Zitate aus dem Buch «Черная обезьяна»
Застелил простыню снова и услышал комара. Жив, иуда. Сначала он скитался у потолка, неприязненно садясь на побелку и вновь взлетая во все более нарастающем напряжении.
Потом, показалось, смолк - и вдруг возник возле самого уха, буквально возопив: "Спи-и-ишь! Когда мне так херово!"
Мальчик собрался уходить, но увидел блеснувший браслет сестры на полу, а потом и отсеченную по локоть девичью руку.
Остальную сестру он искать не стал — она никуда не ходила без своих браслетов. И на этот раз, наверняка, не ушла далеко.
И единственное, в чем и можно было по-хорошему пересмешничать в Средние века, - так это в человеческой нежности, давая близкому второе имя, вывернутое наизнанку, как самая теплая варежка, пахнущая детской ладонью, леденцом, снежками из яблочного январского снега, который никогда больше не выпадет в наших землях.
Запасы бесстыдства в любом человеке огромны, сколько ни копай - до дна так и не доберешься.
Проснулся я в шесть утра, один, долго трогал лицо пальцами, словно никак не мог решить: признать себя или спутать с кем-нибудь другим.
Куда идти, когда всё осыпается, как буквы, которые можно только смести совком и выбросить в раскрытую дверь, в темноту, чтоб единственная звезда поперхнулась от нашей несусветной глупости.
Какая-то удивительная жизнь настала: ничего не помню, только то, как я с радостью раздеваюсь и как с омерзением одеваюсь, и так непрестанно.
Дети качались на качелях.
Когда я снова начинал кашлять, они приостанавливались и ждали, словно мой кашель мешал им отталкиваться от земли и прикасаться к земле.
Сидевшая на лавочке пара поднялась и ушла. Ничего, я вас уже заразил. Через семь лет проснетесь рядом и ужаснетесь от полнокровной ненависти друг к другу. А это я вам накашлял, я.
Или потерялся в большом городе, где смотрел на вывеску магазина, — я тогда уже умел читать и сначала понял смысл букв, а потом вдруг потерял, — и с восхитительной очевидностью мне, еле смышленому ребенку, стало ясно, что слова бессмысленны, они вместе со всеми своими надуманными значениями рассыпаются при первом прикосновении — оттого, что и эти значенья, и сами слова мы придумали сами, и нелепость этой выдумки очевидна.
Взмахнув руками еще раз, почти уже побежал к выходу, но успел, успел заметить, что у того, что в синеньком, разом мокрым наполнило глаза.
Зажмурившись, развернулся к ним. Почти не глядя, на ощупь, едва не наступив на постороннего ребенка, шагнул, шагнул, еще раз шагнул и настиг своего — уже направившегося к воспитательнице назад.
Встав на колено, зашептал ему в ухо:
— Когда больно — плачь. И никогда не плачь, когда обидно. Это разные вещи.
