Buch lesen: «Приют»

Старость – это пустынный остров, окруженный смертью…

Все имена и географические названия вымышлены.

ЧАСТЬ 1

…Подошли Гензель и Гретель ближе к избушке и увидели, что сделана она из хлеба, крыша – из пряников, а окна – из прозрачного леденца…

Братья Гримм. «Пряничный Домик»

Прыг да скок, туда – сюда, крыша едет – не беда, жизнь лишь сон, а мир – фуфло, это, братец, западло, только ты не унывай, лучше вмажемся давай!

Стивен Кинг. «Стрелок»

1

– Я хочу жрать. Если увидишь какую-нибудь забегаловку, скажи.

– А у тебя что, глаз нет?

– Ярик, не зли меня. У меня сегодня хреновое настроение, и не в твоих интересах лезть мне под руку.

– Я просто…

– Просто, Ярик, трахаются гномики. И мыши. А теперь помолчи.

Ярик, то бишь Ярослав, скорчил недовольную физиономию и откинулся на сиденье. Он хотел спросить Митрича, кто с кем все-таки трахается: гномики с мышами или и те и другие, но между собой, однако решил промолчать.

Молодой человек выудил из кармана замусоленной джинсовой жилетки с обтрепавшимися краями жевательную резинку. Развернув одну пластинку, он ловко закинул ее в рот и принялся сосредоточенно жевать, рассеянно поглядывая по сторонам. Пейзаж был довольно однообразным – серая асфальтовая дорога да бескрайние поля. Какая, к чертям, забегаловка в этой пустыне? Солнце стояло в зените, и, даже несмотря на бешеную скорость, с которой несся их «Опель» (все окна были открыты до максимума), в салоне машины стояла духота.

– По-моему, после Дмитровки должен быть… Ярик?

Ярик надул пузырь из жвачки. Некоторое время влажный шар оставался недвижимым, а затем с сочным «чпок!» лопнул, облепив всю нижнюю часть лица юноши.

– Ярик! ЯРИК! Мать твою, я к тебе обращаюсь!!!

– Ты сказал, чтобы я помолчал, – снисходительно проговорил молодой человек, старательно вытирая лицо.

Митрич зло крутанул руль в сторону, обойдя справа раздавленного зайца.

– Это правило действует до тех пор, пока я сам не заговорю с тобой. – Тон Митрича стал спокойней. – Посмотри в бардачке, нет ли там карты.

С обреченным видом, словно ему предстояло вычерпать кружкой Мировой океан, Ярик принялся копошиться в бардачке. Старая записная книжка, пустая сигаретная пачка, носовой платок и гелевая ручка.

– Ни фига там нет, – объявил он, вновь откидываясь на сиденье.

Митрич выругался и нажал на педаль акселератора. Мотор натужно захрипел, возмущенно протестуя против новой нагрузки.

– Бензина хватит? – без особой надежды на отрицательный ответ спросил Ярик брата. Митрич молчал, нахмурив брови, и Ярик решил оставить его в покое.

Да, бензина должно хватить. Иначе и не может быть, по крайней мере, Ярик на это очень надеялся. Надежда – это единственное, что осталось у него и его брата близнеца Митрича (настоящее имя его было Дмитрий, но Ярик не помнил, чтобы кто-нибудь называл его так).

На самом деле этими именами их наградила не мать, а тетка. Их истинные имена (если они вообще были) исчезли вместе с их матерью.

Ярик почти не помнил ее. Непрекращающаяся пьяная ругань, смех, запах дешевого портвейна и холодные сухие руки – вот, собственно, и все воспоминания о ней. Митрич же, наоборот, достаточно хорошо ее помнил, во всяком случае, он так утверждал.

Он ненавидел мать. Ненавидел за то, что знал: их кормежкой в годовалом возрасте занималась двоюродная сестра матери – тетка Варя, ненавидел, потому что однажды, когда маленькому Митричу исполнилось три, мать выкрутила ему руку так (он просто долго хныкал, потому что хотел есть), что детские хрупкие кости не выдержали и треснули, как сухая щепка, ненавидел, потому что загаженный мухами стакан с мутным пойлом заботил ее больше, чем он и Ярослав.

Потом их мать исчезла. Просто исчезла, испарилась, как сизое кольцо сигаретного дыма, оставив голодных и замызганных близняшек в нищей коммуналке. Поговаривали, что ее пырнули ножом во время какой-то пьянки, но Митрич не особенно верил в это.

