаясь и мыча, но Ярый дергал за поводок, и существо кубарем летело по полу, подвывая от боли, после чего поднималось и продолжало послушно следовать за хозяином. Перекатывающиеся по лицу глаза, казалось, не сохранили остатки разума. Художник полз по полу на коленях, показывая своим видом, что от него осталась лишь жалкая потрепанная телесная оболочка.

Картинная галерея представляла собой узкую комнату с низким потолком, до отказа заполненную картинами. Некоторые полотна были прибиты гвоздями к одной из стен, показывая посетителям неровные края небрежно отрезанного холста. Другие висели на стенах в резных деревянных рамках или стояли на штативах. Большинство картин представляло собой портреты, как правило, в полной рост. Фигуры и лица изображенных на них существ были переданы с фотографической точностью. Только масляные краски, мазки которыми были заметны при просмотре в упор, выдавали рисунок.

– Почти все нарисовал он, – сказал Ярый, указывая на своего художника.

– Как он рисует без рук? – поинтересовался Андрей, указывая на крючковатые пальцы существа на поводке.

– Рисует, когда срастаются. А потом все ломаем обратно, – пояснил Пешеч. – Как тебе эти картины?

– Что-то в них есть, – пожал плечами Андрей. – Очень детально прорисованы глаза. По одним только взглядам натурщиков и натурщиц можно судить о их возрасте, эмоциональном состоянии и…

– Да, глаза он любит, – удовлетворенно перебил Ярый.

Андрей внимательнее вгляделся в картины. На них были изображены разумные существа разных сословий и видов. Некоторые единолично с трудом помещались в картинной рамке. Другие ютились по двое-трое. На одной из картин была изображена супружеская пара, слившаяся в поцелуе. Правда, на картине, расположенной от нее справа, целовавшуюся недавно девушку, рвал на части волк с человеческим телом. Вероятно, художник хотел донести этой картинной дилогией чудовищную историю о романе человеческой девушки и оборотня, не сумевшего сдержать кровожадный инстинкт.

В центре комнаты располагалась картина, выделявшаяся на фоне прочих своими размерами. Полотно занимало всю стену от пола до потолка. На нем был изображен плачущий старец, державший в раскрытых ладонях умирающую синицу со сломанным крылом и частично ощипанным боком. Несмотря на текущие слезы, старик показывал изо рта кончик своего языка и готов был то ли что-то сказать, то ли облизнуться. Глаза старику заменяли две свечи, капающий с которых воск превращался в кристально чистые слезы. На этот раз художник решил отказаться от точности изображения глаз. В этой картине он пользовался метафорой, адресованной то ли мучителю с глазным протезом, то ли собственной проблеме с выпадающими глазами.

– Он научился колдовать при помощи своих картин, – нарушил воцарившееся молчание Ярый. – После каждого чернового эскиза он убивал натурщиков и натурщиц, что придавало той или иной картине определенную колдовскую силу. Мы полагаем, что наш художник использует для колдовства благодать их внематериальных частиц, каким-то образом отпечатавшихся в картинах. Сначала я наказывал его за убийства, но потом понял, что они необходимы для его самореализации, раскрытия творческого и колдовского потенциала. Угадаешь, какая картина особенная?

– Вот эта, – Андрей сразу же указал пальцем на картину со старцем.

– С чего ты решил?

– Глаза. На всех остальных они прорисованы выразительно и реалистично, а здесь мутноватые свечи.

– Верно, – кивнул Ярый. – При написании этой картины художник никого не убил, но она обладает наибольшей силой из всех. Я думаю, здесь изображен он сам в старости. Слышал древнюю поговорку: «Глаза – зеркало Души»? Я думаю, она и заточена в этих свечах-глазах. Его собственная внематериальная частица. То есть формально художник жив, но на деле от его тела осталась лишь оболочка. Все остальное заключено в этой картине.

– Красиво, – ответил Андрей, про себя начиная задумываться о цели рассматривания картин.

Если Ярый пригласил его, чтобы заманить на собственную территорию и убить, то почему не сделал этого сразу? Зачем столь длинные предисловия? К какому соглашению пытается прийти вампир с темноборцем, пришедшим отобрать у него украденную реликвию?

