Buch lesen: «Шамбала», Seite 13
37
В течение суток Герд не обмолвился со мной и словом. Смешно думать, будто он избегал меня. Однако последние события заполонили мою голову хуже некуда; и пока мучилась неведением о судьбе Марии, тетки, Вита, Сета и его команды, мы продолжали тренироваться и исполнять свою работу, хоть с наступлением холодов ее количество заметно поуменьшилось. Я не стремилась решить свой конфликт с Киану или обуздать надежды Натаниэля. Я предоставила это дело случаю. Ведь для меня все это было неважно. Все еще не чувствовала, что это было важно.
Откровение Мальвы несколько раскрыло мне глаза, но и обнажило тот ответ капитана: «По той же причине, что ты не выстрелила в меня». Эти слова так сильно въелись в сознание, что меня уже тошнило; ибо не могла решить эту головоломку – слишком мало данных. В руках я вертела глиняную фигурку волка – тот самый подарок Ноя. Он сказал: «Это тебе, как истинной жительнице Ущелья. Ты будешь ею всегда».
Ной сидел в углу гостиной и напевал свою любимую старую песню:
Пусть бегут неуклюже
Пешеходы по лужам,
А вода по асфальту – рекой.
И не ясно прохожим
В этот день непогожий,
Почему я веселый такой…
– Ты бы стал прекрасным гражданином Союза, – улыбнулась я, присаживаясь рядом.
– Наверное, славные были времена, – он провел кистью по шлифованной поверхности новехонькой миски.
– Новая посуда? – кивнула в сторону его работы.
– Да, – он макнул кисть в глазурь и сделал несколько мазков. – Тут уж Руни постаралась. Они тут здорово повздорили с Натаниэлем. Но ты же знаешь, я не умею на нее злиться. К тому же, – он вытянул руки с готовой суповой миской, любуясь этим небольшим шедевром, – для меня это сущее удовольствие. Всю жизнь бы этим занимался. И никакой войны, – он отставил на доску свою работу и принялся за кружку. – Нравится? – кивнула на фигурку, что вертела в руках.
– Очень, – улыбнулась я. – По-моему, лучший подарок из всех.
– Мастерку всегда приятно слышать похвалу, – его лицо, вопреки всему, что творилось кругом и в душе, оставалось столь безоблачно-безмятежным, кА у спящего новорожденного, еще не познавшего тягот и невзгод.
Это было в нем удивительно – тот оптимизм, что излучало все его существо. Немногие могли бы похвастаться подобным в годы лишений и разрухи.
– Ной, – позвала я, и он вопросительно промычал, – могу я с тобой поговорить?
Это означало его согласие молчать и не обсуждать мои стенания с кем бы то ни было – особенно с Орли. Это также означало определенную долю откровенности с его стороны, которую я бы приняла, как дар, и не стала бы распространяться. Мне нужна была свежая голова, и я ее увидала в Ное. Но все это он понял без лишних слов и с легкостью ответил:
– Конечно. О чем ты хочешь спросить? – он отставил работу, еще неоконченную, и принялся разводить еще немного глазури.
Я повертела в пальцах фигурку волка.
– Скажи, почему так не любят комитетников?
Он растворял какой-то порошок в жидкости, наподобие масла, помешивая тонкой косметической лопаткой. Из его легких вырвался тяжкий выдох.
– Сложно сказать. Сейчас Комитет не такой, как был раньше, но, думаю, эта неприязнь зародилась еще во времена наших дедов или даже прадедов. Так получилось, что структуры военной обороны и Комитет сошлись во взаимовыгодном сотрудничестве. К тому же, наш Президент является и верховным главнокомандующим, а его старший сын – председателем Комитета. Может, свою роль сыграло влияние Ас-Славии после распада Союза… В любом случае, это весьма закономерно. И Комитет стал вербовать сообразительных солдат. Не все же были дураками. Но с годами в этой системе что-то сломалось. Или, скорее, у Правителя началась паранойя. Если в начале президентства он был пешкой, то теперь стал королем. В его власти было завербовать каждого солдата – даже самого глупого – и запудрить ему мозги о великом будущем, о том, кем он станет и чего достигнет, если вступит в Комитет. Иных вербовали угрозами – особенно тех, кто успел обзавестись собственной семьей. Деньгами мало кого заманивали – наше государство отличалось особой бедностью среди прочих.
