Сердце Ведьмы

Но ещё сильнее ведьму удивило то, что она более не была удивлена, взволнована или обеспокоена тем, как сильно за него переживает.

Они по-прежнему лежали на поляне перед пещерой, и прохладный ветерок обдувал их вспотевшую кожу. Ангербода не могла уснуть, потому что ребёнок внутри неё возбуждённо брыкался, а Локи задремал у неё в объятьях. Она принялась перебирать пальцами его влажные кудри, и во сне он выглядел обманчиво умиротворённым.

Она сделает для него всё что угодно, осознала женщина в тот момент с внезапной яростью, от которой у неё зашлось сердце. Всё что угодно для него и всё что угодно для ребёнка, растущего внутри неё, сейчас как будто зажатого между ними и явно возмущённого участившимся пульсом матери. Что угодно для них обоих. Всё.

И почему-то осознание этого испугало ведьму, словно даже помыслить о таком значило дать обещание, которое она не в силах была сдержать.

Дни становились длиннее, а ночи короче. Локи на некоторое время задержался у неё, но вскоре снова ушёл с мыслями о Сигюн и асах, и его отсутствие теперь беспокоило Ангербоду больше, чем раньше.

Ведьма потратила это время, чтобы поработать над своим заклинанием. Она сшила три маленьких мешочка из обрезков кожи и наполнила их камушками с вырезанными на них рунами, над которыми колдовала девять дней и девять ночей. После этого она разместила заготовки таким образом, чтобы, став его вершинами, они образовали широкий треугольник, включающий в себя пещеру и поляну перед ней. Первые два она спрятала в дупла деревьев, которые пометила дополнительными рунами для маскировки. Последний мешочек она отнесла на склон за пещерой, чтобы треугольник имел ровные стороны. Ей пришлось вскарабкаться на скалы, чтобы припрятать его там, что было непросто в её нынешнем состоянии, хотя подъём не был крутым. Но в итоге ей удалось пристроить мешочек в углубление в скале и замаскировать его, как и в случае с деревьями.

Как только зачарованные камни оказались на своих местах, она сразу же выдохнула с облегчением. Оставалось только надеяться, что такое слепое пятно не заметит Один – как и то, что Локи порой будет вне досягаемости его взора, реши ас искать его.

По какой-то причине ребёнок, казалось, любил спать днем, а по ночам просыпался и начинал кувыркаться, к вящему неудовольствию Ангербоды. Ведьме приходилось дремать урывками в светлое время суток, а работать при свете очага – составлять зелья и шить.

В последнее время она была вынуждена часто перешивать одежду, чтобы та подходила к её постоянно изменяющимся формам. Да и на платьях необходимо было сделать запах на груди, который можно было бы закрепить брошью – это пригодится для кормления ребёнка после его рождения.

Затем однажды ночью Ангербода проснулась от очередного короткого и беспокойного сна, почувствовав столь резкую боль в животе, что некоторое время она не могла даже пошевелиться. Когда ей наконец удалось сесть, то она почувствовала нечто влажное и, нахмурившись, потянулась вниз, проверяя кровать, сорочку, внутреннюю сторону бёдер.

Её рука оказалась мокрой от крови. В тот же миг она осознала, что ребёнок внутри неё не шевелится. Женщина попыталась вспомнить, когда он двигался в последний раз, но, так как обычно днём он пребывал в покое, ей так и не удалось этого вспомнить.

Внезапная паника охватила её. Она была на достаточно большом сроке беременности, чтобы дитя смогло выжить в случае досрочного разрешения от бремени, но какой-то инстинкт подсказывал ей, что сейчас происходит что-то неправильное, что её связь с новой жизнью, растущей в ней, медленно затухает. Ребенок внутри умирал, и к тому времени, когда она родит, может быть уже слишком поздно, чтобы спасти его.

Её мысли метались в поисках выхода. Есть ли какие-нибудь зелья, чтобы помочь? Хоть что-то? Подходящие заклинания? Ведьма чувствовала, что её постельное белье намокает от крови всё сильнее, и сдавленный стон сорвался с её губ, когда она, вцепившись в меха и одеяла, прижалась спиной к стене пещеры и свернулась калачиком на кровати. Женщина всё думала и думала – и ничего не могла придумать.

