Buch lesen: «Одержимость справедливостью», Seite 7

Ай! – взвыл я от боли и неожиданности.

– Тихо, тихо, кролик, – Танька ладонью пыталась закрыть мне рот, – что это, пахнет от тебя? Ты пьян?

Печатная машинка в соседей комнате перестала стучать. Я оттолкнул Таньку, она отлетела. Печатная машинка снова застучала за спиной. Я хотел ударить Таньку, но она закричала,

– Мама!

Я остановился, а Танька в этот момент сбросила на пол халат, под ним ничего не было. Машинка за стеной перестала стучать.

– Стой, где стоишь, шустрый кролик! – шипела Танька, – а то я закричу, что ты меня насилуешь, а мама в милицию позвонит.

– Таня, – в дверь комнаты стучала мать, – у тебя всё в порядке?

– Да, мама, я только хотела спросить, можно я музыку включу? Тебе не помешает?

– Можно, можно, включай. Только, чтобы соседи снизу не жаловались.

– Ну что, кролик, – снова зашипела Танька, включая то, что она называла музыкой – готов?

– Идиотка, – я попытался выйти, но голая Танька стала перед дверью.

– Я закричу.

– Послушай, что ты от меня хочешь? Дай мне уйти.

– А что, копирка, больше не нужна?

– При чём тут копирка?

– Нельзя так, с девушками. Теперь, будешь послушным!

От этих слов я вмёрз в пол. Что она имеет ввиду? Таньку было не узнать. Комок злости, с перекошенным лицом.

– Что случилось, Танечка? Я ничего не понимаю.

– ты думаешь, ты один такой умный? Это моя мама, умная! Это она тебя, хлюста, вычислила. У неё опыт. Такие как ты, должны платить! Снимай штаны и доставай свой шницель.

В ужасе я смотрел на неё, вот он, Фтириаз.

Что я тебе сделал? Я не понимаю.

– Что сделал? Снимай штаны, сказала!

– Если ты денег хочешь, я заплачу. Скажи, сколько?

– И денег тоже! Будешь платить! А как ты хотел? Я всем расскажу, что ты доносы пишешь. Тебе вслед плевать будут. А я ещё жене твоей, привет передам.

Я рванул к ней, чтобы заткнуть её поганый рот. Но она дико заорала,

– Ма-ма!

Я замер, в дверь снова постучали.

– Танечка, ты звала меня? Можно войти?

Я отступил и замахал руками. Они сговорились, меня ведут, как барана.

– Мама, а у нас кофе есть?

– Кофе? Да, доченька, остался ещё. А не поздно, для кофе? Может лучше чаю? Я поставлю.

– Хорошо, мама. Спасибо!

– Сколько денег нужно? – я достал бумажник, и вытащил деньги.

– Положи на стол, этого мало. Принесёшь ещё.

– Принесу. Где копирка?

– Принесёшь деньги, тогда и получишь.

– Хорошо, завтра принесу, – я попытался протиснуться к двери.

– Куда собрался? Доставай шницель, я сказала.

– Таня, я так не могу, я переволновался. Не получится.

– Ну, ты, постарайся…

– Я не смогу, – от одной мысли о чесотке, у меня темнело в глазах, – дверь, хотя бы, запри…

– Ага, чтобы ты меня тут придушил? Нет, давай так…

– А если мать войдёт?

– А ты не тяни… Пока чайник не вскипел…

– Фу, кролик, фу какой, никудышный кролик, – шипела Танька.

***

Я бежал по тёмной улице к ближайшей Аптеке. Её закрывали прямо перед моим носом.

– Девушка, пожалуйста, впустите…

– Завтра приходите….

– Это срочно! Очень срочно!

– Что у Вас случилось? Вижу, Вы такой бледный. Что-то с сердцем? Вам Валидол? Нитроглицерин? Заходите, сейчас. Как же… У нас касса уже закрыта. Ладно, завтра пробью.

– Не Валидол, не Валидол, меня изнасиловали! Мне нужно…, – в этот момент я вспомнил, что в карманах ни копейки, нет даже на трамвай. Танька выгребла всё.

– Че-го? Молодой человек, как Вам не стыдно? Шутки дурацкие! Сейчас же уходите, а то я милицию вызову.

Меня изнасиловали. Меня изнасиловали! Трясло от унижения и ужаса. Утром, к врачу! Срочно! Это самый кошмарный день в моей жизни. Фляжка моя была давно уже пуста, и посоветоваться было не с кем. Хорошо, хоть, что поздно вечером в трамваях билеты не проверяют….

