Незваный гость. Дама треф, или Сказка для взрослой золушки

© Яна Тимофеева, 2024

ISBN 978-5-0050-1788-8 (т. 1)

ISBN 978-5-0050-1789-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Длинный выдался день, ох, длинный, если считать, что начался он со вчерашнего вечера и так ещё до сих пор и не закончился: длинный, как все летние вторники, когда после ночного учёта приходится работать до семи вечера, а потом пешадралом тащиться домой и на закуску вставать к плите. Раньше переносила такие дни запросто, а сейчас… старею, наверное, – устала аки раб на галере.

Да ещё и эпизод один, казалось бы, шуточный, привнёс в этот бесконечный день дополнительную, не слишком приятную ноту… Хрень, казалось бы, а вот прямо из головы не идёт, хоть застрелись.

Да чего уж, нет смысла скрывать – для того, как говорится, и пишется, чтоб рассказать всем. Короче… дело было так.

Выйдя нынче из магазина через главный вход, я буквально налетела на грузную старуху, с наглухо обмотанной линялым платком головой, в засаленном, слишком тёплом для июньского вечера халате, приноровившуюся торговать чем попало прямо у входа. Та расселась на заборчике, больше для красоты сооружённом вокруг газончика, что обрамлял павильон, и расставила перед собой дежурный инвентарь: перевёрнутый ветхий деревянный ящичек, на котором покоился видавший виды и изрядно проржавевший кантер, многократно перемотанную разноцветной проволокой тележку-каталку на двух колёсах и, собственно, тару с товаром – два пластиковых ведёрка, обвязанных сверху старым и весьма ветхим целлофаном.

Видела я эту бабку, разумеется, не впервые – она тут чуть ли ни ежедневно ошивалась, если позволяла погода: усаживалась на загородку и потчевала народ то зеленью, то грибами маринованными, то соленьями собственного изготовления, порой приносила ягоды или даже домашние яйца. Раньше хозяйка, то бишь, начальница моя, трёхэтажным матом проклятую конкурентку крыла да в шею прочь гнала, требуя того же от подданных, то есть, от нас, продавцов, но в последнее время то ли смягчилась, то ли смирилась – уж не знаю, но сидит бабка спокойно уже с апреля-месяца, а Ольга Владимировна теперь ходит мимо неё как мимо столба и слова не говорит. Ну, а раз начальству дела до старухи больше нет, то нам-то и вовсе пофиг, и я, как все мои коллеги, прошла бы как всегда, не обернувшись, да – вот незадача! – ненароком о металлическую телегу запнулась и тут же схватилась за ушибленное, употребив соответствующее случаю нецензурное выражение.

– Купи клубнички, дочка! Своя, только что с огорода!.. – уловив неожиданное, хотя и весьма негативное внимание с моей стороны и зазывно заулыбавшись, тут же беззубо зашамкала бабка.

– Здесь нельзя торговать, уходите, – процедила я сквозь зубы: о бабкино ржавьё я пребольно приложилась большим пальцем на левой ноге, так, что аж кровь выступила из-под ногтя, и теперь конечно же злилась. Ещё и отношение такое покоробило: человек покалечился, а к нему мало того, что ни тени сострадания, так ещё и втюхивать что-то пытаются! Хотелось бы мне той бабке и погрубее чего сказать, да не приучена хамить старикам как бы они не накосячили.

– А чего нельзя-то? Люди ходят, может, кто чего купит, – продолжая «не замечать», миролюбиво возразила старуха, уставившись на меня синими, не по-стариковски ясными глазами и продолжая улыбаться. – Гляди, какая! Отборная! – большая и когда-то, наверное, сильная рука с коричневой кожей и грязными обломанными ногтями зачерпнула из такого же не слишком чистого пластикового ведёрка литра на четыре товар – действительно крупную и спелую клубнику, в которой то тут, то там попадались то листва, то недозревшие ягоды на соцветьях, а то и небольшие комья чернозёма.

Я, несмотря на злость и непроходящую боль, всё же, скорее машинально, спросила:

– Сколько просишь?

– За кило – полторы сотни, всё ведёрко за пятисотку отдам, хотя там четыре кило помещается, я мерила, – с неповторимым достоинством, не оставлявшим места надежде на торг, просветили меня.