Её сердцебиение ускорилось, и это сделало единственный имеющийся в её распоряжении вариант ещё более очевидным – она позволила ритму крови, равномерному, как стук барабана, убаюкать себя в трансе.

Ба‐дум, ба‐дум, ба‐дум.

Она погрузилась в сейд, даже не задумываясь, отбросив свое тело, как змея сбрасывает кожу. Её губы произносили слова, о знании которых она не подозревала. Священные слова. Песнопения, зовущие дитя, её дочь, обратно. Ангербода чувствовала, что почти добралась до Иггдрасиля, когда потянулась за душой ребёнка, практически скользнула кончиками пальцев по ткани бытия, соединяющей Вселенную воедино. К счастью, дитя не успело уйти далеко, но если бы дело дошло до этого, колдунье, конечно, хватило бы смелости даже встряхнуть Мировое Древо.

Наконец Ангербода почувствовала присутствие дочери и, мысленно ухватившись за это ощущение, призвала искру жизни вернуться в её тело. И пока ведьма повторяла нужные слова снова и снова, её собственная боль начала утихать. Потом, наконец, она почувствовала, как ребёнок пинается.

Женщина заплакала бы от облегчения, если бы не была так напугана. Утром она обнаружила, что всё ещё лежит свернувшись калачиком на кровати, в грязной сорочке, меха и одеяла валялись в беспорядке вокруг, испачканные в пятнах крови. Она оцепенела от шока, но, по крайней мере, с малышом снова всё было в порядке.

В тот день ей потребовалось много времени, чтобы собраться с духом и встать с постели, а затем набрать воды, умыться, всё постирать и поесть. Тогда же она поняла, что всё ещё слишком расстроена, чтобы плакать.

Сны начались в ту же ночь.

Проведя большую часть дня без сна, но в постели, Ангербода после ужина подбросила ещё несколько поленьев в очаг, зажгла свечи для лучшего освещения и устроилась в кресле, чтобы подшить манжету на одном из своих старых платьев. Вскоре она отвлеклась от рукоделия и не успела опомниться, как задремала.

Позже она не сможет сказать, спала она или ещё бодрствовала, когда почувствовала чьё-то присутствие. Ощутила, как кто-то кружит вокруг неё. Призывает её так же, как она звала свою дочь. Произносит слова, которые она знала и не знала одновременно. Выманивает её. Вытаскивает из убежища и сталкивает в глубины сейда.

Кто-то заметил, что произошло ночью.

И этот кто-то от неё чего-то хотел.

Она погружалась всё глубже и глубже, чувствуя, что уже почти задевает край тёмной бездны – чья-то воля, казалось, подталкивала её, побуждала заглянуть за грань, нырнуть с головой в непостижимую пустоту.

Нет.

Ей было известно, что там, внизу, известно ещё с того времени, когда она была Гулльвейг и жила сейдом, – и, спустившись туда, она вернется, постигнув тайны, к обладанию которыми не стремилась.

Тайны, которые ей знать не следовало. То, о чём никто не должен знать.

Она так и сказала Одину, когда отказалась погрузиться в бездну ради него, и за это её сожгли. Трижды. Это не может быть снова он, подумала Ангербода, но не могла разобрать, чьё присутствие ощущает. Присутствие Одина в своём сознании она ощутила бы сразу же, но неизвестный не показывался ей. Неужели его мастерство владения сейдом настолько возросло, что теперь он может полностью сокрыть себя?

– Нет, – снова подумала она. – Оставь меня в покое.

Она сопротивлялась, отстраняясь всё дальше, пока не почувствовала, как безликий голос с удивлением отступил. А потом пришёл в ярость.

Колдунья резко очнулась, когда тяжёлое шерстяное платье соскользнуло с колен и свалилось кучей у ног. Её грудь тяжело вздымалась, а руки дрожали, когда она поднялась с кресла и с трудом наклонилась, чтобы поднять шитьё. Когда ей удалось снова сесть на своё место, она поняла, что слишком устала, чтобы продолжать рукоделие, но не настолько, чтобы снова рискнуть провалиться в сон, поэтому она не знала, чем заняться. Впервые с тех пор, как она решила поселиться в Железном Лесу, Ангербода отчаянно пожалела, что она так одинока.