– То есть, все солдаты – комитетники?
– Верно. Но ты ведь знаешь, что в человеческой природе заложен некий инстинкт доверия или близких душ… Не знаю, как это назвать. Но они болтали. Вербовали каждого без разбору. Если ты военных – значит, ты комитетник. но чтобы взобраться повыше, коснуться интеллектуальной элиты… Для этого требовались особые навыки.
– Какие еще навыки?
– Например, подличать. Сдавать. Шестерить. Писать докладные, подлизываться к начальству. Живой тому пример – наш Президент.
– Не понимаю…
– Смотри, – он взял фигурку из моих рук, – ты – солдат. У тебя один паек и две ноги. Но ведь у тебя семья, дети… Тебе нужно несколько пайков и хотя бы велосипед. Ты разговариваешь со своими товарищами, – он водил фигурку вокруг миски, – и узнаешь, что один из них вспахал поле богатому соседу и тот заплатил ему денег за работу. Верх ужаса: частный работодатель, индивидуальный предприниматель, а в казну не уплачен налог. Товарищ этот, что получил денег, купил портфель своему отпрыску – и все счастливы. Но тебе нужны пайки и велосипед. Ты идешь к начальству,– он бросил фигурку в миску, держа ее на пальцах, – и все рассказываешь о делах товарища, тебя благодарят – вот ты получил свой паек и велосипед, – Ной взял несколько мисок и поставил их одна в одну. – А если таких деяний наберется достаточно и тебя заметят – поздравляю, ты уже какой-нибудь сержант,– он придвинул ко мне стопку тарелок, в верхней из которых лежала моя фигурка.
Я скривилась.
– Так делал Президент?
– Да. Еще до того, как им стал. Темная история. Принцип Комитета такой же, – он разложил посуду и вернулся к необработанным предметам. – Но это еще полбеды. Настоящие комитетники, в годы кризиса, выискивали по приказу Матиса какие-нибудь мелкие прорехи или ошибки в работе какого-нибудь простого офисного клерка или бухгалтера. Его вызывали на настоящий допрос, а там уже…
– Что? – донимала я.
– Я этого не проходил, но Герд рассказывал, что настоящий комитетник может заставить тебя признаться в том, чего ты не совершал, – Ной душено просто рассмеялся.
– По-твоему, это смешно? – несколько оскорбилась я.
– Ох, Кая, не было бы все так смешно, если не было бы так грустно, – я не реагировала. – Настоящий допрос комитетника выбивает у тебя почву из-под ног. Прежде, чем усадить тебя на стул, они нароют, как ищейки, все, что связано с тобой и твоей деятельностью: где учился, кем работал, сколько лет, с кем спал и кого ненавидел, кому звонил в час тридцать три ночи и почему провел обеденный перерыв на работе… Они покажут распечатанные отрывки твоих разговоров, а в конце пожмут руку и пожелают всего хорошего.
Я сидела, как в воду опущенная.
– А что преступники? Воры, например, или… убийцы?
– Ими занимается особое подразделение, они знатоки пыток.
– Пыток?
– Начинают с допроса, заканчивают побоями. В лучшем случае.
– А в худшем?
Он глянул на меня, но промолчал.