– Ого! – вырвалось у меня. Цены на клубнику в это время года были мне неизвестны – свекровь в сезон бесплатно и вдоволь кормила собственноручно выращенной ягодой моего сына и своего внука, а сама я давно считала, что и без отборной клубники как-то проживу, а уж мелочовки побаловаться та же свекровь всяко подкинет в урожайный год. А вот сто пятьдесят рублей – это была цена одной поездки на такси до моего дома, которая могла бы значительно сэкономить моё время.

– Чего – «ого»? – погасила улыбку старуха. – Витамины же, покупай, пока свежая! – повелительно добавила она. – Денег, небось, нет? – синие глаза её насмешливо сузились, лицо снова расплылось, да вот только улыбка теперь была не зазывная, а какая-то… акулья, что ли: всё с тобой, мол, ясно, нищебродье.

– Нет! Просто не хочу, – буркнула я, отворачиваясь и делая первый шаг в направлении прочь от зловредной торгашки. Терпеть не могу таких вот «догадливых», а от пожилой женщины так просто не ожидала ничего подобного. И как она только умудряется здесь торговать с таким отношением к людям?

– Давай хоть погадаю тебе, что ли, – бросили мне вслед. – Забесплатно, не боись!

Зло выдохнув, я обернулась, теперь уже с конкретным намерением послать бабку, не смотря на то, что она бабка. Та всё так же, но теперь словно бы приосанившись, сидела на облюбованной загородке, в левой руке уже держа колоду старинных, ветхих и замызганных карт (и когда, откуда достать-то успела?), а правой лениво её тасуя. Совершая явно знакомые и многократно отработанные действия, пальцы выглядели тоньше и изящнее, чем в момент зачёрпывания из ведра ягоды, и не знаю, почему, но почти произнесённые гневные слова вдруг застряли у меня в горле.

– Ты у меня какая дама? – старуха ловко, не глядя, переполовинила колоду, бросила беглый взгляд на открывшееся, кивнула сама себе. – Ну так и есть: трефовая.

– Какая? – отмерла я. Гаданий, тем более, карточных, как и всякая женщина, я была не чужда, а в молодости так вообще увлекалась, и слышала такое слово. Но… так сейчас эту масть вроде не называют?

– Крестовая, по-вашему, – пояснила старуха, окончательно выпрямив сгорбленную спину. А я… я зачем-то шагнула обратно и снова встала прямо напротив неё.

– Какая ж я крестовая? – едва внятно произнесли мои губы. – Крестовой надо быть либо черноглазой и темноволосой, либо чтоб хорошо за сорок перевалило…

– Много ты понимаешь, – веско перебили меня, и голос был уже далеко не сладенько-зазывным и шамкающим: он был низким, глубоким, манящим… обволакивающим. – Ни при чём тут ни годы, ни глаза!

– А что при чём? – пролепетала я, неотрывно глядя на… женщину?

Та отвела взгляд, молча тасуя колоду.

– Дама бубён – жена и мать: такая как одному отдана, так и век верна, – начала объяснять она, являя мне нужную карту. – Червовая – вольная птица: она сама себе судьбу ищет, а как находит – так уж не упустит, и любить станет только того, кто её любовью одарил. – Гадалка едва слышно вздохнула. – Пиковая… – она хмыкнула. – Той никто не нужён, хоть и захоти она – любого бы взяла, да одной ей лучше: попользуется мужиком – и выкинет… – повисла пауза, а моя гадалка замерла с мечтательно-самодовольной ухмылкой на лице.

– А трефовая? – не выдержав, поторопила я.

Бабка, словно очнувшись, уставилась на меня.

– А трефовая всю жисть между ёбаных: и мужики кругом, и мужика нет – вот так! – зло, с каким-то непонятным для меня негодованием припечатала она, и голос снова стал старческим – визгливым и дребезжащим. А я вдруг разозлилась: ну нихрена ж себе заявление! Даже фыркнула от злости. А муж мой, с коим пятнадцать лет живу в законном браке – это как? Недоразумение?!