«Я готов целовать ботинки тому, кто соизволил снизойти до расплаты с ней и прекратил ее грязное существование. Но много чести. Бьюсь об заклад, что наша мамаша до сих пор заживо гниет в какой-нибудь подворотне в обнимку с бутылкой», – говорил он Ярику.

Что касается отца, то о нем не знали ни мать, ни тетка Варя. После исчезновения своей сестры она, недолго думая, забрала ребятишек к себе в Кемерово, в уютный домик с нехитрым хозяйством.

Это она дала им имена. Это тетка Варя, с грубоватым голосом и мозолистыми, теплыми руками, лезла из кожи вон, чтобы пристроить ребят в школу и хоть как-то приодеть. Своих детей у нее не было, и всю ласку, любовь и доброту она самозабвенно отдавала им. И все вроде бы стало постепенно налаживаться, но…

Митрич часто говорил, что жизнь – как зебра.

«Все идет по принципу черных и белых полос, Ярик. Таков закон этой гребаной жизни. Сначала тебе кайфово, и тебе кажется, что так будет всегда. Когда ты к этому привыкаешь и перестаешь благодарить Бога, ты думаешь, что это само собой разумеющееся. В таком случае для сравнения жизнь подсовывает тебе какую-нибудь подлянку. Тогда ты рвешь на голове волосы и вопишь: Боже, ну почему именно я?! Хе, да потому. И когда ты свыкнешься с внезапно обрушившейся на тебя проблемой, тебе будет казаться, что так было всегда. Хоп! Потом опять кайфово. И так по спирали», – разглагольствовал Митрич, аккуратно деля лезвием бритвы порошок на равные доли.

«Так вот, братишка. – Он покровительственно хлопал Ярика по плечу. – Наша с тобой жизнь похожа на зебру, которую окунули в деготь, и отмыться ей от этого дерьма нет никакой возможности. Но ты не унывай. – С этими словами он осторожно вдыхал порошок, стараясь, чтобы ни одной крупинки не просыпалось. – Следуй следующему правилу – когда тебя трахают и ты ничего не можешь сделать, постарайся извлечь из этого максимум удовольствия. – Митрич чихнул. – Само собой, эта аксиома подлежит расширительному толкованию», – добавил он назидательным тоном.

(Ярика всегда восхищало умение Митрича витиевато изъясняться, несмотря на то, что своими познаниями в школе учителей он особенно не радовал.)

Митрич вмазывается уже почти как два года. По большому счету, это и явилось причиной их поспешного бегства. Но об этом – после.

…Двери электрички закрылись, зажав ногу девушки. Испуганно вскрикнув, она попыталась выдернуть ногу, но поезд внезапно тронулся. В толпе раздались охи да ахи, но никто не решился приблизиться к бедняжке, которую волочил набирающий с каждой секундой скорость поезд. Их тетка была в толпе… Ей удалось вырвать девушку из дверей. Удалось ценой своей жизни – ее правая нога попала в пролет между перроном и движущимся поездом. Заплаканная девчонка с ободранными в кровь коленками откатилась в сторону, а тетку Варю затянуло в пролет полностью, как в пылесос, и размазало по стенкам платформы, словно подтаявшее мороженое, которое малыш размазывает ложкой по стенкам бумажного стаканчика.

Машиниста выкинули с работы. Муж тетки некоторое время держался, после чего крепко запил, и однажды после очередных возлияний устроил дома пожар, в котором и сгорел вместе с домом…

– Нам понадобятся еще деньги. Тех, что мы взяли на бензоколонке, хватит лишь на жрачку, – вновь подал голос Митрич.

– Думаю, тебе необязательно было доставать пистолет, – осторожно заметил Ярик. – Этот парень наверняка запомнил нас.

– Ничего, пусть теперь портреты наши рисует. Или ты хотел, чтобы мы подошли к нему, наклонившись в третьей позиции, и промямлили что-то типа: «Многоуважаемый господин! Мы должны кучу бабок не менее уважаемому Хохе, к тому же хотим поесть, попить и так далее. Не соизволите ли вы открыть кассу и отдать нам все ваши деньги? Премного благодарны, спасибо за внимание». Нет, так не пойдет.