Однажды летним утром Ангербода спустилась к ручью, что было непростой задачей на её сроке беременности. Она долго сидела, наслаждаясь тишиной и успокаивающим журчанием воды, пока не услышала шелест листьев – из-за деревьев на другой стороне ручья показалась Гёрд с полной корзиной белья. Ангербода нервно приподнялась и поздоровалась с ней, а ётунша первым делом поинтересовалась:

– Знаешь, что Скади вышла замуж?

– Да, слышала некоторое время назад. Не хочешь присоединиться ко мне? Я планировала искупаться, но никак не могу собраться с силами.

Предложение было сделано больше из вежливости, но тем не менее великанша перепрыгнула через несколько камней на другую сторону ручья и села рядом на берегу.

– У меня для тебя кое-что есть, как и обещала.

Она порылась в корзинке и извлекла лоскут мастерски сотканного некрашеного полотна.

– Это головной убор, – пояснила Гёрд, протягивая его ведьме. – Я пришла к выводу, что мамины слишком вычурны для твоего гардероба. У неё все шелковые, или крашеные, или парчовые, с золотыми нитями и узорными плетёными лентами. Не обижайся, но ты одеваешься намного проще, чем она.

Ангербода вынуждена была признать её правоту.

– Спасибо, Гёрд. Убор прелестный, и я буду носить его с удовольствием.

– А если ты захочешь его немного украсить или просто удобнее закрепить на голове, – добавила девушка, – то вот немного ленты, не суди строго, я сама её сплела. – Из сумки она вытащила длинную полоску с узором из синих и зелёных завитков с жёлтыми акцентами. – Но это можно носить и как пояс. Или разрезать и отделать этим платье.

– Твоя работа восхитительна, – с благоговением произнесла Ангербода, приняв ленту и пробежав пальцами по туго сплетённому орнаменту. – Спасибо тебе. Я буду беречь её.

Гёрд просияла.

– Всегда пожалуйста. И это ещё не всё. – Она достала из корзины несколько льняных свёртков, мягких, но объёмных. – Это пелёнки для ребёнка. Моя мать сшила их в подарок – твои зелья исцелили болезнь отца прошлой осенью, и она бесконечно благодарна. Когда Скади сообщила нам, что ты в тягости, мама настояла на том, чтобы сделать для тебя что-то особенное.

– Пожалуйста, поблагодари её от моего имени, – искренне сказала Ангербода. – Это щедрые дары.

– Это самое меньшее, что я могу сделать, – сказал Гёрд, поёживаясь и не глядя на неё. – За то, что была так невежлива с тобой прежде. Я прошу прощения.

– Я и сама была не так уж приветлива. И мне тоже очень жаль. Но скажи мне… Это Скади тебя подговорила?

– Конечно, это она. И всегда пожалуйста. – Гёрд положила свёртки обратно в корзину. – Я помогу донести их в твою… э-э-э… пещеру, когда ты будешь готова. Кроме того, Скади передавала, что она здорова и скоро навестит тебя, но пока ещё в Асгарде… С тобой всё в порядке?

Внезапно Ангербода сжала кулаки, а её лицо побелело – начались первые схватки.

– Не рановато ли для этого? – в панике спросила Гёрд, помогая колдунье вернуться домой. – Так что?.. Всё случится прямо сейчас? Или, может… мне пойти за…

Не так рано, как в прошлый раз. Сейчас всё идёт как нужно.

Схватки были пока несильными и с длительными интервалами. Ангербода обнаружила, что не может удобно устроиться ни в одном положении, поэтому она просто ходила взад и вперёд по поляне.

– Уже поздно куда-то идти.

– Если у тебя есть время так расхаживать, то и я успею сбегать за кем-нибудь, – резко возразила Гёрд и добавила, что, в отличие от её матери, она сама никогда прежде не присутствовала на родах. Ангербода лишь покачала головой, и тогда ётунша села у входа в пещеру и принялась гладить коз, чтобы отвлечься, а ведьма продолжила ходить.

