Buch lesen: «Окуневая речка Уводь. Рассказы и стихи»

Анатолий Венедиктов

Schriftart:

Фотограф Лидия Анатольевна Венедиктова

Фотограф Дарья Евгеньевна Венедиктова

ISBN 978-5-0059-1587-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

СОЛДАТСКИЙ АЛЬБОМ

Военная тайна
I

Сегодня мало кто помнит о том, что срочная служба в сухопутных войсках, когда то, продолжалась три года, а в мор. флоте – пять. Теперь даже представить это сложно – ушел в Армию мальчишка, а вернулся мужик. Мужик не по возрасту, мужик по сути. Совсем другие взгляды на жизнь, нежели до службы. Бывшие одноклассницы на танцах сторонятся, выпускницы и старшеклассницы стесняются. Ну, да ладно, разговор о другом. Попал Иван на службу в Германию. Год прослужил в комендантской роте. И все вроде бы складывалось нормально, прочувствовал все «заморочки» и профессиональные и бытовые, узнал и офицеров, и одногодков своих, и «стариков», что на год или на два старше. И с дисциплиной вроде бы все в порядке, и с физ. подготовкой отлично. Но к концу первого года службы вызван был Иван из караула в роту, и отправлен срочным порядком к новому месту службы. Пока с час качался он на жесткой лавке в кузове транспортного «газона», было о чем задуматься. Привезли в танковый полк. Документы – строевику, Ивана к нему же, пред ясные очи.

– И на кой хрен тебя прислали? – удивился командир. – В «учебку» поздно, «заряжающим» в танке для такова места маловато.

В итоге, определили на вакантную должность писаря штаба полка. Дня через два, командир полка обратил внимание на солдата в красных пагонах с пехотными эмблемами в петлицах. Остановил.

– Кто таков? Запомни, молодой человек, ты – танкист!

И пошла служба, вновь испеченного танкиста, совсем другая – незатейливая, но ответственная и уважаемая. Танковый полк – махина. Техника, тактика, стратегия, учеба день и ночь. Время серьезное – в Берлине между Европой и Россией стена, на Кубе заварушка, того и гляди война грянет. Офицеры от подъема до отбоя в полку. Про отпуска и не заикаются. Ни о какой дедовщине и речи не идет.

Командарм – боевой офицер, в подразделениях с инспекцией постоянно. Покоя не знает. На дивизионном плацу строевой смотр без всякого исключения. Комендантский взвод, в составе полка, по брусчатке строевым шагом «печатает».

– Запевай!

Ивана в бок: «Ванюша, давай!». И готовились вроде, и тренировались у себя дома в полку, по возможности, а тут Командарм – фронтовик, генерал, танкист! А куда деваться? Была не была! Не обделил Бог Ивана талантом и голосом. Грянул песню, что пронесли через всю войну танкисты – «Думал я, что любовь не достанет в танке сердце мое за броней…» Отзвенела песня на марше и затихла.

Запевалу к начальнику штаба «на ковер».

– Ну что певун, достукался!

У певуна сердце в пятки, глаза в пол.

– Я не виноват! Уж больно песня хорошая!

– Конечно, не виноват! Растрогал командарма, а нам расхлебывай! Собирайся в отпуск, «голова садовая».

Вот такая история. Не знаешь порой, где найдешь, а где потеряешь.

И сегодня не все в порядке на Земле. Нет покоя политикам. Нет покоя человеку труда и тем, кто призван оберегать покой Отчизны нашей – России. Видно так уж устроены мы люди.

Всего Вам доброго Россияне, покоя и счастья на долгие годы!

II

На гражданке есть ГАИ, а в армии ВАИ и почти ни какой разницы. Стоит человек в форме на перекрестке с жезлом, будь добр выполняй, что требуется. На серьезных армейских учениях «ВАИшниками» не ограничиваются, привлекают отдельный взвод из роты охраны. Солдаты обучены и дисциплинированы. По тревоге все необходимое с собой. Служба в ГСВГ (группе советских войск в Германии) и офицеру, и солдату требования предъявляет особые. И времена не простые. Немцы в Берлине стену строят, на Кубе наши Советские ракеты, солдаты в ГСВГ после отбоя с автоматами спать ложатся. Только не очень- то спится.

Регулировщики по тревоге на дороге первые. В транспортный ГАЗон, и по маршруту на перекрестки по одному, вперед «соколики». Направления для всех военных колонн определены. Не зевай, парень, и смены не жди.