– Зато теперь за нами будут охотиться не только Хоха с его гориллами, а еще и менты, – нервно произнес Ярик.

– Мне нужно вмазаться, – словно не слыша его, вдруг сказал Митрич.

Ярик с неудовольствием посмотрел на брата. Он никак не мог взять в толк, зачем так насиловать свое тело ради того, чтобы получить порцию каких-то паршивых наркотиков. Сам он пробовал их несколько раз, но только лишь из солидарности с братом. Откровенно говоря, ничего особенного. Намного больший кайф Ярик ловил от пива, девочек и музыки. Когда-то он даже играл на ритм-гитаре в группе «Кранты», хотя назвать музыкой то ужасное и зубодробящее, что он и пара обкуренных патлатых юнцов извлекали из гитар, назвать можно было с большой натяжкой. Но наркотики – это одно. Ярика больше бесило то, что из-за Митрича он сам погряз по уши в дерьме, и у него были большие сомнения насчет того, что Хоха будет с ними церемониться, когда до них доберется.

– Хочешь, я сяду за руль? – спросил он.

– Мне нужно вмазаться, – повторил Митрич. – У меня осталось совсем мало.

– Так ты хочешь есть или ширнуться? – ехидно поинтересовался Ярик.

– Заткнись.

Ярик со вздохом отвернулся.

По правде сказать, сейчас они меньше всего были похожи на братьев. У обоих раньше были длинные, до пояса волосы, которые Митрич недавно состриг из-за очередных глюков. К тому же, утверждал Митрич, эти патлы чертовски мешают драться. Ярик с серьезным видом поинтересовался, уж не с зелеными ли чертиками приходится драться бедному Митричу, которых он частенько видит после очередной дозы, за что чуть не получил от брата в челюсть.

Когда-то широкоплечий, с накачанными бицепсами (раньше он с остервенением занимался со штангой), в последнее время Митрич заметно похудел и как-то усох. Он побрился наголо, в обоих ушах поблескивали серебряные кольца, отпущенная коротенькая бородка несколько сглаживала худобу его лица. На нем вытертая до белизны кожаная жилетка, потертые брюки цвета хаки и военные ботинки, обитые металлическими пластинами. Ярик помнил, как иногда его брат возвращался после очередных разборок и его ботинки были темно-красного цвета. После этого он никогда не напоминал Митричу про зеленых чертиков. Что-что, а драться его брат умел.

Ярик, в отличие от брата, оставил волосы и продолжал заниматься штангой. Он ненавидел всякого рода растительность на лице и часто посмеивался над Митричем, называя его бородку «п… под носом», при этом ежедневно скоблил себе лицо опасной бритвой, такой же, как у Митрича. На голом крепком теле джинсовая жилетка, плечи покрывали цветные татуировки. Военным брюкам и ботинкам Митрича он предпочитал узкие джинсы и разбитые ковбойские сапоги со стоптанными каблуками.

– Где Крейсер? – прерывистым голосом спросил Митрич. «Опель» поднялся на пригорок, и впереди мелькнуло небольшое строение.

Ярик посмотрел на заднее сиденье:

– В банке. У него, в отличие от нас, нет проблем, Митрич.

Крейсер – паук Митрича. Он с детства питал необъяснимую любовь к паукам и перечитал массу литературы об этих существах. Мохнатый, темно-коричневого цвета тарантул, он мог часами сидеть в одной позе, настороженно следя за тем, что происходит снаружи (Митрич нашел для него прозрачный пластиковый контейнер с отверстиями для доступа кислорода). Правда, Ярик никак не мог въехать в смысл имени. Несмотря на скудное образование, он знал, что крейсер – это такой военный корабль, даже в Питере такой стоит, «Аврора» называется. При чем тут паук? Впрочем, вразумительных объяснений на этот счет он от Митрича не получил. Ну, Крейсер и Крейсер. Если бы было настроение, назвал бы Танком, или БТРом…

Вскоре они проехали знак, указывающий, что они въехали в город…

– По-моему, впереди кафе, – сказал Митрич, напряженно вглядываясь вперед. Они подъехали к небольшому двухэтажному домику. Вывеска над заведением гласила:

АНШЛАГ

Чуть ниже:

Круто закусить у Витька!

Еще ниже более мелкими буквами:

Внимание!

Ближайшая закусочная – через 70 километров.