Поздно вечером схватки стали настолько болезненными, что Ангербода больше не могла стоять. Ей потребовалось некоторое время, чтобы найти положение, которое было бы достаточно естественным для предстоящих родов. В конце концов, после долгого лихорадочного перебирания вариантов в соответствии с пожеланиями роженицы, Гёрд сложила одеяла поверх груды мехов, на которую Ангербода откинулась, одновременно присев на корточки.

Далеко за полночь невольная помощница, дрожа, опустилась на колени перед кроватью, готовая в любой момент подхватить ребёнка в подготовленное одеяло. Она позволила Ангербоде ухватиться за её плечи для большей устойчивости, не сказав ни слова о том, что ногти женщины впиваются в её кожу, оставляя глубокие следы в форме полумесяцев. И лишь твердила все те слова утешения, что только приходили на ум молодой, неопытной девушке. Ради Гёрд колдунья старалась сдерживаться и не кричать, покуда это было возможно, но одно только выражение боли на её лице, казалось, пугало ётуншу.

Однако по мере того, как шли роды, она, казалось, всё больше привыкала к своей неожиданной роли повивальной бабки. А когда ребёнок, наконец, ранним утром появился на свет, Гёрд приняла его, похлопала по спинке, чтобы прочистить лёгкие, и перерезала пуповину. Услышав первый вопль, вырвавшийся из уст её ребёнка, мать с облегчением откинулась на одеяло.

– Девочка, – объявила помощница, вытирая сморщенную розовую малышку и передавая её на руки Ангербоды. Она скомкала и отбросила испачканные одеяла, откинулась на спинку стула и уставилась на них обеих. – Она прекрасна.

– Так и есть. Только посмотри на неё.

Ангербода почувствовала, как её глаза наполнились слезами, когда она укачивала ребёнка, который перестал плакать – отчего женщина на долю секунды запаниковала, пока не заметила, что дочь смотрит на неё с удивлением, а не бессмысленным мутным взором новорождённого.

– У неё глаза отца, – подумала она, глядя на малышку с таким же изумлением. – И она смотрит на меня так, словно удивлена своему появлению на свет.

Правильно ли, что такая крошка уже выглядит такой мудрой?

– У твоего мужа тёмные волосы? – поинтересовалась Гёрд, потому что ребенок родился с копной пушистых чёрных локонов, а волосы её матери были гораздо светлее и каштанового оттенка. Локи тоже был рыжеватым блондином, но ётунша этого не знала.

Ангербода покачала головой:

– Не представляю, откуда взялся этот цвет.

– У тебя есть для неё имя?

– Её зовут Хель.

Это было имя, которое она вот уже некоторое время обдумывала, – пришедшее на ум в ту ночь, когда ей пришлось звать душу своей дочери обратно из-за предела. И оно так прочно засело в голове, как будто Хель назвала себя сама.

Колдунья прижала дитя к груди, чтобы покормить, но Хель, казалось, всё устраивало, и она просто продолжала зачарованно смотреть на мать.

– Малышка… не совсем обычная, да? – осторожно уточнила Гёрд. – Она не плачет.

– Похоже, она очень обеспокоена своим новым положением, – согласилась Ангербода. Вероятно, в ней есть что-то особенное, но это не так уж и плохо.

Она само совершенство.

Мать настолько поглощена была задумчивым личиком своей малышки, что первой проблему заметила Гёрд:

– У неё что-то не так с ногами…

Она была права. Хель сучила ножками, но они были неправильного цвета – мертвенно-бледные, а не розовые, как всё остальное тельце, и кожа была жесткой и холодной. С каждой секундой они, казалось, понемногу синели.

Внезапно малышка снова заплакала, но теперь уже пронзительно, как от боли, и все воспоминания о той ночи, когда Ангербода едва не потеряла дочь, мгновенно всплыли в её сознании. От счастья она чуть было не забыла об этом.

– Сейчас же сходи к моему шкафу, там на виду розовый флакон, принеси его. Быстро! – приказала колдунья.

