Buch lesen: «Женско-Мужской словарь»

Schriftart:

Иллюстратор Дмитрий Нужин

Фото на обложке Люба Токарева

Редактор Максим Азов

ISBN 978-5-0051-9913-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Первое предисловие
ко второму изданию

Когда меня спрашивают, основаны ли мои рассказы на реальных событиях, я обычно отвечаю, что на 80 процентов они документальны. Мне нравится цифра 80 и соотношение 80 к 20. То есть, четыре части правды и одна часть непонятно чего – фантастики и Божьего промысла.

На самом деле, ясно, что невозможно с помощью цифр ответить на вопрос об истине.

И тут я с грустью вспоминаю мою подругу-фотографа. Узнав в одном рассказе наш совместный поход на концерт, дополненный ее откровениями, она обвинила меня в использовании секретных данных в корыстных целях и устроила то, что в Одессе называют «вырванные годы». Она потребовала не печатать рассказ даже после ее смерти. Почему эта правда так не понравилась моей подруге? И стоил ли рассказ «Первая камера» (неплохое, кстати, название), который в итоге никто никогда не сможет прочесть, – нашей дружбы?

Еще я подумала, что от кого-то после смерти и остается лишь рассказ. Если повезет! Слава Богу, мы пока живы и дальше размышляем о лезвии правды.

А вот другая ситуация, тоже связанная с реальностью и вымыслом. Не такая горькая, скорее наоборот. Один мой товарищ по имени Ханка попросил продать ему Женско-Мужской словарь, что я с удовольствием и сделала. Ханка начал читать, и оказалось, что многого, о чем я говорю на страницах книги, он не понимает. «Не дорос». Мы обменивались письмами, и через пару лет я написала историю, основанную на этих письмах. Он прочел и пришел в полный восторг! Он что-то понял и захотел перечитать Женско-Мужской словарь. На работе он стал искать книжечку и, к удивлению, не обнаружил ее. Похоже, книжку кто-то взял! То есть, украл! Я знаю, что художники всегда радуются, когда кто-то ворует их работу. Я тоже порадовалась. Но Ханка хотел читать. А книги не было. И тогда мы встретились, и я в этот раз уже подарила ему Женско-Мужской словарь. Из-за таких вот ребят, спасибо вам, запасы бумажной книги в моем шкафу истощились.

Недавно меня попросили дать ссылку на электронную версию Женско-Мужского словаря. Я поглядела в невод. И – о ужас! Версия, которая лежала на Литрес, улетучилась полностью. Словарь лежал на каком-то безымянном сайте, распиленный пополам! Обрезанный вариант заканчивался на середине рассказа «Друзья и пиво или Лесной король». Те, кто читал или прочтет эту трагическую историю, согласятся, что ее нельзя четвертовать или располовинить без потери смысла.

Так возникла идея сделать второе издание и выложить Женско-Мужской словарь на Ridero, чтобы здесь он лежал в своем самом лучшем виде. Вечно.

Это книга, которую я писала семь лет в Одессе, читается за один день. Сейчас, когда я закончила роман-хостел «Хостел», некоторые ее тексты кажутся мне учебными. И все же я не стала ничего убирать из Женско-Мужского словаря, а наоборот добавила. Теперь тут можно прочесть рассказ «Марина в примерочной», эпопею про шерстяное пальто английской шерсти «Пальто», индийскую историю «Одеяло из Харидвара» и, конечно, мне захотелось впихнуть в Женско-Мужской словарь победителя и чемпиона «Через щелочку гляжу на Варанаси», историю длиной в 192 слова, которая выиграла в конкурсе короткого рассказа «192 слова» Всемирного клуба одесситов. Я не могу сказать, что эта история лучше или хуже остальных. Просто с этим конкурсом и его жюри – трехглавым драконом Голубовский, Кохрихт, Губарь – связаны самые приятные одесские воспоминания.

По поводу выхода Женско-Мужского словаря мы устроили отличную вечеринку в Доме12 и моя Мама наконец признала во мне писателя. И Мама порадовалась. Поэтому хочу сказать тем людям, которые думают, издавать или не издавать книгу, – обязательно издавайте! Потому что появление книги – всегда большой праздник для тех, кто имеет к ней отношение и для всех людей, которые улыбаются автору издалека.