– Ну так чего? Гадать, али всё ж ягодки завесить? – словно издеваясь, начала бабка. – Можа, вообще заклятье трефовое с тебя снять, а? Я могу, но то не меньше тыщщи стоит, а в твоём случае – и все полторы! – она поднялась с заборчика, выпрямилась и… оказалась выше меня. Не то, что бы я уродилась такой уж дылдой, но… бабуля ведь минуту назад выглядела согбенной и от этого маленькой! – Давай сыму заклятье, а то сама ж пожалеешь вскорости, слезьми умоешься! – прозвучало тем временем пророчески.

Я понуро опустила голову.

– Не верю.

– Ну и дура! – скрипуче рявкнуло в ответ. – Об тебе ж хлопочу!

– О себе хлопочите! – вырвалось у меня.

– Будешь выть аки волчиха – ишшо вспомнишь меня! – бабка угрожающе нависла надо мной, грозя пальцем.

И тут, не смотря на свою природную скромность, я не выдержала.

– Да пошли Вы! – выплюнула я прямо ей в лицо, а затем развернулась и ушла – на этот раз, без оглядки, но с твёрдым намерением лично взять поганую метлу и разогнать противную старуху, коли ещё хоть раз увижу её возле магазина! Вот только сделать это прямо сейчас мне отчего-то опять не хватило окаянства…

Но и перестать думать о зловредной бабке я никак не могла: ни усталость не помогла, ни неблизкая дорога до дома, ни нескончаемые домашние заботы, – всё из головы не шло этакое её бестактное поведение! Это забивало все мысли, мешало совершать привычные действия, а позже, когда я добралась таки до постели – долго не давало уснуть, стучась в мозг давно известной аксиомой: видать, на лбу у меня написано, кто я, и что у меня не так, раз любая старая дура с первого взгляда это видит.

Поворочавшись с полчаса в кровати, я со вздохом поднялась, нашарила в темноте ночник и и включила его. Только одно могло теперь помочь: чтение любимой книги – той самой, больше года бессменно живущей прямо у меня под кроватью, уже довольно затёртой от частого пребывания в руках, с тремя изображёнными на обложке героями, что давно стали как родные – особенно один, высокий, светлый, и, казалось бы, так не по-мужски длинноволосый… Вот и опять пришло время на ощупь найти знакомый томик, положить перед собой и… открыть на первой попавшейся странице.

***

…Когда я наконец отложила книгу и закрыла глаза, время, кажется, перевалило за полночь – давно пора было спать. Да и не читала я толком, так, просто «втыкала» – раз десять уже, наверное, провалилась в объятия Морфея, но всё ещё продолжала мужественно с ним сражаться – ведь интересная же книга, хочется же ещё почитать!.. Но всё же, бережно отправив синенькую, уже изрядно потёртую книжечку обратно под кровать, я дотянулась до ночника, нажала на кнопку, и комната погрузилась в темноту… Я почти заснула, но вспомнила, что надо перед сном уточнить, заведён ли на завтра будильник, взяла свой телефон… Однако, что именно я увидела на его дисплее, изгладилось из моей памяти подчистую: наверное, всё же отправилась в мир грёз раньше. Просто уснула и, как все люди на свете, понятия не имела, что за новый день уже спешит мне навстречу.

Глава 1

2011 год, июнь

В то утро, когда глаза мои открылись, солнце сияло уже вовсю. И чувствовала я себя подозрительно бодрой… А в следующую секунду поняла и причину этого!

С криком:

– Твою мать! – я словно на пружине выскочила из постели и заметалась по дому, пытаясь собрать себя воедино.

Так, телефон в сумку, зарядку тоже. Заглянуть в кошелёк – денег мало, ну и ладно, сегодня зарплату обещали, дотяну. Быстро в душ, слегка ополоснуться: голову помыть времени не хватит, ну да ничего, переживу: не до того сегодня. Мне сутки предстоит провести на ногах: работать весь день за себя, потом ночь за коллегу, и главное тут – раньше времени не рухнуть, остальное второстепенно.

Зато завтра весь день буду балдеть! Сначала высплюсь, потом пойду к Галке: пива выпьем, поболтаем, а там, глядишь, веселье попрёт, а поработает и за меня, и за себя всё та же коллега… Но это только завтра, а сейчас нужно срочно выходить и искать транспорт, чтобы непременно до этой самой работы добраться. И так как время – восьмой час, то и все соседи, которые могли бы меня подвезти, благополучно уехали, и надежда остаётся только на попутку. А учитывая, что сегодня среда, самый обычный рабочий день, то будем считать, что надежды нет совсем.