Лучшая еда в здешних местах!

Митрич стал вылезать из машины.

– Давай, Ярик, вылезай, – нервно проговорил он, хлопая дверью. – Посмотрим, как готовит этот чувак Витек.

Ярик внимательно разглядывал закусочную. Она представляла собой небольшой ветхий двухэтажный домик с давно облезлой краской. Над дверью висел высушенный солнцем и ветрами коровий череп с обломанным рогом. На обочине были припаркованы бензовоз и две длинные запыленные фуры, у самых дверей стояла темно-синяя «пятерка». Слева, чуть позади строения, находилась крошечная заправочная станция, которая была закрыта.

– Ты идешь? – повысил голос Митрич. Ярик уже видел, что он находится на грани срыва, его руки мелко дрожали, лицо покрылось бисеринками пота, несмотря на усиливающееся пекло.

– Не нравится мне это место, – сказал Ярик, медленно открывая дверь. – Может, поедем дальше?

Митрич уставился на Ярика как на круглого идиота:

– Ты читать умеешь? – Он указал трясущимся пальцем на вывеску. – Никого живого, черт тебя дери, на протяжении семидесяти кэмэ! Нам нужно заправиться. Если струсил, так и скажи. – С этими словами Митрич направился к дверям заведения.

Ярик хотел съязвить, что он прекрасно знает, как и чем собирается заправиться Митрич, но тот уже направился к бару. Ярик закрыл окна и вышел из машины.

У растрескавшихся ступенек в пыли лежала тощая собака, шерсть ее была такой грязной, что определить ее истинный цвет было невозможно; рядом робко притулился маленький щенок. Дрожа всем телом, он заискивающе тявкнул братьям, виляя коротким хвостом. С востока внезапно подул сильный ветер, мелкие песчинки неприятно царапали кожу, и братья поспешили войти внутрь.

Внутри было немного прохладней и царил полумрак. Людей в закусочной было немного, они все с интересом вперили в братьев взгляды. Слева на стойке возвышался обшарпанный музыкальный центр, залепленный жирными пятнами, из которого вперемешку с хрустом и скрежетом доносились звуки какой-то попсы; центр напоминал певца, который старался спеть песню с горячей кашей во рту. С потолка дохлыми змеями свисали грязные липкие ленты, на которых нашли свою смерть неудачливые мухи.

 
«…И я возьму тебя с собо-о-о-о-й!
Мы полетим с тобою к звездам!..»
 

– надрывно неслось из колонок, причем распознать пол исполнителя из-за гнусавого голоса было непосильной задачей. Ярик поморщился. Ну и дыра!

Неторопливо вытирающий стаканы у стойки сутулый бармен с обширной лысиной окинул вошедших равнодушным взглядом.

Митрич подошел прямо к нему:

– Чего-нибудь пожрать и пива. Две порции.

Бармен понимающе кивнул, не отрываясь от своего занятия.

– И еще. Где у вас туалет?

Лысый поднял на Митрича мутные глаза:

– А бабки-то у тебя есть?

У него были редкие желтые зубы, загнутые внутрь, как у капкана. Митрич побагровел.

– Разве так бармен должен отвечать, когда клиент делает заказ? – прошипел он, наклоняясь к испуганно отпрянувшему бармену.

Лысый затравленно кивнул и вытянул дрожащую руку, указывая на какую-то дверь.

– Туалет там.

Ярик обратил внимание на его сальные руки с черными ногтями и, не скрывая отвращения, поморщился. Когда Митрич торопливо проследовал в указанном направлении, к бармену откуда-то из темноты, прихрамывая, подошла толстуха с круглым чумазым лицом. Лысый что-то ей сказал и стал торопливо откупоривать бутылку пива. Ярик уселся за свободный столик и сцепил перед собой руки.