– Димочка, а чего ты так поздно? Ужинать будешь? – Мать хлопала заспанными глазами, – а мы тебя не дождались. Анжелика уже легла.

– Анжела? Откуда?

– Вот, приехала от родителей. Волнуется, что уже неделю пропадаешь где-то. Я ей рассказала, что ты работаешь много. Работа ответственная.

– Где она? – мне сейчас только Анжелки не хватало.

– В комнате твоей, спит уже.

Это была катастрофа. В моей постели лежит жена. Наверное, ждёт ласки. А я после Таньки, с «букетом…». Захотелось убить всех этих баб…

***

– Димочка, Димочка что с тобой? Ты меня слышишь? Что с ним, доктор?

– Какой-то срыв. Надо провериться. Сейчас нормализовалось, пока. Я сделал укол успокоительного. Он уснёт, а завтра в поликлинику. Надо сдать анализы. В таком возрасте тоже может быть инфаркт. Не надо с этим шутить. Он давно пьёт?

– Ну что Вы, доктор. Димочка вообще не пьёт, алкоголь на дух не переносит.

– Да? Странно. Ну ладно, с анализами не затягивайте.

– Мама, что случилось? Кто это?

– Ты упал Димочка, в ванной. Скорую помощь пришлось вызывать. Слава богу, всё обошлось. А мы испугались. Ты не волнуйся, отдыхай. Вот, хорошо, спи, спи маленький. Анжелика с тобой посидит.

***

На работу я не пошёл. А вот к Таньке я не пойти не мог. Вечером, с деньгами, я постучал в дверь. Открыв на цепочку, Танька через щель спросила,

– Деньги принёс?

– Принёс.

– Давай.

Я просунул деньки в щель. Дверь сразу захлопнулась. Подождал, за дверями тишина. Я снова постучал. Потом ещё раз.

– Кто там? – спросила мать.

– Таню, позовите пожалуйста.

– А, Танечки дома нет. Зайдите другой раз. Лучше позвоните заранее.

– Позовите, пожалуйста. Я только что с ней разговаривал.

В ответ тишина. Что делать? Уйти? А что дальше? Подождав, я снова постучал…. Тишина, я громче постучал.

– Что надо? – через дверь отозвалась Танька?

– Копирка где, я жду.

– Деньги неси.

– Я же только что, отдал тебе.

– Мало, ещё неси!

– Хорошо, принесу. Отдай копирку. Сейчас отдай.

– Ничего я тебе не отдам. Будешь в дверь стучать, вызову милицию.

– Хорошо, хорошо, когда прийти?

– Придёшь, когда позвоню. И ничего там не придумывай. Всё, пошёл вон!

Я плёлся по улице, пытаясь успокоиться и сообразить, что происходит. Сколько они хотят? Я уже не мало отдал. О чём она говорила, что я должен придумать? Она боится. Боится, что я слечу с катушек. Боится перегнуть палку. Что значит, «позвоню»? Неужели, пользоваться мной хочет, чтобы я по свистку бежал? Похотливая дрянь! Кто знал, что она такая стерва.

Проходя мимо витрины магазина Канцлерских Товаров, глаз зацепился за что-то очень знакомое. Невольно остановившись, я увидел выставленную в витрине, точно такую же, оранжевую печатную машинку, что брал у Таньки. Ещё несколько минут, я, глотая воздух, с трудом переваривал увиденное. Там, в витрине, под машинкой, была указана её цена – 130 рублей!

Глава-13 Два автомобиля

Димка работу забросил. Говорили, что его без конца допрашивали, и свои, и чужие. Он всё время где-то мотался. А Худ Фонд гудел, как улей, уже два месяца. Все заботы отошли на второй план, клерки сплетничали, художники пили. Такая жизнь была куда веселее, чем повседневная рутина. Появились недовольные заказчики, а вслед за ними и партийные работники. И те и другие заглядывали в глаза, пытаясь понять, почему никто ничего не делает, и все сроки исполнения, все клятвенные обещания, срываются. Меня разбирало любопытство, что там происходит. Димка ходил опустив нос, и ни на кого не смотрел. Меня разбирало любопытство. Может просто сидит, и смотрит в потолок, думает, чем дальше будет заниматься, когда его снимут.