Янина Желток, декабрь 2020

Второе предисловие
Галины Маркеловой
ГЕЙ МИТ МИР

Вот и я о переводе словечко замолвлю. Вернее, о невозможности, о непередаваемости истинного смысла, того, что НАД оформленного в идиомы, грамматические построения, слова, морфемы и прочего строения языка.

Я о том, что в горле.

Воздуха, который прохождением, трением, скольжением создаёт Допонятийное ощущение. Оно охватывает всю твою сущность и создаёт то первое, то единственно вернейшее знание.

Ясно помню свой детский ужас от вопроса поэта – «Вер райтет зо шпэт дурхь нахт унд винд»? С каким трудом нужно было продираться сквозь лес «Р» и ветер «Х», чтобы вовремя остановиться на стоккатном «Д», но это ещё ничего – впереди маячило то самоё – «гей мит мир» так и не выученной, к ужасу моих бабок, баллады. А мои первые потуги перевода так и не справились с этим внутренним ужасом – «гей мит мир». Ну, конечно, можно было как юный Михаил Юрьевич создать красивую гениальную картинку, но вот «танненбаум». Как тянется эта соловецкая ель там, далеко, на севере, где темно и низкое небо, как ехидно, иголками, врастает в ладони атлантов! Совсем не мечтательная сосна. Это был первый урок об особенностях «инакового» мышления.

Всё это вспомнила я, когда взяла в руки книжечку Женско-Мужской словарь Янины Желток. Захотелось пожелать ей прекрасных мудрых критиков, которые бы смогли правильно прочитать эти шифровки. А в подтверждение истинности её картинок хочу рассказать, как в начале нашего века добрая девушка Таня, приехавшая из-за большой воды, подарила поэту Игорю Ивановичу двадцать долларов. Роковые. Поэт тут же спустился в трюм на Воровского угол Канатной и потребовал налить на все. Деньги по тем временам были огромные. Естественно, поэт был ограблен и избит. Ни что вам не напоминает?. Коллизия идентичная рассказу Яны на стр.19, но абсолютно достоверная.

С тех пор я панически боюсь этих чужеродных денег, займов, траншей, которые шуршат заманчивым фантиком, спускаясь всё ниже и ниже, туда, где в ущелье ширинки свернулся блудливый уд педофила, под непереводимое «гей мит мир».

Галина Маркелова, поэт

Женя в январе

Патриархи сидят за столами с сынами и сынами сынов и сыновних сынов сынами.
Уолт Уитмен

Женя позвонил в десять утра, когда мы еще спали. Он сказал, что хочет поздравить нас с Новым годом и поэтому придет через час. Мы начали выковыриваться из кровати. Мне нравится выражение «выковыриваться откуда-то», потому что оно точно описывает процесс, когда что-то откуда-то вынимают с трудом, возможно, при помощи инструментов, и то, что вынимают, выходит на поверхность уже не такое, каким было прежде, а слегка деформированное. Может быть, даже искривленное. Пока все выковыривались, я спала дальше и проснулась без двух минут одиннадцать с мыслью о том, что, если Женя сказал «через час», значит, он будет ровно через час.

Через две минуты я услышала приятный голос Жени. Он поздоровался медленно и церемонно. Поздравил проснувшихся с Новым годом и стал выкладывать подарки. «Какой гигантский бублик!» – закричал кто-то из детей. Когда я вышла, то увидела, что Женя принес еще цветные камушки, шоколад, пластилин, карандаши, фломастеры, альбомы, тетрадь с яхтой на обложке и что-то еще и еще.

– Здравствуйте, Яна, – сказал Женя и повернул свою седую и слегка поблескивающую яйцевидную голову в мою сторону.

Я поняла, что вертеть головой Жене не так-то просто, хоть он и старается. Женя, как всегда, был в отличном настроении, с широкой улыбкой. Облачен в аккуратный шерстяной пиджак и темные брюки. Он как раз уже закончил с новостями из жизни родственников и теперь перешел к теме влияния искусства на жизнь.

– Только вчера услышала про синдром Стендаля, – сказала я, – это зависимость от живописи и всякой красоты!

– О синдром Стендаля, – сказал Женя, – это когда начинает колотиться сердце при виде чего-то прекрасного и слезы брызжут из глаз. Ведь со мной такое было. Во Флоренции! Яна, вы были во Флоренции?

– Я не была, но слышала, что там очень узкие и темные улочки, высокие дома, они давят на идущих и подавляют. Некоторым становится плохо во Флоренции.

