Buch lesen: «Особь»
Глава 1
Тугой узел галстука впивался Мефодию Николаевичу прямо в кадык.
Он расслабил узел, расстегнул верхнюю пуговичку сорочки и заинтересованно взглянул на объемную клетку, прикрытую брезентом. Под брезентом угрожающе зашелестело – словно некто тер наждачкой по пенопласту. Затем послышалось негромкое, но агрессивное попискивание. Затем – вновь жутковатый шелест.
– Что это? – Мефодий Николаевич удивленно посмотрел на лаборантку Лиду.
Лаборантка – скромная худенькая девочка из аспиранток-заочниц университетского биофака – кокетливо блеснула очками.
– В сопроводительных документах написано – «крыса афганская». Я уже справилась в специальной литературе. Rattus Pushtunus – род млекопитающих, семейства мышей. В академической зоологии зафиксирована один-единственный раз, в начале девятнадцатого века. В современной научной литературе не описана. Почти что никаких исходных данных… Тут, кстати, какие-то странные записи, вместе с клеткой передали… Посмотрите?
Несмотря на относительную молодость – тридцать два года, – Мефодий Николаевич Суровцев вот уже пятый год занимал должность ведущего специалиста Центрального зоопарка по международным связям. Контакты с зооучреждениями всего мира, обмен одних редких особей на других, щекотливые вопросы вязки, экспедиции в дальние страны и даже сделки с международными контрабандистами животных – все это входило в круг его непосредственных обязанностей. Другой на его месте не выдержал бы на такой должности и месяца: слишком много забот, а ответственности еще больше. Однако энергичный и жесткий Суровцев уверенно держал в своих руках все рабочие нити. Цепкий ум и несомненная харизма позволяли ему без труда решать наиболее щекотливые вопросы, а доскональное знание академической зоологии – безошибочно ориентироваться в самых запутанных научных проблемах.
Вот и теперь знакомство с новым экспонатом началось с изучения сопроводительных документов. Обязательного «паспорта животного», конечно же, не было – ведь Rattus Pushtunus поступила не из дружественного зоопарка, а от международного контрабандиста животными. Наличествовала лишь невнятная короткая записка от этого самого перекупщика. Если верить записке, «афганская крыса» была отловлена в каком-то высокогорном кишлаке неподалеку от Кандагара, посажена в клетку и через цепочку международных посредников-спекулянтов доставлена прямо в Центральный зоопарк. Это почти неизвестное науке животное действительно считалось давно вымершим. Последний раз ее видел и описал британский натуралист Чарльз МакКормик, бывавший в Афганистане лет двести назад. Однако коллеги по Королевскому географическому обществу подняли натуралиста на смех: мол, крыса – извечный и естественный спутник человека, и уж если МакКормик действительно описал ее впервые, то почему до него не было никаких достоверных свидетельств?
Внимание Мефодия Николаевича привлекли некие странные картинки на замасленном листочке бумаги, напоминающие скорее аляповатый комикс. Первая картинка изображала горный кишлак: суровые старики в халатах, пугливые азиатки с кувшинами, чумазые детишки на фоне хлипких глинобитных домиков… На втором те же люди, но уже с автоматами и ножами в руках вели друг с другом тотальную войну на уничтожение, притом старики стреляли в женщин, а дети перерезали глотки старикам. Картинка била в глаза всеми оттенками красного, изображавшего кровь. На третьей картинке чернели сожженные глинобитные дома, между которыми беспорядочно валялись трупы. На последней было изображено некое странное животное, судя по всему – то самое Rattus Pushtunus. Под изображением шло пояснение на весьма корявом английском: мол, виной всему – шайтан, который и вселился в жуткого зверя, невесть как появившегося в кишлаке.
Суровцев удивленно вздернул бровь.
– Бред какой-то. Кто это рисовал?
– Посредник, продавший нам крысу, заверил, что это отчет афганского офицера полиции. Якобы на поимки этой крысы двинули целый отряд из Кабула. Но слишком поздно – все население кишлака было полностью мертвым.
– Крысу ловили с танками, артиллерией и авиацией? – саркастически уточнил Мефодий Николаевич. – Наверное, эти полицейские просто анаши обкурились. Или, скорее всего, посредник решил себе цену набить. Лида, надеюсь, ты уже познакомилась с подопечным… или с подопечной, кто там у нас?