За дверями ни звука. Я постучал… Ответа нет. Уже уходя, на всякий случай постучал ещё раз.

– Войдите, – голос был Димкин.

– Привет, – я вошёл, Димка уже успел включить настольную лампу.

– А, это ты. А я думаю, кто это такой настырный?

– Я увидел, что свет в кабинете погас, а ты не выходишь. Подумал, может, случилось что, решил проверить. Ты всё носишься, в мыле, страшно подходить.

– Волнуешься за меня, да? Веришь ли, первый раз за неделю присел. Гоняли, как собаку.

– Неужели тебя снимут? Весь Худ Фонд гудит.

– Да чёрт их знает, может и снимут. Скорей бы уже, надоело. Я бы и сам ушёл, но подумают, что сбежать хочу. Скажут испугался, слухи поползут. Ведь самое главное, это – репутация. Подмочишь, здороваться перестанут. А работу я найду.

…Ишь, хорохориться гад, щёки надувает. Ну, ну, посмотрим….

– Дима, народ говорит, что если эти шакалы вцепились, то уже не выпустят.

– Да, плевать. Я сегодня последний ребус закрыл, самое неприятное.

– А что случилось-то?

– В том-то и дело, что ничего. Ничего они не нарыли. Правда, были неприятные моменты. Вызывают меня повесткой в МВД, прямо в их главное здание, туда, где сидит тот самый старший лейтенант. Комната общая, кроме него ещё три мужика сидят, своими делами занимаются, на меня внимания не обращают. А он меня допрашивает, вроде. Понимаете, говорит, дело мы расследовали. Признаков преступления не усматриваем. Однако, осталось два непонятных момента. Не могли бы Вы помочь нам их прояснить? Если бы не эти моменты, мы бы уже вопрос закрыли, а Вы бы спокойно продолжили работать. Помогите, пожалуйста, закрыть тему. Ну, я обрадовался, ничего не нашли. Уши развесил, а он продолжает. В анонимном сигнале, говорит, указано, что Вы за взятки распределяете заказы. Что Вы можете пояснить по этому поводу? Мне бы его на три буквы послать, тебе поручили, вот и разбирайся. А я, дурак, думаю, нужно же помочь «тему закрыть». Поэтому объясняю, что ничего подобного никогда не было. Я наличные деньги получал или давал кому-то только тогда, когда сам художником работал. Ничего не было организовано тогда, приходилось за свои деньги материалы, инструмент покупать, где угодно. Хоть на рынке, хоть у спекулянтов, хоть из-под полы. Фонд для того создан, чтобы эти вопросы решить, чтобы не нужно было этим заниматься.

– А откуда же брались наличные деньги, – спрашивает, – на всё это?

– Специально, – говорю, – просили заказчиков часть платить наличными, именно для этих целей.

– И как же это происходило? – спрашивает.

– Да очень просто. Аванс за работу получил, и побежал материалы искать.

– И всё?– спрашивает, – Вы сами этим занимались?

– И всё. И сам занимался, и других просил. Мы же бригадой работали. Художники, отделочники, плотники. На самом деле деньги на материалы для оформления небольшие. Нужно только то, что трудно заказать из-за маленького объёма. Килограмм краски, метр ткани, такие вот вещи.

– А как же с отчётностью? Это где-нибудь записывалось?

– Да какая отчётность? Сам же у себя красть не будешь.

– Всё понятно, говорит, это дела прошлые и они нас не касаются. Разве что это те же самые художники, с которыми Вы и сейчас работаете? Так ведь? Вот видите, это и породило слухи. Многие помнят, а недоброжелатели Ваши этим воспользовались, и в анонимку записали. И нас вот тут заставили глупостями заниматься. Ох и люди…. В общем, нечего нам на это время тратить. Так и запишем. Да, вот ещё что, чтобы нас не упрекнули в том, что мы плохо искали в протоколе желательно указать какую-нибудь конкретику. А то получается, что мы, как те анонимщики сплетни тут собираем. Приведите какой-нибудь конкретный пример, что-то что с названиями, суммами, фамилиями. Одного, двух примеров будет достаточно.

Откуда же я ему конкретику возьму. Работяг, кто в бригадах был, я знал только по именам, да и то не всех. А вот художников, понятно, помнил. Ну и назвал несколько, с кем работал, что тут за секрет.

– Ну, что? Всё? Можно мне идти? – спрашиваю, когда протокол подписал.

