Черная-белая

Черная-белая

Алекс Брут

© Алекс Брут, 2019

ISBN 978-5-4493-7624-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧЕРНАЯ

«Так пуля говорит бойцу: «Люблю!..»

Так пуля говорит бойцу: «Люблю!»

и горячо целует под лопатку.

Так сочиняют самый грустный блюз.

Так восхищаются величием упадка

и превозносят декаданс во всем —

в архитектуре, в музыке, в одежде.

Так капитаны остаются с кораблем,

который обречен в морях безбрежных.

Так уезжают раз и навсегда

от нелюбимых —

с равнодушием во взгляде,

перечеркнув напрасные года

в потрепанной линованной тетради.

Так остаешься в комнате один

под тусклым и невыносимо желтым светом.

И поглощаешь едкий никотин

без планов, без идей и без ответов.

«В итоге, все поменяется…»

В итоге, все поменяется.

Охотником станет жертва;

началом недели – пятница;

софистикой – миссионерство.

Сплетутся, перемешаются

цепочки причин и следствий.

И снег никогда не растает сам,

но станут сильнее лезвий

твои непослушные волосы.

Хотя, все равно не остаться

(пусть даже без права голоса),

в стране, где всегда семнадцать

Осенний триптих

I

Я лежал в траве, на восточном склоне,

наблюдал, как птицы в крикливом тоне

обвиняют солнце, что меньше греет;

а оно молчит, потому мудрее.

Я не слушал птиц и не слушал ветер,

никого не ждал, не мечтал о лете,

не хотел взлететь, не пытался ползать —

замерзал в траве в неудобных позах.

Я лежал один, но при том в обнимку

с Сентябрем, принесшим в кармане льдинку.

И казалось, год без любви – чуть больше

чем могу принять. Я лежал оглохший.

II

Октябрь начался с ненужных слов,

на семьдесят процентов непечатных.

Я пьяно спорил, и меня уже несло

течение. В руке был невозвратный

билет на рейс «Родные люди – Чужаки».

И я летел без пересадок до конечной,

сжимая от бессилия кулаки,

но улыбаясь всем попутчикам и встречным.

Мы отдалялись, мы спускались в ад

со скоростью слепой секундной стрелки,

наощупь обыскавшей циферблат,

в тот день, когда большое стало мелким

II

Она снимает кардиган, садится рядом

на край кровати. В комнате темно.

Рукой дрожащей достаёт помаду

и красит губы, как в немом кино.

Потом идёт на кухню, ставит чайник,

гремит посудой, чем-то там стучит

и чертыхается вполголоса, случайно

облившись кипятком. Опять молчит.

Потом приносит чай в тяжёлых кружках,

с негромким стуком ставит их на стол,

как извинение за смятые подушки,

за простыни, за пошленький глагол,

которым можно описать ошибку,

предательство, неверие. Но я

пока молчу и равновесие так зыбко.

Полшага влево – и закончится ноябрь.

«Подошла неожиданно с тыла…»

Подошла неожиданно с тыла,

прошептала на ухо мне:

«Вот и встретились. Здравствуй, милый,

Наконец-то нашла… по весне.

Я искала тебя по миру:

в поездах, в самолетах, в метро,

в переулках и в съемных квартирах,

на больших перекрестках дорог.

Ты всегда был неуловимый.

Я всегда отставала на шаг,

но судьба неизбежна, любимый.

Что ж ты бегал так долго, дурак?»

Обернулся я к ней удивленно

и спросил ее: «Кто ты, ответь?»

А она обняла утомленно

и ответила: «Я твоя Смерть.»

«За окном закричали на резком наречье…»

За окном закричали на резком наречье.

Иммигрантская брань. Ножевые. Увечья.

Чуть поодаль, на лавке сидят наркоманы,

те что утром в метро достают из карманов

сигареты, бумажки, ключи и монеты.

Их не торкает жизнь. Не волнуют ответы.

У подъезда стоит мой сосед-алкоголик.

Он твердит, что заложник кармической роли.

Рядом девушка в синем с коляской и пивом.

Курит тонкие, думает это красиво.

Мы с реальностью кажется несовместимы.

Убирайся, мгновение, ты – нестерпимо.

Я смотрю во двор

                              с высоты шестого.

И не вижу там

                       никого живого.

В. Н.

Посещать ну