Минуточку! Надежда есть всегда!

– Надька! – раздался знакомый голос. Кто-то звал меня дурным голосом, словно в лесу или в слишком уж большом помещении, и отвечать не хотелось от слова совсем. Но окрик разумеется повторился.

– Надька!

– Да чего тебе? – неласково бросила я наконец, выходя из душа и заворачиваясь на ходу в полотенце.

– Слышь, Надюх! Дай сто рублей, а? – заглядывая с веранды в занавешенный тюлем дверной проём, заныл мой брат Серёга.

Я брезгливо оглядела его и покачала головой. Красавец, да и только, в обычном своём утреннем состоянии – с большо-о-ого бодуна, весь помятый, небритый, источающий перегар… Одно слово – алкаш.

– Это с какого перепугу? – спросила я как можно безразличнее.

– Поправиться надо: у меня башка болит, – привёл он свой неубиваемый аргумент, при этом театрально приложив ладонь ко лбу.

– Надо же! И с чего бы это? – съязвила я, проходя мимо него в зал и останавливаясь перед зеркалом.

– Ну, перебрал вчерась маленько, – признался он, заходя и присаживаясь на стул неподалёку от меня, чтобы удобнее было заглядывать в глаза.

– Ага, и позавчерась – тоже. – Я начала расчёсывать волосы.

– Ну На-адь! – опять заныл он.

– Отвали, мне некогда: на работу опаздываю. И вали давай отсюда, мне одеваться пора! – велела я как можно строже и не отвлекаясь от своего занятия ни на секунду, но при этом чувствуя, что если он не отцепится сейчас, то… могу и сдаться. Как это чаще всего и бывает.

Серёга со вздохом великомученика поднялся и уныло побрёл к двери.

– Дай хоть полтинник. Будь человеком, – обронил он уже почти выйдя из дому.

– Нет, – произнесла я снова, стараясь на него не смотреть. Чёрт, вот если сейчас не уйдёт, скажет ещё хоть слово… Только бы не почуял моё настроение, только бы свалил побыстрее!..

– Злая ты, – подвёл тем временем Серёга свой итог и шмыгнул носом. – Видела б мать, какая ты стала… злая! Вот сдохну…

И меня как всегда обуяла жалость к «умирающему» вкупе с угрызениями совести. Ненавидя себя за эту слабость, я отшвырнула расчёску и полезла-таки в сумку.

– На, задавись!.. Только отвали уже! – выудив последний полтинник, я протянула его брату.

– Спасибо! – просиял счастливый Серёга и тут же, почти мгновенно оказавшись рядом, схватил заветную купюру и, картинно поцеловав мне руку, с невероятной для своего состояния прытью, исчез за дверью.

Я покачала ему вслед головой: добился-таки своего, гад! Есть теперь на что залить с утра глаза… И как же ты надоел мне! А ведь сдохнешь взаправду – и плакать буду…

Эх, одно расстройство, короче.

Снова заколыхался тюль.

– Мам! – позвал меня сын Саша, заходя в дом.

На душе было премерзко после общения с Серёгой и от проявленной слабости, позитив, которого в нынешнее утро и так было маловато, покинул окончательно, но мальчик был в этом не виноват, и я сделала глубокий вдох, беря себя в руки.

– Да, дорогой, – отозвалась я как можно спокойнее, стараясь не смотреть на него, чтобы не увидел вскипевшие в уголках моих глаз злые слёзы и при этом продолжая приводить себя в порядок.

– А где мои чёрные джинсы? – прозвучал неожиданный вопрос.

– А я откуда знаю? – тоже вопросом ответила я, скрываясь в соседней комнате. Где они, эти джинсы? Почему сие опять должно быть известно именно мне?

Так или иначе, пора было одеваться, и то что Сашка в комнату не войдёт, пока не скажу, я точно знала… Однако, натягивая на своё далеко не истощённое тело севшие после стирки вещи, думала я теперь именно о злосчастных штанах сына.

– А зачем они тебе сейчас? – спросила я, так и не найдя ответа.