– Да, говорит, конечно. С этим всё понятно. Но остался ещё один вопрос. У Вас две машины в собственности числятся. Это, конечно, не преступление. Но дело в том, что обе эти машины выделены Министерством Культуры, Вам, молодому человеку, а не ветеранам войны или труда. Не объясните, за какие такие заслуги? Не слишком ли жирно будет, два автомобиля для одного молодого человека?

Два автомобиля? Что за хрень? Мне одну машину некуда на ночь ставить. Во дворе бросаю. Колпаки с колёс, как украли, так без них и езжу. Я ему так и говорю, зачем мне две, что у меня две задницы что ли?

– Вот в том-то и вопрос, говорит, зачем? Кто знает, может Ваша пассия на второй машине катается? Или по доверенности кто-то? Согласитесь, Вы вполне могли, таким образом, с кем-то расплатиться. Ну, с теми, кто Вам помогал. Кто-нибудь из Министерства, например. Просматривается возможность коррупционной составляющей, Вам не кажется?

– Чего? – не понял я.

– Вы, взятку кому дали? Кто там у нас «борзыми» автомобилями берёт, – это он так мне Гоголя цитирует.

– Какая ещё пассия? Какие взятки? – возмутился я, – у меня одна машина!

– Как же одна? Вот у нас и документик имеется, – и называет марку машины.

– Ах эта, – говорю, – так её уж давно нет. Она же разбита, в аварии. И с учёта снята.

– Видите ли, – говорит, – Вы нас с этими машинами мало интересуете. Нас интересует, кто за этим стоит. Схема-то известная. Машину выделяют на подставное лицо, ветерану какому-нибудь, и сразу на чёрный рынок. А там она вдвое, а то и втрое дороже. Очень приличные деньги. Какова Ваша доля?

– Какая схема? Вы что, с ума сошли?

– А Вы, – говорит, – на меня голос не повышайте, Вы не в том положении. Просто, сдайте подельников и начинайте сотрудничать со следствием. Оформим явку с повинной.

– Поверишь, Дима, я вообще не понимаю, что он несёт. Думаю, сейчас достанет Наган, и заорёт, – нам всё известно!

– А зачем тебе две машины? – совсем запутал меня Димка, подумал я.

– И ты туда же! У меня одна машина! А следователь говорит, что по данным ГАИ, две. Более того, говорит, Вы ей пользуетесь. Поэтому, говорит, лучше сразу признайтесь! Не в чем мне признаваться, говорю, одна машина, и точка. Вижу, он сам сомневается, видно не такой реакции от меня ждал.

– Ладно, говорит, даю неделю, говорит, чтобы разобрался. Если объяснить, «доказать!» не сумеешь, можешь оказаться в камере.

…Душу мою посетило радостное волнение, похоже, всё-таки попался ты, Дима.

– Что это за методы фашистские? – глядя Димке прямо в глаза, возмутился я – у нас презумпция невиновности. Ему нужно, пусть сам и доказывает!

– А он уже всё доказал, – продолжал Димка, – он мне справку из ГАИ показал. Машина прошла техосмотр, в этом году….

– Ха, ха, ха, – я не смог сдержаться и заржал. Испугался, с ужасом смотрю на Димку. Но Димка понял мой вопль по-своему.

– Вот и я так заржал, когда увидел.

– Так, дальше-то, что?

– Слушай, уже поздно. Я жрать хочу. Ты не спешишь?

– Да нет, а что? – ох наивный, куда же я мог спешить от такого кино.

– Давай я чайник поставлю. Будем чай с сахаром. У меня сушек полно.

Димка засуетился с чайником, побежал за водой, а я развалился на стуле в ожидании продолжения того, что я так прекрасно организовал. Вот уж, чего меньше всего ожидал, так это истории с машинами. Написал так, для объёма. Надо же, как выстрелило. Я с наслаждением глотнул коньячка из моей замечательной фляжечки. Теперь можно и чайку выпить.

– Бери сушки, Дима. Не стесняйся, сушек полно, – разлил по стаканам чай Димка.

– Так дальше-то, что было? – мне не терпелось услышать продолжение.