Гёрд тотчас вскочила на ноги, судорожно бросившись к шкафу, схватила пузырёк и протянула его Ангербоде, которая в ту же секунду влила содержимое в горло дочери, отчаянно бормоча себе под нос заклинания. Хель закашлялась, но сглотнула и начала успокаиваться. Цвет не вернулся к её ножкам, но они по крайней мере перестали коченеть. Довольно скоро крошка снова уставилась на мать и, казалось, была довольна тем, что с ней нянчатся. Ведьма подняла глаза и увидела, что ётунша смотрит на неё с нескрываемой тревогой.

– Что только что произошло? Что ты ей дала?

– Я не знаю. Не знаю, – прошептала в ответ Ангербода. Ноги её дочери по-прежнему были мертвенно холодными, но при этом шевелились. – Это было целебное зелье, но оно не вылечило её полностью. Не представляю, что произошло, но я это остановила. По крайней мере, пока.

– Кажется, теперь с ней всё хорошо, – дрожащим голосом произнесла Гёрд. – Я имею в виду… Её ножки выглядели ровно так же, когда она только появилась на свет. Я не стала ничего говорить, потому что девочку это не беспокоило. Но если эта особенность была у неё с самого начала, почему малышка вдруг запаниковала? Из-за чего произошло ухудшение?

– Может быть, потому, что она осознала, что что-то не так. Внутри меня ей было тепло, и ножками шевелить она может. Вероятно, крошка просто не сразу заметила. – Ангербода крепче прижала Хель к себе. – И, как знать, может, это произойдёт снова. Казалось, что её плоть отмирает, снедаемая чем-то… Мне нужно будет приготовить зелье получше. Чтобы уберечь её. Остановить болезнь.

Это моя вина, что так случилось. Несомненно. Вероятно, её душа неспроста покинула тело, а я заставила её вернуться. Так что причина в том, каким образом я спасла её той ночью, в моих заклинаниях.

Или, быть может, во мне самой.

Гёрд сглотнула и, подобрав грязные одеяла, выбросила их за порог.

– Постираю завтра. В темноте я не найду дороги к ручью.

Затем она достала свёртки с пелёнками из своей корзины и передала их Ангербоде, которая спеленала Хель, как раз закончившую есть, но не слишком туго – чтобы иметь возможность в любой момент проверить её ножки. Потом ётунша помогла и молодой матери привести себя в порядок, уложила её в постель, а сама заснула, сидя за столом. Новорождённая малышка задремала в объятиях матери. Но сама ведьма, несмотря на всю свою усталость, не могла сомкнуть глаз.

– Это всё моя вина, – корила себя она. – Я всё время возрождаюсь. Меня нельзя убить ни огнём, ни копьём в сердце. Не странно ли, что мать, которая раз за разом воскресает, даёт жизнь наполовину мёртвой дочери?

Неужели я сохранила всю жизненную силу для себя, вместо того чтобы передать её своему ребёнку, как следовало? Или мне нечего ей передавать?

Но Хель, казалось, вполне достаточно было посапывать в любви и безопасности. И, всё ещё не в силах отвести взгляд от точёного лица дочери, Ангербода поняла, что, возможно, её сердце наконец исцелилось.

Гёрд настояла на том, чтобы остаться на несколько дней – помочь с готовкой и уборкой. Ангербода подумала, что у девушки наверняка есть дела у себя дома, но была слишком измождённой, чтобы спорить. А когда ётунша наконец уехала, то не прошло и недели, как она вернулась в компании Скади. Колдунья чуть не расплакалась – не только при виде своей лучшей подруги, но и из-за нескольких кувшинов эля, которые Охотница привезла с собой, чтобы пополнить запасы в кладовой.

Она пригласила обеих девушек на ужин, и Гёрд вновь настояла на том, чтобы приготовить еду. Молодая мать изнемогала от недосыпа – как из-за новорождённой малышки, так и из-за страха перед таинственным заклинателем из её снов – и позволила той командовать на кухне.

– Значит, найти и оскопить мне надо будет мужчину с чёрными волосами, – заявила Скади вместо комплимента, как только увидела Хель. – Где он всё шляется, этот твой муженёк?

– Не беспокойся об этом, – сказала колдунья, укачивая спящую дочь. – Расскажи мне лучше об Асгарде.

Скади пожала плечами и сделала глоток эля.

– Я так понимаю, Гёрд рассказала тебе, что произошло?

