Buch lesen: «Тетради 2017 года»

Schriftart:

© Александр Петрушкин, 2018

ISBN 978-5-4490-5471-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

январь

«Кем бы ты стал…»

 
Кем бы ты стал
если бы не был пожаром? —
падал бы снег, обрубал
твоё жёлтое жало
 
 
или по клавишам чёрным
угля перелистывал выдох
белого-белого
и утерявшего имя.
 
 
Всякое – имя не круг,
но его начертанье
тонким железным прутом
на человеческом камне
 
 
что в веществе из любви,
как в пустотах и в теле,
по-человечьи висит и горит
фонарём свиристели.
 
(01/01/2017)

«Скоро за ними пойдём там, где камешки катит…»

 
Скоро за ними пойдём там, где камешки катит
эта волна, что похожа на катет
 
 
света, который порежет её в апельсины и дольки
продолговатой воды – и из скольких
 
 
выбраны мы побережью? – но всё преломляющий отче
наш и собачий [за снегом изменчивый] почерк
 
 
в силе переписать с лево на правосторонний
там, где его пустая рука небо тронет,
 
 
то есть – покатится снег колесом через мрак, где, пролившись, чернила
гнутся как нитки дождя, из которого свила
 
 
рыба дыханием воду свою и камней треугольник,
где расширяется берег, как лёгкие, тонок
 
 
там, где мы – камни, которыми катятся камни
продолговатой воды, похожей на вечности ломтик.
 
(01/2017)
***

Блаженны тишина и слепота,

в которых свет скрипит, как темнота:

косноязычно, замкнуто, в кукушке,

как будто достаёт из бега сушки

его отсутствия, которым так тверда.

А всё – молчание и даже наши песни,

в которые обёрнуто оно,

когда хоть растворись, а хоть исчезни,

как зимнее и мокрое окно

посередине языковой бездны,

в которой так светло, что мне темно.

Блаженны онемевшие сейчас —

как стрелки у часов незаведённых,

они взрываются за словом в снегирях,

и падают на свет несотворённый.

(2/01/2017)

«Щель человеческая, стоящая на горе …»

 
Щель человеческая, стоящая на горе —
будто сорока или огнь в голове
или вода, притворившаяся кипятком,
или вестник, которому вход незнаком,
 
 
или шарик воздушный у девочки на руке,
который вот-вот оперится, как тоннель,
и поплывёт, шевеля то жабрами, то ангелом на плече,
на опознание речи и потому – ничей
 
 
светильник стоит на горе, как выдох, пёс, конура
и составляет список на нём жара
или – точнее – жар, шар, которым он встал поутру
будто сорока, что растрескается во рту —
 
 
словно красная глина, которая будет им —
когда он пробудится здесь, чтобы в гости идти к своим,
в щель, которая их сшивает, как свет, кроя
стрекот свой чёрно-белый на мясо для соловья.
 
(3/01/2017)

«Птица – это её исчезновение…»

 
Птица – это её исчезновение
 
(4/01/2017/

«Поле света. Вещество…»

 
Поле света. Вещество,
обретавшее дыханье:
слово, тело, Рождество,
прорастающее камень
 
 
и клубок из нас и нас,
что завязан в снега узел,
в путь, в тропу и теплый наст
в ослепительные лузы,
 
 
где поддерживают нас
пересохшими руками
тело, слово и звезда
в поле смерти под холмами.
 
 
в эти лунки, что из нас
вырастают как синицы
там, где слово вещества —
человек, которым снится
 
 
этот свет, любой предмет,
и бессмертье, как подарок,
или суд, как разговор,
что – как чудо древа – краток.
 
(6/01/2016)

«Печать деревянная в воздухе глаза…»

 
Печать деревянная в воздухе глаза
оставит мерцание, как стрекоза
остаток [на небо похожего] лаза,
куда ты не вздумай ходить никогда.
 