– Да, действительно узкие темные улочки. Мы шли там всей нашей группой в сорок человек. Причем вся группа шла сзади, а я подбежал к экскурсоводу, чтобы узнать то, что интересно именно мне. Я спрашивал ее о том, готовит ли она дома, есть ли у нее дети и учатся ли они в университете и сколько это все стоит. Мне это ужасно интересно! Это была русская дама, много лет назад она осталась жить в Италии. Такая немолодая, некрасивая и даже неопрятная женщина. Она предупредила нас, что у нас может случиться синдром Стендаля. Правда, не объяснила, что это такое. Только потом я сходил в библиотеку, прочел о Стендале, прочел книгу его путевых заметок и все понял. Так вот она мне рассказывает про жизнь в Италии, про своих детей, мы идем этой узкой улочкой, за нами группа. И вдруг площадь. А на ней храм. Храм мраморный и зеленый! То есть мрамор с зелеными прожилками! Такое чудо. И тут слезы прямо брызнули у меня из глаз! Вот так!

Дети опустили только что подаренные альбомы, фломастеры и пластилин, в надежде увидеть, как брызнут слезы у Жени. А он сидел, слегка открыв улыбающийся рот, держа паузу и наслаждаясь эффектом.

Через миг он вернулся во Флоренцию:

– Я не мог дальше идти! Я остановился, прислонился к стене. Вся группа прошла мимо меня, и я не знал, где они, и меня больше не интересовало, куда они пошли. На этом месте мне удалось сделать замечательный снимок площади и храма… А с вами случалось что-то подобное? – спросил Женя.

Мы вспомнили про нас, но это, конечно, было не так выразительно.

– Куда вы собираетесь в следующую поездку, Яна? – спросил Женя.

– Пока никуда, а вы?

– Хочу съездить в Лондон и на этом закончить с путешествиями, – сказал Женя, – так, ребята, мне пора, буду собираться…

– Ты домой? – спросил кто-то из мальчишек.

– Да, у меня очень много дел! У меня масса дел.

– А что ты будешь делать? – спросил Женю старший.

– Дел столько, что не переделать. Я иногда даже составляю план! – И тут Женя рассказал еще одну историю: – Когда я окончил институт, меня отправили в другой город по распределению. Я приехал, пришел на завод, все очень обрадовались, вышли знакомиться. Меня спросили: «Как вас зовут??»

Я сказал: «Евгений Валентинович!»

Начальник объявил: «Так, к нам на практику приехал новый инженер – Евгений Валентинович!»

И все стали звать меня по имени отчеству. И было мне тогда двадцать два года! Мне очень нравилось, что меня так зовут. Яна, вам уже есть двадцать два года? – спросил Женя.

Он, конечно, знал, сколько мне лет, ведь мы давно знакомы. Но я поддержала игру:

– Конечно есть. Мне уже двадцать пять!

Женя продолжил:

– Мне показали мое место. Теперь у меня был свой стол. Еще были ручки, бумага и счеты. Я сел за стол. Но что делать – мне не сказали. Я просидел день. Просидел за столом еще полдня. А потом я пошел к начальнику. О, у меня был замечательный начальник. Мне очень повезло в жизни, я счастливый человек! Начальник был прекрасным человеком и очень старым. Пятьдесят лет. Я спросил: «Так что же я должен делать?»

Начальник сказал: «Евгений Валентинович, вы же инженер?»

«Да, инженер», – ответил я.

«Так вот, задача инженера, – находить для себя работу и делать ее».

С тех пор я сам ищу себе работу и делаю ее. Мне уже намного больше чем пятьдесят, а дел только прибавляется. Сейчас передо мной просто уйма задач, поэтому я еду!

Женя поднялся бодро, но не очень легко. Его движения были несколько деревянными, но он справлялся. Женя надел свое темное пальто, накинул шарф. Наклонился за портфелем. И еще раз солнечно улыбнулся. Пожелал взрослым быть здоровыми. Детям посоветовал заполучить как можно больше хороших отметок, заметив между прочим, что если хороших отметок будет мало, а плохих окажется много, то потом уже во взрослом возрасте придется толкать по Привозу тележку с помидорами для крестьянок и торговок. Кошкам Женя пожелал много еды, не выдвинув при этом дополнительных условий. Он еще раз поздравил нас с Новым годом и отправился вперед – решать важные вопросы, делать важные январские дела.