– Мне не пришлось, – сообщила её кузина. – Она уже была в курсе. Кстати, откуда ты узнала, Ангербода?

– Так как у тебя дела с твоим мужем? – поспешно спросила ведьма, чтобы сменить тему.

Скади и Гёрд обменялись подозрительными взглядами, а потом великанша начала свой рассказ:

– Мы разошлись. Мне потребовалась всего одна ночь, чтобы понять, что я не могу жить у моря – чайки и волны слишком громкие. И всё же я вытерпела там девять ночей. Затем Ньёрд провел девять ночей в моём чертоге, но и он не мог уснуть из-за воя волков. Мы расстались по-хорошему, и я собираюсь иногда видеться с ним. Он добрый человек и по-прежнему мой муж. И я всегда буду желанным гостем в Асгарде. – Она сделала ещё один глоток эля. – Теперь меня причисляют к богам. В Мидгарде даже есть люди, которые молятся мне во время охоты.

– Должно быть, это чудесно, – с некоторой грустью произнесла Гёрд, – когда тебе поклоняются.

– Да ничего особенного, – ответила Скади, но её тон говорил об обратном.

Ётунши остались на ночь – казалось, им совсем не мешало, что Хель просыпалась каждые несколько часов, чтобы поесть, хотя и почти не плакала. Когда подруги отбыли, Ангербода положила дочь в перевязь на груди и вышла прогуляться. Она кормила коз и высматривала, не объявится ли её неугомонный муж, без особой, впрочем, на то надежды.

Ей казалось странным, что его отсутствие беспокоит её всё меньше и меньше с тех пор, как родилась Хель. Беспокоиться о нём, гадать о причинах, по которым он не приехал, – это всё отнимало время и силы, которых у неё и так не было. По её мнению, Локи был волен делать всё, что ему заблагорассудится, – а у неё отныне была дочь, о которой нужно заботиться.

Минуло два полнолуния, прежде чем она снова увидела Локи.

Ночи становились всё холоднее. Когда он вошёл, Ангербода спала, свернувшись вокруг Хель, которая лежала в гнёздышке из меховых одеял – чтобы она сама не скатилась с кровати и чтобы мать не могла случайно придавить её во сне, неловко повернувшись.

Не то чтобы Ангербода сильно ворочалась во сне. Да и не то чтобы она и до рождения ребенка спала подолгу, но ведьма определённо спала, когда явился Локи: звук открывающейся и закрывающейся двери разбудил её.

Мужчина снял ботинки и подбросил дров в огонь, затем пересёк комнату и молча посмотрел на кровать – как будто в кои-то веки не знал, как поступить. Ангербода повернула голову и взглянула на него.

– Не прошло и года.

– Я не мог прийти раньше, – произнёс он извиняющимся тоном, а затем осторожно перелез через неё и устроился с другой стороны от Хель, так что малышка оказалась между ними. – Несколько недель назад Сигюн родила. Уйди я тогда, мне бы потом в Асгарде уши прожужжали.

– Кто?

– Все до единого.

– Как она? И ребёнок?

– Оба здоровы. Это мальчик.

– А у нас – девочка.

Локи неуверенно наблюдал за всё ещё спящим ребёнком.

– Как ты её назвала?

– Хель.

– Хель? Что это ещё за имя такое? – Локи рассмеялся, и крошка пошевелилась от этого звука. Она сморщилась, собираясь заплакать, но, когда открыла глаза и увидела незнакомца, черты её лица разгладились, и девочка устремила взгляд прямо на него.

– Она постоянно так делает, – заметила Ангербода. – Похоже, ей действительно нравится рассматривать людей. Иногда мне кажется, что она может заглянуть мне в душу.

Но Локи неотрывно смотрел на ребёнка, и выражение его лица сменилось – на нём появилось благоговение, совсем как у самой колдуньи, когда малышка только родилась, а Хель, в свою очередь, казалось, была просто очарована своим отцом – настолько, что внезапно широко улыбнулась ему, высунув маленький розовый язычок.

– Она порой улыбается без всякой причины, – удивлённо произнесла Ангербода, – но это её первая настоящая улыбка. И она – для тебя.