– Ждала вас, – улыбнулась лаборантка немного кокетливо. – Честно говоря, я до сих пор так и не выяснила, кто это: самец или самка.
– Неужели картинки испугалась? – Суровцев повертел в руках листки с устрашающими рисунками и повернулся к клетке. – Ну, посмотрим, что за жуткий зверь…
Он сдернул брезент, и в ту же секунду лаборантка Лида невольно вскрикнула.
В клетке сидело существо, явно неизвестное академической биологии. Внешне оно действительно напоминало обычную серую крысу: верткое продолговатое тело с редкой серой шерсткой, омерзительный голый хвост, острая морда с тонкими, словно проволочными усиками… Однако глаза выглядели куда большими, чем у привычных помойных грызунов: круглые, с густыми пушистыми ресницами, они удивительно напоминали человеческие. Небесно-голубой цвет глаз только подчеркивал это сходство. В сочетании со скошенными верхними резцами и острыми розоватыми ушками эти странные и, казалось, всепроникающие глаза смотрелись действительно жутковато…
Внезапно крыса ощерилась, пристально взглянула на Суровцева, медленно перевела взгляд на лаборантку и с неожиданной агрессией заскребла когтистыми лапами по полу клетки. Пронзительные голубые глаза смотрели на лаборантку в упор, не мигая. От одного этого взгляда мороз шел по коже. Длинный голый хвост нервно подрагивал, длинные резцы хищно блестели в тусклом электрическом освещении.
– Бр-р-р-р… – Лида на всякий случай отодвинулась от животного. – Просто монстр какой-то…
– Мы с тобой прежде всего биологи, – Мефодий Николаевич изучающе рассматривал странное существо. – А потому должны воспринимать всех поступающих особей такими, какие они есть. Если крокодил для кого-то и выглядит отвратительно – это вовсе не значит, что его не должно быть в нашем зоопарке. Между прочим, в китайской мифологии крысы – символ эротики и чувственности, а в Персии это воплощение ума и сообразительности. Лида, а что там в сопроводительных документах насчет карантинного периода?
– Крысу доставили только сегодня утром. В документах, естественно, ничего нет, ведь посредники в биологии не разбираются. Но, по правилам, следует продержать минимум тридцать дней, – напомнила лаборантка.
– А чем ее кормят – в сопроводительных документах тоже, естественно, не указано?
– Конечно же, нет. Пыталась расспросить посредника – он почему-то ушел от ответа. – Лида взглянула на клетку и тут же опасливо отвернулась. – В специальной литературе, кстати, тоже ничего не нашла. МакКормик оставил весьма поверхностное и противоречивое описание.
– Придется устанавливать это путем эксперимента.
Суровцев вышел из кабинета и спустя минут десять вернулся с разноцветными коробочками и консервными банками.
– А ну-ка…
Сыр – классическое лакомство обычных серых крыс – совершенно не понравился крысе афганской. Странная тварь лишь понюхала блестящий желтый ломтик, недовольно пошевелила усиками и демонстративно отвернулась.
– Вообще-то неудивительно, – хмыкнул себе под нос Мефодий Николаевич. – На помойках афганских кишлаков подобных деликатесов не найти…
Точно таким же образом афганская крыса отреагировала и на овощи: ни сырая очищенная картофелина, ни морковь, ни капустная кочерыжка, ни ломтик банана ее почему-то не вдохновили. Печенье, хлеб, подсолнечные семечки, сахар-рафинад и даже вареная рыба также были отвергнуты.
А вот профессиональный консервированный корм для кошек вызвал у грызуна явный интерес. Крыса деловито сжевала несколько желеобразных кусочков, пристально взглянула на Суровцева своими странными голубыми глазами и удовлетворенно зашелестела хвостом, оскалила зубы, при этом отчетливо стали видны боковые клыки.
– Получается, что она исключительно плотоядная? – искренне удивилась Лида. – Но ведь в специальной литературе ничего подобного не описано… Да и аналогов нет.
– Похоже на то. – Мефодий Николаевич немного поколебался, однако просунул в клетку бамбуковую палочку с ошметком сырого мяса.
Крыса поджала ушки, ощерила резцы и хищно схватила мясо. Суровцев даже не успел убрать палочку – грызун моментально скусил кончик с блестящим кровяным сгустком.