Из Википедии: Синдро́м Стенда́ля – психическое расстройство, характеризующееся частым сердцебиением, головокружением и галлюцинациями. Данная симптоматика проявляется, когда человек находится под воздействием произведений искусства, поэтому нередко синдром возникает в месте их сосредоточения – музеях, картинных галереях. Симптомы могут вызвать не только предметы искусства, но и чрезмерная красота природы: природных явлений, животных, невероятно красивых мужчин или женщин.

Происхождение

Синдром получил название по имени французского писателя XIX века Стендаля, описавшего в книге «Неаполь и Флоренция: путешествие из Милана в Реджио» свои ощущения во время визита в 1817 году во Флоренцию:

«Когда я выходил из церкви Святого Креста, у меня забилось сердце, мне показалось, что иссяк источник жизни, я шел, боясь рухнуть на землю…

Я видел шедевры искусства, порожденные энергией страсти, после чего все стало бессмысленным, маленьким, ограниченным – так, когда ветер страстей перестает надувать паруса, которые толкают вперед человеческую душу, тогда она становится лишенной страстей, а значит, пороков и добродетелей».

Симптомы

Несмотря на множество описаний приступов у людей, посещавших флорентийскую галерею Уффици, синдром был описан только в 1979 году итальянским психиатром Грациэллой Магерини, которая исследовала и описала свыше ста одинаковых случаев среди туристов во Флоренции. В одноименной книге она классифицировала случаи болезни по их происхождению:

• туристы из Северной Америки и Азии не подвержены этому синдрому, поскольку это не связано с их культурой;

• итальянские туристы также имеют иммунитет, поскольку находятся в этой атмосфере с самого рождения;

• среди остальных туристов, наиболее подвержены ему одинокие люди с классическим или религиозным образованием, вне зависимости от их половой принадлежности.

Впервые диагноз был поставлен в 1982 году. Чаще всего кризис наступает во время визита в один из пятидесяти музеев Флоренции, колыбели Ренессанса. Внезапно посетитель оказывается поражен глубиной чувств, которые художник вложил в свое произведение. При этом он необычайно остро воспринимает все эмоции, как бы переносясь в пространство изображения. Реакции жертв синдрома различны, вплоть до истерии или попыток разрушить картину. Несмотря на относительную редкость синдрома, охранников музеев Флоренции учат, как вести себя с жертвами синдрома. Термин часто используется для описания реакции слушателей на музыку периода романтизма.

Груши в золотую крапинку

Надо сказать, что рождение и смерть – переходы не из приятных. Я знаю, что говорю: всю жизнь проработала в госпиталях и больницах. Хотя многое тут зависит от компании. Хочу сказать, что мне повезло, потому что в тот полдень рядом со мной оказался очень славный мальчик – друг моего внука.

Был конец весны, все деревья уже отцвели, лепестки опадали, в небе между домами носились и щебетали ласточки. Он вошел очень быстро, почти неслышно, невесомо, взял Библию и начал читать. Дочитал до слов:

«… и времени больше не будет». Остановился.

Потом он подбежал к телефону, набрал номер и проговорил:

– Затихла. Да. Да. Я ей читал. Приезжайте. Я буду ждать.

Вышел на балкон, где внук Миша расстелил ковер. Свернулся калачиком и уснул.

Он появился летом и жил на даче у моего внука Миши. Худой, высокий, рыжеватый, ботинки крепкие, хорошие. В молодости мне очень высокие мужчины нравились. Особенно военные. У самой муж военным был, полковником.

Говорю ему:

– Коля, мне бы несколько груш…

Через секунду вижу, что он на самую верхушку дерева забрался. Цепкий, как обезьяна. Лезет, ветка гнется. Я аж ахнула. И вот уже рядом стоит, улыбается – с полной сумкой груш, желтых, крупных в золотую крапинку. Сам даже порозовел слегка.

– А как же мне столько груш до дома довезти? – спрашиваю. – Я ведь уже прабабушка.

Поехали вместе. Донес до квартиры. Потом еще как-то раз заезжал с грушами.

Зимой он меня удивил. Миша тогда в Москву уехал, а его оставил вместо себя на даче. И вот приходит. Глядит исподлобья, как зверь замерзший. Длинный. Ботинки поизносились. Посерел, прокоптился, лицо в редких щетинках. Но все равно симпатичный. Славный мальчик.

– Заходи, Коля.