Локи не обратил на её слова ни малейшего внимания. Он вдруг тоже улыбнулся Хель, – ведьма никогда раньше не видела на его губах такой улыбки, – а затем протянул палец, чтобы малышка могла сжать его своей крошечной ручкой.

В этот момент Ангербода поняла, что лицезреет рождение любви с первого взгляда.

Хель, пытаясь засунуть палец отца себе в ротик, радостно брыкнулась, и одеяло упало с её ног. Глаза Локи расширились.

– А почему её ноги?..

– Она их чувствует. Смотри. – Колдунья сжала крошечный пальчик дочери, и малышка поёжилась. И тут слова полились из женщины непрекращающимся потоком, пока она не рассказала ему всё о той ночи, когда Хель чуть не погибла.

– Ты и такое умеешь? – спросил мужчина, когда она закончила. В его голосе звучало нетерпение, которое не понравилось Ангербоде. – Возвращать мёртвых?

– Не уверена, что она на самом деле умерла, но да, я спасла её.

– И теперь считаешь, что это как-то связано с её ногами?

– Не знаю, но плоть на них мертва, хоть и растёт вместе с телом. Я пробовала зелья и мази – они не опасные, я бы никогда так не поступила с собственным ребёнком, самое худшее, что они могут сделать, – это не сработать. Но ничего не помогает. Возможно, своими стараниями я смогу их оживить, но пока самое большее, на что я могу надеяться, – это остановить дальнейшее омертвление…

Локи наклонился и поцелуем заставил её замолчать.

– Мы странные. Она странная. Она прекрасно нам подходит, не так ли?

– Это так… ужасающе мило с твоей стороны.

– Со мной и такое случается.

Хель, казалось, твёрдо решила не закрывать глазки, пока не удостоверится, что отец никуда не денется. Но в конце концов она снова заснула, уютно устроившись между родителями и без каких-либо тревог.

«Как и полагается ребёнку», – подумала Ангербода.

– Как долго ты с нами пробудешь? – прошептала женщина перед тем, как заснуть.

– Сколько смогу, – прошептал он в ответ и снова поцеловал её. И её посетило чувство, что теперь всё будет хорошо, пусть и ненадолго.

В последующие дни Локи проводил большую часть времени с малышкой. Он усаживался на скамейку, положив локти на ноги, а Хель устраивал у себя на руках и придерживал ладонями её головку, чтобы она не упала. Это была самая удобная позиция, чтобы смотреть на неё, и при этом она могла смотреть на него в ответ. Он был готов расстаться с дочерью только тогда, когда ей нужно было поесть – и, как и обещал, когда она пачкала пеленки.

Ангербода даже сумела уговорить его хотя бы спускаться к ручью и полоскать грязное детское белье. Это было явно больше, чем она ранее ожидала от него. Однако колдунья подозревала, что, в моменты её короткой дремы или когда она уходила сама стирать или работать в саду, он, похоже, пару раз даже сам переодевал Хель. В результате она поймала себя на мысли, что муж, вероятно, никогда не перестанет удивлять её. Во всяком случае, было очень на это похоже.

– Она тебе ещё не надоела? – спросила как-то раз Ангербода, подметая в пещере. Головной убор, который сшила Гёрд, оказался весьма удобным, чтобы убирать волосы с лица, и женщина быстро привыкла надевать его по утрам. Что касается сплетённой ётуншей ленты с узором, то она лучше смотрелась в качестве пояса, так что ведьма повязывала её поверх своего простого кожаного кушака, с которого свисал нож с ручкой из оленьего рога.

– Она может засунуть в рот свой кулак целиком. Хотел бы и я так уметь! Ну и талант! Интересно, сможем ли мы научить её ещё каким-нибудь трюкам?

– Она не зверушка, Локи.

– А ещё малышка попыталась запихать ногу себе в рот, но ей не понравился вкус, и она скорчила гримасу. Наверное, из-за этой зелёной штуковины, которой ты регулярно её мажешь.

Локи очень нравилось постоянно рассказывать жене обо всём, что она и так уже знала о Хель, но ей казалось, что пусть лучше будет так, чем если бы ему было всё равно.

– Это мазь, чтобы её плоть не мертвела, – в миллионный раз повторила женщина. – А не просто какая-то зелёная штука.