– Сейчас – ни зачем, а вечером я на дискотеку собираюсь, – сообщили мне и добавили: – Надо бы постирать…

– Ну, а я-то здесь причём? – Пуговица на моих собственных штанах застёгиваться никак не желала!

– А я стиралку включать не умею, – сообщил сын. – Хотел тебя попросить, пока ты не ушла.

Я фыркнула.

– Мне некогда, ждать не буду.

Выдох, усилие и – ура: пуговица покорилась! Теперь главное – глубоко не дышать, резко не нагибаться, не садиться, ну и вообще, поменьше движения.

– Ну, а как же мне бы-ы-ить? – протянул сын.

– Не знаю. Или ищи быстро, или стирай потом руками, – посоветовала я, выходя из комнаты полностью готовая, – то есть, по летнему времени – в коротких джинсовых бриджах и бирюзовой футболке.

– «Руками!» – недовольно буркнул Сашка, изображая меня.

– Да, именно руками, – подтвердила я, ища глазами как всегда исчезнувшую в неизвестном направлении сумку. Странно, вот только что же была здесь, когда я этому козлу деньги давала! Вот куда я её со злости так засунула, что найти теперь не могу?

– Ладно, – отмахнулся сын. Видно было, что он недоволен моим безучастным подходом к такому важному для него делу, но выразить это каким-либо образом не смеет. – А есть мы что будем? – задал он напоследок такой каверзный для меня вопрос.

Моя небольшая и традиционно чёрная сумочка с длинным тонким ремнём, чтобы удобно было вешать её на плечо, тем временем обнаружилась на ручке двери моей комнаты, – что ж, не самое плохое место.

– Яичницу пока себе сообрази. На обед окрошка есть. Картошки сварить можешь. Хлеба полбуханки ещё осталось… А там придёт отец, может, что принесёт… – ответила я сыну уже с порога.

– Пф, – фыркнул Сашка: он-то прекрасно знал, что этот, который наш папочка никогда ничего не приносит домой: он у нас принципиально не ходит в продуктовые магазины, умело прикрываясь тем, что не умеет считать и боится, что злые тётки-продавцы, хапуги и воровки, его непременно обманут. На самом же деле, ему просто денег жалко: он на свои три копейки молится! – Я колбасы хочу! – заявил мальчик, выходя следом за мной.

– Я тоже, – вздохнула я. – Но до завтрашнего утра буду только кофеем без никто давиться, так что тебе ещё повезло, зайчик мой. – я поцеловала, слегка привстав на цыпочки, подошедшего ко мне, но всё равно недовольно дёрнувшегося голубоглазого Сашку, легонько щёлкнула его по носу, подмигнула и стала обуваться.

– Ты когда вернёшься? – спросил он жалобно, всё ещё лелея надежду свалить поиски и стирку своих джинсов на меня.

– Завтра утром, часов в одиннадцать или чуть позже, – я натянула балетки, поправила ремень сумки на левом плече, мгновение подумала, не забыла ли чего… Сашка вздохнул, видимо, смирившись со своей участью. – А ты чего так рано встал-то, не пойму? – задала я запоздалый вопрос.

– Ну ты ж сама говорила, чтоб я кур по утрам кормил, всё равно ведь нифига не делаю, – услышала я в ответ. Оглядела его: ну прямо ангел, только нимба не хватает!

– А ты их кормить прямо в своём любимом прикиде ходишь? – не удержавшись, подколола я.

Сашка вспыхнул, глаза у него забегали: вот и прокололся на мелочи, великий! Изобразить, что рано встал и самоотверженно принялся за хозяйственные хлопоты не вышло: для этого следовало переодеться. Но не додумался или, может быть, не успел, и хитрая мама теперь в курсе, что не рано встал, а вовсе не ложился и вообще, только что явился.

Было видно, что он судорожно ищет, что бы ответить, но мне было некогда, да и неохота сейчас выяснять подобные вещи, и я просто без обиняков, хотя и слегка назидательно, произнесла:

– Ну, раз ты взрослый стал и по-взрослому гуляешь, то и по-взрослому поработать придётся.

– В смысле?

– Ты мне обещал в доме прибрать ещё на той неделе. Думаю, нынче как раз тот день, когда это сделать таки пора.

– Но… мама!