У Ивана Кузовкова перекресток в поле, а неподалеку поселок немецкий (ГДРовский) живет своей гражданской жизнью. Как говорится, и работают, и песни поют, и хлеб жуют. Небольшой хлебный фургончик, как по расписанию, три раза в день туда – сюда шастает. Венных машин пока нет и проблем нет. Только одна проблема – есть охота. А взводный все не едет. Пожует Ванюша из рюкзака сухарик, запьет из фляжки сырой водичкой и все. Молодой организм и прохладная осень требует. Следующим утром «хлебняшка», как на грех, с одной стороны, а колонна военных грузовиков с другой к перекрестку движется. Иван «хлебняшку» тормозит, а военным, конечно, зеленый свет.

Ушла колонна своим путем. А фургончик перекресток проскочил и встал на обочине. Немец- водитель из машины вышел, достал из отсека батон с золотистой корочкой.

– Битте, Ванюша!

И уехал.

III

Перестройка.

На вокзальной площади встречаю жену, а моя племянница Леночка, военнослужащая, с офицером случайно проходят мимо.

– Дядя Ваня – привет!

– Привет, «товарищ прапорщик»!

Офицер – подполковник, танкист.

– Товарищ подполковник, извините, Вы в ГДР не служили?

– Служил.79 Гвардейский. Расформирован.

Обнялись.

– Извини, друг.

– И Вы, простите!

Горбачевская перестройка.

Зачет по плаванию

Желание заработать всегда сопровождает, начинающего осознавать себя, человека. Но это не главное.

Полковой художник-писарь Славка Полбут нашел свою нишу, позволившую ему зарабатывать, даже находясь на срочной службе. Серьезный народ евреи. И дел то всего ничего. Нарисовал с фотки портрет танкиста – отличника боевой и политической подготовки, несколько строчек стандартного текста написал, и отправил все в конверте с адресом газеты группы советских войск в Германии «Советский Воин».

Танкистов в ГСВГ обучали серьезно, и отличники были настоящие. Нельзя иначе: новая техника, новые задачи, новые технологии. Учатся постоянно и солдаты, и офицеры. Время строгое – начало шестидесятых. Все должен уметь воин-танкист и управлять, и стрелять, и под воду ходить. «Первый класс» раньше, чем на втором году службы не заработаешь. Было кого рисовать, а рисовать Славка умел. И все, а дальше жди публикации в очередном номере и денежки на счет. И танкисту приятно, и писарю гонорар.

Трудная задача для танковых войск научится форсировать речные преграды под водой. Не просто экипажу танка идти под воду, почти как в космос. Все на пределе и люди, и техника, по тому, что все впервые. То тут лишку, то там не хватает. Хватились – проблема, оказывается, не все солдаты плавать умеют. А без этого нельзя, мало ли что под водой может случиться. На всех уровнях задача очевидна. Нормативы по плаванию определили, до исполнителей довели и вперед. А как вперед то, когда ни базы, ни тренеров в войсках по данному виду подготовки нет? Вот такие дела. Но думать некогда, исполняй.

В план летних занятий вошла сдача зачета по плаванию. Пока тепло, солдат в машину и в пойму Эльбы на озера, где танкисту – заряжающему воды по пояс. Кольями и веревками дорожки разметили, старт и финиш обозначили, и поплыли по-экипажно. Вроде бы без проблем зачет сдали, бумаги оформили, веревки на склад, колья в костер. Но все так просто не закончилось.

Из войсковой газеты пришло письмо на имя командира полка «по поводу статьи писаря вашей части». То ли из-за денег написал писарь статью, то ли действительно возмущен был солдат «мелководным» зачетом.

Помнит командир и зачет, и озеро глубиной по колено, на котором, даже если плыть добросовестно, ноги за дно цепляются. Замполита позвал. Они ровесники, оба военного поколения спецы.

– Поговори, Иван, с солдатом. Парень он не глупый.

Замполит «писателя» вызвал, усадил, сам напротив лицо в лицо. Все расспросил: как дома, как родители, пишет ли девушка, занимался ли спортом на гражданке? Беспокоится солдат, не часто подполковники по душам говорят с рядовыми. На все вопросы ответил: и про дом, и про мать, и про девушку, и про имеющийся разряд по плаванию.