Локи проигнорировал её объяснения и продолжил ворковать над ребенком:

– Хотя, возможно, именно «омертвевшая плоть» и есть причина того, что у её ножек неприятный вкус, так ведь, Хель?

– Как скажешь, – не стала спорить Ангербода, по-прежнему подметая.

– О, она булькнула. Это значит «да».

– Тогда что значит «нет»?

– Когда она гулит.

– Ещё раз: как скажешь. – Колдунья отложила метлу и села рядом с ним на скамью, протянув руки. – А теперь, если ты закончил с моей дочерью…

– С нашей дочерью, прошу заметить. Хель, ты хочешь, чтобы твоя вспотевшая, старая как мир мамочка-ведьма взяла тебя на руки? Можешь смело погулить, и останешься на руках у папочки.

Хель булькнула.

Минуло мгновение.

– Ну и прекрасно, – заявил Локи и передал крошку жене. – Она, должно быть, голодна. Иначе и быть не может. Или у неё скоро начнётся жуткий понос, и она хочет пощадить меня, моя маленькая добрая девочка.

– Или, может быть, она просто любит меня больше, – ухмыльнулась Ангербода, отстёгивая ворот платья, чтобы покормить ребёнка. Она широко распахнула вырез, чтобы обеспечить младенцу более лёгкий доступ к груди, – и при этом осознала, что они с мужем толком не раздевались в присутствии друг друга с тех пор, как он вернулся.

– Очень сомневаюсь, – усмехнулся Локи. – Прости, Бода, но это я её любимчик.

– Почему это у неё должен быть любимчик?

– Потому что я так сказал, и я её родитель.

– Я тоже её родитель, не забывай.

– Полагаю, да, но…

– Полагаешь?

– Она больше похожа на меня, чем на тебя. Это значит, что я её любимчик.

– Как будто она может контролировать свою внешность.

– Ну я-то могу перевоплощаться, вдруг и она тоже! Что, если она увидела меня и решила, что хочет быть больше похожей на меня, чем на тебя, потому что я её любимчик?

– Она была похожа на тебя ещё до того, как ты удостоил нас своим визитом.

– Ещё одно доказательство, подтверждающее мои доводы.

– С тобой невозможно спорить.

– В спорах я лучший, так что с твоей стороны бесполезно даже пытаться.

Позже, когда они успешно уложили Хель на ночь – или, скорее, когда это сделала Ангербода, поскольку Локи всегда доставлял больше хлопот, чем помогал, когда было необходимо успокоить дочь, – они сидели у входа в пещеру, обнявшись и укутавшись в одеяло. Её голова покоилась на его плече, а его рука обнимала её за талию. Лето подходило к концу, и ветер становился всё более прохладным с приближением осени.

Не желая пугать его какими-либо серьёзными вопросами, пока он был так увлечён ребенком, Ангербода держала свои собственные тревоги при себе – всё то, что касалось присутствия кого-то незримого в её снах, что она по-прежнему чувствовала всякий раз, когда засыпала достаточно глубоко. Но этот страх начинал давить на неё.

– Мне стало сниться кое-что, – проговорила она.

– Поздравляю, – сухо ответил Локи.

Ангербода отстранилась и посмотрела на него:

– Сны, в которых я покидаю своё тело.

Мужчина нахмурился.

– По собственному желанию?

– Нет. Такое ощущение… как будто меня куда-то тянет, словно кто-то ищет меня, желая что-то получить, а я не знаю, что именно.

– А почему бы тебе не поддаться и не выяснить, в чём дело? – предложил он.

– Потому что я не знаю, что произойдёт, если поддамся.

Локи замолчал, обдумывая её слова со снисходительным видом. Он казался не слишком обеспокоенным и, конечно, не видел причин для паники – просто не осознавал всей серьёзности того, что она имела в виду. Ей придется рассказать ему правду о сейде. Ангербода редко говорила об этом с ним – как, впрочем, и со Скади или Гёрд – из страха, что муж слишком этим заинтересуется, как однажды Один. А также она опасалась, что, если хоть одно слово о ведьме – жене Локи и её способностях дойдёт до Асгарда, Всеотец попытается обратить против неё своего кровного брата.