– Иначе все дискотеки и иже с ними могут внезапно и на неопределённое время отмениться.

И, оставив сына возмущаться по поводу моего такого бессердечного отношения к его персоне, а может, по поводу собственной недальновидности, я направилась к воротам.

Эх… совсем вырос мой сынуля! И когда только успел? Гуляет – и пусть, только б голову себе не сломал.

***

Уже пару минут спустя я бодро шла по освещённой солнцем асфальтовой дороге по направлению к своей работе, или вернее будет сказать, – в направлении соседнего с нашим посёлка, где последние пару лет трудилась в продуктовом магазине. Да уж, то, что я проспала – это плохо. Сама, конечно, виновата: будильник надо было заранее заводить, но тут ничего уже не поделаешь, дело прошлое. А вот если меня никто сейчас не подвезёт, то это истинный трындец. Хозяйка магазина и так давно точит на меня зуб за периодические опоздания и теперь непременно воспользуется поводом вынести мне мозг: ведь, как известно, удалённость места проживания от места работы, а так же транспортные проблемы служащих работодателя не волнуют, и, что бы там у меня ни произошло, являться на работу я обязана вовремя.

Эх, бедная Наденька… Сейчас вот огребу люлей по полной программе! Но перед этим ещё и прогуляюсь километров на семь… И денег у меня нет… И даже чаю не попила! Печалька моя жизнь, да и только.

Да ладно уж, будем надеяться на лучшее! Может быть, вот прямо сейчас, из-за уже оставшегося позади поворота, который делает дорога напротив моего дома, вырулит крутая тачка… не, ну, не самая крутая и лучше уж знакомая, но непременно вырулит, подъедет ко мне, остановится, быстро довезёт до конечки общественного транспорта, потом я проеду ещё две остановки на автобусе, и останется только совсем немного пройти, метров сто – и всё, я на месте…

Да, мечты-мечты. Знаю ведь давно, что в простые дни здесь глухо: соседи давно разъехались, на турбазах, коих в округе у нас немало, народ спит до обеда, да и не так много его, если на дворе не выходные, а значит, рассчитывать на случайную попутку именно здесь и сейчас нет смысла. В лучшем случае мне повезёт километра этак через три, когда дойду до вон того поворота, где начинается более оживлённый участок, и то не факт… Опоздаю, в общем, я сегодня как пить дать.

Да ладно, не умру же я от этого! Не в первый раз.

Конечно, всё это мне жутко надоело, но что поделаешь? Там, где я живу, не ездят автобусы, да и посёлок наш всего-то на десять дворов, бывший кордон лесника, – кому мы нужны? Нет у нас ни магазина, ни… Ничего у нас нет. Дозвониться нам и от нас – и то проблема: мобильная связь почти отсутствует, особенно в ненастье, и на весь посёлок нет ни одного стационарного телефона. Так вот и живём.

Но отсутствие связи и транспорта – это ещё полбеды! Хуже всего то, что борюсь со всеми жизненными перипетиями я буквально одна, и так было всегда. И вроде муж у меня есть, да дома он редко бывает, в городе работает, то там, то тут, и постоянно его нет – куда только вот деньги девает, зараза? Вечно у него их нет – как и машины, сил и желания помочь мне по хозяйству, времени со мной поговорить и многого, многого другого.

И, наверное, благодаря этому, вся моя жизнь – это сплошное «нет». Но я не жалуюсь… Я так живу уже очень много лет и вполне привыкла. Мне даже нравится то, что у нас тихо, воодушевляет красота природы: вокруг нас сплошные леса, а теперь и поля, жилья, а, соответственно и людей, почти нет. Зимой, правда, немного трудно, – отопление всё же печное, отнимающее много сил, да и до работы как зря не доедешь, но… Но ведь сейчас же не зима! А значит, время мне всё же радоваться, а не горевать.

Я улыбнулась и зашагала веселее, ещё и песенку запела: ля-ля-ля! Солнышко светит, птички поют, вокруг – красота неописуемая: зелёные поля в ярких брызгах незатейливых, но милых цветов, окаймлённые с трёх сторон тёмной бровкой соснового бора (как же быстро зарос горельник!), все мои близкие живы-здоровы, а завтра выходной! И пока никого нет поблизости, можно заняться тем, что больше всего на свете люблю: помечта-а-ть!.. О чём? Лучше – о ком. О герое любимой книжки, которая попала мне в руки в прошлом году, сразу после больших пожаров¹, в которых чуть не сгорел наш маленький посёлок.