– Ну, что дальше? Выскочил на улицу, голова кругом. Начинаю всё вспоминать, сопоставлять. Та, первая моя машина, была вовсе и не моя. Помнишь, я тебе рассказывал, про большой заказ. Работы до хрена, отопления на объекте нет, а уже заморозки. Мучаемся, но главное, всё время приходилось мотаться туда, а никакого общественного транспорта нет. Машины ни у кого нет. Летом мужики на объекте жили, а холодно стало, не хотят. Стали на такси скидываться, дорого получается, платить надо в оба конца, а это почти 40 километров. И тут вдруг узнаём, что одному из наших художников, очередь подошла на машину. Он давно заявку подавал. А денег у него нет, только что развёлся. Посоображали мы, и решили в складчину купить, на бригаду. Но, никто такое на себя записывать не хочет. Кому нужна не своя машина, на которой кататься будут все, вся бригада. Записали на меня, потому, что я самый молодой, и у меня не было водительских прав. Всех кого надо, уговорили, мол для работы надо. Короче, крепко тогда нас эта машина выручила. Прицеп к ней приспособили, и гоняли и в хвост и в гриву. Даже я на ней ездить научился, и права позже получил. Набьёмся в неё как селёдки и едем. Чего мы только на ней не возили. Добили мы её за год. Но и заработали к тому времени. Работу закончили, разбежались, что с машиной делать? Один согласился выкупить у остальных то, что от неё осталось. Всем заплатил, а переоформлять не стали. Так он и ездил по доверенности.

Ещё через год, он на ней перевернулся и скатился в овраг. Пока в больнице лежал, то, что от машины осталось, разворовали. Короче, нет больше той машины. Прошло время, я уже тут в Фонде. Подлизался к начальству в Министерстве культуры и выпросил себе машину. Так, мол, и так, нужно по делам ездить, по объектам, город большой. Они рады, что я хоть служебную не прошу. Правда, спросили, а нет ли у меня другой машины. Это формальность, но две машины в одни руки, не положено. Я тогда подумал, та ведь машина на меня была записана. Ну, я в ГАИ, написал заявление, прошу снять с учёта. Ан нет, не хотят, говорят, принеси номерные знаки. А я знаю, где эти знаки? Ну, объяснил всё, а зам. начальника ГАИ говорит, что значит, разворовали? Нужно провести расследование. Чего-то там написал и передал в Уголовный Розыск. Говорит, они проверят, тогда машину с учёта и снимут. Через какое-то время вызвали в Уголовный Розыск. Снова всё записали, и следователь сказал, криминала нет, вот пишу, что машину можно снять с учёта. Иди, спи спокойно. С тех пор, я и думать про неё забыл. И вот на тебе, у меня, оказывается две машины. Как такое возможно? Пошёл в ГАИ, покажите регистрацию транспортного средства. Смотри, говорят. Я посмотрел, и в осадок выпал. Та несуществующая машина, ежегодно проходит техосмотр, что каждый раз заверено подписью ответственного милиционера и печатью. А это – стопроцентное доказательство! Я день в себя прийти не мог. Нервы из-за анонимки и так на пределе. Ещё и вправду посадят. Ведь всё явно выглядит, как какой-то гешефт.

Я слушал, открыв рот, ну и чудеса. Не выкрутится, не выкрутится! А Димка налил себе второй стакан чая и хрумкая сушками, продолжал.

– На следующий день снова иду в ГАИ. Ведь замначальника ГАИ мои документы на снятие машины с учёта, лично в руках держал. Как-то же они от него в Уголовный Розыск, попали? Все входящие и исходящие документы регистрируются, и в ГАИ, и в Уголовном Розыске. Должны же какие-то следы остаться, времени ещё не так много прошло. Если бы не знакомые мои, никто бы конечно мне ничего не дал. Но вот, прошитый ГАИшный журнал регистрации входящих-исходящих документов, у меня в руках. Месяц, когда это было, я точно помнил. Проверяю каждую запись, ничего. Ни намёка! Не было таких документов!

…Слушая Димку, я чувствовал себя болельщиком на футболе. Ждал, когда же наконец забьют мяч в ворота.

– Но ведь как-то же документы попали в Уголовный Розыск, я же их там видел, – продолжал Димка, – иду в Уголовный Розыск. Знакомых у меня там нет, хотя в Городском Управлении бывал не раз, ещё когда в армии служил. Ты же помнишь, я в милицейской форме ходил. В общем, расположение, где что в здании находится, я хорошо знал. Повод зайти придумал, типа по работе Худ Фонда. Выписали пропуск. А что дальше делать, не знаю. Фамилии следователя, не знаю. Должность его, или хотя бы звание, не знаю, он в цивильном тогда был. Помню только, где его кабинет находится, и за каким столом он сидел. Постучал, захожу. Спрашиваю, где этот, что сидел вот за этим вот столом? А он тут больше не работает, в Сибирь уехал. Что ещё спросить, не знаю, чего делать, не знаю. Тупик! Вышел я на коридор, плакать, или смеяться, не знаю. Народ вокруг ходит, никто на меня внимания не обращает.