 
где слышно, как ходят вокруг лесорубы,
чей выдох под перьями медью звенит
и хлеб их неточен, и люк их не труден —
когда успевает нам воздух слепить
 
 
из мрака, мороза слепого, из праха,
который собакой кружится вокруг
где даже собака – совсем не собака,
а смысл для звезды, круглый воздуха стук.
 
(7/01/2016)

«Непроизвольно, как дыханье…»

 
Непроизвольно, как дыханье
собачье, и неслышно, и
похожее на опечатку —
в нас чьё-то зрение горит:
 
 
непроизвольное, как темень,
что колокол внутри себя,
оно в нас смотрит, нами зреет
и мёрзнет в круге голубят
 
 
спасительном, как речь чужая,
что хлещет мясо через край
бутылки, в горло птицерая,
когда бы был такой нам край.
 
(8/01/2017)

«Где невозможно и огромно…»

 
Где невозможно и огромно
пространство Бога за спиной,
что оглянуться невозможно
на шар, что катится за мной
 
 
по масляному глинозёму,
с холодным зёрнышком во рту,
где хворост захрустит позёмкой,
оставив небо на свету —
 
 
сшиваю трубы с его гласом,
который меньше тишины
присутствия его – тоннели,
как сердца шарик, ощутив.
 
(9/01/2017)

«Человек в осколке света…»

 
Человек в осколке света,
то есть вечности, стоит
посреди просторной смерти —
что-то свету говорит:
 
 
то гулит, как будто
время, окольцованое им,
покидает голубятню,
расстоянием цветным,
 
 
ну, а то – раскинув руки
очарованно молчит
наблюдая, как на смерти
дверь бессмертия горит.
 
(10/01/2017)

«Ворона лестницей кружилась …»

 
Ворона лестницей кружилась —
пока взлетала голова,
похожая на головешку —
как речь прохожая, черна.
Похожая на головешку
она в себе веретена
крутила белую отвёртку —
метелью от неё темна.
Крутилось небо и кружился —
вороны пропуском – гончар
и вынимал всю тьму из глины
затем – печаль.
Гончар крутил предмет и форму —
желтели пальцы от ворон,
гудели в дудки, как воронки,
поленья темноты. Свистком
лежал упавший и воскресший —
поскольку смерти вовсе нет —
на тень свою себя воздевший —
незавершённый пеплом свет,
что птичий свиток в форме ада,
похожего на рай и снег,
где слеплен человек из сада
ворон похожих на ковчег.
 
(1—10/01/2017)

«И молока последнюю награду…»

 
И молока последнюю награду
пьёт зверь прозрачный,
видимый не сразу,
припавший к сосцам неба,
к винограду —
пока щенок весёлый и незрячий
гоняет тьму в себе,
как бабочку, психею —
и ждёт во мне, когда я онемею.
И пение собачие, как льдина,
меня сопровождает в берегах,
в которых спит язык неотвратимый,
как молоко или последний страх.
Что ж, мой щенок,
сопровождай нас в вечность,
которая иголка февраля
во времени красивой колыбели,
чтоб вычерпать из смерти, как вода
в себя теперь исчерпывает небо,
зверей прозрачных и щенков своих
и за руку ведёт, и молоко психеи,
как бабочка, в губах у них дрожит.
 
(11/01/2017)

«Бог простой, как мир и дрожжи…»

 
Бог простой, как мир и дрожжи,
хлеб сей пресный, облака,
белый снег, рука на птице
и иссохшая река,
 
 
удалённая под земли,
чтобы быть опять со мной
в задыхании последнем,
где троится мрак двойной.
 
 
Бог простой, как это зренье,
назывная слепота
и дыра внутри горенья,
что есть сгусток вещества
 
 
и звенящий, словно лошадь
бубенцовым языком,
собирающий прах в кости,
чтобы мясо дать потом,
 
 
дать доспехи снятой кожи,
треугольный речи плод
сберегая на попозже
словно смертность, в смысле – плот
в своей вечности пружине,
 
 
понимаю, что не в зле
мир лежит посередине:
в тёплом Боге – на золе.
 