– Скорее, величественно, нежели просто красиво, – поправил Ярый. – Эта картина символизирует его силу и отражает его старение. Изначально у птицы не было выпавших перьев. Уверен, с годами она будет абсолютно лысой, а свечи в глазах старца превратятся в два угасающих огарка. Это еще одно подтверждение того факта, что картина живая.

Андрей промолчал. Он не понимал, чего от него хотят услышать. Каждая следующая реплика Ярого могла служить пояснением.

– Ты же ненавидишь колдунов, ведь так? – уточнил Ярый. – Мне пришлось ознакомиться с некоторыми деталями твоей биографии. Извини, если задел за живое.

– Да, я не питаю к ним особой симпатии. И раз уж ты знаешь, кто я такой и зачем я здесь…

– Давно не решаюсь его убить, – Ярый в очередной раз не дал темноборцу договорить. – Может, тебе доставит некоторое удовольствие свернуть ему шею? Ты же ведь знаешь, что все колдуны одинаковы в своей кровожадности. Этот ничем не лучше, чем тот, что убил твою невесту. Прими, пожалуйста, эту возможность, как знак моей доброй воли.

Андрей понимал, что нужно соглашаться на правила игры, заданные Ярым, хотя и не осознавал их значения. Приятно ли убить колдуна, после всего, что случилось?

Этот колдун выглядел куда более жалким, чем стареющий Енисей Григорьевич. Убийство инвалида представлялось чем-то кощунственным, бессмысленным и нелепым. Художник не виноват в том, что сделал другой представитель его вида, и не имеет ровно никакого отношения к злоключениям темноборца. Андрей посмотрел на Олега, но тот промолчал.

– А если я откажусь? – спросил Андрей, стараясь уловить фальшь во взгляде и голосе Ярого.

– Какой тебе смысл отказываться? С одной стороны, ты убиваешь колдуна, который лишил жизни десятки невинных существ, так же, как лишили жизни твою невесту. С другой стороны, ты великодушно совершаешь акт эвтаназии, позволяя блаженному избавиться от мучащего его тела.

– Ты хочешь, чтобы я убил художника?

– Верно, – подтвердил Ярый. – Извини, оружие выдать тебе не смогу, потому что не приемлю вооруженных темноборцев в собственном доме. Но я уверен, что ты сможешь справиться с его хрупкой шеей голыми руками.

Андрей посмотрел на художника. Тот стоял на коленях и теребил сломанные во многих местах и неправильно срастающиеся руки. С уголка его рта стекала слюна. Глаза поднимались и опускались по лицу то быстрее, то медленнее. На уровне носа глазные яблоки останавливались, зрачки расширялись, и художник вглядывался в пустоту перед ним, после чего весь цикл повторялся сначала.

«Ну, убью я ходячий труп. Что дальше?» – подумал Андрей. Одного только исполнения желания Ярого было недостаточно для бессмысленного убийства. Убивать – так убивать реального колдуна, а не его подобие. Андрей отошел на несколько шагов от художника, а потом бросился на картину с намерением разорвать ее в клочья.

С трясущимися кулаками Стопарин врезался в стену. Пространство перед ним начало плыть и кривиться столь быстро, что Андрей не успел осознать, как темнеет в глазах. Он упал на колени и почувствовал режущую боль под веками. Темноборец отчаянно заморгал, пытаясь оглядеться вокруг. Кое-как ему удалось разглядеть комнату, в которой стояли Олег и Ярый, окруженные ореолами света. В глазах двоилось.

Андрей снова моргнул, потер глаза руками и обнаружил несколько черных полос посреди собственного поля зрения. Полосы постепенно увеличивались в размерах. Это было похоже на занимающий все свободное пространство фон для выступления Ярого на дебатах. Только на этот раз, кроме черного фона, в голове угрожало остаться пугающее ничто.

Андрей почувствовал дискомфорт в области глаз. Давление так сжимало глазные яблоки, что казалось, будто внутри копошатся черви. Зрение то проявлялось, то полностью исчезало. Андрей представил, что его глаза, словно карусель, вертятся вокруг собственной оси, поворачиваясь зрачками то внутрь, то наружу, хотя это, конечно же, было невозможно.