– Вот оно что-о-о-о… – неопределенно протянул биолог.
– Нормальные грызуны у нас и пивные сухарики грызут, – напомнила лаборантка. – А этой твари – парную говядину, точно капризным суматранским тиграм. Смотрите, завтра она у вас еще и выпить попросит.
– Скажи еще – закурить. – Суровцев отставил клетку на подоконник, подумал и распорядился: – Лида, слушай внимательно. Это действительно очень интересный случай. С сегодняшнего дня наш подопечный… или подопечная определяется в отдельное помещение на карантин. Ты заводишь лабораторный журнал наблюдений, где будешь фиксировать абсолютно все. И так – тридцать дней подряд, с утра и до вечера и без перерывов. А потом решим, что будем делать с ней дальше.
– Предлагаете целый месяц наслаждаться обществом этой отвратительной твари? – несмело возмутилась лаборантка.
– Предлагаю тебе войти в историю биологии, – моментально парировал Суровцев. – Имя англичанина Чарльза МакКормика, давшего двести лет назад совершенно противоречивые описания этого существа, до сих пор упоминается во всех специальных справочниках. А у нас – действительно редкий экземпляр той самой афганской крысы, которую никто из современников еще в глаза не видел, настоящая научная сенсация. Лида, ты понимаешь, что это – твой счастливый билет? Практически готовая кандидатская, которую тебе, при благоприятном стечении обстоятельств, могут засчитать и за докторскую! Ты понимаешь, что такой шанс выпадает лишь один раз в жизни?
Конечно, Суровцев и сам мог заняться изучением афганской крысы, тем более что ученым он был блестящим. Однако карьера кабинетного ученого никогда не привлекала Мефодия Николаевича, который считался скорее практиком, нежели теоретиком. Зато темы для изысканий он то и дело подбрасывал своим коллегам, за что и был ими любим и уважаем.
– Но ведь я всего только студентка-лаборантка, даже не эм-эн-эс. И будущая специализация у меня другая – исключительно земноводные и рептилии. Никогда с подобными грызунами не работала, – упрямо напомнила Лида; она явно не хотела иметь с мерзкой тварью никаких дел.
– Основа любой науки – информация, а основа информации – эксперимент, – напомнил Суровцев общеизвестное. – Только что мы экспериментальным методом выяснили, чем ее кормить. Точно так же можно выяснить остальные ее симпатии и антипатии, а также все сопутствующие моменты. Реакции на изменение яркости света, на перепады температур, на все возможные наружные раздражители. Заодно выяснишь и пол особи. Это уж, извини, задания для девочки со станции юного натуралиста, а не для выпускницы столичного биофака. В крайнем случае, зови меня, всегда помогу, ты же знаешь. Вопросы есть?
В этот момент афганская крыса неожиданно поднялась на задние лапки и резко просунула морду сквозь прутья клетки. Жесткие усики угрожающе приподнялись, и в холодном электрическом свете боевой сталью блеснули скошенные двойные резцы. Огромные голубые глаза, не мигая, уставились на зоологов. Мерзкий голый хвост нервно задергался, будто по нему пробежался электрический разряд. Редкая шерстка на хребте приподнялась дыбом, и это окончательно придало грызуну отталкивающий вид.
Лида буквально сжалась, инстинктивно отошла на несколько шагов и прошептала:
– Чтоб ты провалилась…
И тут мерзкая тварь запищала… Писк был настолько пронзителен и резок, что у зоологов на какое-то мгновение заложило уши. В пищании пробивались очевидные нотки неудовольствия. Лаборантка, державшая в руках пластиковый стаканчик с нарезанным сырым мясом, вскрикнула и от неожиданности выпустила стаканчик на пол. Крыса энергично заметалась по клетке, но тут же замерла; алевшие на полу кусочки филе сразу привлекли ее внимание. Писк повторился, но теперь в нем звучали агрессивно-требовательные интонации. Хвост напрягся и изогнулся крючком. Голубые глаза словно затянула поволока, зрачки превратились в микроскопические точки. И эти точки алчно прикипели к окровавленным ошметкам на полу.