(12/01/2017)

«Размешает птица клювом…»

 
Размешает птица клювом
разрывное молоко,
расшевелит голубиный,
как бумага, кровоток,
 
 
побежит в крови по рёбрам
в разлинованной листве
тела, в этой старой коже.
Обо мне и о тебе
 
 
тень её звенит снаружи
заводным ключом весь день —
так внезапно обнаружив,
что пилот покинул тень
 
 
и теперь в аэроплане,
где пузырится душа,
видит: птица дождь мешает
в своей коже из дождя
 
(13/01/2017)

Люмьер. Душа, как Иона

 
– 1-
И ты в числе безымянном
живёшь, как в люмьеровской будке,
где слова орех, в камень вросший,
размотан на стены и сутки
 
 
припавшего, будто ребёнок,
совсем безымянного света,
в чьей мгле сотворенья лежишь ты,
а речью ещё не одета.
 
 
Не прах и не прочерк – светильник
в механике глаза беспечной —
ты видишь, как слово и имя
тебя начинают с предплечий,
 
 
и свет поднимается выше
природы своей непонятной,
над угольной крошкой и глыбой,
где спят слепота и котята.
 
 
Но ты ли разлом мой, Иона,
что тело моё из деталей
как мир, соберёт и не дрогнет,
как будка в сеанса начале?
 
 
– 2-
В ките из кожи, снега и любви —
лежит прозрачный камень-лабиринт
чтоб говорить то свистом, то по Брайлю,
немую речь используя, как бинт.
 
 
Кит – это лунка, испытанье эха
от камня, что проглочен будто тьма —
так расширяется до голоса монетка,
когда достигнет своей жизни дна
 
 
так свет продет был сквозь его дыханье,
как человек чрез голоса свои,
и выдохнул вокруг себя пространство,
чтобы внутри его теперь поплыть.
 
 
Он нам отсюда камень вдруг напомнит,
и осветит круги, как лабиринт
внутри его иссиня-белой кожи,
что, как вода, намотана на винт.
 
 
– 3-
[Иона в утробе]
 
 
Изображения размытое пятно,
что созревает там, где колос пасти
становится то облаком, а то
разрывом на воде и неба счастьем.
 
 
Кто плавает над облаком? кто там
стучит – как в жабры – в чаек барабаны?
Чей ты, челнок, вспугнувший воды, как
тот человек, что стал своим экраном.
 
 
Чьё жало раскрывается тобой
и вырастает в жалости к утробе
окаменевшей рыбы, где прибой
тьме говорит: пожалуйста, не трогай
 
 
кинопроектор, зверя, пустоту
в которую размотаны, как сети,
все эти смыслы, что держал во рту,
как смерть свою, которой не заметил.
 
 
– 4-
Так вылетают голуби из рыбы,
как будто совершилась чешуя
в предназначении своём, и дивно
её обличие, в котором скоро я
 
 
перелечу немую киноплёнку
которая дождём меня троит
на зрителя и трещины на стенке,
и руку, что – бобину раскрутив —
 
 
всё это обозначит, но не скоро,
но точно – так же берег далеко
расчерчивает бездну своим светом
и рыбине становится легко.
 
 
О, небо, что свершается над нами,
о, рыба, та, что бабочка и рой
из бабочек размноженных ногами
идущего из кожи высоко.
(14—16/01/2017)
 

«Эта лестница состоит из дыр…»

 
Эта лестница состоит из дыр,
из коленок странников, что на ней
 
 
поднимали пыль, словно хлеб и сыр
или кровь, текущую, как портвейн,
 
 
из отсутствия плотности – вещества
ей речёного, как на обратной – снег
 
 
перемотки, когда «ты зачем сюда?»
вопрошает один из её камней.
 
 
А строитель смотрит в неё – она,
как щенок свернулась, прощенья ждёт,
 
 
где любое пятнышко у виска
молоко и снег в новый свет солжёт.
 
 
Говорит молчание и горит
как отверстья, пазы, стропила, мох —
 
 
в пораженье твоём открывает дверь,
как упавший на плечи свои снежок.
 