– Вот и ответ на твой вопрос. Их не любят, потому что они о тебе все знают и готовы обвинить тебя в том, чего ты никогда не совершал. Они работают только на Правительство. Они ему преданны, как чертовы ослы. Подлость и лживость структуры помогает им выведать о тебе абсолютно все – вплоть до гастрономических предпочтений. Ведь ты не знаешь, кто из окружающих тебя людей – комитетники. Они могут стать кем угодно: рабочим фабрики, твоим новым соседом, якобы пережившим пожар в другой провинции, или новый друг, с которым ты поразительно скоро нашла общий язык… Они жестоки, хладнокровны и расчетливы. Отдел повыше имеет негласную лицензию на убийство – это дозволение самого Президента, хоть нигде этот канон не прописан. Слышала когда-нибудь о Маркове?
– Нет.
– Его убили наконечником зонта. Да, все верно, ты не ослышалась: наконечником зонта. Там был яд. Достаточно оказалось уколоть им ботинок прохожего, которым и оказался этот мистер Марков. Через двенадцать часов его уже отпевал священник. И знаешь, кто стоял за всем этим?
– КНБ, – я глядела перед собой.
– Именно.
– Но почему? – Ной отставил последнюю чашку и принялся мыть инструменты.
– Мистер Марков отказался плясать под их дудку. Нежелательный элемент… Во всяком случае, так гласит легенда, – Ной складывал чистые кисти и баночки на рабочий кусок ткани. – Это подлая структура, Кая. Именно поэтому ее приспешников презирают и боятся. Чем выше должность, тем больше зла ты натворил. Может быть КНБ создано для благих деяний, но в том, что происходило и происходит благородства мало.
Ной трепетно обработал инструменты, завернул их в свой матерчатый органайзер и вылил грязную воду на улицу. Он вымыл емкость от остатков растворенной глазури и отставил свои шедевры на подоконник. И пока его долговязая, но удивительно пластичная фигура переходила из одного угла в другой, я задала последний вопрос:
– А может ли человек податься в комитетники из-за мести?
Ной пожал плечами:
– Случится может всякое, Кая, но никто еще не слыхал о таком человеке.
38
Ной также рассказал мне, что все эти дни Орли с Натом настраивали самосборочный приемник и пытались слушать новости Метрополя. Но едва ли они оказались более правдивыми, чем то, что я видела по телевизору. Они с Гердом сгрудились вокруг малопривлекательного устройства, и Орли все время что-то подкручивала тонкой отверткой.
– Спутник не засечет? – спросила я, заходя в кабинет.
Нат поднял на меня глаза.
– Технически, нет… – он с сомнением потер подбородок. – Это не радиоточка.
Герд покрутил чайку, заменяющую колесико, и прогноз погоды сменился вещанием новостей.
– …говорит «Радио Свобода». Экономист Рамун Торе, выдвигавшийся в президенты, считает, что власти хотят запугать его как – начало цитаты: – «единственного оппозиционного кандидата» – конец цитаты. По словам кандидата он никогда – начало цитаты: – «не звал на площадь, а всегда пытался конструктивно донести до власти свои экономические идеи. Нужно изменить феодальную систему управления в стране, куча проблем, останавливаются предприятия» – конец цитаты. Напомним, сейчас экономист находится в госпитале, после того, как, предположительно, отравился малиновым смузи в одном из метрополийских кафе. Кандидата доставили в больницу прямо с деловой встречи. Он утверждал, что его отравили умышленно, но не власти – им, по словам Торе, это не выгодно – а некая Третья сила, которая может быть внутренняя, а, может быть, внешняя. Кандидат заявил, что располагает доказательствами того, что его отравили. Начало цитаты: «Во дворе была машины, которая вела внешнее наблюдение. Мало того, что она исчезла сразу же, едва я выпил злосчастный напиток, так еще нам удалось вычислить ее номер» – конец цитаты. Торе и его команда были убеждены, что за отравлением стоят спецслужбы. Он пытался добиться разбирательства, но в возбуждении уголовного дела по факту происшествия в итоге было отказано. В данный момент пострадавший добивается проведения независимой экспертизы.
– Вы это слышали? – пораженная, Орли присела. – Кто это мог сделать?
