Когда-то при каждой районной, городской или областной газете было литературное объединение, где молодых и не очень авторов обучали литературному мастерству. Государственная система книгоиздания была построена так, что любая рукопись, даже очень сырая, подвергалась профессиональному разбору. И это тоже было элементом литературной учебы. Потому что считалось – писательский труд – наиважнейшее звено в идеологической работе. Именно от писателя зависит – каким будет показано время, какие цели и ориентиры будут обозначены в книгах. Писатель формирует сознание с самого раннего возраста. Начиная с «Идет Бычок, качается…», «Наша Таня громко плачет…» и до «Поднятой целины», «Молодой гвардии» или «Архипелага Гулаг».

Сейчас время другое. Нет руководящей и направляющей, издательства и журналы перестали писать рецензии и даже отвечать авторам, писатель выброшен на обочину жизни. Те остатки литературных объединений, которые существуют, больше напоминают кружки по интересам, утратив свою изначальную функцию – быть школой литературного мастерства.

Сам пройдя через все тернии к звездам, я и основал свою школу романиста «Watim». Я не руковожу литературным объединением с его потоком самых разных авторов. Я набираю в свою школу индивидуально и веду по этой нелегкой, но прекрасной дороге авторов от первой строки до книги, передавая им свой опыт и свои секреты.

Эндрю Огнёфф

Армия Фаусто – 1
фэнтези, детектив

Глава 1. Шахматная партия

Администрация города смотрела на реку, разделяющую город на две половины, всеми окнами своего четырехэтажного монстра. Часть окон-глаз прищурилась красавицами елями, остальные весело поблескивали в лучах весеннего солнца чистыми стеклами. Перед главным входом замощенная большими бетонными плитами площадь и двухуровневый, почти во всю длину здания, сход вниз, к тротуару и площадке для служебного транспорта, на которой бесконечной чередой стояли самые лучшие представители мирового автопрома.

Место это с чьей-то легкой руки именовали не иначе, как чертовым шабашем. И на то были свои основания.

В числе тринадцать, повторяющемся перед зданием в нескольких вариантах, скрывалось что-то зловещее.

Во-первых, количество елей. Их должно было быть четырнадцать, но каким-то образом одна, при первом мэре, засохла. Именно в это время мэр попал под уголовное дело и вынужден был срочно сваливать из города, а потом и драть из страны. На таможне в столице, несмотря на полученные гарантии неприкосновенности, его обыскали и отобрали целый полупудовый чемодан валюты и драгоценностей. Мэр отнес это не на обычную бдительность таможни, а на происки врагов, схававших деньги и сдавших его с потрохами. Из страны он не уехал – не на что, – все нажитое непосильным мэрзким трудом конфисковали. Ну и заграничный паспорт отобрали, а самого посадили под подписку о невыезде.

Ель при новом мэре спилили, на ее место посадили новую.

Пришел день, и она засохла.

В эти дни второй мэр, откупившись от прокуратуры тремя миллионами неучтенных ни в одном протоколе баксов, добровольно покинул насиженное десятками собственных фирм кресло и сбежал в собственный сад, где неожиданно, до радостного покалывания в сердце, полюбил прыгать на лопате и пропалывать грядки.

Ель второй раз спилили, на ее место воткнули новую – ростом и цветом под стать соседкам.

Когда ель на одном и том же месте засохла в третий раз, все, не сговариваясь, стали с опаской поглядывать на окна кабинета мэра.

Ожидание не затянулось.

И третий мэр попал под раздачу.

Ель спилили.

Новый мэр, склонный верить в приметы, садить новое дерево не стал. Он нашел мудрое решение. Приказал для симметрии спилить ель с другой стороны от парадного входа.

Даже специалисты не припомнят такого!

Свежеспиленная ель дала росток от пня и стремительно рванула вверх, опережая своих соседок. Разветвленная корневая система обеспечивала достаточно питания веткам.

И опять елей стало тринадцать.

