Buch lesen: «Шамбала», Seite 16

49

Почти весь день обсуждались стратегии, наилучшие варианты развития событий. Вахо оказался весьма разумным руководителем, очевидно, служившим в вооруженных силах, но в силу некоторых обстоятельств вылетевший оттуда. Он рассматривал каждую операцию каждого сектора по нескольку часов, так что к концу дня наши головы, казалось, готовы расплавиться от потока информации. Мы все слушали внимательно, улавливая то необходимое, что впоследствии могло бы спасти жизнь. Капитан прочел внушительную лекцию об использовании специальной радиоточки, которую ему удалось зашифровать не неопределенный срок. Он показал, как это работает на трех устройствах, предупредил об опознавательных сигналах и о том, что необходимо сразу умолкать и отключаться, если количество слушателей незапланированно выросло или снизилось. Работа с техникой требовала особой осторожности, учитывая спутниковые технологии последних лет и неограниченные возможности Комитета в слежке.

Покинули мы то место на вторые сутки. Тот парень, используя свой компьютер, сказал, что в Третьей провинции возле Голубых озер люди подняли очередное восстание, и что на границе провинций у нас могу возникнуть проблемы. Третья провинция, под землей которой мы находились, являлась местом рождения Президента. Когда-то Мун говорил: «Он сгубил свою землю, свой народ, и эта земля погубит его». Этот мудрый старик как в воду глядел: заговор состоялся.

Сюда мы ехали неосведомленными глупцами, а возвращались обреченными солдатами.

На пути не возникло трудностей, как все того опасались, но мы знали, что поплатимся за это сполна. Автомобиль пришлось оставить на границе с нашей провинцией, где его подберет капитан или тот, кому он принадлежал. Дальше шли пешком. Перед глазами стояли родные горы, те, что, казалось, должны изничтожить смуту; но в сердце теплилась тяжесть. Я думала о Каре и о капитане: о том, насколько трудно ей дался этот переезд, о том, с какой легкостью она оставила всех нас – и в особенности, меня; о том, с какой хитростью действовал капитан – настоящий комитетник, и как ловко обеспечил ее всем необходимым. Герд славно сработался со всеми, подключив к этому еще и Киану. Как подло с его стороны! Впрочем, никто не знал, что мы с Киану впоследствии найдем общий язык. но я злилась на него за то, что он отнял у меня то единственное, что делало меня счастливой – Кару. А после попытался занять ее место. Теперь я с отвращением вспоминала о том единственном поцелуе и его неоднократных заверениях, будто моя жизнь что-то для него значит. Для всех них единственное значение имели приказы Герда. Когда он велел им куда-то ехать или что-то делать, они не думали о чувствах своих или чужих; и это было наше главное отличие. Несмотря на всю мою эгоистичность, крикливость и необузданность, я слишком часто думала о какой-то несуществующей, почти мифической морали, которая отравляла всю мою жизнь.

Наверное, это были бдения уже не ребенка и не девушки, но молодой женщины, осознающей всю несправедливость революционного времени.

В те часы, понуро опустив голову и передвигая ногами, я жалела только саму себя – брошенную, одинокую, дикую. Я не умела управлять чувствами, которые никто еще у меня не отнял, боялась натворить глупостей и вообще боялась всего на свете. Именно поэтому в Метрополь отправили Кару – ее выдержке, умению и смекалке позавидует любой комитетник; именно поэтому мне еще ни разу не поручили важной миссии – мои действия не подчинялись ожиданиям Герда; и именно поэтому я мучилась одиночеством – таким сладким и таким жестоким, – потому что каждый раз убегала от того, кто мог бы сделать мою жизнь немного лучше.

Пока все шагали в полном молчании – даже поодаль друг от друга – я сверлила взглядом спину Киану. Я видела его темные волосы и бледную кожу рук и затылка. Я видела кончики его пальцев – стертые во имя грешной идентификации. Я помню, как вернулась однажды от тетки и услышала сдавленные крики, а потом увидала сквозь щель в двери, как Киану вгрызается зубами в тряпку, чтобы заглушить эти крики, а Герд с помощью какого-то инструмента стирает с подушечек пальцев какие-то жалкие генетические дорожки… А потом в темноте он сидел где-то на заднем дворе с перевязанными руками – на него истратили настоящий белый бинт – и с трудом касался кирки, лопаты или еще какой сельской утвари. Жалкое зрелище. И, вероятно, жестокое; но этой грани мне уже не понять.