– Он ссылается на призрачные идеи, – уверенно комментировал Герд. – Это Матис с его приспешниками. Видимо, этот Торе изрядно ему насолил.
– Ты думаешь, они действительно хотели его убрать? – спросил Нат.
– Да, – я уменьшила звук. – Я слышала по телевизору часть его предвыборной кампании. Она выглядела слишком разумно. По крайней мере, для Матиса. Он ни за что не допустит подобного. Его старший сын – глава Республиканского КНБ. Все сходится. Тут не надо быть гением.
– Где ты видела Торе? – спросил Нат.
– Разве это важно? – я злилась, потому что ненавидела отчитываться. – Посмотри, что с ним натворили!
– Это может быть раскрутка кандидатуры, – раздался низкий голос Орли. – Сложно определить наверняка.
Мы все переглянулись и, ручаюсь, подумали только об одном человеке.
– Герд, – вкрадчиво спросил Нат, – может, подключим Кару?
Я с надеждой глянула на наставника. Он подозрительно на меня косился все это время.
– Нужно все взвесить, – ответил он. – Сейчас никаких опрометчивых шагов, – и сверкнул глазами в мою сторону.
Да, он имел в виду те «капризы», которые я выкидывала, и истерики, которые устраивала. Но, может быть, этот случай – еще один жалкий шанс получить весточку от человека, который слишком далеко, даже от сердца.
39
Дни тянулись, как резина. Я бы не обращала на это внимания, если бы знала хоть что-то о судьбе Ущелья и его жителях. Мы в Долине будто замораживали время: ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знали, ничего не чувствовали.
В доме велась какая-то негласная деятельность, и никто, кроме меня, не мог себе позволить бездельничать. Я спокойно чистила сарай, кормила кур и собирала яйца; Ной занимался свиньями и коровой. Я была рада, что мы работали вместе: его мягкое спокойствие и мечтательная задумчивость сеяли воздухе что-то эфемерно-приятное, немного сонное, как грезы. Мы перекидывались улыбками – и снова возвращались к работе.
– Что у вас с Киану? – спросил он вдруг.
Я опешила, выпрямившись, и опираясь на вилы.
– С чего ты вдруг спросил?
– Ну, знаешь… Кругом одни страсти: Руни с Натом, ты с Киану…
Я отбросила грязную солому и полезла под насест. Вонь стояла хуже некуда.
– Тебя Орли попросила? – усмехнулась, вытаскивая еще одну грязную кучу.
Он замялся.
– Ну, в общем, да, – закончил драить поилку и наполнил ее чистой водой. – Как ты узнала?
– Ты бы ни за что не додумался задать такой вопрос.
– Вот как?
– Определенно.
Мы рассмеялись. Я закончила собирать грязное сено и принялась все засыпать из мешка чистыми охапками. Запах напомнил летнее поле в тихий августовский вечер.
– Скажи, что я высказала все, что о тебе думаю. И что я ненормальная. Псих. Истеричка.
– Я что-нибудь придумаю, – заверил он, насыпая корм. – Орли может и беситься, что тебе достались все лавры, но, в сущности, она не посмеет причинить вреда.
– Какие еще лавры?
– Ну… Ты всегда куда-то спешишь, все время за что-то борешься… Бросаешь вызов Герду. Ты единственная из нас, кто на это осмеливается.
– Ох, бога ради…
– И семья.
Мы умолкли, глядя друг на друга.
– Пусть вы не слишком ладите с теткой и той девочкой – твоей сестрой, но… у тебя есть семья. Они тебя растили, когда ты осталась одна. У нас нет никого. И Орли это понимает. Для нее это слишком большое богатство. Бесценное.
– Я… – я опустила лицо, избегая его взгляда, – мы все научились жить с этим. И ничего тут не попишешь. Герд именно поэтому нас и выбрал: некем шантажировать, некому угрожать. И если погибнешь – это будет твой выбор, и больше ничей.
Разговор завел нас в тупик. Мы молчали, погруженные в свои размышления, пока я не решилась разбавить эту гнетущую угрюмость.
– Лучше обсудим что другое, – куры возвращались со своего небольшого загона и упоительно устраивались на чистый насест. Я сгружала грязное сено в рабочую телегу. – Что ты знаешь о болезни Президента?
– Бог ты мой!.. – раздался его приглушенный голос. – Ты комитетницей решила заделаться?
Я рассмеялась.
– Еще чего! После того, что я о них узнаю, хочется их истребить.
– Тогда к чему такие вопросы?
– Да так, – подхватила ручки и покатила телегу, – есть одна мыслишка.
Пару лет назад мы с Киану вырыли яму и сложили каменные стены, похожие на фундаментный куб. Герд отправил его на эту работенку, потому что парень был явным психоодиночкой, а меня – потому что не могли заставить работать с кем-то еще. В этой яме был хороший перегной из ботвы овощей, очисток, использованного сена и других природных материалов. Он замечательно удобрял землю, и еще ни одного года мы не знали настоящего голода.
Когда я сбросила туда сено и вернулась, Ной приготовился читать лекцию.
– Я читал книгу некоего Матикевича. Скудное изданьице, но весьма поразительное. И все это время – более тридцати лет – запрещенное к издательству. Автор бежал в Ас-Славию. Так вот, – я взяла плетеную корзину без ручки и стала обходить гнезда, – там говорится, что у Матиса было непростое детство… и мозаичная психопатия.
– Да ты с дуба рухнул! – я стала на носочки и достала три яйца; положила аккуратно в корзину. – Таких людей не допускают к власти! Что это… садизм, лживость…
– Подозрительность, жестокость, гипертрофия, нарциссизм, комплекс неполноценности…
– Шизофрения?
– Теперь – да, – Ной закончил со своей работой и перешел на мою части помочь собрать яйца. – Все говорят, ему колют какие-то сильные медикаменты, а без них он просто слетает с катушек, как бешеный бык.
– И еще строит какой-то диспансер для детишек Метрополя.
– Сам и будет там лечиться. Хорошо, если Ясе это не передастся. Болезнь-то наследственная.
– Зачем его держат у власти? Зачем? Народ готов к переменам – давно был готов.
– У них своя мафия. Там что-то нечисто, и лучше не делать резких движений. Беда в том, что теперь народ ничего не знает. И эти выборы… просто смешная фикция.
– Ты думаешь, они кого-то продвигают? После Матиса?
– Я думаю, здесь замешана Ас-Славия.
В его словах был смысл. Как хорошо, что я могу поговорить об этом с ним, а не вынужденно обращаться к Киану. я ему не верила, хоть и не могла внятно уяснить, почему. Я просто чувствовала, что он стоит за чем-то еще… каким-то делом. И что все сказанное ему станет известно Герду. Нет, я больше никому не верила. Они все вели свои партии и что-то скрывали, а я не отличалась наивной искренностью и просто следовала их примеру.
– Интересно, как они с самого начала уничтожали историю болезней.
Ной сложил пальцы пистолетом и мнимо выстрелил себе в висок, скорчив рожу. Мы рассмеялись.
И тут услышали какой-то шум во дворе. Мы опасливо переглянулись, быстро переобули резиновые сапоги и вышли на улицу. Наши собрались у парадного. Я поставила корзину с яйцами и сняла с гвоздя бинокль.
Со стороны границы приближался военный автомобиль. Он ехал по бездорожью, определенно в нашу сторону.
40
Несколько месяцев назад, когда все это началось, Киану заложил вход в Долину, чтобы беженцы не обнаружили нас и наше жилище. Но и дл автомобиля он был довольно узок. Незнакомцы припарковались у стены. Герд вышел вперед; из-за пояса торчали ножны. Все молча проверили свои собственные.
– Киану, – безапелляционно позвал Герд.
Я выступила вперед, но Киану пригвоздил меня взглядом. Они перелезли границу и исчезли из виду. Стояла тишина, никто не смел пошевелиться. Я двинулась вдоль границы. Мне все шипели вслед и хмурили брови, но я незаметно остановилась там, где они исчезли – и прислушалась.
– Bist du Stark?
– Ya. Das ist mein Assistent, Kianu.
– Wir sind Ksan und Gurs. Von dem Kapitän.
– Vortrefflich.
Резкий толчок – и Киану стоял против нас, сияя улыбкой и укоряя меня взглядом за неисправимую халатность.
– Порядок, – сказал он. – Привезли оружие.
Мы все выдохнули – редчайшее облегчение; но с непониманием глазели на стену, будто сквозь нее можно увидеть таинственного Герда, который никогда не посвящает нас в свои грандиозные планы.
У нас было два пистолета – два старых Беретта, о судьбе возникновения которых мы ничего знали, а любые вопросы об этом пресекались на кону. С ними мы учились стрелять высоко в горах – чтобы никто не засек, но в глубине души мы постоянно тряслись на этих вылазках, как осиновые листы, пока не привыкли к тому, что любое наше действие – всегда риск. Эта поставка сулила большие перемены. Работа пошла быстро: Киану передавал холщевые свертки – сначала небольшие, затем длинные. Мы заносили их в дом, клали на пол и обеденный стол. Через несколько ходок, когда все как будто бы замерло, я перевесилась через каменную границу и спросила:
– Еще?
– Нет, – ответил Киану.
В этот миг мои глаза почему-то обратились к двум незнакомцам. Один из них достал сигарету и закурил, второй закрыл панель багажного отсека. Внутри что-то щелкнуло, и в ушах стоял разговор тех неизвестных мне солдат из леса Шестой провинции…
– Один промах – и тебя прижмут к стене, как нашего капитана. Эй, кэп! – откуда-то со стороны поля подошел другой солдат. – За что тебя взгрели, а? Ты ж в министерстве Иностранных Дел ошивался.
– Не твоего это ума дело, Ксан, – ответил голос, и на секунду у меня внутри все перевернулось.
– Ты никому об этом не рассказываешь. Видимо, тебя здорово прижали, да? Хорошо хоть капитаном сделали, а не простым рядовым.
– Вот уж Гриф порадовался, что ты теперь с ним на одной ноге!
– Эта мразь хочет дослужиться до генерала-майора. Паршивый сукин сын! Настучал на меня, еще когда ночью с Наташкой ходил гулять! Эх, капитан, зря ты так скатился. Мог бы его уделать в два счета.
– Да, ты же подполковником был.
– А ну цыц, шпана малолетняя! – раздосадовался полковник. – Ишь какие коршуны!
– Кэп?
– Я же сказал: не суйся ко мне со своими вопросами, – уже громче и настойчивей повторил голос.
– В общем, Гурз, не просись в отгул раньше срока, не то тебя отправят в ссылку. Ты у нас не кэп, и до Министерства не дослужился. Знаешь, сколько нужно вкалывать, чтобы туда попасть? Ты в жизни своей столько не работал.
– Иди к дьяволу!
Снова послышалась ругань.
Один из солдат хлопнул капитана по плечу, и по-товарищески обнял.
– Да ладно тебе, кэп, не горячись. Выкури вот, – он протянул пачку сигарет.
– Он не курит, – отозвался полковник.
– Я не курю, – покойно ответил тот и скинул руку.
– Он у нас добряк.
– Как хочешь.
Гурз и Ксан… Где я уже слышала эти имена?
– Ich komme, Ksan. Eine Minute.
Моменты наивысшего напряжения остаются в памяти надолго, как и те доли страха, что преодолел. Ксан и Гурз вместе с капитаном… С тем самым чертовым капитаном! Неужели они?!
– Кая? – с явным подозрение обратился Киану. – Кая!