Так вот, примерно год назад, а конкретно, в августе десятого года, попалась мне в руки так в итоге полюбившаяся книга. Прочла я её тогда на одном дыхании и с тех пор с ней почти не расстаюсь: читаю на ночь, читаю, когда отдыхаю днём, беру с собой на речку – каждую свободную минуту она у меня в руках. Прямо с ума от неё схожу! Могу наизусть уже цитировать, но всё равно – постоянно перечитываю.

А что примечательнее всего в этой книге? Правильно, главный герой, красавец-мужчина, сильный, умный, классный, во всех отношениях идеальный – прямо-таки ожившая мечта! – хотя и предстаёт он изначально в несколько заколдованном виде… но не суть. Героиня влюбляется в него пусть и не с первого взгляда, и пусть выглядит это весьма завуалировано, но… этак там всё окончательно и бесповоротно! Ну и сюжет, разумеется, не подводит своих наивно-мечтательных читательниц: по окончании злоключений герои воссоединяются и… наверное, живут долго и счастливо, – точно не скажу, финал открытый.

И вот, хотите верьте, хотите нет, а я в свои солидные тридцать пять лет прямо-таки зачиталась и замечталась. Нет, понятно, что мне-то в моей жизни вряд ли стоит ждать перемен, а уж тем более – прынца на смену своему… «зае», но вот откуда у меня взялось такое желание романтики и настройка на неё? Идиотизм какой-то, стыдно даже! Хорошо хоть, что знаю об этом только я, иначе засмеяли бы меня.

– Эх, Надька, Надька, – тихо вздохнула я, обращаясь сама к себе. – Стыдоба!

…Внезапная вибрация в сумке отвлекла от этаких крамольных дум – мне звонили. После пары минут напряжённых поисков, я извлекла-таки свой телефон, неизвестно как затерявшийся в таком крошечном пространстве, и приняла вызов.

– Алло, Надь, – услышала я голос мужа, – ты где, на работе?

– Ещё нет, а что?

– Кинь мне денег на счёт, а? – как обычно, заныл он.

– А сам что, не можешь? – как можно спокойнее поинтересовалась я. – Ты же в городе, вроде…

– Уже нет.

– А где же ты?

– Да я к маме сегодня зашёл. Мы чай пьём.

Я выдохнула со злостью, но пока почти бесшумно: «к маме сегодня зашёл»! Как вчера, позавчера и все предыдущие пятнадцать лет нашей долбаной совместной жизни!.. Ну что ж дай Бог, как говорится, приятного аппетита. Гонять чаи они с маменькой мастера: весь день могут за столом просидеть. Файф-о-клок, блин! И если свекровь-то по сути своей большая трудяга, то сынуля её – лентяй, каких мало: целый день просидеть у ящика, проваляться на диване с книжкой или банально продрыхнуть – это для него норма. Денег вот только всё не прибавляется, ни на телефоне, ни вообще хоть где-нибудь.

– А по дороге сам положить не мог? – спросила я, всё же стараясь не показать, как задрала меня вся эта хрень и не начать орать, ибо заорать очень даже хотелось.

– Да у меня денег только на проезд, на послезавтра… Кстати, ты когда там назад? Хлеба домой купи и пожрать чего-нибудь.

Я снова выдохнула, приказывая себе успокоиться. На мои проблемы всем плевать, и я давно это знаю, но вот скандалить с мужем – это значит сейчас просто испортить себе настроение. И потому, подавив гнев, я ответила:

– Да, зай, всё куплю. Денег кину. – Помолчала и добавила: – Только завтра, когда зарплату получу. Подождёшь? – и, не дожидаясь ответной реплики, отсоединилась.

Затем я глубоко вздохнула… И зачем только это всё было? Ведь всё равно же, так или иначе, сделаю в итоге как он просит… Всегда так было. Я ж сильная, мне всё положено мочь и уметь, у меня всегда есть деньги и время всех обслужить, особенно «любимого» супруга.