А сейчас его высокая фигура шествовала прямо передо мной, и я думала о том, что ему, вероятно, досталось больше всех. Он стал правой рукой Герда, но всегда превосходил нас по всем параметрам. Он быстрее всех бегал, плавал, взбирался на горы, удил рыбу, убивал зверей, точнее метал ножи и проворней попадал пулями в цель, лучше всех дрался… если знал, во имя чего вершит это. Вот оно, главное препятствие: если цель казалась ему недостойной, он отказывался. И ему плевать было на то, что скажет Герд: выгонит ли его, убьет или отправит еще к худшему наставнику. И если я все это время плыла по течению, пытаясь время от времени помогать тетке, сестре и жадно выхватывая полученные слова Кары, то он все это время ради чего-то боролся. Боролся уже давно, еще раньше, чем уехала от нас Кара…

Но когда мы подошли к дому, и все разошлись по своим углам, я одернула его за рукав и спросила то, что зрело во мне с той последней встречи с капитаном:

– Почему ты не сказал, что отвез Кару?

50

Киану повернулся ко мне, как всегда держась немного более прямо, чем это делает любой солдат, и в его глазах плескались отголоски вселенской усталости. Я пожалела о заданном вопросе.

– Как ты узнала? – он протер пальцами глаза, и мы задержались у входа в дом.

Я стала кусать губы.

– Мне сказал капитан… он сказал, что работает с Гердом уже давно. Почему ты не сказал тогда, что отвез ее к капитану? Это он занимался ее внедрением в Метрополь. Мне так важно было знать, что с ней все в порядке…

– Я бы не слишком верил его болтовне, – раздраженно ответил он.

– Я знаю, что это правда. Почему ты злишься?

– Потому что Герд велел мне молчать, и ты это знаешь! Никто до сих пор не знает, кто ее туда доставил и кто устроил, а если что-то и знают, так это глупые догадки. И все правильно: если кого-то из нас схватят комитетники, меньше наболтаем. А ты ведь не хуже меня знаешь, что все это реально.

– Но я же… просила… – произнесла раньше, чем подумала. И сильно об этом пожалела. Нас с ним больше ничего не связывало – по моей милости – и он не обязан был раскрывать мне карты. – Извини… не просила.

– Я не могу его ослушаться. И если он прикажет тебе что-то сделать, ты тоже не ослушаешься. И тогда все мы будем в неведении.

Мы сидели в молчании, снова не понимая друг друга: он – в силу того, что был истинным солдатом, я – потому что поддавалась остаткам чувств. Это было глупо: скала сталкивалась с рекой, лишь причиняя друг другу боль. Но вдруг он выпалил, как на духу:

– Кая, ты столкнулась со всем этим слишком поздно, чтобы это тебя изменило. Когда я увидел тебя в первый день, то подумал: «Она такая наивная и непосредственная – как ребенок!». Сначала я презирал это в тебе, а потом хотел защитить. Все они – Ной, Нат, Орли, Руни, Кара – были… пустыми. Жестокими. Они с легкостью метали ножи и убивали зверей. И я их даже побаивался. а ты все время кричала, как мы можем так поступать. И тогда я подумал, что, наверное, это правильно. Правильно, когда заботятся и чувствуют боль или радость. но для всех нас было слишком поздно. нас уже воспитали такими, и даже если мы отличаем добро от зла, то все равно делаем зло. Потому что по-другому не можем. А Герд, он разглядел в тебе то, что я пытался отрицать – бунт. Ты первопроходец – и всегда была. И если ты думаешь, что главный здесь я, или Кара, или бог весть кто еще, так знай: нас поведешь ты. Меня вырастили в мысли о великой цели. Тебе этого не понять. У тебя в душе живет любовь к близким,– любовь человеческая, а не страстная, безумная идея.