Все это время я смотрела одному из них в глаза, и узнавала те же движения кистей рук, ту же свободную походку, но собранность движений, как будто они доставляли шесть ящиков яблок, а не шесть свертков с оружием!
Я спрыгнула вниз, оставив их решать свои вопросы, сама отправилась в столовую. Там уже орудовали Орли, Нат и Ной. Они развернули холщовые брезенты, обнажив несколько автоматов и пистолетов; все прочее – пули и патроны. Мы переглянулись с Натом и Ноем, ведь это значило одно: наша главная битва еще впереди.
В комнату вошла Руни. На ее руках были медицинские перчатки. Она сняла с лица пластиковую маску и со скрипом стянула перчатки.
– Получилось? – спросила Орли.
– Что получилось? – уточнила я.
– Руни работает над защитными барьерами, – пояснил Нат. – Ядовитый песок.
Я вскинула брови, в удивлении.
Мы вышли на задний двор, где в жалком закутке стоял сбитый наскоро стол и сносный стул. Из колбы шли остатки испарений, среди горок речного песка – мертвая мышь.
Руни села и надела маску, мы сгрудились за ее спиной.
– Просто цианид калия. Подобен сахару. Сильнейший неорганический яд. Попадая на оболочку глаза, разъедает ее, если через пищевод – человек умрет от кислородного голодания, так как нарушается функция клетки. На данный момент все, что есть из синильной кислоты.
Мы молча смотрели на горку белого порошка – самого обыкновенного, точь-в-точь сахар или крупная соль – кто, поди, тут разберет; и диву давались, до чего мы все могли дойти и чего достичь. А глаза бедной мыши выкатились наружу, как красные яблоки; ее болевой порог много выше, и маленькое сердце не выдержало такой нагрузки.
– Хорошая работа, – раздался позади голос Герда.
Его высшая похвала. Удостаиваются далеко немногие.
– Зачем это? – спросила у Руни.
– Герд хочет переправить это Каре, – надменно пояснила Орли.
– Зачем? – поразилась.
– А зачем производят яды? – ощетинилась Орли. – Чтобы пришить кого-то, господи боже…
Мы – в еще не остывшем возбуждении – вернулись в дом, где Герд зорко осмотрел поставку и спрятал все оружие под полы; поднял несколько досок в своем кабинете и уложил брезент.
Отужинали раньше обыкновенного, и все отправились спать. Я знала, что нужно делать. Минул один час, затем другой… Я встала с постели, надела свой костюм, зашнуровала ботинки. Спуститься оказалось сложней: в старом доме скрипела каждая половица, но я ступала на носочки, держась добротно сбитых балясин. Герд не запер кабинет: он будто знал, что сегодня ночью я доберусь до него любыми способами. Конечно же, он знал. Он один умел читать лица и души. Он был бы не Гердом, он был бы не нашим Господом Богом, вершителем потерянных душ. Разве он не заметил, как нервно я тыкала вилкой в кашу, сидя за столом, и разве не насторожился моей молчаливости? Зачем позволил войти сюда?
На свой страх и риск зажгла одну-единственную свечу и поставила рядом с ножкой стола. Тайные половицы не скрипели – эти сухие и крепкие, наверняка выбранные именно для этой цели. Я распахнула брезент цвета хаки и достала из тьмы один пистолет. Другой рукой из-за пояса вытянула еще один – тот, что дал мне Вит.
Идентичны. От пушечного отверстия до емкости магазина. Два абсолютно одинаковых Кольта сорок четвертого года выпуска. Это значило только одно: капитан поставляет оружие народным группировкам – и профессиональным наемникам.
Но кто он? Народный мститель под маской комитетника? Или комитетник, желающий жестоко обмануть народ? Нет, он не мог помогать нам – он комитетник, все они – подлые предатели и лживые крысы. Но что за, черт возьми, игру он ведет?
Когда я задала себе этот вопрос, за моей спиной раздался еще один:
– Ты что задумала?