Она мне очень помогла тогда. Честно говоря, я совсем одичал и озверел, когда решил к ней в гости наведаться. Никого рядом, никто не приходит, только кошки настырные, наглые, недовольные. Всю ночь сухую овсяную крупу грызут. Дня два повод выдумывал, вспоминал, вроде Миша просил к бабушке зайти, то ли кран починить, то ли обои подклеить. Набрался храбрости. Пошел.

Я, говорит, пришел ручку чинить, Миша просил.

Тут вижу, носом тянет, как собака. Картошки жареной дух учуял. Как раз к обеду подоспел. Поел с удовольствием и картошку, и капусту, и сало. Был голодный.

Ну да ладно, думаю, теперь времена хорошие, если сравнивать. Знавала я худшие времена. Сама жила и в богатстве, и в бедности. Сейчас не самые плохие времена. Он парень крепкий, выдержит. И совсем молодой. Вот мне девятый десяток – и то держусь. Главное, сама справляюсь. Сама хожу.

– Ты в какой комнате живешь? – спрашиваю.

– Там, где новая печь, – отвечает он.

– О! Это хорошее место. Там моя кухня была. И вода там, и газ, а из окна калитка видна. Стою за плитой или стираю, а сама сразу вижу, кто пришел.

– Вот и я смотрю, – сказал он.

– Как твоя девушка поживает?

Миша рассказывал, что девушка к нашему Коле приезжала. С родины. Может, они там вместе в домике греются? Вместе не холодно и не страшно совсем.

– Уехала домой.

– Как же ты ее отпустил?

– А как ее удержать?

– Обещала вернуться?

– Обещала.

– Весна придет – и объявится.

– Вот я и жду.

– Ну, жди. Эта зима теплая, – сказала я.

– Слава богу, – отозвался Коля.

Он взял маленькое издание Библии, которое лежало на столе.

– Тут же все строчки подчеркнуты! – удивился он.

– Читаю. Изучаю… – ответила я.

– Миша рассказывал, что вы большой начальницей были и коммунисткой.

– Была, конечно. Главврачом много лет проработала. Секретарем партийной организации была. А как же?

– А теперь Библию изучаете?

– Теперь – Библию.

Потом он починил ручку в ванной и засобирался.

– Далеко идти, – говорит, – хочу засветло добраться.

Оказалось, что у него нет денег на трамвай. Совсем нет денег! И он пришел ко мне пешком. Так далеко шел!

Я дала ему несколько рублей, банку с вареньем грушевым и сухарики. Пусть хоть что-то покушает.

– Чай-то у тебя есть? – спрашиваю.

– Чай есть.

Пусть попьет чай с сухариками. Парень крепкий, от холода не загнется, если печь не поленится топить. Да и весна скоро.

Уже уходя, Коля остановился у балкона.

– Какой у вас большой балкон. Там жить можно, – улыбнулся он.

– Миша летом расстилает на балконе ковер, когда у меня остается, – ответила я.

Перекрестила Колю, и он побежал.

Она все говорила, что весна вот-вот наступит и сразу станет всем нам легче. Что и зима не суровая, раз море не замерзло.

Поблагодарила меня бабушка Миши, перекрестила, и я помчался, как будто спешил куда-то.

И сразу трамвай подошел. Как здорово ехать в трамвае! Увидеть море. Чернильное, туманное. Несколько огоньков уже зажглись на рейде.

Избушка еще не успела остыть. Подвинул кресло к печке. Хотел сесть, а там коты. Бросил котам сухарей, поспрыгивали неохотно. Грызут. С претензией. Заварил чай. Уже смеркалось. Сидел и смотрел на калитку неотрывно. Тут дверь качнулась, и на дорожке в шапочке с сиреневыми цветами и с большим рюкзаком возникла Татьяна. Тоненькая, высокая. Вернулась.

А на следующий день тепло стало.

Так мы с бабушкой перебороли зиму.

Потом, в конце, думаю, я ей тоже помог. Просто был рядом. Там мог оказаться Миша, его жена или мама. Но пришел я, потому что я тоже был ей как родной. Мне дали ключ от ее квартиры.

Деревья уже отцвели, а в небе между домами носились и щебетали ласточки. Коля сам открыл дверь, у него был ключ, вошел почти неслышно, невесомо, взял Библию и начал читать. Дочитал до слов:

«… и времени больше не будет». Остановился. Поднес зеркало к губам бабушки. Стекло осталось чистым и холодным.

Набрал номер и сказал медленно:

– Затихла. Да. Да. Я ей читал. Приезжайте. Я буду ждать.