– Киану…

– Нет, подожди. Пойми, что мне это внушили, – нам всем это внушили, – и с этим практически невозможно бороться. Хуже того: мы это прекрасно понимаем. Это и была его цель, Кая, – вырастить нас такими, потому что ни один наемник, ни один комитетник не пойдет на то, на что вынуждены пойти мы.

Он умолк, сильно вдохнув. А я, утомленная последними событиями, пыталась осознать смысл его слов.

– Ты не обязан был меня защищать.

– Видишь: теперь ты отгораживаешься от всего человеческого. Нет, Кая, кто-то должен восстанавливать справедливость. И жаль, что это будешь ты.

– О чем ты?

– Ни о чем.

– Киану!

– Ни о чем, Кая! – взбеленился он. Он впервые повысил на меня голос, и я поняла: он снова знает что-то, о чем не знаю я.

– Герд никогда в жизни не позволит мне участвовать в какой-то операции. Я вообще не понимаю, для чего он взял меня к себе. я вам насмешка – и урок. Чтобы не бунтовали зря.

В дверях показался Нат и, заметив наши подавленно-печальные лица, опущенные долу, с разочарованием произнес:

– Капитан настроился на радиоволну. Он говорит, правительство готовится бомбить рабочие провинции, чтобы подавить восстания.

51

С того момента начался настоящий ад.

Мы, уставшие с дороги, продрогшие и опустошенные изнутри, вынуждены были собрать остатки сил и ринуться в бой. Натаниэль отправился в город разведать обстановку, но выяснилось, что большая его часть разрушена теми восстаниями, которые мы все миновали в неведении. Я умоляла его разузнать что-нибудь о Вите или хотя бы о тетке с Марией. Но он возвратился ни с чем, все же утверждая, что большая часть села – как, очевидно, и завод, – чудом остались нетронутыми. И на этой почве я должна была себя успокаивать, что с ними все в порядке. Если бы не отвлекавшая бурная деятельность, я бы верно сошла с ума.

Мы все сгрудились вокруг Герда и почти всю ночь настраивали приемник и разрабатывали план действий. Время от времени звучал голос капитана, который по установленным правилам выходил на связь каждый час, если количество точек, настроенных на его волну не превышало пяти. Если бы это было по-другому, он бы ни за что и рта не раскрыл, опасаясь, что нас обнаружили вездесущие комитетники. Он сообщал то немногое, что знал: какое оружие используют экзекуторы, какие бомбы и автомобили, и их возможные перевалочные пункты или точки подготовки. Ясное дело: Матис ни за что в жизни не отправит военные самолеты, чтобы уничтожить те жалкие крохи населения, что еще остались. Вероятнее всего, Правительство думает, что народ изрядно ослаб, и потому не сможет более дать отпор. А это значит, что мы выигрываем несколько минут, чтобы выследить их и самим нанести удар.

Данный вопрос даже не стоял на кону решения: мы обязаны были защитить мирное население Ущелья, что делали и те сектора, с которыми мы столкнулись в Третьей провинции. Они все станут на защиту, чтобы затем нанести решающий удар и завершить миссию, планируемую годами.

Но как бы там не обстояли дела, мы по-прежнему практически ничего не знали. Герд сообщил, что за горами – рядом с границей Ас-Славии – имеются автодромы или подобие аэродромов, мол, они не в лучшем состоянии, и все же солдаты, вероятнее всего, воспользуются именно ими. Они прибудут туда, чтобы настроить оружие и разрушить часть гор, дабы удалить из голов граждан саму мысль и возможность побега. Ведь если о бесчинствах проведают мировые организации – к нам сразу же пришлют подмогу и свергнут правительство; учинят над властью суд, а нас, по всей вероятности, перебросят в руки Ас-Славии или еще куда… Белая Земля – государство малое, даже люди из развито-просвященных стран не всегда сумеют отыскать нас на карте. Они хотели нас запереть в наших же горах. Но, полусонная, я все же с жаром думала: «Ничего у них не выйдет!»