Стопарин изо всех сил старался бороться с окружающей его слепотой, но с каждой новой попыткой вглядеться в знакомые предметы, Андрей наблюдал все меньше просветов в застилающих зрачки черных пятнах. Резь заставляла закрыть глаза. С каждой следующей секундой боль усиливалась, а зрение угасало. Андрей почувствовал, что непроизвольно сдается. Он закрыл глаза и упал на пол, позволив темноте забрать свое зрение.

– Что со мной? – отчаянно прохрипел темноборец, корчась от страха и боли.

– Теперь ты видишь глазами художника, – откуда-то издалека, как закадровый смех, прозвенел голос Ярого.

Глава 12. Твоими руками

– Твоя проблема не здесь, – лекарь указал на глаза темноборца, – а здесь, – постучал Стопарину по голове.

– Это что-то спиртное? – незрячий Андрей втянул ноздрями аромат из протянутой ему бутылки, прежде чем отхлебнуть.

Говорят, у ослепших существ со временем обостряется обоняние. Пожалуй, производить переоценку собственных сенсорных способностей на четвертый день слепоты еще рано, но спиртовой запах, раздражающий носовые рецепторы, Андрей не мог не учуять.

– Это виски. Пей. Проблемы твоего рода только так и лечат, – раздраженно ответил лекарь, не желающий спорить с недоверчивым пациентом.

Андрей отхлебнул из горла и раскинулся на врачебной кушетке, ожидая, пока хмель ударит его обухом по голове. В свое прошлое погружение на дно бутылки Стопарин совмещал алкоголь с чтением, что явно шло на пользу искушенному мозгу, сосредоточенное внимание которого мешало опьяненному исступлению. Сегодня вместо книг выпивку сопровождали одиночество и пустота, черными пятнами затмевающая глаза.

– А у меня правда что-то есть на глазах? Нарост какой-нибудь, не? Типа катаракты? – в очередной раз спросил Андрей, на локтях приподнимаясь с кушетки.

– Я уже отвечал. Нет у тебя ничего. Проблема психического плана, а не физического. Потому и пьешь ты антидепрессанты и алкоголь, а не черничные настойки со специализированными глазными лекарствами.

Лекарь устал изо дня в день отвечать на одни и те же вопросы. На первом сеансе темноборец вообще вопил, словно резаный, будучи в полной уверенности, что ему требуется немедленная операция на глазах, чтобы сохранить зрение. Сейчас психоз пациента сдерживает добрая горсть успокоительных. Да и то не совсем сдерживает, судя по бесконечно повторяющимся вопросам, ответы на которые многократно получены.

– То есть, по Вашим словам, я сам не хочу видеть? – воскликнул Андрей и ударил кулаком по кушетке, понимая, что ответа на его риторический вопрос не последует.

Вампирское Подполье отнеслось к Андрею с таким почтением и уважением, будто его слепота никоим образом не была связана с их «гостеприимством» и «знаками доброй воли». Темноборцу предоставили собственный процедурный кабинет и комнату напротив него с полным спектром удобств. Лечением занимался персональный врач или, как говорят вампиры, лекарь, который не только поил темноборца таблетками и алкоголем, но и сопровождал его из комнаты в комнату, прибегая по первому звону колокольчика, расположенного на прикроватной тумбочке.

Между тем, состояние оставалось стабильным. Изредка Андрей представлял, что он видит сквозь черные пятна смутные очертания существ и предметов, но это ощущение исчезало спустя пару мгновений после того, как оно появлялось. Передвигаться по комнате приходилось при помощи трости, выполняющей роль щупа, который позволял оценивать расстояние до предметов. Хотя даже с тростью Андрей то и дело врезался в стены или же натыкался на мебель, набивая все новые шишки. Непривычный образ жизни калеки заставлял чуть ли не всерьез задуматься о приобретении защитного шлема и наколенников.

Но хуже самой болезни давил на сознание информационный вакуум. Олег, хотя и навещал временами Андрея, не приносил совершенно никаких новостей. От энтузиазма, с которым он планировал побег из больницы, не осталось никакого следа. План по завоеванию доверия Ярого и внедрению в Подполье будто перестал его интересовать. Олег не шел на контакт с вампирами, предоставляя инициативу Андрею.