И Мефодий Николаевич, и лаборантка стояли, словно оглушенные. У них не было даже сил посмотреть друг на друга. Хотя грызун и сидел в клетке на безопасном расстоянии, казалось, ему ничего не стоит перегрызть прутья решетки. Крыса вновь запищала, задергалась, заметалась за прутьями, и Суровцев посчитал за лучшее прикрыть клетку брезентом.
– Ничего себе… экспонат, – резюмировал он, подбирая с пола нарезанное мясо.
– Лучше бы уж всю жизнь в серпентарии с кобрами да гадюками работать… – пробормотала Лида. – Такое ощущение, что это не мы ее будем изучать, а она – нас.
– Но, в отличие от тебя, крысе не придется вести лабораторный журнал наблюдений, – успокоительно промолвил Мефодий Николаевич. – Короче, фиксируй абсолютно все, а потом мы решим, что с этими записями делать. А главное, ничего не бойся. Может быть, у этой крысы, при всей ее отвратительной внешности, очень добрая и ранимая душа?
Глава 2
Внутренняя стена Центрального зоопарка, облитая жидким ночным электричеством, напоминала задник театра теней. На гладком сером бетоне с фотографической четкостью отпечатывались темные контуры деревьев, угловатые силуэты вольеров и служебных строений. Из клеток то и дело доносился рык неспящих хищников, и это придавало пейзажу мрачноватый подтекст.
Ночной охранник, однако, никак не реагировал ни на картинку, ни на звуки – он давно уже привык ко всему этому за годы работы. Сидя в служебной кабинке за потертым ноутбуком, он увлеченно резался в шутер, расстреливая направо и налево жутких монстров. Время летело незаметно. Не успел охранник пройти первый уровень, как небо за окном посерело, в форточку приятно потянуло утренней свежестью, в кронах деревьев несмело затенькали невидимые птицы. Ночные хищники в клетках наконец-таки успокоились, как это обычно бывает к утру. Где-то за оградой прозрачно прозвенел первый трамвай, ритмично зашаркала ершистая метла дворника. В высотках напротив один за другим зажглись окна кухонь. Секьюрити устало взглянул на часы – до окончания смены оставалось всего ничего.
И тут на пульте тревожно замигали алые лампочки сигнализации. Негромкий, но властный зуммер сирены резко рассверлил слух. Охранник, однако, особо не обеспокоился: сигнализация срабатывала едва ли не по два-три раза за смену, и тревога почти всегда была ложной. То яванский орангутанг попытается перелезть через ограждение; то полесская рысь бросится на птицу, некстати усевшуюся на соседнее дерево; то королевский боа-конкскриктор захочет выбраться из серпентария. Больше всего неприятностей доставляли неугомонные бобры, которые норовили грызть все то, что сделано из древесины. Последний действительно серьезный случай в Центральном зоопарке произошел четыре года назад: какой-то пьяный идиот ночью перелез через наружную ограду и попал прямо в вольер к белому медведю, которого к тому же стал еще и дразнить. Пока служащие зоопарка среагировали на сигнализацию и добежали до клетки, белый медведь безжалостно задрал идиота, затащив окровавленное тело прямо в бассейн…
Лампочка на пульте свидетельствовала, что ЧП произошло в карантинном корпусе, чего прежде никогда не случалось. Если это были злоумышленники, то они явно ошиблись адресом: воровать в карантине было решительно нечего. Секьюрити с неудовольствием оторвался от ноутбука, накинул куртку и с фонарем в руке двинулся в сторону небольшого приземистого строения, белевшего за живописным лебединым прудом.
Сперва, по инструкции, внимательно осмотрел замки и оконные рамы. Все оказалось в полном порядке. Затем обошел строение по периметру в поисках каких-либо приметных следов. Таковых, конечно же, не наблюдалось: ведь в случае проникновения на территорию зоопарка кого-либо из посторонних первой бы сработала сигнализация внешнего ограждения. Да и животные наверняка бы обеспокоились появлением незваного гостя. Стало быть, и эта тревога оказалась ложной.
Охранник опустил фонарь и прислушался. Из ближайшего к двери окна карантинного корпуса доносилось негромкое невнятное шелестение: словно кто-то пилил пенопласт тупой ножовкой. Секьюрити попытался определить, какое именно животное способно издавать такой странный звук. Ползущая по стене игуана, скребущийся камышовый кот, бобер, грызущий древесный ствол… Звук был совершенно необычный – ни одно живое существо, известное охраннику зоопарка, на подобное способно не было. Шелестение внезапно прекратилось, но вскоре повторилось в другой интонации: теперь в нем пробивались резкие и даже агрессивные нотки.