Незадолго до рассвета Герд позволил нам отдохнуть. Но я не видела смысла размаривать себя постелью и осталась в гостиной, вертя в руках фигурку волка и пытаясь задремать. Опасно было бы двигаться по направлению к селению. Даже если я туда попаду, то уже не выберусь, а оставить наш сектор без лишней пары рук не позволила бы хваленая совесть. Глаза все смотрели на глиняную фигурку. Милейшее произведение искусства! Что сказал Ной? Что я настоящий волчок. А это значит, что я не оставлю свою землю на съедение этим шакалам. Подлые ублюдки! Они хотели разрушить то, что все мы знали и любили с ранних лет, ту землю, что взрастила нас, чтобы однажды вновь прибрать к рукам, обратив в прах.

– Иди поспи, – сказал Ной, устраиваясь подле меня.

– И ты,– глядя в его красные глаза, отозвалась я.

Мы засмеялись. Я вздохнула. Часто ли мы могли быть столь непосредственны?..

– Ты когда-нибудь думал, что любовь к родной земле – слишком странная штука, чтобы ее понять.

– Иногда. Но, на самом деле, я не чувствую, что принадлежу этому городу. – он усмехнулся. – однажды я спросил Герда, где он меня нашел. Он не любит об этом распространяться, но все-таки кое-что ответил. Сказал, что откопал нас с Орли в немецкой деревушке у озера Швилох-Зе.

– Так вы немцы? – изумилась я, и мы снова засмеялись.

Ной приложил палец к губам, указывая глазами на Киану, спящего прямо в кресле напротив. Мы заговорили шепотом.

– Понятно, почему Орли всегда напоминала мне императрицу Александру и почему ненавидит мои выходки.

Мы снова засмеялись.

– Возможно. И наверное поэтому мы с ней всегда ладили, хоть и были чертовски разными. так или иначе, с тех пор, как Герд это рассказал, мне всегда хотелось там побывать. Когда приезжаешь в место, предназначенное именно тебе, всегда это чувствуешь. – я улыбалась, подперев кистью руки отяжелевшую голову, и с упоением слушала его изречения. – ты только представь: тихая деревушка на отшибе, огромное озеро с кристально-чистой водой и… гончарная. – я захихикала. – я бы мог быть в той деревне хорошим гончаром.

Почему-то именно в те минуты, сидя прямо на полу, все это воспринималось, как радостное видение. Я не верила, что Ной на самом деле имел немецкие корни, но важнее то, что чувствовал он сам. Он уважал наше Ущелье и разделял с нами ежедневный труд этих земель, ни разу не высказавшись против чего-либо. Он мирно и терпеливо выжидал того часа, когда сможет увидеть другие миры, жизни, столкнуться с существенно иными судьбами. Затворничая и выполняя извечные приказы Герда, мы все сомневались, что они вовсе существовали.

Никогда раньше мы ни с кем так не разговаривали, и я не знала на самом деле, что в глубине души Ной и Орли такие же люди, со своими глубоко сокрытыми надеждами.

И вдруг меня осенило: он боялся. Он боялся этой вылазки, и это развязало ему язык, хоть в полусне он и сам этого не осознавал. Вероятно, если бы не эти события, он никогда в жизни не подсел бы ко мне вот так и не рассказал о том, как сильно мечтает увидеть это озеро Швилох-Зе, и почему так привязан к Орли.

– А Киану? – спросила я, переведя взгляд на спящего напарника. – О нем что-нибудь знаешь?

Ной сморщился, заставив меня вновь улыбнуться.

– Он не будет рад, если я растреплю его секреты.

– Ну пожалуйста! – как дитё, взмолилась я, цепляясь на рукав его мастерки.

– Герд сказал, что нашел его в пути. Не то в Польше, не то на Белой Земле. Мы этого никогда не узнаем. Тогда он разыскивал сирот. какая-то женщина нашла его и спросила, не нужен ли ему крепкий здоровый мальчик. Ей очень нужны были деньги.

– Что за кощунство!

– Да. Думаю, это все-таки было на Белой Земле, когда Первая и Вторая провинции отделились, а остальные сделались рабочими. Два года люди голодали, и женщина продала ребенка Герду, получив деньги.