А работники городской администрации с этого момента все как один твердо уверовали в народную примету, и каждое утро, пробираясь на государеву службу, придирчивым взглядом ощупывали стройную зеленую красавицу – не пора ли?

Во-вторых. Площадь перед входом выложена большими бетонными плитами. И этих плит в ряду, с какого-то перепугу, оказалось ровно тринадцать.

После истории с елями, очередной суеверный мэр решил поменять облицовку на площади и наказал главному архитектору уменьшить размер плит, здраво рассудив – никто и не подумает заподозрить его в суеверии.

Но забыл мэр акцентировать на этом факторе внимание, а строители имели свои, никому не понятные цели, – они, ради большей прибыли не стали заказывать на бетонном заводе новый формат, а воспользовались имеющимся. После реконструкции площадь засияла новыми плитами с новым рисунком, но в том же пугающем количестве чертовой дюжины.

И в завершении несчастливой картины, количество ступеней, ведущих от площади вниз, тоже было тринадцать: семь, площадка, и еще шесть.

Ну как, скажите, можно работать в таких ненормальных условиях, когда изначально над твоей головой висит чертово проклятие!?.

* * *

Закончив речь, Мэр, под громкие аплодисменты, сошел с трибуны, незаметно кивнул сидящим в президиуме господам и вышел в боковую дверь. Напыщенный и важный, неспешно поднялся по красной ковровой дорожке на свой этаж и вошел в кабинет.

– Что-нибудь желаете? – замер на пороге щеголеватый референт.

– Давай, стол по-быстрому накрой.

В этом слове «по-быстрому» скрыт строгий ритуал. Будут пить фужерами хороший коньяк, мало закусывать и много говорить.

– На сколько персон?

– Основной состав, – на понятном им двоим языке подсказал Мэр. – И ящики приготовь, – уже в спину, как бы между прочим, бросил хозяин кабинета.

Через пару минут на большом столе стояли две пузатых литровых бутылки привезенного из Парижа коньяка, нарезанный тонкими кружками лимон, черный шоколад и бутерброды. На стульях вдоль стены замерли девять одинаковых черных портфелей-дипломатов.

Мэр только успел снять пиджак и ослабить галстук, как в кабинет один за другим вошли те, кого называли хозяевами города. Они были важны и могущественны, и называли себя в своем кругу не по фамилиям и именам, а по кличкам, четко расставляющим их по ступеням иерархической лестницы. Мэр, Первый и Второй замы, но для простоты просто Первый и Второй, и Зять. Эти руководили и распределяли. Варм, Уоттер, Газолин энд Электро – добытчики. Через них проходили огромные финансовые потоки наличных и безналичных средств. И мистер Айс – глава законодательной власти города. Он, единственный в компании, жил под своей настоящей фамилией, указывающей на его низший статус в девятке. Айс готов был еще ниже клонить свою спину, только бы ему разрешили зваться по-другому. Он и кличку придумал, и не раз озвучивал ее в надежде – кому-то понравиться; и начнут именовать его по-свойски Билль¹. Но трюк не сработал.

Референт уже разлил по фужерам янтарный напиток. Аромат терпкого винограда пополз по кабинету.

Мэр даже не выставил референта за дверь, только посмотрел на него особым взглядом и тот, пятясь, плотно прикрыл за собой двойные двери.

– Что празднуем? – не понимая вкуса напитка, залпом вылил в себя тысячедолларовый напиток Зять.

Мэр глянул на мистера Варма и кивнул ему разрешительно.

– Наш уважаемый мистер Айс в начале отопительного сезона протащил через депутатов разумное решение. Температуру горячей воды понизили на два градуса. На маленькие, почти незаметные два градуса и вот…

Снова посыл в сторону Мэра и тот закончил спич.

– Пришло время оценить их незаметность весьма заметными суммами, – кивок в сторону дипломатов.

– Сколько там? – мгновенно вспотели руки Зятя.

– Ты как маленький! – пожурил его Первый.

– Полные?

– Естественно!

– Кому какой? – подпрыгивал и топтался на месте пухленький Зять.