– Может, проводка так громко искрит? – предположил секьюрити, подумал и достал из кармана связку ключей.
Он вошел в помещение, не включая верхний свет – так требовала инструкция. В ноздри сразу ударил спертый воздух со сложным букетом звериных фекалий, химических реактивов и прелой соломы. Охранник щелкнул переключателем ручного фонарика. В луче света хаотично заплясали пылинки. Яркий овал выхватил из полутьмы стеклянные шкафчики с лекарствами, стеллажи со справочной литературой и допотопный обшарпанный холодильник, где обычно хранился корм для животных. Световое пятно медленно прошлось по стенам и остановилось на полу. Слева от холодильника лежала клетка, рядом с которой валялся скомканный брезент.
– И что бы это значило? – Секьюрити поднял клетку и с удивлением обнаружил, что она раскрыта.
Открыть маленький засов клетки можно было только снаружи. Стало быть, никакого живого существа в ней изначально и быть не могло. Но почему же она валялась рядом со столом? И милая очкастая лаборантка, которую охранник видел вечером, и уж тем более Мефодий Николаевич Суровцев были людьми аккуратными и даже педантичными и с инвентарем обращались предельно бережно.
Охранник с минуту постоял, прислушиваясь. Утренний ветер в древесных кронах неожиданно смолк, звуки за внешней оградой словно бы растворились, даже птицы – и те затихли. Звери в вольерах спали. Тишина буквально материализовалась до синевы и звона. У секьюрити невольно засосало под ложечкой, во рту внезапно пересохло, а под сводом черепа возникло тончайшее комариное гудение. Он провел рукой по лбу и тут же обнаружил, что лоб почему-то вспотел.
Пронзительное попискивание из-за шкафчика заставило его вздрогнуть. Луч ручного фонаря нервно метнулся в темный угол. На какое-то мгновение охранник заметил странный голубой глаз, удивительно похожий на человеческий, однако он тут же исчез. От неожиданности секьюрити выпустил фонарик из рук, и он с грохотом покатился по полу и почему-то погас.
Странное попискивание повторилось. Затем послышалось невнятное шелестение, затем поскребывание, затем все неожиданно стихло.
В абсолютно темном помещении царила глубочайшая тишина. Охранник ощутил в себе необъяснимый позыв выскочить за дверь. Однако усилием воли он поборол этот страх, осторожно присел на корточки и боязливо протянул руку в поисках упавшего фонарика. Пол в карантинной комнатке был холодный и скользкий, напоминая на ощупь срез мясного филе. Ладонь опасливо заскользила по линолеуму и, наконец, уперлась в нечто мягкое, с колющими ворсинками. Секьюрити инстинктивно отдернул руку и тут же отодвинулся к стене. Липкий животный страх сковывал его движения, но причину этого страха он определить не мог. Не было сил не то что выскочить за дверь – попытаться отыскать выпавший из рук фонарик.
Глаза постепенно привыкали к темноте, различая теперь смутные контуры стеллажей, стола и холодильника. Никакого шуршания и попискивания не было слышно. С минуту охранник просидел на корточках в полнейшем оцепенении, боясь даже пошевелиться, чтобы нечаянно не выдать своего присутствия. Под подошвой предательски взвизгивала половица, и секьюрити нервно вздрогнул. В какой-то момент он отчетливо осознал: воля его парализована полностью, хотя никакой видимой причины тому вроде бы не было.
Наконец он вспомнил про мобильник. Осторожно опустил руку в карман, нащупал холодный металл… Очень медленно достал телефон и осторожно подсветил перед собой. Странный ворсистый предмет, так напугавший его, оказался кусочком искусственного меха для чистки обуви. Вскоре отыскался и упавший фонарик – он лежал на расстоянии вытянутой руки.
– Что же это со мной происходит… – прошептал секьюрити пересохшими от волнения губами, осторожно взял фонарик и щелкнул кнопкой.
И тут некто невидимый, но, судя по звуку, весьма энергичный мгновенно прошелестел слева от него в сторону выхода. Луч фонаря стремительно перечеркнул темный пол, однако никого не зафиксировал. Шелестящий звук моментально срезался – словно его и не было.