Как же надоел он мне за столько лет: хуже горькой редьки! Не раз я порывалась с ним разбежаться, да вот только никак это не выходит, вечно мешает то одно, то другое… Думаю, хоть бы он бабу себе, что ли, нашёл и сам меня бросил, да нет же, сука, верный как… Короче, маяться мне с ним, похоже, до самой своей смерти.

Убрав мобильник обратно в сумку, я зашагала дальше, да только вот мечтать у меня теперь что-то больше не получалось: неземной и распрекрасный придуманный образ затмевали мои мужики, коих было у меня четверо. Вру, с соседом – уже пятеро.

Итак, как, наверное, уже понятно, есть у меня младший брат, вышеупомянутый Серёжа, мудак тридцати лет, у которого на уме давным-давно одна только беспробудная пьянка.

Вообще, он рос вполне нормальным парнем: хорошо учился, руки у него изначально откуда положено росли, и, что примечательно, ладили мы с ним когда-то даже лучше, чем с сестрой… Но это уже успело стать далёким, полузабытым прошлым, потому что, буквально сразу по возвращении из армии, ударился Серёга в разгул и начал часто и здорово выпивать со всеми вытекающими. Единственным человеком, которого Серёга хоть немного слушался, была мама: где ласковым словом, где строгим, но как-то удавалось ей порой до него достучаться. А вот после её смерти настал полный аут: ни разу с тех пор я не видела брата хотя бы не с похмелья. Мне даже кажется иногда, что как напился он тогда на поминках, так и не отошёл по сей день, – да по сути, так оно и есть…

Ясное дело, ни на одной работе, коих сменил с тех пор великое множество, долго он не задерживается, – кому такой нужен? – а потому деньги на свои возлияния братец клянчит в основном у меня либо колымит где-нибудь и всё равно пропивает. На свои предложения о кодировке я слышу от него только одно: «Я не алкаш, мне этого не нужно, захочу – сам брошу». Вот и поговори с таким!

Второй персонаж мужского пола, удобно устроившийся на моей шее – это, конечно, муженёк Вася, – даже не верится мне теперь, что когда-то я выходила за него по любви. Что сказать? Живём мы с ним в те краткие мгновенья, когда он соизволивает объявиться дома, как кошка с собакой. А основные характеристики его – это скупость, жопорукость, потрясающая лень, занудство и склонность к самоустранению в критические моменты жизни. За все годы, что мы женаты, не напрягся он для семьи больше положенного ни разу, проще говоря, работать его никогда не тянуло, – как можно, у него же высшее образование! Замечу вот только, что пожрать Василий большо-о-ой мастер: тем количеством пищи, которое он употребляет за раз, свободно можно прокормить троих, да и выбирает он что повкуснее. А если уж находит он недостойную (ибо достойной-то на блюдечке никто не подал!) работу, так только такую, чтоб там ничего и делать было не нужно, типа нынешней охраны, и пофиг что платят там медные гроши, и вообще, на всё пофиг, лишь бы только поменьше париться и спокойно жить.

Скандалила я с ним одно время жёстко, да не добилась ровным счётом ничего, кроме вялых обещаний, и потому в последние лет семь махнула рукой и решила не портить себе нервы. Ленивого не заебёшь, как гласит народная мудрость. Порой только призадумаюсь: а нахрена он мне вообще? Я ведь всё сама могу! Муж мой абсолютно никакой как хозяин, как мужчина и как отец… Подумаю – и дальше живу, продолжаю терпеть по привычке.

А ещё есть у меня папа, Аристарх Владиленович, всю жизнь яростно ратовавший за коммунистов, а недавно вдруг свято уверовавший в Бога, при этом не перестав быть ни лентяем, ни куркулём и нисколько не растеряв под старость отменного аппетита. Мать с ним тридцать лет мучилась, царствие ей небесное, теперь, похоже, моя очередь пришла. Смирилась я и с ним: давно уж стараюсь не спорить, да и вообще пореже разговаривать, и пока сам первый не начнёт – не ругаться. Терплю его из чувства долга: отец всё же родной, но иногда прямо до нутра достаёт нравоучениями, словно я дитя неразумное. А вот чтоб с пенсии хоть копеечку подкинул – не дождёшься никогда, но и чтоб трапезу хоть раз пропустил – тоже.