– Успокойся! – с мягкостью в голосе пожурил его Мэр. – Во всех одинаковая сумма.

– Точно?

Теперь разливал коньяк Первый.

– Я дал поручение, – поднял он свой фужер. – Специалисты посчитали. Если мистер Айс проведет решением…

– Проведу! – чуть захмелевшим голосом пообещал Айс. – Все, что вам… нам надо – проведу!

– Все не надо.

– А что надо? – еще ниже поклон.

– Это по линии Уоттера, – подсказал Первый и все взгляды переместились на нового отца-кормилица. – Поднимите цену воды на десять центов.

– Браво! – захлопал в ладоши мистер Айс. – Такой пустяк, никто и не заметит.

– А что на десять? Давайте сразу на пятьдесят! – расщедрился Уоттер.

– Но-но! – обрубил его Мэр. – Заставь дурака…

– Понял, не дурак! – выставил вперед руки Уоттер. – На десять, чтобы никто не заметил!

– Забирайте подарки, господа и в путь!

Зять, расталкивая других, первым побежал к стульям. Он схватил один дипломат, прикинул его вес, схватил другой, прикинул и, разочарованный, поплелся к себе.

* * *

Часы на башне, проиграв несколько нот похоронного гимна города, уверенно пробили пятнадцать.

Два паренька лет двенадцати-тринадцати, вприпрыжку, обгоняя и задирая друг друга, пинали пустую банку из-под газировки. Миновав площадку с плитами, добежали до ступеней и остановились.

Светловолосый, в синей футболке и синих же джинсах, поднял мятую банку и отнес ее в урну. Второй, в серой рубашке с коротким рукавом и светло-серых шортах, присел на корточки и достал из небольшого рюкзачка дорожные шахматы.

Им понадобилось не более минуты, чтобы расставить по доске магнитные фигуры.

– Мои как всегда белые, – с хитрым прищуром сказал светловолосый, после того, как его напарник ударил по сжатой в кулак левой руке.

– Мои опять черные, – с легкой обидой и обреченностью признал второй.

– Почем играем, Сэм?

– Почем-почем! Как всегда, по пять баксов за партию, Том, – ответил темно-русый, обозначая серьезность своих намерений. – Сегодня мой день!

– Когда последний раз был твой день? Я что-то не припомню, – хихикнул Том.

– Сказать, какой у нас счет? – заткнул друга Сэм.

Они весело и незло переговаривались и двигали мелкие фигурки шахмат. Оба записывали ходы в тонкие блокноты простым карандашом, выдавая почти профессионалов древней игры.

Охранник в будке при шлагбауме, молча и изнывая от жары и скуки, наблюдал за мальцами с момента их появления на площадке, даже пару раз брал в руки бинокль. Бесконечно снующие туда-сюда машины отвлекали его – он поднимал-опускал шлагбаум, за неимением платка утирал пот большой серой тряпкой.

Пацанята не представляли, по его мнению, никакой угрозы общественному порядку и не заходили в зону его ответственности, к машинам клиентов. Мало того, брошенная в урну пустая банка вызвала невольную симпатию. И охранник совсем забыл про них, уткнувшись глазами в мятый журнал.

Мальчишки, балагуря, переместились так, что в поле зрения Тома был парадный вход в здание администрации, а Сэм мог одновременно видеть все крутые автомобили, разбросавшие свои автобусные салоны вдоль фонтана и гранитного парапета.

– Движение, – шепнул Сэм, делая очередной ход.

Он заметил, как водитель 570 Лексуса очнулся, схватился за телефонную трубку и, приняв сигнал, коротко кивнул. Пригладил волосы, посмотрел на себя в зеркало и завел мотор.

Из массивных дверей здания администрации повалили люди всех сортов и возрастов.

Закончилось или совещание, или какое-то массовое мероприятие.

С очередной группой вышел Варм, крупный мужчина в дорогом костюме и с черным дипломатом в руке. Борцовская шея, мощный галстук, пиджак, застегнутый на одну верхнюю пуговицу, растягивался пивным пузом. Уверенно поднятая красивая голова, надменный взгляд, две семенящие рядом длинноногие модели заметно выделяли его из общей группы.

Он на все сто выглядел Хозяином жизни.

Девушки в очень коротких юбках и невозможных каблуках, по-гусиному вытягивая шеи, поочередно и торопливо шевелили губами и держали перед лицом мужчины массивные микрофоны. А Хозяин лениво, кратко и небрежно отвечал им.

– Готовсь, – буркнул Том.

Возле своего огромного, как городской автобус, Лексуса, Варм задержался на минутку.

Одна из журналисток решила испытать судьбу – задала явно не протокольный вопрос и, пораженная своей смелостью, отступила на шаг.

Хозяин враз сбросил маску ленивости и вальяжности. Он покрутил головой, высматривая – нет ли кого рядом, опустил на девушку глаза, полные нескрываемого презрения, и рыкнул:

– Пошла вон, шалава! – девушка дернулась, как от пощечины. – Я только пальцем пошевелю, и ты, вместо микрофона, всю свою оставшуюся жизнь на этом вот проспекте что-то другое во рту держать будешь!

Он рывком распахнул заднюю дверь автомобиля, зло вбросил на сиденье дипломат и скрылся во вместительном салоне.

Девушки остались на площадке, покрасневшие и с раскрытыми ртами.

Автомобиль, выворачивая, тронулся и медленно покатил к шлагбауму.

Сэм исподлобья, прищуренными глазами смотрел на завораживающую эмблему на решетке радиатора, словно хотел загипнотизировать ее.

Перед шлагбаумом автомобиль заглох. И, хотя проезд был услужливо открыт, машина не трогалась с места; только визжал вхолостую мощный стартер.

Водитель недоуменно смотрел на руль и нервно щелкал ключом зажигания. Он нажимал на педали, подпрыгивал на сидении, но двигатель от таких его стараний упорно не желал заводиться.

Лица охранника в будке и Хозяина в Лексусе почти синхронно выражали глубокое недовольство.

Водитель перестал мучить стартер, вышел из машины и открыл капот.

Сэм, казалось, через силу оторвался от созерцания эмблемы Лексуса.

– Твой ход, Том – переведя дыхание, буркнул он, а сам вернулся к игре, сделал очередной ход и взялся записывать его в блокнот.

Том так же исподлобья впился глазами в лючок бензобака. Вот его взор проник под железо кузова, пластиковую обшивку, шланги и тяги, и уперся в черный незащищенный бок бензобака.

Краска начала сереть, дымиться, побелела, появились розовые цвета, покраснела и…

Мощный взрыв ворвался в привычный уличный шум. Пламя взметнулось до четвертого этажа здания администрации, отразилось во всех его окнах и заставило сотни глаз прильнуть к их прозрачности.

Пацаны, сбитые взрывной волной, упали друг на друга, спасая шахматную партию.

Раздавались крики, кто-то завизжал. У большинства машин на парковке сработала сигнализация.

Водителя сорванным капотом отбросило на десяток метров, но не убило. Сейчас он, судорожно дергая ногами, пытался выбраться из-под железа.

А с неба сыпался дождь из целых и полуобгоревших купюр.

Вся площадь пришла в движение.

Обе модельные журналистки, еще минуту назад посылавшие свои проклятия в адрес Варма, сейчас умывались горькими слезами.

Сидевший в будке в глубоком шоке охранник, наконец, очнулся и выбежал наружу, удерживая в непослушных руках красный огнетушитель. Струя пены пролетела по дуге и упала под колеса. Дальше ее мощи не хватало. Но сторож, вместо того, чтобы спуститься по своей маленькой лестнице к горящей машине, лил и лил на асфальт белоснежную массу.

Перетекающее из мимолетного страха всегдашнее любопытство подтягивало людей к месту трагедии. Многие, наклонясь и воровато оглядываясь, торопливо собирали и целые и обгорелые доллары и прятали их кто за пазуху, кто в карманы.

Глава 2. По мороженому

Мэр стоял у окна и, скрестив руки за спиной, задумчиво смотрел на горящий автомобиль. Ни горечи, ни удивления на его изъеденном оспинами лице. Только тонкие бледные губы беззвучно читали молитву.

О ком?

Об убиенном?

Или о себе?

В кабинет вкатился кругленьким колобком разгоряченный Зять.

– Там это! – закричал от порога, но, увидев Мэра у окна, оборвал себя на полуслове.

В восходящих потоках горячего воздуха, как густой снег кружили доллары.

– Третий, – одними губами прошептал Мэр.

– Кто третий?

– Третий наш за последний месяц, – чуть повысив голос, напомнил Мэр.

– И что?

– Сам как думаешь?

– А зачем мне думать? – пожал плечами Зять. – Думаете у нас и за всех нас вы!

– Эх, – вздохнул Мэр.

– Я пойду, а? – просительно пискнул Зять.

– Куда!

– Ну, это, деньги же! – подпрыгивал на месте Зять. – Соберу сколь.

– Совсем больной?

– Так растащат же!

– Они твои?

– Ну… пока не мои. А вот соберу, сколь успею, и мои будут! – по-детски радостно и бесхитростно ответил Зять.

Мэр развернулся и отвесил родственнику щедрый подзатыльник.

– Понял, папа, понял, – попятился Зять. – Я к себе пошел. Честное слово!

Сэм и Том собрали рассыпавшиеся шахматные фигурки, упаковались. В паре шагов от Тома спланировала стодолларовая купюра с обгоревшим краем и лежала, горбатясь портретом президента. Мальчики даже не повернулись в ее сторону. Не поддаваясь общему настрою толпы, равнодушно покинули гудящую как улей площадь.

– По мороженому? – предложил Том, перепрыгивая через большие бетонные плиты.

– Ага, – Сэм, размахивая рюкзачком, прыгал рядом с другом. – Я с орехами и шоколадом.

– Не-а, я орехи не люблю. Я с клубникой буду. Вот такие вот красные ягоды! – Том показал на пальцах размер ягод.

– О! Я тоже с клубникой возьму! – Сэм примазался к чужой идее. – Вторую порцию.

Им навстречу спешили озабоченные люди, за спиной выли сирены скорой помощи и полиции, квакали десятки автомобильных сигнализаций, но для мальчишек этого гвалта как не существовало. Спокойно, словно ничего и не произошло, мальчишки направились к ближайшему кафе-мороженому. Для них все это приключение, в котором они сыграли главную роль, было всего лишь игрой, легким заданием, чуть ли не спором – а справитесь? Справимся!

Радовались ли они своей неординарной силе?

Скорее да, чем нет.

Жалели о содеянном?

После лекции в школе и просмотренного перед работой фильма – ничуть.

Если они о чем и жалели, то уж точно не о пропущенном на площади зрелище.

– Твой последний ход был никудышным. Если бы я сходил слоном, – Том показал другу записанные ходы партии.

– Но ты не сходил, – пожал плечами Сэм. – Не о чем говорить.

– Я говорю – если бы я сходил…

– Абы да кабы! Но ты же не сходил! – смеялся Сэм. – И вообще! Эта партия не считается!

– С чего это вдруг?

– Я над последними ходами не думал, – скорчил рожицу Сэм. – Я о работе думал.

– Ну да, как проигрывать, так сразу и не считается! – поддел друга Том. – Хлызда ты!

– Ничего не хлызда! Я дело говорю! Если хочешь эту партию доигрывать…

– Хочу!

– По два последних хода отбрасываем, – поставил условия Сэм. – Согласен?

– Вот зануда, – Том со смехом толкнул друга в плечо, — В следующий раз я у тебя точно выиграю.

– Ты и в прошлый раз так говорил, – усмехнулся Сэм и напомнил. – И в позапрошлый!

Том насупился и перестал прыгать.

Пару минут они помолчали. На большее терпения ни у того, ни у другого не хватило.

Том спросил у Сэма:

– Что планируешь делать, когда вернёмся домой?

– Давай сперва поедим. Я проголодался.

– Я тоже.

Том при мыслях о еде проглотил слюну.

– Когда вернемся – с тебя партия, – ультимативно потребовал он. – Посмотрим, кто на этот раз выиграет.

– На что будем играть?

– Не на щелбаны же!

– Как всегда?

– Нет, давай за успешно выполненное дело хоть разок сыграем по-настоящему!

– А ныть не станешь?

– Нет.

– На пятьдесят баксов? – смело предложил Сэм.

– Ну… – замялся Том, – давай сперва на десять, и через десять до пятидесяти.

– Пять партий? – переспросил Сэм. – Не жирно?

– А что? Бабки у нас есть, тратить все равно некуда!

– По рукам?

– По рукам!

Сэм пожал приятелю руку.

Кафе-мороженое, куда они направлялись, находилось в паре сотен метров от администрации. Не прошло и пяти минут, как они входили в небольшой уютный зал.

– Мистер Грин! – оба мальчишки замахали руками, приветствуя приподнявшегося из-за стола мужчину лет тридцати, в легкой рубашке и в бейсболке.

Мужчина улыбнулся им.

– Отлично справились! – похвалил он их, когда Том и Сэм опустились в уютные кресла. – Ну, заказывайте, все что хотите.

– Все-все?

– Конечно! Заслужили…

– Ух ты!

– Класс!

Мальчишки с блеском в глазах принялись выбирать блюда, только теперь ощутив, как они проголодались. Они ели, разговаривали с полным ртом и смеялись. Том запивал молочным коктейлем, а Сэм опустошал вторую по счету баночку с колой.

– Мистер Грин, а вы играете в шахматы? – спросил Том, отваливаясь.

– Конечно, – улыбнулся мужчина, – Хочешь вызвать меня на поединок?

– Хочу!

– Прямо здесь?

– Ну, одну партию! – выпрашивал Том.

– Долгонько, – покачал головой мистер Грин.

– Блиц! – предложил Том. – У нас же есть время?

– Хорошо, – разрешил мистер Грин, – блиц так блиц. Но только одну партию!

Он, с момента появления ребят в кафе, время от времени бросал цепкие взгляды на их лица, словно искал какое-то неприметное пятнышко.

Возбужденный Том освободил место на столе, поставил тарелка в тарелку, склонился к своему рюкзачку за шахматами, но, вместо того, чтобы раскрыть его, начал безвольно валится вперед.

Мистер Грин за секунду почувствовал беду; он успел подхватить Тома и усадить в кресле. Без суеты и резких движений осмотрел зрачки Тома, пощупал пульс и надавил на основание ногтя.

Том не прореагировал на болевую точку.

– Перегрелся? – не сколько спросил, сколько предположил Сэм без малейшего беспокойства.

– Обычное дело, – ответил мистер Грин без суеты и волнения в голосе. – Естественная реакция на препарат. Укол поставим, отоспится и к утру как огурчик будет. Ты сам-то как?

– Вроде нормально, – прислушиваясь к себе, ответил Сэм. – Голова немного кружится.

– До машины дойдешь? – спросил, заглядывая в глаза Сэма.

– Да вы что, мистер Грин! – хорохорился парнишка. – Я – нормалек!

– Надеюсь, что так.

Мистер Грин достал из кармана футляр для очков, раскрыл его. Внутри был тонкий шприц и ампула с резиновой закатанной крышкой. Он набрал в шприц жидкости и сделал укол Тому в руку.

– Ты точно в порядке? – кивнул он на футляр. – А то давай, для профилактики.

– Я скажу, если надо будет.

Мистер Грин прибрался, оставил на столе деньги, помахал рукой девушке-официантке, – та поспешила к их столику. А они с Сэмом подхватили под руки Тома и вывели из кафе.

Рядом стоял припаркованный автомобиль клиники. Сэм помог устроить Тома на заднем сидении, уселся рядом, бережно опустив голову друга себе на плечо, и машина, взвизгнув колесами, тронулась с места.

В нескольких кварталах от центра города, в районе старой малоэтажной застройки, среди густой зелени была территория бывшего интерната. Новая вывеска на проходной кратка и лаконична: «Подростковый Центр».

К этой проходной через четыре минуты после старта от кафе подъехал мистер Грин. Он, не глуша двигателя, забежал в комнату охраны, по внутреннему телефону коротко сообщил.

– Синий код, номер один, – и тут же вернулся за руль.

Механизм тревоги был запущен.

Машина проехала вдоль учебного и жилого корпусов, обогнула примыкающий к ним спортивный зал, сбавила ход у клиники и, не останавливаясь, въехала по закругляющемуся пандусу в распахнувшиеся двери.

Здесь их уже ждали.

Два санитара переложили Тома на каталку и увезли его в ожидавшую кабину лифта.

Мистер Грин передал ключи от машины дежурному, а сам, вместе с Сэмом, прошел в стеклянную дверь.

– Придется вам в другой день доиграть вашу партию, – сказал он, похлопывая Сэма по спине. – Давай, на процедуры и отдыхать.

Он завел Сэма в сверкающую белизной палату, передал на руки дежурному ассистенту.

– Что с Томом? – спросил Сэм у мисс Крэйд.

– Кто из вас был первым номером?

– Том, – не раздумывая, ответил Сэм.

– Так что ты хочешь! Не справился с дозировкой, отдал слишком много энергии, вот и перегорел.

Мисс Крейд разговаривала с Сэмом и одновременно выполняла рутинную работу: сняла с него рубашку и шорты, уложила на кушетку, подключила к запястьям и груди несколько датчиков и вывела на экран показания приборов.

Мальчик привычно следовал безмолвным указаниям мисс Крэйд: он поворачивался, помогал освободиться от одежды, подставлял руки и ноги под зажимы и присоски. Он уже сбился со счета, сколько раз проходил через эту рутинную «чистку». Без страха и поеживаний подставил руку под укол, и, когда ему ввели в вену препарат, послушно закрыл глаза.

– Отдыхай.

– Мы с мистером Грином думаем, что у него обычное переутомление, – успел сказать мальчик, погружаясь в сон.

– Ну, если вы с мистером Грином оба так думаете, – погладила его по волосам мисс Крэйд, – значит, так оно и есть.

Сэм спал.

А мисс Крэйд, укрыла его простыней, переключила на приборе клавишу в положение «Передача данных» и отправилась в лабораторию.

Здесь обстановка была напряженнее.

Том уже лежал под простыней без одежды. Все его тело было облеплено датчиками, на носу зажим, а в рот вставлена белая гофрированная трубка.

На экранах отражались данные давления, пульса, мозговой активности и еще с десяток строк с цифрами и вереница синусоид графиков.

Мальчик не дышал, аппарат искусственного легкого выполнял за него эту функцию. От стойки капельницы тянулась тонкая трубка к его локтевому сгибу.

– Как он? – шепотом спросила у мистера Грина Крэйд, считывая показания приборов.

– Ввели в искусственную кому, – так же шепотом ответил Грин.

Доктор Фаусто, стреляя глазами с экрана на экран, колдовал над приборами, настраивал их и щелкал клавишами компьютера.

– Мисс Крэйд! – не поворачиваясь, сказал он. – Два кубика ноль четвертого, пожалуйста. Внутривенно. Через час еще один укол. Дозировка та же. И дальше, до пробуждения, работаем по схеме.

Без раскачки и промедления мисс Крэйд встала к лабораторному столу.

– Очень большая доза, – осмелилась напомнить она, орудуя шприцем и ампулами.

– Как я понял, – сказал мистер Грин, помогая Крэйд готовить препарат, – Тома утилизируем?

– Так надо, – с нажимом на слово «надо», подтвердил Фаусто. – Он уже не восстановит в полном объеме своих способностей.

– Жаль мальчика, – сорвалось у мисс Крэйд.

– В чем наша ошибка, доктор? – мистер Грин принял слова Фаусто упреком себе.

– Ошибка не ваша, – успокоил их доктор, – ошибка деблокиратора. Доза была большой, а Том по неопытности сам не справился с дозировкой энергии посыла.

– Я плохо ему объяснил?

– Оставьте, мистер Грин, ненужные терзания, – чуть резче сказал Фаусто. – Мы работаем, можно сказать, с колес.

– Я понимаю.

– У нас нет времени и возможностей выверять каждый шаг, каждый посыл. Ясно, что мальчик чуть поспешил, или расстояние было больше допустимого. Одним словом, – сжег себя.

– Я так и предполагала, доктор, – сказала мисс Крэйд. – И я вас предупреждала о возможных последствиях.

– Не трудно было догадаться и без ваших предупреждений, – покачал головой доктор. – Это у нас, как вы знаете, третий случай за месяц.

– Все-таки индивидуальный подбор дозы надо вывести на первое место, – предложил мистер Грин.

– И тут дело вовсе не в весе и возрасте, – гнул свое Фаусто.

– Я настаиваю на продолжении моих опытов, – возразила мисс Крэйд.

– А разве я вам что-то запретил? – вскинул брови доктор.

– Вы – нет, – топнула ножкой мисс Крэйд. – А вот мистер Грин сомневается!

– Я? Господь с вами, дорогая! Я только прошу вас при определении дозировки перенести центр тяжести на индивидуальные данные.

– Успокоились? – спросил Фаусто. Ему ответили молчанием. Разница лишь в том, что мистер Грин улыбался, а мисс Крэйд плотно сжала губы и нахмурила брови. – Работаем!

– Куда его теперь?

– Через два-три дня узнаем, – спокойно ответил доктор. – Надеюсь, осложнений на мозг не последует.

– Если мы все равно решили утилизировать Тома, – вновь ввязалась в спор мисс Крэйд, – может, нам стоит уменьшить дозу?

– Я хочу попробовать минимизировать потери, – доктор твердо стоял на своем.

– И потому так рискуете, что вдвое увеличили дозировку? – съехидничала мисс Крэйд.

– Крэйд! – одернул ее мистер Грин.

– Клин клином, – нисколько не обижаясь, напомнил доктор поговорку. – Успокойтесь, мисс Крэйд. Я беру всю ответственность на себя. Навредить больше мы вряд ли сможем. А вот вернуть мальчика хотя бы на второй уровень… почему бы не попытаться?

– Но еще никто не возвращался так высоко! – чуть не в голос вскрикнули Грин и Крэйд.

– И очень печально. Каждая потеря для меня – лишние бессонные ночи.

Это было действительно больно.

И доктор, и его помощники старались избегать в разговорах щекотливой темы. Неизбежные потери на стадии отработки препарата, – без этого не бывает открытий. Это можно там, наверху использовать в качестве аргумента, когда бездушные отчеты сдаешь. А здесь, когда каждый твой пациент близок тебе почти как сын, брат или лучший друг, как здесь относиться к неудачам? Какое каменное сердце надо иметь, чтобы вот так вот просто, одним коротким словом решить дальнейшую судьбу ребенка: утилизировать?

В лаборатории слышно было лишь ритмичное попискивание приборов да уханье аппарата искусственного дыхания.

– Хорошо, доктор, – сдалась Крэйд. – Я все сделаю, как вы сказали.

– Спасибо, мисс Крэйд. – доктор встал из-за компьютера, расписался в журнале назначений и захлопнул его. – Сэм? – вдруг вспомнил он.

– Пока никаких последствий, кроме внутричерепного давления.

– Превышение большое?

– Нет, несущественное. Я ввела сыворотку.

– Что бы я без вас делал, мисс Крэйд, – улыбнулся доктор.

Мисс Крэйд и мистер Грин вздохнули облегченно.

Если доктор Фаусто находит в себе силы улыбаться, все будет хорошо.

1. Законопроект

12 3 4 Weiter

Школа романиста «WATIM». Апрель