…Куда это Димка гнёт, если всё было так, как он рассказывает, он бы сейчас тут сушки не жрал, и со мной бы не болтал. Тут уж вешаться пора. Неужели, выкрутится?

– Думаю, – продолжал Димка, – надо журнал входящих проверить, но где этот журнал искать? В ГАИ, секретарша с журналом, прямо на коридоре сидела. А здесь не сидит. Ходил, ходил по коридорам, смотрю, дверь железная. Написано «Секретная часть». Всё, точно так, как у нас в части, в штабе было. Секретная часть, это там где все документы. Там же должен быть и журнал входящих. Открываю дверь, узкая комната, шкафы, стеллажи. Разделена барьером типа шлагбаума. Ну, чтобы туда не заходили. За столом сидит одна единственная, тощая старая еврейка. Уставилась на меня, послушала мой лепет, про журнал входящих, и как заорёт,

– Немедленно выйдите! Здесь посторонним находится не положено!

– Да мне только спросить, где искать! Помогите, пожалуйста.

– Вы не имеете права здесь находиться! – орёт, – баба невменяемая.

Ну, я в полной прострации нос опустил, уже выйти хотел, и вдруг вижу, прямо перед ней, на соседнем, никем не занятом столе, лежат, скреплённые большой скрепкой, те самые мои документы, которые я ищу. Вот они, только руку протяни. Я свою фамилию сразу узнал.

– Вот же, вот, смотрите! Это то, что я ищу, это мои документы! – говорю ей.

– Немедленно покиньте помещение! – орёт, и нарочно, стол с моими документами собой от меня закрывает.

Я за эти пару дней едва с ума не сошёл, весь на нервах. В глазах потемнело, я через этот барьер перескочил, и документы в руки схватил. Старуха визжит, в комнату ворвались, меня мордой в пол, документы отобрали, руки за спину, коленом шею чуть не сломали…. Пришёл в себя уже в том самом кабинете, куда до этого заходил. Лицо и рубашка мокрые, видно в лицо водой плеснули.

– Ты, говорить можешь, – спрашивает кто-то, – зачем на Фаину Марковну напал? На дверях написано, «Секретная часть. Посторонним вход воспрещён». Что непонятно?

В общем, пришлось всё рассказать с самого начала, и про анонимки, и про то, что дело ведёт МВД под контролем ЦК. Мужики прониклись, моя выходка в Секретной части их впечатлила, заговорили по душам. Стали выяснятся удивительные вещи.

…Я слушал Димку. Рассказывает, как детективный роман. Я бы бузу в милиции затевать, никогда бы не решился. Наверное спасло то, что он сам два года милицейскую форму носил, и милиции не боялся.

– Оказывается, – продолжал Димка, – тот следователь, который документы на машину смотрел и должен был отправить их обратно в ГАИ вместе со своим заключением, сделать этого не успел потому, что на следующий день был со скандалом из милиции уволен. Он тем же самым вечером напился, и не с теми подрался. А мои документы так и остались лежать в его столе. После него за этим столом никто не сидел. Из стола их извлёк только новый сотрудник, который приступил к своим обязанностям за два дня до моего прихода. Обнаружив документы, не зная, что с ними делать, он отнёс их в Секретную часть, где та самая Фаина Марковна, как обычно, должна была сложить их в папочку, и передать в Центральный Архив. Как мне объяснили, если бы я в этот самый момент, случайно не оказался в их Секретной части, никаких концов никто, никогда бы не нашёл. И я ничего бы не смог доказать. Меня, как за руку кто-то вёл. Вот и скажи, что Бога нет!

– Подожди, не понимаю, – моя надежда таяла на глазах, – а, как же ГАИ и ежегодный техосмотр, который транспортное средство проходило?

– Представляешь, – продолжал Димка, – оказывается, всё просто, как пареная репа. Я отдал документы в руки замначальника ГАИ, лично. Если бы я просто послал их по почте, их бы зарегистрировали. Но, я этого не сделал, я к их начальству пошёл. А тот отдал лично в руки тому самому следователю, которого потом уволили. Поэтому, ни в ГАИ, ни в Уголовном Розыске они не были зарегистрированы. Про них просто все забыли.