Я смотрела на бледное лицо молодого человека – старшего среди нас – и думала, каково ему было узнать, что собственная мать отказалась от него, чтобы спасти остальных?.. Слишком сложно, чтобы осознать. Не сейчас, не в этих условиях, не с такой цинковой головой.

– Ты… смирился с тем, что Герду от нас нужно..?

– Да, – он сразу понял, о чем я. – Все это дико. И он всегда твердит, что мы можем уйти. Только это невозможно. Никто из нас не уйдет, пока мы не закончим то, что он начал. Так и было задумано. Ты ведь понимаешь, да? Это ведь будет глодать нас изнутри, если мы уйдем. Это все вот здесь… – он постучал указательным пальцем по виску. – Но надеюсь, что однажды мы станет свободны, понимаешь?

Я кивнула.

Да, я понимала. Они будут принадлежать самим себе.

– Скоро это кончится, и мы будем свободны, – попыталась поддержать. – И вы с Орли увидите свое озеро.

Ной повернул ко мне голову и широко улыбнулся, явно благодарный за этот разговор.

– Волчок! – он ущипнул меня, и я захихикала. – Не хандри. Помнишь, что я тебе сказал?

Я снова завертела фигурку волка, глядя на эту несуразную, но такую красивую работу.

– Да. Что я истинный житель Ущелья.

– Вот именно. Не вздумай отдать свою землю этим людоедам.

Я поразилась тому, как сильно сошлись наши мысли.

52

Через несколько часов мы взяли в руки оружие и вышли из дому. Путь оказался недолог – всего пара километров из долины к границе с Ас-Славией. Но мы все время молчали. За спиной у нас висели настоящие автоматы Калашникова – из той коллекции, что доставили Гурз и Ксан, за поясом – дюжина заправок с пулями и пистолеты. Оружие жгло все тело; мне не хотелось его применять, даже во имя правого дела. Ничто, из мне известного, не оправдывало его использование.

На пике горы, являвшейся ориентиром, доживали свой век руины колокольни. именно они должны были стать тем пристанищем, из которого мы осуществим свою операцию. Все пройдет тихо и незаметно, а наши имена никогда и никому не станут известны. Я на это надеялась.

Мы остановились и осмотрели местность. Темная земля кое-где светится островками зеленой травы – еще той, что неясно как сумела выжить. Кругом – ни души; даже птицы позабыли перелеты. С горы виднеется все Ущелье: долина, селение, бесконечно далекие руины желтого здания Совета, часть трущоб и даже столб дыма, исходящая из сокрытого завода. Но все это недосягаемо, и многое разрушено. Я не хотела пытливо всматриваться в то, что могла увидеть. Колокольня в самом центре пика, и он вздымается много выше. В него начнут стрелять. Куда ни глянь – всюду резкий обрыв, нигде не скрыться. С одной стороны – подъездная горная дорога, с другой – пустота и высокие деревья все еще пушистых сосен и елей.

План давно разработан; я уже знала, где моя точка и где будут отстреливаться остальные. Ной и Орли присели подле руин и принялись заряжать оружие. Киану смотрел вниз, по ту сторону обрыва, где мы, используя веревки, рассчитывали прятаться. Руни в молчании осматривала пистолет. Натаниэль стоял недалеко от Герда. Я зарядила свое оружие.

Стоял на диво тихий день. Тихий, как наши горы. Ни шелестели кроны деревьев, не перебегали лесные зверьки, ни каркали вороны… Все вымерло, чтобы возродиться для битвы.

Мы переглянулись с Ноем, он ободряюще улыбнулся, хоть все это и выглядело натянутым. На сердце было неспокойно. Я по-прежнему была уставшей; мы почти не спали и почти никто не сумел заставить себя проглотить хоть немного пищи. Мы даже не верили, что эта бойня произойдет через считанные минуты.

