Buch lesen: «Имитация. Когда космос становится реальным»

© Алишер Арсланович Таксанов, 2024

ISBN 978-5-0064-3363-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Алишер Таксанов

ИМИТАЦИЯ

 
(фантастическая повесть)
 

Пролог

Мы не считались астронавтами, так как в реальный полет никто нас не планировал отправлять, да и не пропускали через соответствующую программу подготовки экипажа марсианской экспедиции. Официально в моей трудовой книжке написали «Принят на должность испытателя имитационного полета сроком на 150 дней», и это свидетельствовало о том, что моя скромная персона имела отношение к приготовительным процессам настоящего полета на Красную планету. Конечно, туда должны были отправиться настоящие астронавты, которые готовились в течение трех-пяти лет и пока на стапелях подземного завода в режимной зоне Новосибирска строился космический корабль «Радуга», класса «галеон» по Международной Регистрационной Книге, что с 2019 года велась специальной Комиссией по космонавтике ООН.

Я видел его – это семидесятипятиметровая труба диаметром в двадцать метров и с «колесом» цветом в российский триколор. «Колесо» вращалось вокруг «втулки», создавая тяготение и астронавты внутри чувствовали привычную силу тяжести; там располагались жилые и бытовые отсеки, командный пункт, лаборатории, оранжерея. А вот в трубе находились атомный реактор, система жизнеобеспечения, топливо, вода, кислород, продукты питания, двигатели. Внешняя стальная обшивка от 35 до 56 миллиметров могла выдержать серьезную нагрузку и защищала от внешнего воздействия, внутренний корпус был тоньше и состоял из различных слоев металла, углепластика, резины и композиционных материалов. На носу корабля установили три шлюзовые камеры со стыковочными узлами и взлетно-посадочный модуль типа «Перископ», который удлинял галеон еще на двадцать метров. Двигатели считались самыми мощными, технологии – продвинутыми во всех отношениях, но зато вся эта махина стоила двадцать пять миллиардов долларов – фактически бюджет небольшого государства где-нибудь в Центральной Азии. Сами понимаете, что и ответственность конструкторов, инженеров, технологов, разработчиков была высокой – отправить в космос самый совершенный аппарат, когда-либо созданный в истории человечества.

150 дней – это тот срок, в рамках которого галеон мог достигнуть Марса (два месяца), провести на орбите один месяц, возможно, со спуском на поверхность на две недели, а затем возвратиться на Землю (еще два месяца). Ученые хотели узнать, можно ли не только создание в последствии долговременной станции, но и вообще заселение людьми, как второй родины; угрозы глобального уровня, о которых нет смысла упоминать в этой истории, вынуждали землян осуществлять такие проекты. Настоящий экипаж состоял из восьми человек, все специалисты в космической навигации и управлении «Радугой», межпланетной геологии, биологии, медицине, инженерных науках и технологиях жизнеобеспечения, и они проходили самые жесткие испытания. Поэтому их не зря называли суперменами, ведь на их долю должны были выпасть самые большие трудности и испытания. Среди них были люди, близкие к верхам государственной власти, то есть именитые, влиятельные и состоятельные; иначе говоря, право первым посетить Марс предоставлялось правящей элите, да, это противоречило принципам социальной справедливости, но именно такая обстановка сложилась в начале XXI века в России, и с этим не поспоришь.

Сейчас много можно говорить о социально-политической системе, сложившейся в России после распада Союза ССР. Некоторые называют ее кланово-олигархическим или криминально-полицейским с встроенными элементами авторитаризма. Идеи коммунизма пришлось похоронить, а вместе с ним и надежды сделать космическую орбиту местом пребывания обычных советских граждан. Вместо этого в жизни людей прочное место заняли прагматизм, порой жесткий и лицемерный, ханжество, национализм, правовой нигилизм. Астронавтика, естественно, не прошла мимо таких «реформ»: здесь тоже произошло социальное расслоение. Это сфера превратилась в элитную, недосягаемую для простого человека. Если в первые годы в отраде астронавтов были представители рабочего класса и крестьянства, то ныне – только «трясущие кошелем». Естественно, на Марс «покупали» билеты те, кто имел сильное финансовое и аминистративное влияние на «Роскосмос».

Что касается нас – меня, Анвара Холматова, тридцатипятилетнего дипломированного программиста или, как ныне говорят, «айтишника», Сергея Ушакова, инженера космических систем, выпускника Московского государственного технического университета имени Н.Э.Баумана, Марины Ульяновой, врача-хирурга из Института космических биолого-медицинских исследований, а также Ашота Саркисова, пилота ВВС России, правда, уволенного в запас, – мы обычные люди, никак не профессионалы в космосе, и всего лишь обязаны были протестировать бортовое обрудование на корабле-макете, прожить вместе 150 дней, став на какое-то время «подопытными кроликами» для психологов, врачей, специалистов по управлению полетом. В отличие от реальной «Радуги», наш галеон оставался на Земле, соединенный кабелями с компьютерами для контроля и наблюдения за нами; в остальном все функциональные системы оказались замкнутыми, то есть независимыми от внешнего мира. Оборудование очищало воздух и воду, и возвращало в оборот, к тому же мы использовали наши естественные отходы для воспроизводства питания – обогащения почвы в оранжереях, где выращивали растительные продукты; лишь мясные изделия хранились в холодильниках, поскольку вот уж мясное производство организовать невозможно. Иначе говоря, целью нашей имитации была проверка работоспособности всего на галеоне, чтобы реальные астронавты не испытывали проблем и их полет не осложнялся непредвиденными обстоятельствами.

Естественно, для имитации не требовалось реальный объем экипажа, поэтому отобрали четверых из числа кандидатов, которые подали заявки. В то время я работал в одной из ИТ-компаний, обслуживающей государственные интересы в космической сфере, и мне шеф как-то сказал, что в «Роскосмосе» набирают испытателей для полета на Марс. Не скрою, меня предупредили, что я никакой не астронавт, не полагается мне соответствующий пакет привиллегий и льгот, но вот свой вклад и след в истории национальной астронавтики оставить смогу. Мое тщеславие и самолюбие сыграли свою роль – а почему бы и нет, чем я хуже? – и я отнес свое резюме в космическое ведомство, хотя, если честно, не особенно расчитывал на положительный результат – там было тысячи желающих, более квалифицированных, чем я. И все же меня пригласили через месяц, я прошел собеседование и соответствующих психологические и квалификационные тесты, меня «простукали» по соответствующим серьезным инстанциям, и через пять месяцев мне сообщили, что принят в команду испытателей. Моей радости не было предела. Так я познакомился с тремя другими членами, с которыми мне предстояло прожить около пяти месяцев. Для создания соответствующего настроя и атмосферы, мы прошли краткие курсы использования скафандров, использования систем спасения. Сергей Ушаков изучал все системы галеона, так как, типа, отвечал за их бесперебойное функционирование и обязан был в случае чего их починить. Марина, как врач, само собой разумеется, брала на себя обязательство охраны нашего здоровья и могла провести хирургические операции на борту корабля-макета. Я же как системный администратор контролировал всю компьютерную сеть и поддерживал программное обеспечение, работа не пыльная, но интересная; здесь вообще все было зашорено на компьютерном контроле, ни один механизм не мог даже взвизгнуть шестеренками без на то разрешения. Ашот имитировал управление кораблем, хотя я заметил, что он грыз локти от унижения того, что в реалии никогда не получит доступа к штурвалу «Радуги». Да, мы лишь только все имитировали, что, если признаться, не всегда нравилось; хотелось все-таки чего-то реального.

Но кто знал, что за этим экспериментом скрывалось нечто иное, и что наша жизнь может в одночасье круто изменится и судьба вовлет в бурную историю, полную опасностей и приключений…

Глава 1. Испытательная группа

Как нам сказал в первый же день руководитель марсианской программы генерал-лейтенант ВМС Даниил Хамков, он же первый заместитель главы Государственной корпорации по освоению космического пространства «Роскосмос» (аналог американского НАСА), имитация будет приближена к реальности чуть ли не на сто процентов. «Мы сделаем все, чтобы вы ощущали то, что может произойти в космосе», – произнес он, сурово, можно сказать с каким-то неодобрением смотря на нас. Видимо, испытателей он не воспринимал как за астронавтов или каких-то серьезных специалистов. Ну, действительно, кто переживает за «подопытных кроликов»?

– То есть? – спросил я, теребя лоб. Мне хотелось ясности: так имитация или что-то реальное? Наверное, из нашей команды только я оказался самым любопытным. Впрочем, для айтишника это считалось вполне логичной чертой характера.

– Мы хотим выжать все из того, что есть на макете, и внести необходимые изменения до реального полета, – пояснил Хамков, высокомерно глядя на меня. Говорят, он человек жесткий, суровый, бесцеремонный, способный принимать самые неприемлемые и жестокие решения, иначе говоря, если требовалось пожертвовать чей-то жизнью, он отправил бы на смерть не задумываясь. Цель оправдывает средства – таковы правила подобных личностей, к которым обычно относят как военноначальников, так и диктаторов. Может, такие и нужны были в руководстве «Роскосмоса», но меня это смущало, ведь космос – это не поле брани, здесь нужны иные подходы, и жертвы вовсе не обязательны. Период холодной войны остался лишь в мировой истории, нет прежнего американо-советского противостояния в космосе – к чему такие напряги? Впрочем, зачем спорить, если я сам напросился на программу имитационного полета? Мне-то ничего не угрожает, в любом случае можно «катапультироваться» на Землю, то есть просто выйти из корабля и сказать: хватит и досвиданья!

– Вы почувствуете взлет галеона, работу двигателей при смене курса или изменения орбиты, мы будет отключать некоторые системы, создавая аварийную обстановку и вам придется приложить немало усилий, чтобы исправить ситуацию, – невозмутимо продолжал шеф программы, ни один мускул не дрогнул на его лице; складывалось впечатление, что с нами говорит машина. Я где-то читал, что 4% всех руководителей корпораций, министерств, администраций, фирм и фабрик – это психопаты, которые испытывают удовлетворение от того, что управляют массами в рамках своих психических приступов и «причуд»; им чужды милосердие, гуманность, руководствуются они чаще всего жесткими и суровыми правилами.

– А что за аварийная обстановка? – удивился Ушаков, нервно вращая пальцами карандаш. Он человеком был немного эмоциональным, и удивительно, как это его взяли даже в имитационную группу. Ведь в нашей команде неврастеник был бы не к месту. Впрочем, это не мне решать – тем, кто осуществлял отбор. Может, такой нужен, чтобы «тормошить» других, пробуждать к действию или служить «громоотводом» для тех, кто слишком много накапливал отрицательной энергии в себе.

– Ну, к примеру, засорение очистительной системы и вам, пардон, придется самостоятельно прочищать трубы от вашего же дерьма, выполнять функцию сантехника, – даже не улыбнувшись, произнес Хамков. Я шмыгнул носом, представив такую работу – бррр. А хотя… куда денешься? За тебя фекалии из системы никто разгребать не станет!

– Или пробой метеоритом обшивки галеона, и вам придется залатать дыру, – продолжал пояснять руководитель, и рядом сидевшие чиновники утвердительно закивали. – Короче, всего у вас будет немало подобных ситуаций, и счастье вам, если сумеете их разрулить.

– А если нет? – спросил я на всякий случай. Имелось ввиду, получим ли премиальные или нет. То, что дошло до наших ушей, ввергло в легкий шок. Нет, не страшно, но уж больно жестко и хлестко.

– Тогда… сдохните, – ничего короче и яснее слышать не приходилось. Мы переглянулись. Было трудно понять: Даниил Дмитреевич шутит или это всерьез? Неужели они позволят нам умереть, если прорвет кислородный баллон, как это было, к примеру, во время полета американского «Аполлона-13» на Луну? То есть они хотят, чтобы мы ощутили еще и присутствие смерти? Тогда это опасная имитация и, может, напрасно я влез в эту программу? А как же права человека? Если Хамков честен в своем признании, то лицемернее его человек быть не может; не хотел бы я работать напрямую с ним. «Хорошо, что между нами корпус корабля-макета и автономное существование», – подумал я в этот момент. Жаль тех, кто в его подчинении, наверное, он их ни в грош не ставит. И все же, неужели нужна прям такая буквальная имитация? А вообще, наши жизни застрахованы? Скорее всего, да, только не на такие суммы, как у настоящих астронавтов.

И услышал следующее из уст руководителя «Роскосмоса»:

– Вы подписались на 150-ти суточный полет. Это означает, что никакого отказа от вас последовать не должно. Если кому-то станет плохо или тоскливо, надоест и захочется домой, то мы вас не выпустим из «консервной банки». Вы там проведете ровно этот срок. От команды, что будет вести наблюдения за вами, не ждите жалости, что кто-то проявит слабость и разрешит вам покинуть испытание. Кто это сделает – я расстреляю лично! – и как бы в подтверждение своих слов Даниил Дмитриевич хлопнул по боку, словно у него там была кобура; рефлекс военного, наверное. В сталинские времена он пристрелил бы точно кого-либо из нас.

– А если кто-то начнет умирать или потребуется помощь врача? – облизнув высохшие губы, спросил Сергей.

– Как я сказал: умрете там же. Если, конечно, ваш врач не сумеет вас спасти! – сердито произнес Хамков, стрельнув глазами в сторону Ульяновой, мгновенно побледневшей. – Повторяю: имитация на 100 процентов приближена к реальности. Спустя некоторое время «полета» вы почувствуете отставание радиосигналов, вплоть до «приближения» к Марсу, это на 20 минут. Мы это делаем намерено, чтобы следить, как будет реагировать экипаж, как вообще управлять на расстоянии людьми в замкнутом пространстве, какое между нами сотрудничество и координация возможны.

– Но ведь реальный экипаж может реагировать по-другому, они же профессионалы, а мы всего лишь, можно сказать так, «любители», – пытался внести свою точку зрения Ушаков, что не понравилось руководителю программы.

– Все люди одинаковы, а вот реагируют на опасности и решают задачи, вы тут правы, по-разному, – процедил он сквозь зубы. – Но хочу вас предупредить: «Радуга» -это практически автоматизированный корабль, там все способно функционировать без участия человека. Однако мы не собираемся отправлять дорогостоящий галеон в одиночку, ибо наша миссия – освоение Марса и, желательно, полет должен состоятся до того, как американцы совместно с Европейским союзом или без него направят свою экспедицию.

О стремлении американцев первым оказаться на Марсе я знал и раньше. Еще в начале 2004 года президент Джордж представил для НАСА долгосрочный план, основной задачей которого были пилотируемые миссии на Луну и Марс, что положило начало программе «Созвездие». В рамках этой программы первым шагом должно было стать создание до 2010 года космического корабля «Орион», на котором астронавты могли бы полететь сначала на Луну, а потом на Марс. В последующем от этой программы отказались, однако спустя два десятилетия вернулись к ней, переориентировав свои приоритеты. В США строили большой корабль «Пэтриот» класса каравелла, правда, до эксплуатации было еще далеко – кое-какие узлы еще отрабатывались на стендах. С конца 2010 годов Европейский союз приступил к конструированию своего корабля «Юнион» класса фрегат и до реальных очертаний тоже должно пройти немало времени. У нас же имелось преимущество в виде галеона «Радуга». Денег на это не жалела ни одна сторона, видимо, цель того стоила. Я думал об этом и одновременно слушал Даниила Дмитриевича:

– Лунную гонку наша страна проиграла много десятилетий назад, а вот марсианскую мы не уступим никому, даже китайцам, которые тоже ныне активно готовятся к пилотируемому полету! Еще в 2016 году первый вице-премьер Рогозин заявил, что наша страна по темпам развития в девять раз отстала от США в сфере освоения космоса и мы упустили пальму первенства, более того, вышли из списка лидеров! Но «Радуга» – это реальный ответ на тот политический и экономический, а также технологический вызов, что был брошен России! Я не дам никому провалить этот проект, вам ясно?! Ваше участие – испытание на себе всех функциональных систем, поэтому можете особенно не беспокоится над тем, как правильно выполнить маневр или разогнаться до определенной скорости, выдерживать курс и так далее – все заложено в компьютеры. Если будет «авария», мы подскажем, как починить… и может случится так, что чинить придеться вам самостоятельно, и для этого на борту мы оставляем вам схемы…

И тут Хамков придвинулся к нам, чуть ли не грудью лег на стол, его глаза метали молнии:

– Помните, ваша «ареал» обитания – это жилые и рабочие отсеки. В трубу, где находятся атомный реактор, ускорители и топливо, вода и прочее – вам вход воспрещен. Там все будет опечатано.

– Даже если мы и влезем – вам-то какая угроза? – удивился Ашот, который всегда отличался немногословностью, и я порой думал, что это результат какой-то контузии. Скорее всего, он, как военный, не любил много болтать, а предпочитал действовать. – Ведь мы в макете, а не на «Радуге». Все равно там неработающая аппаратура.

Хамков вдруг прищурился и, вернувшись на место, захохотал. Его подхватили другие чиновники, что находились в помещении, но не от веселья, а чтобы поддержать шефа.

– Ха-ха, вы правы, – лицо у Даниила Дмитриевича посерьезнело. – Вы будете всего лишь в макете. Однако там дорогостоящая аппаратура слежения за вами и контроля за функционированием основных систем галеона. Вы можете столкнуться с обслуживающим персоналом, это лишит эксперимент своей «чистоты», ведь мы модулируем абсолютную вашу оторванность от Земли. Да, еще: в полетном листе у вас номер МЭ-000и, то есть «Марсианская экспедиция, ноль-ноль-ноль-испытательный». Это означает, что вы признаетесь как группа имитационного полета. Ваши оклады составят двадцать процентов от ставок реальных астронавтов, и уверяю вас, это немало.

Вообще-то мы, подписывая контракт, были ознакомлены с суммой нашей зарплаты и, признаемся, она была немаленькой. Теперь я имел представление, сколько получил бы тот, кто полетел на Марс. Фактически он считался бы миллионером, хотя опасности, что его ожидают, вряд ли компенсируют доход. Ведь с полета можно и не вернуться или вернутся больным – тогда к чему эти деньги? Хотя деньги – это мотор сегодняшней астронавтики, без них невозможно было создать то, что должно улететь к другой планете. Много лет Госкорпорация «Роскосмос», которая меняла не только свою организационную форму и бюджет, но и руководство, считалась «черной дырой» – миллиарды и миллиарды рублей, выделенных правительством и спонсорами на развитие национальной космической программы, исчезали. Удивительно, что ни Счетная плата, ни прокуратура, ни Минфин, ни Минэкономики не могли найти концы всех упрятанных и уведенных средств, словно это была область черной магии. Коррупция – вот что определяло реальность в этой отрасли, деньги перетекали в оффшоры и скрывались в западных банках, делая кого-то из российских чиновником олигархом, а вот в стране оставались недостроенные космодромы и космические аппараты, хроническое недофинансирование производства и месячные задержки и без того невысоких зарплат для специалистов, конструкторов, рабочих и управленцев. Это была одна беда, вторая – технологическое отставание и потеря кадрового потенциала. К началу XXI века Россия пришла к космическому рынка как одна из отсталых, не смотря на наличие орбитальных станций и сети спутников – все это было еще наследием советской эпохи.

Развалившуюся фактически отрасль подобрал циничный, но хваткий и сильный менеджер – Даиниил Дмитриевич Хамков, который скрутил в «бараний рог» всех коррупционеров, арестовал и посадил воров, дал простор талантливым инженерам и изобретателям, открыл дорогу для частных инвестиций, естественно, взамен на участие отдельных персон в космическом полете. Марсианская программа – это результат такого компромисса власти и купцов. Хамков не позволил уйти на сторону ни одному рублю, все вложенные средства получили реальные очертания, и теперь фактом этого метода сурового и жесткого управления стало строительство космодрома «Сибирь», ТИЦа и двух галеонов, один из которых считался кораблем-макетом для наземных испытаний. То есть для меня и еще троих моих коллег.

– Итак, господа, – хлопнув рукой по столу, произнес Хамков. – У вас сегодня свободный день, можете провести вместе в городе. Только, естественно, под наблюдением наших кураторов, – и он кивнул на мрачного вида людей, что стояли у выходов: ясное дело, сотрудники спецслужб. «Роскосмос» – официально гражданская организация, однако на половину укомплектованная людьми, имеющим отношение к государственной безопасности и обороне. Так что с первых же минут, как мы вошли в здание испытательного центра в под Новосибирском, мы находились под «колпаком». – Отдыхайте, веселитесь. А завтра вечером – имитационный старт! С этого момента – никаких контактов с внешним миром! Вы будете одинокими в вашем полете!

Он встал, кивнул, прощаясь, и вышел. Вслед за ним выкатили остальные чиновники, которые ни слова не сказали нам в этом разговоре, скорее всего, они оформляли «фон» коллегии, решающей судьбу программы, хотя, по мне, это тоже была имитация, Хамков – высшая персона и конечная инстанция, которая выносила вердикт всему. Остались мы, испытатели, и охрана, равнодушная к нам – они охраняли здание и руководителя. К нам подошел Геннадий Масляков, глава имитационного полета, он же директор Тестово-испытательного центра, или кратко, ТИЦ. Выглядел он как доктор Айболит: остроя бородка, седые взъерошенные волосы, старомодные очки-пенсье (хотя я уверен, что они ИТ-устройствами), высокий и подвижный; умные и добрые глаза свидетельствовали о его интеллекте и характере. Именно Геннадий Андреевич отвечает за результаты нашей работы и теперь он будет иметь с нами непосредственную связь во время испытаний. С ним мы познакомились еще в первый день, когда были приняты на работу, и он казался нам единственным, кого человечность «не испортила».

– Ну что же, друзья, пройдемте ко мне, а потом поедем в город. Я вам заказал столик в одном ресторане, – сообщил он. – Музыка, танцы, вкусные блюда – это последннее, что вы «испытаете», потому что потом – никакого алкоголя, жаренной еды, дискотеки…

– Ха-ха-ха, – засмеялись мы, хотя наши эмоции были обусловлены разными причинами. Я от того, что радовался отсутствию Хамкова на этой пирушке, остальные, может быть, от того, что им позволят оттянуться на полную катушку или наконец-таки они приступят к испытаниям.

Хамков не обманул нас: за нами действительно следовали трое мрачных и очень серьезных «наблюдателей». Не понимаю, зачем нужны были эти люди, ведь сбежать никто из нас не собирался, передать какие-либо секреты иностранной разведке не могли – город закрытый, «лишних» здесь не встретишь. Впрочем, они нам не мешали, сидели в стороне, пока мы в баре распивали пиво и беседовали. Полутемная и уютная обстановка, негромко играла музыка, несколько мужиков на бильярдных столах загоняли шары в лузы, бармен разливал по рюмкам и стаканам алкогольные напитки. Народу немного. Вот-вот должны были принести легкие закуски, что мы заказали. Масляков задержался в ТИЦе и обещал явится позже.

Я тянул «Куба либре» – любимый коктейль и слушал, что говорил Ашот. Наверное, стоит его описать: мускулистый, невысокого роста, седоволосый армянин, отличительной чертой которого был крупный мясистый нос, как, впрочем, у любого кавказца, тяжелый, командный голос. Я знал, что он являлся военным летчиком, воевал в Сирии, был ранен при обстреле с земли из зенитки арабскими террористами, но при возвращении в Россию вышел в отставку, работал гражданским инспектором в Министерстве транспорта. Очень серьезный и твердый характером мужчина, уверенный в себе, уравновешанный, держащийся с достоинством, наверное, других в авиации не держат.

– Я очень хотел полететь на Марс, – тихо говорил он, крутя в руке стакан с апельсиновым соком и водкой. Несмотря на то, что он долгое время прожил в атмосфере русского языка, его армянский акцент оказался неистребим; впрочем, это даже вносило какой-то колорит в разговор. – Но меня отсеяли на комиссии, сказали, что квалификации не хватает. Словно в полет берут сразу, не подготовив. Ведь астронавты проходят обучение не менее двух-трех лет. Не знаю, в чем же была реальная причина, но дорога в космос для меня закрыта. Кто-то намекнул, что блата нет в «Роскосмосе», а сирийская военная кампания, в которой я участвовал, наоборот, лишила меня шансов…

– Почему? Ты же ведь герой? – в недоумении спросил я. Об участии российских военных борьбе с террористами из ИГИЛ. ¹не знали лишь недоумки. Конечно, находились всякого рода болтуны, что переводили стрелки в иное русло: мол, защищали диктатора Башара Асада, испытывали свое оружие на Ближнем Востоке, в реальности уничтожали мирных граждан, решали свои мелкие проекты и так далее. Как и в любой войне были где-то, наверное, перегибы или ошибки, но в целом российское участие все же имело миротворческий характер.

– Герои самолеты не теряют, а мой штурмовик подбили… такое не прощают… Единственно, в чем меня подсластили, так это допустили к имитации. А я и этому рад. Поэтому вызубрил все, что касается управления макетом, проводил даже субботние дни на тренажере.

– Ты рад? – спросил меня Сергей, раскинувшись на диване и разглядывая посетителей. Он заприметил одну даму, бросавшей в нашу сторону кокетливые взгляды и раздумывал, противоречит ли правилам, если проведет ночь в бурной любви. Конечно, Ушаков не считался Аполлоном, жилистый, высокий, рыжая шевелюра, большие уши, но для этой дамы, профессионально исполнявшей свою работу, это никакого значения не имело; ее интересовало содержимое портмоне, а вот деньги у бортинженера-имитатора имелись. Скорее всего, от такого шага его отвергла то ли собственная неуверенность, то ли боязнь прослыть в нашем коллективе этаким донжуаном, что не приветствуется в астронавтике.

– Рад, – признался я. – С детства мечтал о космосе, хотя понимал, эту профессию не одолею. Там нужны такие качества, которые вырабатываются годами, а я, по сути, лентяй, мне и пробежаться лишний раз по треку не охота, лишь по принуждению, хе-хе. Поэтому для меня участие в имитационном полете – уже достижение, выше которого ничего нет. Ведь в учебниках истории напишут, что Анвар Холматов, выходец из Узбекистана, «летал» в космос; был предшественником первой реальной экспедиции на Марс. Ты не представляешь, как гордится будут мои родственники, земляки. Статьи в газетах, передачи на телевидении и тыдыр и тыпыр… – я пошевелил пальчиками, словно разминал невидимый мячик.

Тут послышался хмык – этот звук издала Марина, о чем-то думавшая и не особенно прислушивавшаяся к нашей беседе. Удивительно, что уловила мой ответ.

– А ты человек тщеславный, – скривив губы, сказала она. – Слава рождает высокомерие, чванство, пренебрежение к другим… можно легко скатиться к низменным инстинктам, мой коллега!

Сказано прямолинейно, не не совсем верно, во всяком случае, к условиям восточного общежития. Я повернулся к ней:

– Нет, Марина, у тебя ошибочное представление о азиатах. На Востоке принято, чтобы кто-то продвигал имя своего рода, семьи, племени, потому что это дает шанс всем членам занять достойный социальный статус. Можно заниматься бизнесом, развивать науку, быть государственным деятелем или политиком, играть в театре, но всегда человек обязан помнить и заботиться о своих близких. Имя человека – лицо рода. Если кто-то в Ташкенте, Бухаре или Карши скажет, что их родственник участвовал в марсианском проекте, то, уверяю тебя, он получит неплохое предложение поработать где-нибудь, если же кто-то подпортит имидж рода, то и проблем станет больше. Это палка о двух концах… Только слава вряд ли сделает меня заносчивым или высокомерным – я воспитан иначе.

– М-да, Восток – дело тонкое… и темное для меня, – призналась Марина, наконец-таки улыбнувшись.

– С первых лет астронавтики всего лишь один этнический узбек² и один выходец из Узбекистана³ участвовали в пилотируемых полетах, согласитесь, это немного, – добавил я. – Так что я буду, типа, третьим…

Только мое пояснение вызвало недоумение у Саркисяна:

– Не понял, ведь экспедиция не международная, а национальная… Почему иностранца включили в состав имитационного полета, особенно если мы все подписали документы о секретности?

– А я россиянин, друг мой, – немного высокомерно ответил я. – Это мои родственники живут в Узбекистане, Таджикистане и Казахстане. А в России моя семья – жена, две дочери, все граждане Российской Федерации. Так что не стоит искать шпиона в нашем коллективе.

Мои слова остудили бывшего военного летчика и он пробормотал что-то извинительно. Я махнул, мол, ладно, не парься, не бери в голову, все нормально. Но при этом сделал вывод, что никто еще не обмолвился о своем семейном положении и своем текущем социальном статусе. Может, все еще впереди? Ведь «лететь» нам 150 дней внутри макета.

– Ну, друг мой, если исходить из твоего понимания, сколько этносов побывало в космосе, то 99,9 процентов никогда не поднималось выше 20 километров над Землей, – пробубнил Сергей, переключив свое внимание с дамы на наш разговор. – А ныне астронавтика – это удел или очень богатых людей – они же туристы, или сверхпрофессионалов – удачников, прошедших все тесты, или имеющих связи с Олимпом власти, например, как те двое, – и он кивнул в отдельную кабинку.

Мы разом повернулись в ту сторону. Там сидели двое – женщина лет тридцати, белокурая, красивая, очень похожая на кинозвезду или жену олигарха, вся холеная, утонченная в манерах, а ее красное платье, по моим оценкам, стоило порядка двух-трех тысяч долларов; мужчина, который расположился напротив, был образцом для атлетов, бычья шея, короткая стрижка, ладони как лопаты, солидный костюм на его теле казался насмешкой – этому человеку больше подходило бы кимоно для дзюдо или армейский мундир. На столе были фрукты, шоколад и французский коньяк. Бра горели не ярко, но мы даже издалека чувствовали, что между ними имеется определенная связь.