(17/01/2017)

Лицо

 
скопление ворон,
галдящее чтоб я
к воронке их припал,
ожечь свои края
орехом обрасти
как воздухом, ночным
холодным всплеском волн
у господа в горсти
где этот тёплый парк
похожий на меня
в бинарный код степи
он из любви собрал
где капище ворон
с моим почти лицом
растёт и смотрит вниз
туда где я рождён
шестого сентября
в своё гляжу лицо
и рядом их глотки
скрипят как колесо
(2017)
 

«У ангела дело такое…»

 
У ангела дело такое:
веткой коснуться окна,
быть малою роя пчелою,
которая тоньше видна
не нам – фотокамере старой,
что словно гнездовье стоит,
и третьей жучиною лапкой
по глине размокшей стучит.
Что там в животе спит у глины?
какая жужжит высота? —
как будто прошёл по ней ангел
и ключиком крутит у рта,
и спит у жука в диафрагме,
свернувшись в слепое пятно
фрагмент свой трёхсотый вставляя,
где падает небо в зерно.
 
(17/01/2017)

Круги

 
Когда колодцем станешь ты
и будешь так легко
внутри себя на всё смотреть —
на то, что далеко
 
 
по-птичьи с небом говорит
или горит внутри —
покажется, что это ты
в дыханья чудо вшит,
 
 
как ампулка в густой реке
и лодка на волне
земли, свернувшейся в руке,
как миновавший гнев —
 
 
гемоглобин твоей любви,
что развернулся в кровь
и – словно голубь – в ней летит
по кругу – вновь и вновь,
 
 
и плещется его вода —
жива пока мертва,
и строит города свои
из всплеска и песка.
 
 
Возьмёшь себя в свою ладонь,
как жажду, где спит дождь,
и – будто от весла круги —
ты по себе пойдёшь.
 
(18/01/2017)

«И воздух встанет, как ребёнок…»

 
И воздух встанет, как ребёнок,
и тело хрупко обоймёт,
светясь внутри своих потёмок,
которые за тем поймёт,
чтоб рыбу вытащить наружу,
чтоб задыхалась она здесь
от счастья, что её снаружи —
как стужа – сберегает речь.
 
(19/01/17)

«Как запутан путь земной …»

 
Как запутан путь земной —
из музыки глянешь ниже:
ножик режет чёрный хлеб —
лабиринта тёмный узел,
 
 
обращается зимой —
стук становится всё ближе
расширяется до света
или крови на столе
 
 
Из пореза света птаха
белый сад пошьёт из страха —
греет тельце – словно шуба —
снег, протянутый как Бог.
 
 
Режем, режем, режем узел —
хлеб сужается, как узел
в узелок прямой дороги
из музыки нелукавой
 
 
и – как тёмный хлев – простой.
 
(17—20/01/2017)

«Красноглазый фонарь мой висит в пустоте…»

 
Красноглазый фонарь мой висит в пустоте,
наблюдает воробушком сны:
как идут его люди – туда или те.
Мы с тобою одни здесь, лишь мы
остаёмся, как свет в их прекрасных местах
сконструированных, как уход:
не бывает любви у того, кто свой страх
словно камень из лёгких извлёк.
 
 
Камень лёгок, летит, оперившись гнездом —
краснобрюхий птенец пустоты —
и щебечёт фонарь непохожий на свет,
и ему про себя говорит
всё красивый полёт, завершаясь в кольце
немоты, коридора, огня,
где воробушек мой, как фонарик, свистит,
нарезая на свист свой меня.
 