Только когда вдали послышался мягкий звук работающего мотора, все в мгновение ока разбежались по местам. Мы рассыпались по пику, как тараканы, прижимаясь к земле. Ной и Орли – за руинами; Герд – на веревке у спуска, правее; Натаниэль и Руни – ближе всех, у самого обрыва, прячась за комьями взрытой земли. И только Киану нигде не было видно…

Я лихорадочно оглядывалась, гадая, уж не решил ли он подобраться к нашим врагам ближе всех. В какой-то мере так и случилось. Он полз по противоположной скале – куда круче и опасней, чем та, с которой имели дело мы. Он увидел останавливающиеся автомобили и замер. Чертов идиот! Кто его только надоумил!

Военных УАЗов насчиталось всего пять. Мы справимся. У нас нет выбора.

Солдаты вылезли из салонов и разбрелись по площадке, как мелкие жуки. Зарядили оружие. Достали гранаты и автоматы… во много раз превышающие мощность наших. Киану насторожился и аккуратно снял с плеча оружие, направляя правой рукой в нужную сторону. Мы столкнулись с ним взглядом. Но это ничего не значило. Он был готов, а я боялась.

И в этот миг Герд едва слышно прошептал:

– Сейчас.

53

Перестрелка начинается внезапно: один спуск – и только спасайся от шквала пуль. Чудовищные взрывы оглушают, все, чего хочется – забиться в тихий угол, чтобы никогда в жизни больше не стать свидетелем подобному. Ни одно слово не в силах описать того, с какой ненавистью выпускаются из железных палок мелкие железяки, с какой яростью они врезаются в почву, разрывают деревья, изничтожают траву. Оглушает не грохот оружия – оно, наверное, пневматическое – а то, что ломает изнутри, что повергается нещадным переменам, то, что ты не в силах остановить. Но первый шаг сделали не мы. Эти ироды нас опередили. Со стороны Ущелья бомбили шахты и жилые районы. Я обернулась, чтобы взглянуть, как все то, ради чего мы боролись, рушилось. Серые клубы дыма вздымались над некогда мирным небом Волчьего Ущелья, и здания падали наземь, превращаясь в пепел. Там были люди… там были живые люди – степенный, славный народ, доведенный до грани существования.

Взрыв.

Еще один.

Дрогнула земля. Слишком скоро пали шахты. Так, как будто кто-то невидимый подтолкнул карточный домик, и он в одночасье сдулся, вобрав в себя чьи-то жизни.

Небеса, надеюсь, там не оказалось рабочих, надеюсь, они все по-прежнему бастуют и не вышли на работу, надеюсь, тетка заперлась с Марией в подвале, где они, при пламени свечи читают какой-нибудь старый приключенческий роман, отвлекаясь от чудовищной реальности. Снова взрыв – и земля под ногами пошатнулась. Я поняла: еще несколько ударов, и я упаду, растворюсь, исчезну. Я столкнулась с глазами Киану, но в них читалось холодное равнодушие вышколенного воина, смышленого мальчишки, готового на все, ради свободы, ради вымышленной идеи утопического счастья. Еще снаряд. Еще один. Третий разорвался, и земля комьями стала скатываться с выступа и падать в пропасть.

И я поняла, что наш сектор уже открыл огонь.

Они прижались к руинам колокольни, прячась за стенами и проверяя, хорошо ли прикреплены держатели веревок. я дернула свой, и разом спрыгнула вниз, опираясь ногами о выступы. Я должна была спуститься вниз и оказаться под выступом – земля там мягкая, и, в случае оползней, пострадаю несильно.

Не знаю, что на меня нашло в тот момент, но пальцы вдруг соскользнули с веревки. Одним рывком я преодолела несколько метров вниз, когда руки вновь вцепились в спасительные держатели. Меня дернуло в воздухе, и я закрыла глаза. чуть не распрощалась с жизнью. Руки мои едва дрожали, все еще не позволяя себе роскошь расслабить нервные окончания на кончиках пальцев и окончательно выставить меня истеричкой перед командой. По лицу у меня катились горькие слезы, но выбившиеся волосы скрывали эти мучения.

– Кая, ты цела? – раздался обеспокоенный голос Ната.

Он успел отползти от опасного края пика, и теперь смотрел на меня сверху вниз.