…Нет, определенно так дальше продолжаться не может. Митрич перестает контролировать себя, и с ним становится все более опасно. Ярик с горечью сделал для себя неутешительный вывод: как бы он ни любил и ни уважал брата, в один прекрасный момент ему придется оставить его. Оставить в целях собственной же безопасности. Ни о каком лечении от наркомании (Господи, какое лечение?! Слово «лечиться» и Митрич сочетаются так же нелепо, как благоухающая роза с крышкой зловонного унитаза) Митрич даже думать не хотел, и даже теперь, когда они в бегах, для него инстинкт самосохранения перед желанием вмазаться отошел на второй план. Сказать Митричу: «Брось ширяться, и станешь счастлив!» – было все равно, что сказать Ромео: «Убей Джульетту, и тебе станет легче…»

…Митрич когда-то был грозой района и в связи с этим частым гостем (в основном поневоле) в местном отделении милиции. Малолетние проститутки, контроль над местными воришками, сбор дани с других районов, грабеж случайных прохожих – все это было в пределах его контроля. И хотя они были близнецами, улица отдавала предпочтение именно Митричу, его необузданной ярости, силе, изворотливому уму. Его боялись и уважали, молодые мамаши пугали его именем своих непослушных детей, каждая вторая девчонка района готова была на все, лишь бы Митрич обратил на нее внимание, не говоря уже о том, чтобы оказывал ей свое покровительство. Но в один прекрасный день он вернулся в их небольшую съемную квартирку совсем другим. Тогда им было по семнадцать…

Все началось с торговли. Новые знакомства, связи, трали-вали, в итоге – постоянные разговоры о «дознячке», абстинентный синдром, галлюцинации, бредовые идеи и тому подобное. Ярик помнил, как однажды Митрич ввалился домой под жутким кайфом. Он уселся в старое кресло и закинул ноги в ботинках прямо на стол. Вытащив из кармана опасную бритву, он стал спрашивать, почему корова ест траву зеленого цвета, а молоко получается белым. Потом он сказал, что корова, которая не дает молока, называется жадиной-говядиной. Ярик, нахохлившись, слушал этот бред. Ему было и смешно, и страшно одновременно. Затем неожиданно Митрич стал размахивать бритвой в воздухе и издавать звуки, отдаленно напоминающие пчелиное жужжание. Ярику он пояснил, что он – пчела и охотится за летающими электроблинчиками. Полный отпад! Это было бы смешно, если б не было так грустно. В результате Митрич разбил телевизор, повыбрасывал в окно стулья и сильно порезал себе руку…

Потом Митрич связался с местными наркоманами и выступал посредником в поставке героина каким-то крутым ребятам, с которыми у него и произошел недавний конфликт…

2

Все произошло до идиотизма просто и с катастрофической точностью. Позже Ярик клял себя за то, что решил в тот день навестить своего брата. Ведь все могло быть иначе…

Он уже полтора года не видел Митрича и о его очередных подвигах знал только по слухам. Поговаривали, что брат успел отсидеть год за решеткой (находясь под кайфом, попытался «разжаловать» сержанта, то есть сорвать с него погоны), вышел и снова взялся за старое.

В тот злополучный день Ярик собирался ехать в Красноярск. Один старый знакомый предложил подзаработать, да и Ярику самому осточертело болтаться на одном месте. Кроме того, последнее время он обитал в Омске, а там за ним водились кое-какие грешки… Ничего особенного, просто как-то на одной из вечеринок он переспал с симпатичной девочкой, которая оказалась дочкой начальника окружного УВД. Все бы ничего, но девушка залетела. Отец узнал об этом, скрупулезно изучил биографию Ярика и почему-то захотел познакомиться поближе со своим потенциальным зятем. Желательно у него в кабинете. Это не вызвало особого восторга у Ярика, и он решил смыться. Он понимал, что поступает не по-джентльменски, но инстинкт самосохранения оказался сильнее… В конечном счете, как потом признался себе юноша, поездка в другой город в большей степени была спровоцирована именно этой историей, а смена работы – уже второстепенное дело.

Перед отъездом он неожиданно оказался в знакомом районе и вспомнил о Митриче. Родственные чувства дали о себе знать, и после недолгой борьбы с самим собой он поехал на квартиру, которую, по последним сведениям, снимал его брат. Поехал, несмотря на то, что каждая встреча с Митричем в лучшем случае заканчивается какой-нибудь разборкой с местной шпаной или ментовкой. Он долго жал на звонок и уже собирался уйти, как дверь открылась и его бесцеремонно втащили внутрь.

– Ты кто? – прямо спросил его здоровенный мужчина в костюме. От него за версту несло парфюмом, пальцы были унизаны массивными перстнями.

– Ярослав, – осторожно ответил юноша. – А ты кто?

Громила усмехнулся:

– Шмель. Слышал?

Ярик кивнул, чувствуя, как его охватывает страх. Еще бы не слышал! Митрич как-то рассказывал о нем. Шмель, правая рука Хохи, одного из крутых нарковоротил в столице… Его настоящего имени никто не знал, но поговаривали, что эта кличка подразумевает не известного всем полосатого летающего насекомого, а… гранатомет. Что ж, если сам Шмель пожаловал в захолустную квартирку к Митричу, то его брат вляпался по-крупному.

– Ну пошли, Ярослав Мудрый. – Он подхватил Ярика за локоть.

Молодой человек хотел возмутиться, но из коридора показались еще двое мордоворотов, и он благоразумно промолчал.

Они прошли в комнату, и Ярик увидел брата. Митрич имел жалкий вид – сгорбленная фигура, трясущиеся руки. Бледное лицо и постоянное почесывание говорили сами за себя – Митрича ожидала ломка.

– Кто это? – вежливо поинтересовался Шмель у Митрича, и тот ответил, не поднимая головы:

– Мой брат.

– Да, сходство определенно есть, – сделал вывод громила и тут же потерял к Ярику интерес. Бритоголовые гориллы изредка бросали на него тяжелые взгляды, от которых у Ярика сосало под ложечкой. Он со страхом вслушивался в разговор, понимая, что теперь-то Митричу уже не отмазаться.

Как он понял из последующего разговора, Митрич выступил посредником между Хохой и некими крутыми ребятами из Питера в поставке большой партии героина. Эти парни что-то там нахимичили и кинули Хоху.

Разговор не клеился, так как Митрич только икал и затравленно озирался по сторонам, словно заблудившийся котенок. Шмель скомандовал одной из своих обезьян дать ему дозу. Митрич с жадностью укололся и сразу повеселел.

Тем не менее он до последней минуты не мог врубиться в суть ситуации и с идиотской улыбкой слушал спокойную речь главного помощника Хохи о том, что его «надежные» и «проверенные» парни из северной столицы могут заняться с ним извращенными интимными отношениями, и если то дерьмо, которое он купил по совету Митрича у вышеупомянутых ребят – герыч, то он, безусловно, сам Микки-Маус. Дело в том, что вместо четырнадцати килограммов героина в аккуратно упакованных пакетах оказался самый что ни на есть обычный стиральный порошок, который Шмель может купить в любом занюханном хозяйственном магазине, причем без помощи Митрича.

Когда же до Митрича стал доходить смысл сказанного, его охватил испуг.

– Я сам лично проверял качество, – попытался слабо защититься он.

Шмель нехорошо улыбнулся, продемонстрировав чудеса стоматологии: великолепные вставные зубы.

– В таком случае, малыш, ты еще глупее, чем я предполагал. Тупица, неужели ты никогда не слышал о том, как легко проводят таких придурков вроде тебя, проворачивая подобные сделки? Эти ребята молодцы. Я горжусь ими. Они обвели тебя вокруг пальца, Митрофан или как там тебя, понял? Специальный подставляла всегда сделает так, чтобы ты попробовал именно из той упаковки, которую предложит тебе он! Ясно тебе?!

– Шмель, я все улажу. Ну, произошла ошибка. В конце концов, все когда-нибудь ошибаются. Я уверен, что еще не все потеряно… – начал Митрич, но Шмель его оборвал:

– Ты верно сказал, еще не все потеряно, но об этом мы поговорим позже. А что касается ошибок, то должен довести до твоего сведения, что первой ошиблась твоя трахнутая мамаша, когда не сделала вовремя аборт и позволила появиться на свет такому дауну, как ты.

Митрич закипятился, с вызовом сказав Шмелю, что он не смеет так говорить с ним, за что тут же схлопотал в челюсть. Ярик хотел было вступиться, но тут же прикусил язык, увидев направленное на себя дуло пистолета.

Когда Митрич пришел в себя, Шмель курил с задумчивым видом.

– Неделя, Митрофаныч. Неделя, чтобы вернуть Хохе его деньги плюс проценты. Ты хорошо понял меня? Двести пятьдесят кусков, и ни на один долбаный цент меньше, дошло до твоих куриных мозгов?

НЕДЕЛЯ, ЧТОБЫ ВЕРНУТЬ ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ!

Митричу показалось, что он ослышался. Сколько? Повторите, пожалуйста, у меня в ушах бананы! Хорошо, что он все еще лежал на полу, иначе после слов Шмеля он бы снова грохнулся в обморок.

В противном случае, елейным голоском сказал на прощание Шмель, если ты опоздаешь хоть на минуту, мои ребята побеспокоятся о том, чтобы на твоих руках прибавилось несколько локтевых сгибов. В случае невыплаты данной суммы после этого (естественно, с учетом набежавших процентов) яйца Митрича потеряют своего хозяина и будут использоваться исключительно в качестве бильярдных шаров. Что будет, если условия Хохи не будут выполнены и в этот раз, Шмель умолчал, но Ярик и сам прекрасно догадывался. Для таких людей, как Хоха, раздавить человека все равно что выпустить газы, объевшись гороха.

– Какого хрена тут происходит, Митрич? – спросил Ярик, когда Шмель с громилами ушел. Тот ответил не сразу – ему срочно требовалась добавка. Только влудив еще несколько кубиков какой-то дряни в вену, он заговорил.

Рассказ Митрича не принес ничего нового, и Ярик не знал, плакать ему или смеяться. Одно он знал точно – поездка в Красноярск откладывается на весьма неопределенное время. Поведав свою историю, Митрич потер саднящую челюсть. Он раздумывал ровно минуту.

– Ярик, все плохо. Брат, все плохо настолько, насколько только может быть плохо, так тебя растак. Все не просто плохо, все ОЧЕНЬ плохо, Ярик.

Слушая брата, Ярик молча разглядывал его сожженные вены, на которых уже не было живого места.

– Такой суммы мне не собрать и за двадцать лет, – ругался между тем Митрич. – Мы смоемся по-тихому и некоторое время переждем. Ах, да. Извини, что втянул тебя в это, – вдруг вспомнил он, и Ярику захотелось его ударить.

Искать парней из Питера не имело смысла – они наверняка уже грели свои задницы где-нибудь на Багамских островах. Ярик и сам понимал, что противостоять Хохе невозможно. Воевать с подобными ему людьми все равно что швырять песок в приближающийся цунами в надежде, что он минует тебя, изменив направление.

– А куда мы поедем? – с безнадежностью в голосе спросил Ярик.

Митрич посмотрел на брата как на слабоумного:

– Конечно же, в Омск. К тебе то есть.

– Ко мне? – изумился юноша.

– А что? – Митрич на мгновение застыл и подозрительно уставился на брата. Немного помявшись, Ярик рассказал брату о причине, побудившей его уехать из Омска. Обменявшись любезностями, кто из них дырка от задницы, братья быстро помирились. Посовещавшись, они решили уехать в Красноярск. Вечером они угнали машину. Какой-то растяпа в мешковатом костюме оставил в красном «Опеле» (какая непростительная халатность!) ключ зажигания. Через пять минут Митрич и Ярик мчались по трассе № 62. Куда? Бог знает. Митрич уверял, что в какой-то глухой деревеньке живет один его знакомый, которому когда-то он оказал неоценимую услугу, и теперь этот знакомый по гроб жизни должен Митричу, и, конечно, ему ничего не будет стоить пустить к себе пожить на некоторое время двух бедных близнецов, и, может быть, он даже даст им кое-какие деньги… Слушая несмолкаемую болтовню брата о мистическом знакомом, Ярик поймал себя на мысли, что ни на йоту не верит его словам. Надолго ли хватит Митрича? Ярик знал, что если наравне с героином употреблять внутривенные наркотики, то ситуация очень скоро станет неконтролируемой.

По дороге они ограбили бензоколонку. Они оба устали, хотелось есть, стрелка топлива дрожала на отметке «0», поэтому Митрич просто достал пистолет и наставил его в лоб заправщику. Ярику было искренне жаль его, но своя шкура, как известно, дороже. Они заправили полный бак, однако машину все же следовало сменить.

Денег оказалось немного – около шести тысяч, но Митрича это не пугало. (Когда у тебя пистолет, деньги можно раздобыть всегда, с всезнающим видом говорил он Ярику.) Больше всего он боялся, что когда-нибудь наступит момент, когда его запасы такого чертовски хорошего белого порошка закончатся. Правда, осталось несколько доз, которые можно вводить внутривенно… Митрич гнал от себя эти мысли, как назойливых москитов, но они вновь и вновь упрямо атаковали его уставший мозг…