Не меньше часа продолжался разговор отца-командира, с начинающим взрослую жизнь, человеком. Вместе вышли из кабинета. Много дел у обоих – служба.

– Так мы договорились? Поможешь учить солдат плаванию?

– Конечно, товарищ подполковник!

– Ну и добро.

И хоть публикация статьи о сдаче танкистами зачетов по плаванию так и не состоялась, автор понял, что работа его не прошла даром.

А гонорар это же совсем не обязательно. Потому, что гораздо важнее то, что будет в итоге. А также человеческие отношения, отношения добра и справедливости, которые ни чем не заменишь.

Отпуск солдата

Повезло солдату-срочнику Ивану Буданову – приехал в отпуск из далекой Германии через два года после начала службы! В небольшой коммуналке на три семьи, где он жил с матушкой, и где она продолжала ждать его, ничего не изменилось. Соседка, тетя Шура, увидев Ивана в парадной форме, стоящего на пороге квартиры, расцвела в улыбке и произнесла, запинаясь.

– Ванюша! Да, как же так! Ни письма, ни весточки и вдруг?

– Тетя Шур, я в отпуск на десть дней. Боялся сообщать, вдруг сорвется.

Небольшая коммуналка – одна семья. Ключ от комнаты в темном углу на гвоздике. Форму долой. В одних трусах на любимый диван.

– Интересно, когда матушка придет с работы, что будет?

А что будет-то, и так понятно.

Мать от радости в слезы, потом в магазин за водкой, селедкой и хлебом. Стол раздвинули вдоль дивана и кровати, соседей позвали, выпили за приезд и песняка – «Хазбулат удалой…». Радость в доме.

Не пьющий Ванюшка вышел на кухню потихоньку, матушка за ним.

– Вань, а Вань! Может что не так …?

– Нет, Мам, все нормально. Я просто прогуляюсь немного и вернусь. Не беспокойся!

Июльское солнце клонилось к закату, продолжая питать улицы родного города живым теплом. И, хотя все в нем оставалось по-прежнему, и дома, и улицы, и люди, но что-то изменилось в его облике, что-то произошло с ним за время вынужденного отсутствия. Очевидно, это что-то беспокоило молодого человека, и само собой привело к дому, где жила девушка, с которой дружил до службы и регулярно переписывался. Ему казалось, что письма от нее были искренними, добрыми. Они и не могли быть другими, так как подружились ребята незадолго до призыва Ивана в Армию. В одной компании играли в волейбол, ходили купаться, просто гуляли и провожались. И, в общем-то, никаких обещаний и обязательств, друг перед другом, у них не было. Последнее время, если честно, письма из России приходили все реже, и это слегка напрягало солдата.

В приоткрытую калитку четырехквартирного дома, видна была часть небольшого двора с теннисным столом посредине, на котором девушка в купальнике читала (или делала вид, что читает) книгу. Надо же, Галка! Точно она. Повезло! Тихо подошел, взял за руку.

– Гала, Галчонок – это я!

– А, Ваня, ты приехал! Я рада, но мне некогда. У меня скоро экзамены в институте.

– Понятно, – невольно сделав паузу, ответил Иван. Потом повернулся, и не спеша пошел к выходу со двора, надеясь все-таки, что произойдет чудо. Но калитка щелкнула запором сухо и выразительно, как бы определяя все произошедшее, подводя итог и переписки, и дружбы.

До позднего вечера, сидя друг против друга, мать и сын рассказывали о том, что произошло в их жизни за время разлуки. Говорили о старшем брате, работающем по направлению в Минске, о соседях, о городе. Почти все Иван знал из писем. Но говорить и при этом смотреть в глаза друг другу, говорить, сочувствуя и сопереживая, это же так здорово и так важно для самых близких людей на свете, и людей вообще!

На другой день с утра прибежал Володька – друг детства.

– Иван, ты дома? Ну, молодец!

И все закрутилось, и пошло, и поехало: танцы, пляж, рыбалка, даже свадьба в молодежном городке. И все по-трезвому, и все с грустинкой.

– Да ладно тебе, Ванюша. Смотри сколько девчонок, и большинство свободные. Не переживай, прорвемся, – успокаивал Володька друга. – Через год вернешься- все будет в норме!

И он оказался прав, но только не через год, а значительно раньше.

На шестой или седьмой день отпуска в комнату, где на диване, после очередных похождений, отдыхал отпускник, постучали. Получив разрешение, на пороге появилась девушка лет шестнадцати, не больше.

– Здравствуйте! – сказала она.– А Зинаида Гавриловна здесь живет?

– Да, – ответил Иван. – Посидите. Она скоро вернется.

Девушка аккуратно присела на край дивана, не поднимая головы, посмотрела на молодого человека синими глазами.

– Я – Ира.

– А я – Иван. Мама скоро придет, не беспокойтесь, – заверил он девушку.

Матушка вернулась почти сразу же. Увидев Ирину на диване, запричитала.

– Жду, жду – тебя все нет. Пошла встречать, и разошлись. Ну, надо же! Ванюша, знакомься. Это Ира – сестра ваша с Юрием троюродная, из Иванова. У меня теперь два гостя долгожданные!

Выполняя поручения свих родителей, Ирина прожила рядом с отпускником из Германии целых три дня, а точнее до конца отпускных дней солдата. Он же, по праву старшего брата, сразу после завтрака, брал ее за руку и целыми днями водил по городу. Городу, который очень любил потому, что рос вместе с ним. Любил, даже когда он был серым от пыли, когда в нем почти не было дорог, а были только улицы засыпанные песком. Любил потому, что вместе со всеми сажал деревья и кусты, убирал во время субботников и бегал эстафеты сначала за школьную, а потом и за заводскую команду. Город оформился, стал необычно красивым. Поливальные машины целый день мыли, не успевший еще состариться, асфальт. Кустарники и деревья на газонах были в самой поре и после полива радужно светились. Девушка из Иванова, выросшая в большом, выстроенным на скорую руку, областном центре, не переставала удивляться тому, каким может быть город зеленым и уютным.

Они ходили в кино, в парк на аттракционы. Потом на футбол, смотреть который собиралось полгорода. Ходили на водную станцию, где он прыгал с десятиметровой вышки, изображая ласточку в полете, а у нее замирало сердце от страха, что он разобьется. После прыжков она сама брала его за руку и говорила: «Не прыгай больше, Ванюша, и не отпускай мою руку, а то я могу потеряться». А он и не отпускал, и даже наоборот.

Но отпуск кончился. Пришла пора возвращаться к своим армейским делам.

«Мама! – писал Иван, впоследствии с места службы. – Пришли, пожалуйста, адрес Иринки. Мне это очень, очень важно!» Но ответа с адресом не последовало. Мать боялась, что вдруг у них это серьезно, и не дай бог поженятся, чего делать не следует. Браки между родственниками не желательны.

А ведь два человека могли бы быть счастливы. А может, и нет.

Леха-мотоциклист

Почему Лешку Игнатьева выбрали секретарем комсомольской «первички» комендантского взвода, не знаю. В расположении части Лешка появлялся чаще всего после ужина, т.к. зампотех, водителем которого он был, все время куда-то ездил по делам службы. По тому и транспорт (мотоцикл «Урал»), и водитель должны были быть всегда в абсолютной готовности. В послевоенном Ирбите, где родился и рос Алексей, окончил он всего семь классов. А дальше на завод, сначала сборщиком, а потом испытателем мотоциклов. Гонщиком стать не успел, призвали в армию. Но водитель из него получился классный.

Редкие свободные дни, когда зампотех уезжал в командировки на другом транспорте, Лешка коротал в подвальной бытовке за составлением протоколов комсомольских собраний, которые он ни когда не проводил. Подобное сочинительство не напрягало его в моральном смысле абсолютно. Сложно было только интеллектуально и физически. На столе, сооруженном из старой двери, Лешка-комсорг раскладывал протоколы собраний, написанные его предшественником и чистые листы бумаги. Кряхтел, чесал в затылке и хмурил брови, однако кроме стандартного заголовка у него ничего не получалось. Подобные интеллектуальные напряги были для него сущим наказанием. В итоге шариковая ручка с грохотом приземлялась на стол. А в руках у незадачливого комсорга оказывалась гитара, на которой он играл, вернее сказать бренчал, примерно так же, как и писал протоколы, но очень вдохновенно.

В короткие перерывы штабной службы, я спускался к нему в подвал. Леха улыбался, откладывал гитару в сторону, предлагал хлебнуть приготовленный в алюминиевой кружке чай. Смущаясь, смотрел на меня и на заголовки своих протоколов. «Ладно», – соглашался я, садился рядом и дописывал эти самые протоколы до конца. Оформлял, как положено, в соответствии с планом работы комсомольской организации, который сам же и писал для друга на досуге.

Наверное, мы были симпатичны друг другу, погодки, близки по духу, пролетарское происхождение и остальное. В итоге, комсомольская организация штабного взвода танкового полка была на хорошем счету, а я получил первые уроки сочинительства.

Друзья, потому они и друзья, что не бросают друг друга в беде, не предают и не продают, что бы ни случилось. А когда жизнь разводит их, так бывает, к сожалению, в душе все равно теплится искра, которая согревает нас в часы тревог и раздумий.

Кем ты стал, чем вдохновляешься и чем живешь, друг моей армейской юности? Друг, с которым мы пили чай из одной кружки, и закрывались одним плащом, когда было холодно и сыро. Друг, с которым мы в полголоса пели блатные песни и во все горло солдатские, особенно «Думал я, что любовь не достанет».

Где ты, с кем ты и кто ты теперь, друг мой – Леха-мотоциклист?

Горький мед

Гаврила Прохорович, мой дед по материнской линии, вдовел дважды. Первая жена подарила ему троих сыновей и дочь, а вторая красавица-белошвейка успела родить только одного сына. Обе «приказали долго жить» когда ребята были мал мала меньше. Третий раз жениться он не стал, решил видимо, больше не испытывать судьбу.

Единственная дочка подрастала и потихонечку брала на себя женскую работу по дому, а в огороде Прохорыч справлялся сам, привлекая, когда была необходимость, сыновей.

Время шло, поднялись детки. Старший сын привел в дом сноху, дочка вышла замуж. Крутится земля, светит солнышко, жить полегче стало, но случилась война. Старшие сыновья ушли с первым призывом, а младшему еще время не пришло. Рос «как на дрожжах» – утеха под старость. На два метра к шестнадцать годам вымахал. Наградил бог и статью, и умом. Друзья подобрались крепкие, шебутные, веселые. «Повезло Гавриле, – говорили на селе. – Такой парень вымахал – загляденье, да и только». Все правильно, но мальчишки они и есть мальчишки, тянет на подвиги, а до беды один шаг.

Как-то ночью занесло их в разгар медосбора на совхозную пасеку. Меда путью не попробовали, а следов оставили много. На другой день по распухшим лицам определены были медовые воришки и доставлены в КПЗ, как того и следовало ожидать в военное время. Детство закончилось. Суд короткий, штрафбат, фронт, передовая.

В штрафбате народ разный, непростой. Осуждены кто за что. Кто за серьезные преступления: политику или грабеж, а кто и за глупое баловство, вроде моего дядюшки, Петра Гавриловича.

Ведут бойцов в окопы с незаряженными ружьями, патроны выдают перед атакой вместе со ста граммами, что для храбрости. Бывалые зеки бодрятся, над салагами подтрунивают:

– Что, Петруха, страшно? Готовься. Тебя первого шлепнут. Такого «дылду» за пять километров видно.

– Я не виноват, что такой вырос, – отвечает шестнадцатилетний солдат. – Что будет, то и будет.

Грохот на передовой, дым до небес, свист пуль над окопом, высунешься и поминай, как звали. Патроны и сто грамм выданы, портянки перемотаны. Ориентир – деревня, где-то там траншеи фрицев. По сигналу ракеты в атаку, вперед. Храни вас бог, ребята!

Бежит Петруха, шаги метровые. Пули свистят, то справа кому-то в грудь, то слева в голову. Падают бойцы. Теперь их войне конец, а может и жизни. Добежал Петр до немецких траншей. Пока жив шибанул по башке одного, второго, третьего. Тут и для него война закончилась. От страшной боли в ноге потерял сознание. «Пуля дура» невысокому в грудь летит, а двухметровому в ногу. Очнулся в госпитале. Все болит, в голове шум. Потрогал больную ногу – вроде целая, ну и слава Богу.

Вернулся домой в сорок пятом, единственный из братьев. Устроился на работу, женился. Жена красавица, малышка дочка. Что еще нужно человеку? Живи и радуйся. Так оно и есть, но до конца жизни не исчезали из памяти лица тех ребят, что шли с ним в бой и остались на поле брани навечно. Да и боль в ноге, что приходила временами, напоминала о том страшном времени. Не дай то бог войне повториться!