– Фу-у-у… – Охранник прислонился спиной к стене и тут же ощутил, что кончики его пальцев нервно подрагивают.
Он включил верхний свет. Тревожно загудели люминесцентные стержни под потолком. Мертвенное ртутное электричество облило казенную мебель, зарешеченные окна и истертый пол. Охранник внимательно осмотрел помещение, размышляя попутно, что делать дальше. Ничего подозрительного, а тем более внештатного не наблюдалось – не считая, правда, раскрытой клетки на полу и валявшегося брезента.
Секьюрити попытался рационально проанализировать, что за странные звуки и жутковатое видение его так напугали. Замеченный в углу глаз, так напоминающий человеческий, вполне можно было оправдать теми четырьмя часами, которые он провел за ноутбуком, расстреливая направо и налево компьютерных монстров. Этим же обстоятельством оправдывалось и странное шелестение – оно просто могло почудиться. Уж если в валявшейся на полу клетке, по всей логике событий, не было никаких живых существ, то их не могло быть и во всем карантинном корпусе. Ведь корпус был заперт снаружи, а все окна были закрыты на шпингалеты.
Но главное – охранник ни в чем не нарушил инструкцию. Теперь ему следовало аккуратно закрыть входную дверь, записать в журнале о сработавшей сигнализации и спокойно дожидаться окончания смены.
– Понавозят всех этих животных-скотин со всего света… а мне потом отвечать! – пробурчал секьюрити, закрыл дверь и отправился в служебный корпус.
Блеклые фонари ровно подсвечивали прямые дорожки, посыпанные песком, аккуратно подстриженные кусты, влажную металлочерепицу крыш и темные вольеры. Неожиданно в клетке с пятнистыми гиенами произошло странное шевеление. Животные, которые еще несколько минут назад не подавали никаких признаков беспокойства, теперь тревожно задергались, заметались по клетке и жалобно заскулили. Следом за гиенами подали голос волки – их вольера стояла рядом. Жутковатый протяжный вой пронесся над зоопарком. Истошно заржали пони, испуганно взвизгнули шимпанзе, и даже африканский слон нервно затрубил в своем домике.
Но больше всех почему-то бесновались крупные кошки. Африканский лев рычал на весь зоопарк, словно безумный. Молодые бенгальские тигры бросались на прутья вольеры с такой силой, будто бы их подталкивали сзади раскаленным железом. Черная пантера залезла на обрубок ствола и тревожно забила хвостом.
– Боже, что это с ними такое? – охранник испуганно посмотрел на клетки с беснующимися зверями, неуютно поежился и невольно ускорил шаг к своей будочке.
Спустя какую-то минуту бесновался уже весь зоопарк. Кошмарная какофония неслась над темными кронами деревьев. Казалось, еще чуть-чуть – и обезумевшие звери сломают клетки, чтобы выбраться на волю. От визга, скуления и рыка хотелось бежать как можно дальше.
Секьюрити растерялся окончательно. По логике, о неожиданном психозе в вольерах следовало немедленно доложить начальнику режима. Неизвестно, какая причина заставила зверей бесноваться, и уж никто не мог объяснить, чем все это может закончиться. Однако вскоре рычанье, поскуливание и визги стихли так же неожиданно, как и начались.
Небо над зоопарком почти посветлело, до конца смены оставалось всего двадцать минут, да и начальник режима очень не любил, когда его тревожили в такое время. А главное, самому охраннику не очень-то хотелось фиксировать ЧП именно на своей смене. Если что-то и произойдет – то пусть разбирается напарник. А там, глядишь, и начальник режима появится, и специалисты-зоологи… Вот пусть они и разбираются, что к чему.
Он вновь уселся за ноутбук, однако продолжать игру почему-то не хотелось. Угрожающий шелест, слышанный в карантине, до сих пор звучал в ушах. Да и зрительная память очень некстати зафиксировала странный, словно человеческий глаз, на какое-то мгновение сверкнувший в слепом свете фонаря на темном полу. Теперь охранник и сам верил, что это, скорее всего, была не галлюцинация.
– Нет, все-таки надо работу менять, – вздохнул секьюрити, захлопнув крышку ноутбука. – А то скоро с этими тварями крыша окончательно поедет…