(10—12/01/2017)

Математика

 
Старость – стыд, который плачет
словно зверь и сфера, и иначе
называет имена предметов
принимая расставанье это,
 
 
как возможность изнутри их тела
видеть: кровь течёт немного слева,
ангелы сидят, возможно – справа,
и бормочут стих его исправно,
 
 
правят все срамные опечатки,
пальцев приливные отпечатки,
календарный шрифт, мозоли кожи
дряблой, как мешок в кармане, позже —
 
 
ангелы встают, как шарики воздушны,
и уносят клювиками душу —
это зёрнышко направо мы положим,
это – слева, это – мы умножим
 
 
горлышком своим, как звук и эхо
в доме, что без мебели, где сфера
катится без пафоса и боли
и фальшивит в тридесятой доле
времени, которое округло
словно пи число или подруга.
 
(20/01/2017)

«Во мне по утрам живёт орфеева голова…»

 
Во мне по утрам живёт орфеева голова,
выходит со мной в новый Иерусалим —
засовы её крепки, хотя и скрипят,
глаза открыты и мир, как вдова, горит.
 
 
Ходики изнутри у неё стучат —
говор смутен, словно аккадский, или
выжженная на лбу у осла печать
времени, что с морем во мне забыли.
 
 
Медленно ключ творит в скважине оборот,
ощупывает в темноте лобную, затылочную или темень,
Аид, который каждый из нас – пока он плод,
голоса стебель, сжатый светом тяжёлым в семя.
 
 
Слышу, как тик, этот ключ, кодировку, ход —
так отверзаются ямой часы за стеною
и, как колодец из человека похож на код,
так и пустоты во мне равны со мною.
 
 
Их заполняет небо, парковый шелест, звезды
лицо удлинённое до ночи кромешной и слепца, что предметы
делает речью своей, движением пустоты
и, словно лёд в гортани, выжигающим светом.
 
 
И расширяется орфеева голова, словно тропа
по которой всплывут со мною
эти ошмётки неба тире песка
дерева или адского перегною,
 
 
и каменеет волна, как слепой прозрев,
и выжигает, как лев, всё нутро обузы,
и ты – словно выстрел – вдаль от себя летишь
там, где шумит, как раковина расширяясь, голова медузы.
 
(20/01/2017)

«Нищий, гулкий и тяжёлый…»

Сергею Ивкину


 
Нищий, гулкий и тяжёлый
небом что болит в зубах,
переходит тьмы дорогу,
и целует тьму в уста
 
 
красно-белое дыханье —
в тьме ангиною горит
неизвестный авиатор —
меж двух выдохов стоит:
 
 
то качнётся перед Богом,
то наклонится к земле
испросить у ней вопросы.
В заштрихованной золе
 
 
поднимающийся ангел,
человеческий штрих-код
с речью тесной, как бомжара,
что из тела – поперёк
 
 
смотрит, как идут узлами
здесь прекрасные черты
человеческие жажды —
будто небо не легки.
 
 
Дёрни ниточку из звука
отпусти его в полёт,
в шарик неба или света,
сердца покрасневший крот.
 
(21—23/01/2017)

«Если зерно – это ад, грунт, который покинешь…»

 
Если зерно – это ад, грунт, который покинешь
ты на ходулях из птиц, что стояли над нами,
будто округлы окрестности или неслышны,
или – воотще пока не имели названий,
 
 
клёкот земли в них и перегноя пустоты
в свете горели или точнее сгорали
и расширялись внутри каждой смерти, как ноты
в щели из выдоха, где – как гортань – продолжались.
 
 
Так вот слепая гортань назовёт и увидит,
как из столба снегопада, что в общем-то птица,
падает наше зерно и становится чашей —
той, из которой выходим, устав миру сниться.
 
(23/01/17)

«Глаз птицы, выбитый сквозь камень…»

 
Глаз птицы, выбитый сквозь камень,
в окружности других глазков
дверных, древесных и прозрачных,
скрипящих будто свет в покров.
 
 
Всё, что здесь было – только двери,
как слайд, кипящий на стене,
я перешёл твои все звенья,
которые звенят во мне.
 
 
И, заключив тебя в ладоней
замок, я камнем стал на дне
у голоса, который тонет,
зияя, будто он плотней.
 