– Так, а с техосмотром-то, что? – я уже не знал, можно ли верить Димкиному рассказу и всем этим чудесным совпадениям.

– А это, вообще отдельная история, – с воодушевлением продолжал Димка, – в конце каждого года все гаишники отчитываются за свои участки работы. Видит, какая-то машина не прошла техосмотр. Такое бывает. Кто-то умер, кто-то болеет, машина стоит в гараже и никто на ней не ездит. Что гаишнику делать? Бегать искать, запросы писать? Да, плевать ему, чего зря волноваться. Как только машина окажется на дороге, её сразу задержит любой дорожный патруль. Машину отберут, и влепят штраф по полной, за наглость. Поэтому, чтобы голову себе не морочить, и отчётность не портить, гаишник, в регистрационной карточке, просто тупо ставит печать «Техосмотр пройдён». На следующий год, все всё забыли, и история повторяется. Машина успешно продолжает существовать, и проходить ежегодный техосмотр! Вся эта история с якобы моей машиной, есть ни что иное, как обыкновенный бардак и разгильдяйство гаишников. Не появись эта анонимка, никто ничего и не вспомнил бы. Когда этих анонимщиков поймают, милиционеры сами с них шкуру сдерут. Написали на меня, а разборки теперь у них.

После этих Димкиных слов, мне срочно захотелось в туалет. Там я допил всё, что оставалось в моей фляжечке. Что бы я без неё делал…. Смыться домой было нельзя, увидев моё волнение, у Димки могли возникнуть подозрения.

– И что теперь будет? В Министерстве уже знают об этом? – спрашивал я уже для проформы.

– А как же, – возбуждённо продолжал Димка, – один из Уголовного Розыска пошёл со мной к директору Фонда, и при мне всё сам начал ему рассказывать. Старик сразу стал звонить Министру Культуры. Он так возбудился и так размахивал руками, что до меня только тогда дошло, как вся эта проверка всех достала и переполошила. А история с машиной прямо касалась Министерства, именно оно отвечало за распределение машин. Тем более, что в анонимке самого министра обвиняли в укрывательстве.

– Ну, и дальше что?

– Не знаю пока, но теперь уж не страшно, с машиной был самый неприятный момент. Знаешь, самое страшное, это – неизвестность. За эти месяцы извёлся, поверишь ли, сердце начало болеть. Кому я не угодил? Людей-то у нас не так много. Даже если кому-то со стороны моё место приглянулось, откуда они знают все эти подробности. Явно кто-то из своих, кто-то кто рядом находится, кто хорошо меня знает. Стыдно сказать, я ведь даже тебя подозревал. Поверь, это страшно, когда перестаёшь верить всем, даже единственному другу. Я эту мысль от себя гоню. За что тебе меня ненавидеть? И завидовать нечему ты намного больше меня зарабатываешь. На кого думать? Ни один человек никогда ничего плохого мне не говорил. Я уже даже баб всех своих перебрал.

– Да, да, Дима, это бабы, конечно бабы! Обидел какую-нибудь, жениться пообещал, или внимания не уделил. Вот она и отомстила! – вспомнив блохастую Таньку, я даже на минуту забыл, что сам всё это затеял.

– Женщины? Нет, маловероятно, подумав сказал Димка, – я никогда никого не морочил никакими обещаниями, и за это девчонки всегда были благодарны мне. Никого никогда не унижал. Всегда сходились по согласию, и по согласию расходились, как друзья. У меня до сих пор хорошие отношения со всеми. Да и зачем мне грузить их рабочими делами, мы же для радости встречаемся.

…Как же ты всё успеваешь, до чего же везучий, гад. Неужели выкрутится. От этой мысли у меня мутилось сознание.

– Да не переживай ты так, прорвёмся! – увидев мою потухшую физиономию, Димка решил что я переживаю из-за него, и теперь он успокаивал меня!

…Вот он, сидит передо мной, тот, кто отравил всю мою жизнь, чай пьёт и усмехается. Хотелось хватить его чайником по голове, а я, как разведчик в стане врага, изображаю дружбу. Он даже не понимает, как это больно. Говорит, что плохо – ему! Сомнения его жрут! Это мне плохо! Мне! Мне очень плохо!