Не поднимая головы, я выдавила утверждение и вновь принялась постепенно спускаться еще ниже. Разрывы гранат прекратились, но в долине слышались выстрелы. Стая птиц в невообразимом страхе пролетела где-то над нашим домом – я буквально чуяла их первобытный страх, который появляется в непредвиденности происходящего. Слезы не прекращали литься, хоть изо всех сил пыталась задушить их на корню.

Снова выстрелы; принадлежат старым ружьям, с которыми наши деды ходили на охоту тридцать лет назад.

Неожиданно я осознала, что Герд – единственный, кто, кажется, заметил мои мучения, ибо находился ближе всех.

– Поднимись наверх, – негромко велел он.

Хоть и жаждалось взбунтоваться, я не решилась на это в столь тяжкий час.

– Ты ведь была такая сильная, – произнес он без малейшего укора. – Так что случилось?

Я обернулась, встретившись с его глазами и продемонстрировав свое заплаканное лицо. Позади зияла пропасть, и сероватое небо временами освещалось далекими лучами солнца, что безуспешно пытались пробиться сквозь плотное одеяло облаков. В горах мелькнула птица, и я, не выдержав, кинулась к Герду на грудь. Я прижалась к нему всем телом, цепляясь за жилет, ремни с запасами пуль и оружия, и чувствовала, словно он отдает мне свое тепло, ту безграничную силу, которой он владел по долгу рождения. Я чуяла в его объятиях выносливость куда более мощную, чем моя собственная, отцовское попечительство, которого, как оказалось, мне всегда не хватало. Я это поняла тогда, стоя в двух шагах от пропасти и вдыхая запах пороха.

Через несколько секунд я отстранилась, опустив глаза долу, – мне нельзя пасть так низко! Я просто не имею на это право.

– Я справлюсь, – затянула свой ремень потуже и откинула сборку пуль за спину.

– Вот и славно, – с пониманием отозвался он, но в этих словах крылось куда как больше смысла, и нескончаемое море чувств и переживаний.

Команда смотрела на меня, чуть выйдя из-за руин, пока я не дала понять, насколько это неприятно. Они нехотя возвратились на свои места, вероятно, желая поддержать меня, но не в силах этого совершить. Я заново зацепила трос за крайнюю стену колокольни и спустилась на скалистый выступ, успев за ним исчезнуть, как вдруг шквал пуль полетел в наши стороны. Совсем близко.

Я пригнулась – у правой руки пролетела пуля и вошла в мягкую землю. Я прижалась, пытаясь скрыться от этого смертоносного дождя. Только Герд оказался в поле видимости. Очевидно, он давал указания.

За выстрелами раздалось несколько взрывов. Я зарядила револьвер и выглянула из своего убежища. Машины правительства стояли у подножия руин, и дюжина солдат обстреливали стены колокольни. у одного в руках была граната. Он дернул кольцо, но в эту секунду его пронзила пуля – он пал. Через три секунды взорвался один из грузовиков. Несколько военных взлетели на воздух.

Я прикрыла уши и вжалась в землю, цепляясь взмокшими ладонями за трос. Это был Киану. Он спас нас, выстрелив в военного. Он сидел на ветке не в меру высокой старой сосны, немногим ниже меня, но многим дальше. Меж нами – пропасть. Ему ни за что не добраться до нас, если мы вздумаем бежать. Но он знал: этому не бывать. Герд сам падет смертью храброго висельника, но не допустит трусливого побега.

Я должна была узнать, все ли в порядке с теми, кто наверху. Но солдаты открыли новую стрельбу. Тем, кто сверху, не выстрелить. Я прицелилась и попала в одного военного. Осталось четверо. Один из них снова вертел гранату. Когда я выстрелила, она уверенно летела в нашу сторону. Солдат упал, и граната взорвалась в воздухе. Земля содрогалась. Камни и куски земли стали осыпаться мне на голову. Я выстрелила в еще одного солдата. Промахнулась. Отряхнула голову – глаза разъедала почва. Сверху кто-то выстрелил – двое солдат упали. Еще одного застрелил Киану. Последний скрылся за скалами.

Перестрелка кончилась. Мгновенно все затихло.