(01/2017)

«Круглый, круглый, круглый свет…»

 
Круглый, круглый, круглый свет
катится, меня стирая
в рай, которого здесь нет,
разрезает глаз по краю,
вынимает из грязи
ластиком из снега жёлтым,
отрывает лепестки
и становится неплотным.
Я теперь здесь космонавт:
Лайка Белка или Стрелка —
руки больше не дрожат
и собаки смотрят сверху
то, как тела мёртвый зонд
рассыпается до праха
Бог мой, Бог, теперь я твой —
круглый там, где свет – рубаха.
 
(24/01/2017)

Швея

 
Пепел бабочки, что скоро станет звуком,
ниткою, сшивающею землю
с некою о этой почве мыслью,
с выдохом, которым прах развеян,
с чёрным облаком, что встанет снегопадом,
где метелью, пойманной в стоп-кадре,
мы с тобой споём о них осанну,
пропадая в дырку – не в нирвану.
Бабочка моя, мы станем слухом,
где не существует расстоянья,
времени и чёрно-белой кожи —
только звук, летящий перед нами.
 
(01/2017)

«Хор разгорится, как будто пчела свет ужалит, жалея …»

 
Хор разгорится, как будто пчела свет ужалит, жалея —
прежде была слепота или яблок жужжащий
звук – тот, который на тьме, в белый свет индевея,
преображался в предметы, как линза нестрашный.
 
 
В нём молоко проливалось и хлеб был уловлен:
хруст – это корка поспелой воды, и – за льдом скрытой – рыбы —
что теперь скажешь, от звука отпавший обломок? —
если предметы не вечны, а звук раздробился,
 
 
словно его монолит стал замёрзшей рябины
ягодой, множеством, эхом, невнятицей чисел,
то есть падением, вектором света в Харибды
чёрной воронке, которою ты защитился
 
 
там где пчела, полосатая сота из звука,
в центр лабиринта летит сквозь промокший свет яблонь —
тронешь её, а точнее – остаток полёта,
в хворосте хора горящий, и – в колыбель её ляжешь.
 
(01/2017)

«Пред ним здесь каждый одинок …»

 
Пред ним здесь каждый одинок —
сиротский воротник
подняв. По воздуху плывёт,
как сон, его плавник,
 
 
его дыхание, его
дрожащий поплавок,
и чайка что поднимет ввысь
то небо, что легко
 
 
в своих разрывах, и в пальто
похожем на меня —
стоящего, как соловей
на животе огня,
 
 
в котором, скоро замолчав,
откину шкуру я —
теперь совсем не одинок,
как капелька дождя.
 
(25/01/2017)

«Тело подходит к воде – словно отец с поученьем…»

 
Тело подходит к воде – словно отец с поученьем,
но отражения нет – впрочем, нет и мученья.
 
 
Что там за телом горит? Что говорит, как сухара,
с той и другой стороны этой воды, что есть жало
 
 
или холодный ответ для заходящего в воды
тела, которое снег, память, охапки дыханья,
 
 
хвороста тронутый шум, дыма гляделки и прятки,
гумос для ангельских труб, что вырастают вкруг лесом,
 
 
гимнами, прялкой пустой, паром февральским, паромом
что стрекозою густой его провожает до дома.
 
 
Освобождаясь, когда кончено всяко ученье,
тело подходит к воде, себя ощущая, как жженье.
 
(01/2017)

Элегия

 
Замёрзший в цокоте копыт —
красивый этот свет горит
и поднимается в дыханье
из удивлённых лошадей,
испить его сюда пришедших
из водяных своих корней.
 
 
И лошади шуршат за светом,
где в незнакомых голосах
растёт тростник до низа сверху
в потрескавшихся их губах,
 
 
где птица в клетке или галька
по-человечески поют —
посмотрят в свет, затем согреют,
потом испьют.
 