С другой стороны, наигранное безразличие могло быть прикрытием для решительных действий. Наверняка, Олег догадался, что у Андрея есть собственный интерес к Скрижали. Посему забрать ее молча и отправиться в одиночку в Москву было куда проще, чем принимать совместное решение. Спрашивать об этом напрямую было бессмысленно. Если бы Олег хотел откровенного разговора, он бы не мешкал и сам его предложил, а навязывать диалог вампиру, который к нему не готов, – все равно, что разговаривать с рыбой. Беседы с нулевой информативностью. Да и какой Олегу резон говорить с темноборцем, пытавшимся его убить?

Оставалось надеяться, что за мучительно тянущиеся дни слепоты ничего критичного не случилось. А роковые события не только могли произойти, но и маячили на горизонте. Ярый, которого Андрей не видел с момента беседы в картинной галерее, мог использовать Скрижаль Силы, развязав в ЕТЭГ гражданскую войну. Темноборцы могли прислать посла в Подполье с ультимативным требованием вернуть украденную реликвию. Этот посол мог валяться мертвым в какой-нибудь канаве, что также спровоцировать бы волнения в обществе и войну. Да что угодно могло спровоцировать войну, учитывая, что Небесный Совет давно подыскивает для нее повод. Но ни один взрыв еще не успел прогреметь в городе, и ни одна бомба не разорвалась над головой Андрея, что свидетельствовало о наличии в мире хоть шаткой, но все же стабильности.

Андрей проводил дни в ощущении полностью выключенного сознания, помахавшего на прощание рукой и ушедшего в анабиоз. Оставалась лишь вера, что в один прекрасный момент появится рука помощи и подаст знак. Но Демиург словно не слышал мольбы, и знаков не подавал.

Осознание того факта, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих, пришло внезапно. Поскольку внешних событий, способствующих выздоровлению Андрея или его продвижению на пути к Скрижалям, не происходило, темноборец решил взять инициативу в свои руки.

– Могу я на тебя опереться? – Андрей повернул голову в сторону, откуда доносились шаги Олега.

– Да, конечно.

– Мы сейчас далеко от картинной галереи?

– Она в этом же здании. А что?

– Поможешь туда дойти?

Олег услужливо подставил плечо. Андрей спрыгнул с кушетки и последовал к выходу из комнаты, опираясь на вампира, указывающего дорогу.

– У тебя есть конкретный план? – спросил Олег.

– У меня есть конкретная идея, – уклончиво ответил Андрей, показывая своим видом, что не намерен вести диалог.

Картинную галерею Стопарин узнал по запаху. В ней пахло свежими масляными красками и древесной корой с легким кофейным оттенком. Откуда брались все эти ароматы на картинах, далеких от состояния «свеженаписанных», оставалось загадкой.

– Пришли, – произнес Олег, оставляя Андрея возле той самой картины со старцем.

– Я перед той картиной? – интуитивно предположил темноборец.

– Именно. Как ты и хотел.

– Спасибо.

Андрей открыл глаза как можно шире, стараясь перебороть темноту и рассмотреть картину. Знакомая резь давала о себе знать. Боль была не столь острой, и ее можно было игнорировать, не прилагая особых усилий.

«Исше манийе заради!» – произнес Андрей на колдовском языке, стараясь придать голосу максимальной уверенности в себе. «Верни мое зрение», – на всякий случай темноборец повторил то же самое и на русском. Художник, конечно, колдун, но кто знает, как повлияли на него истязания, которые ему довелось пережить милостью Ярого. Потеряв язык и разучившись разговаривать, он мог разучиться и думать на колдовском наречии.

– Айая навер дабил, – «Я и не забирал», – ответил художник голосом в голове у Андрея. Не разучился.

– Что я должен сделать, чтобы снова видеть? – Андрей продолжил телепатический диалог на колдовском языке. Говорить что-либо вслух не имело смысла.

– Это неправильный вопрос.

Андрей почувствовал, что художник нахмурился, хотя и не смог бы это увидеть, даже если бы был зрячим. Темноборец разговаривал не по тому сценарию, который предписывала ему картина. Своими неграмотно сформулированными вопросами, озвучиваемыми на ломаном колдовском языке, он нарушал гармонию акта искусства, вложенную во всю эту ситуацию.

– Ты хотел, чтобы я уничтожил твою телесную оболочку? – неуверенно попытался поправиться темноборец.

– Моя немощная оболочка не несет в своем существовании никакого сакрального смысла. Ее смерть после перемещения внематериальной частицы в объект автопортретной живописи была бы правильной с точки зрения логики. К тому же, любому разумному существу, для которого красота и уродство – четко разграниченные понятия, мое тело представится сущим убожеством.

Но если я буду смотреть на этот мир ровно под тем же углом, что и все окружающие существа, то какой из меня художник? Впервые в своей жизни коснувшись палитры с красками и кистей, я понял, что оставить след в сердце разумного существа может лишь по-настоящему живая картина. После нескольких неудачных опытов мне удалось создать шедевр, заключив в холст внематериальную частицу.

Я убивал ради искусства, пряча души в картины, а тела в погребальные ямы. На самом деле мне достаточно было внематериальных частиц, но я счел негуманным оставить в Мидлплэте лишенные разума обезображенные тела.

Однако отказ от рассмотрения мира через призму признания собственных ошибок ведет к творческому застою. Я не говорю, что нужно все время писать, а потом комкать и перечеркивать. Старые взгляды, мировоззрения, художественные приемы имеют право на существование, но только как исторический объект, показывающий развитие и преображение творческой личности.

Итак, я решился на эксперимент. Написав картину, отражающую мое собственное старение, я заключил в нее свою внематериальную частицу, заведомо предполагая, что мое тело продолжит существование в Мидлплэте. И знаешь, к какому выводу я пришел? Нет ничего уродливого в теле, существующем без внематериальной частицы. Напротив, это красиво, хотя бы потому, что является актом творения, равноценного творению Демиурга. Тебе известно что-нибудь про учение о существовании двух форм тел в Мидлплэте?

– Это известно каждому жителю Мидлплэта почти с пеленок, – ответил Андрей, чувствуя, что для дальнейшего диалога со словоохотливым художником ему может не хватить познаний в колдовском языке. – Все объекты природы существуют в двух формах: живое и неживое или, как это называли на старорусских наречиях, одушевленное и неодушевленное.

– Хорошо. А к какой форме относится мое тело? По всем признакам, присущим обеим формам, – ни к той, ни к другой. Таким образом, сам того не понимая, я создал третью форму существования объектов природы. Я выступил творцом, подобным Демиургу, и мне удалось понять его изначальный замысел. Акт сотворения мира – всего лишь удачный творческий эксперимент, визуализация которого – все, что мы видим и знаем.

Андрей сглотнул ком в горле, стараясь как можно скорее подобрать, словно ключик к замку, тот ответ, который художник сочтет правильным. Идеи искусства, акционизма и творческого преображения мира были чужды очерствевшей душе темноборца.

– То есть уничтожение твоего тела – идея Ярого, которая тебе не близка? – в очередной раз попытался поддержать начатую тему Андрей.

– С эстетической точки зрения Валд проповедует реакционную ересь. Но это не единственный возможный взгляд на сущность вещей. Уничтожение моего тела позволит разорвать с ним последние связи, что приведет к многократному увеличению моей колдовской силы и обеспечит мое бессмертие. Творческий эксперимент по созданию третьей формы мы можем счесть успешным и завершенным. Конечно, Валда в данном случае волнуют только возможности использования моей силы в рамках деятельности вампирского Подполья и борьбы за равноправие видов разумных существ. Но кто сказал, что мы вправе судить его за отказ от искусства? Ведь именно он побудил во мне чувства эстетики, послужив источником вдохновения для всех этих картин.

– Послужил источником вдохновения, – повторил Андрей фразу, показавшуюся ему ключевой. – Ты любил своего мучителя?

– До чего же вы склонны сводить все к банальностям, творческие импотенты! – художник рассыпался в оскорблениях и засмеялся. – Глупцы! Стокгольмский синдром, гомосексуальные связи – что только мне не приписывали тебе подобные.

– Извини. Я не хотел обидеть, – замялся Андрей. – Наверное, у нас действительно…

– Зашоренное сознание, – перейдя на русский язык, договорил за темноборца художник.

Очевидно, у этого термина не было аналогов на колдовском языке. Андрей выразил молчаливое согласие. Сравнение с лошадью, чье зрение ограничено шорами уздечки, было столь точным, что у темноборца задергался правый незрячий глаз.