(25—26/01/2017)

Следы

 
Возлюби Господа, как будто он – человек:
утром встаёт с тобою – тебя из-под век
рассматривает так, как будто воскрес он, и в первый раз
ощупывает мир, как одного из нас,
будто Господь твой – это юла. А ещё точней —
остаток её спирали, пружинка в часах, кукушонок в окне,
звук этот всегалдящий, молчание, темнота,
остающаяся после тебя, как окно, пустота,
место молитвы, стоящее на словах, циркуль из взгляда,
очеркивающего тебя, повторяющее тебя почти наизусть,
из тебя вырастающее в свой рай, как из почвы куст,
из куста – огонь, из огня – вода, из воды —
жажда второго, то есть воды следы.
 
(26/01/2017)

«Дух летит, не поспешая…»

 
Дух летит, не поспешая,
между стрелок снегопада
часовых – как будто края
ни ему, ни мне не надо.
Вздрогнут краешки у нёба —
всё опять начнётся снова:
снег и небо, день чудесный,
лошадь что идёт, как слово.
Здравствуй, друг мой косолапый —
ты достанешь лёгкой лапой
рыбу, нитку дымовую, лёд
прозрачный, как январь.
Подыши со мною рядом:
надорви меня по раю:
снег не прерван, обозначен —
словно небом тишина.
 
(01/2017)

«Куда матросы нас несут…»

 
Куда матросы нас несут
в холодном, словно смерть, лесу,
который не Харон, но «о»
оставленное от него?
 
 
То снег падёт, то ангел выйдет,
то мальчик, глядя в свет, зассыт.
В просвет земли идя, как дети,
из этой белой темноты
 
 
мы смотрим, как несут матросы
в невероятной речи чушь —
и чушь, как небо, снизу светит
и освещает телу путь.
 
(27/01/2017)

Черновик игры

 
Выходишь из ворот, а там – зима
тебя произносящая, как «ма»,
прикинется то лялькою, то люлькой,
качающейся справа от тебя —
пока геометрически смешна
её иссиня-тонкая фигурка.
 
 
Играем в шахматы, две морды, ты и я,
две лошади, что тенью в звук согнуты —
где чудится фигура из огня,
которая дымится, как искусство,
за лыжником, который от меня
оставит пар и светом ляжет густо
 
 
на чёрный воздух, трубку и трубу
из простоты, которая пока что
ещё не стала ящиком, куда
нас сложат, что – возможно – нам на счастье —
пока течёт вокруг камней вода,
похожая на лопасти и пасти
 
 
тех, что ожили в ней – пока мертва
она жила и прожигала или
не вспоминала почему сюда
её, окаменевшую, сложили,
как на щеке вдруг ожила звезда,
окаменев до крови или жилы
 
 
Всё дышит – даже если этот звук
внутри, и оттого нам не заметен,
не заметён как шахматы в свой стук,
в улитку лёгких, что теперь стозевны,
растут, как дерево сквозь зимы, как игру,
где катятся в повозке земли звери.
 
 
Они растут снежками, как следы
взрываются комками воробьиной
прозрачной крови, речи, как любви,
что рассекают небо львиной гривой,
и оставляют шрам, голосовой порез
средь темноты, что вырезана в выдох.
 
(27—28/01/2017)

Genres und Tags

Altersbeschränkung:
18+
Veröffentlichungsdatum auf Litres:
15 März 2018
Umfang:
120 S. 1 Illustration
ISBN:
9785449054715
Download-Format:
Audio
Средний рейтинг 4,6 на основе 1041 оценок
Audio
Средний рейтинг 4,2 на основе 982 оценок
Text
Средний рейтинг 5 на основе 125 оценок
Entwurf
Средний рейтинг 4,9 на основе 120 оценок
Text, audioformat verfügbar
Средний рейтинг 4,9 на основе 141 оценок
Text, audioformat verfügbar
Средний рейтинг 4,7 на основе 1780 оценок
Audio
Средний рейтинг 4,8 на основе 5188 оценок
Text
Средний рейтинг 4,9 на основе 102 оценок
Entwurf
Средний рейтинг 4,6 на основе 123 оценок
Entwurf
Средний рейтинг 4,9 на основе 388 оценок
Text
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Text
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Text
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Text
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Text
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Text
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок