Buch lesen: «Белый Север. 1918»

Глава 1. Конспирация, едрить ее налево

Июль 1918 года

– Товарищ Ростиславцев, едрить твою налево! Пошто вылупился, как баран на новые ворота? – орал на Максима незнакомый коротышка. – Кого тут ждешь, чекистов? А они-то тебя как заждались! А ну, давай в дом! Пошевеливайся!

Коротышка выскочил из некрашенного двухэтажного дома, на который Максим действительно уже с минуту тупо смотрел, силясь сообразить, как же он попал на эту грязную деревенскую улицу. Последнее, что удавалось вспомнить – визг тормозов на парковке бизнес-центра… а теперь он здесь.

Суетливо оглянувшись по сторонам, коротышка схватил Максима за плечо и решительно втянул в калитку. Выглядел он перепуганным и совершенно безобидным, потому Максим счел за лучшее последовать за ним. На третьем шаге поскользнулся – обувь была чужая, сапоги совершенно не фиксировали голеностоп. Коротышка успел подхватить Максима под локоть, чем спас от позорного падения в покрывающую двор жирную грязь.

Под возмущенное кудахтанье кур и под презрительным взглядом свиньи они пересекли двор и поднялись на невысокое крыльцо с торца дома. Ржавые дверные петли противно скрипнули. Пришлось изрядно сгорбиться, чтобы не приложиться головой о притолоку. За дверью оказалась обшарпанная комнатушка с деревянной мебелью.

– Вот тут я и квартирую, – энергично жестикулируя, пояснил коротышка. – Обстановка дрянь, зато вход отдельный. Боялся, ты дом по адресу не сыщешь, тут ведь дома нумеровали еще при царе Горохе… А ты дом-то нашел, зато после встал перед ним как вкопанный, нет бы сразу войти… я извелся весь, на тебя глядючи. Ладно хоть товарищи карточку твою показывали, поэтому признал тебя, а так решил бы – баста, засекла Чрезвычайка нашу явку! Хорошо, сенокос в разгаре, соседи все в полях… Так будем знакомы, – коротышка улыбнулся щербатым ртом и протянул грязноватую ладонь. Максим машинально пожал ее и подавил желание вытереть руку о штаны. – Я Бечин, Михаил, можно просто Миха. Сам не местный, архангельский. А ты Максим Ростиславцев, так?

Максим растеряно кивнул. Он действительно всю жизнь был Ростиславцевым, вот только коротышку Миху видел впервые и ни по какому адресу этот дом не искал – просто оказался вдруг напротив него. Какая карточка, какие еще товарищи?

– Да ты сядь, в ногах правды нет!

Миха махнул на скамью и сам бухнулся на топчан, но тут же вскочил и возбужденно забегал по комнате. Максим, чуть поколебавшись, сел. Он и правда чувствовал себя усталым. Ноги гудели, голова шла кругом.

– Давай сразу к делу, а? – выпалил Миха. – Бумаги для консула при тебе? И золото?

Максим на всякий случай кивнул, хотя понятия не имел, о чем речь.

– Аллилуйя! – Миха комично воздел руки к низкому потолку. – Наконец-то Чаплин, Бонапарт наш губернского разлива, сможет легализоваться и в кои-то веки начать действовать! А то он уже сверг власть Советов по всей области и комиссаров на фонарях перевешал – правда, пока только мысленным путем. Потому как без документов ему кирдык, того-этого. От него царским офицером несет за версту, вот он носа на улицу и не кажет. Сам извелся уже от безделья и товарищей всех извел.

Максим глубоко вздохнул. Болтовня суетливого Михи начала изрядно утомлять. Да и одет он странно – молодой вроде мужик, а шмот дедовский какой-то… Наверно, сельский алкаш, словил белочку и бредит. Хотя перегаром не пахнет вроде. Может, шизофреник? Зря Максим вообще к нему зашел, как бы драться не полез, мало ли чего ему сейчас примерещится…

Вот только откуда этот псих знает его фамилию? И почему на самом Максиме почти такой же шмот? Кто-то его переодел и вывез в богом забытую деревню, пока он в отключке валялся? Максим хлопнул себя по левому нагрудному карману, где всегда носил смартфон. Смартфона там не оказалось, зато лежали какие-то бумаги… Ну допустим, ограбили, но еще и подбросили что-то? Пора валить из этой дыры, найти транспорт, или даже сразу полицию…

– Не обессудь, братец, мне на работу надо бежать, – продолжал тараторить Миха. – Я тут на лесопильный завод пристроился. Так пока тебя ждал, три дня там не появлялся. Изоврался весь, столько придуманных тетушек перехоронил, сколько у человека и не бывает. Если сегодня не появлюсь, точно кого другого примут на мое место. Свергнуть кровавых большевиков – оно, конечно, дивно и прелестно, ну да это еще когда, а жрать охота каждый божий день.

Максим открыл было рот, чтобы сказать, что большевиков уже благополучно свергли в девяносто первом. Закрыл рот. Дурное это дело – спорить с психом. Хорошо, тот вроде сам уходить собрался…

Миха извлек из древнего шкафа щетку и принялся очищать засаленный пиджак – готовился, видать, к выходу. Нести взахлеб свою бредятину он при этом не переставал:

– А к нашему, того-этого, военному вождю, уже какой ни есть, в ночи выдвинемся. Конспирация, едрить ее налево… Хорошо, тут на Вологодчине темно ночами, у нас-то в Архангельске сейчас не темнеет толком, так, хмарь одна. А ты отдохни пока с дороги. Вот, поспать можно на моем топчанчике, ежели не побрезгуешь. Хлеба с колбасой я для тебя припас, – Миха махнул в сторону полки. – Можешь самовар взбодрить, вода вон в ведре… Только со двора не выходи, неровен час кто стуканет в Чеку, мало ли… Нужник, того-этого, за домом справа, звиняй, водопровода с электричеством нету тут. Все, побёг я. Бывай, товарищ Ростиславцев!

Когда за добродушным психом закрылась дверь, Максим выдохнул с облегчением. Подумал было сразу покинуть халупу, но пересекаться с Михой на улице не хотелось. И еще накатила усталость, словно после дневного перехода по горам. Зверски хотелось есть, а ведь вроде обедал в офисной столовой сегодня… да вот, не похоже, что это было сегодня. Сколько же прошло времени? Ногти словно обгрызены, под ними черные полоски грязи. Да и волосы отросли до шеи… Так, а сколько приемов таблеток он пропустил? Только синдрома отмены еще не хватало…

Объедать явно нищего и при том, похоже, все-таки безобидного Миху было неловко, и Максим обещал себе, что найдет способ перевести ему денег. С дровяным ретро-самоваром возиться не стал, просто попил воды. Хлеб и колбаса с голодухи показались невероятно вкусными, вот только купили их явно не в сельпо… Бывшая жена Максима была помешана на здоровом питании, она постоянно заказывала за бешеные деньги натуральные продукты – и снедь сельского дурачка Михи оказалась на удивление на них похожа.

Из единственного маленького окна открывался вид на долгий ряд бревенчатых домиков, окруженных куцыми огородами. Не такая уж маленькая деревня. По улице проковылял бородатый старик в ватнике, за ним – статная женщина в длинной юбке и с ведрами на, господи, настоящем коромысле. И ни одной машины, да что там – ни единой антенны. Староверы или еще какие сектанты? Час от часу не легче…

Пора было выбираться в цивилизацию, но Максим решил сперва проверить, что такое ему напихали в карманы, а то вдруг придется объясняться с полицией… Расстегнул длинное, ниже колен, легкое пальто с крупными пуговицами – они шли не по центру, а от левого плеча. В памяти всплыло слово “поддёвка”. Не сразу нашел внутренний карман, набитый бумагой. Солидная пачка красных купюр… номинал – “сорокъ рублей”. Даже для шуточной подделки из ларька как-то слишком уж грубо отпечатано. Конверт из серой бумаги. Максим торопливо вскрыл его и достал письмо, написанное от руки на чистейшем английском языке. Всмотрелся в бумагу, привыкая к четкому и изящному, но несколько выпендрежному, “под старину”, почерку, и перевел:

“Британскому консулу в городе Архангельске мистеру Дугласу Янгу.

Приказываю незамедлительно выдать паспорт взамен утраченного подданному Его Величества капитану британской военной миссии Джорджу Томпсону.

Генеральный консул Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии сэр…” далее сложная подпись и алая гербовая печать. Дата… 12 июня 1918 года.

Максим проморгался. Для деревенской гопоты это было уже чересчур. Оверкилл, как говаривали младшие коллеги. Одно дело – грабануть невесть как оказавшегося здесь московского менеджера и по приколу переодеть его в дедово шмотье. И совсем другое – такие артефакты… Документ, конечно же, не мог быть подлинником – слишком новая бумага. Но стилизация выполнена качественно, явно поработал человек знающий и увлеченный.

Последней Максим извлек синюю книжечку – вроде бы паспорт, хотя больше нормального раза в полтора. Под надписью ПАСПОРТНАЯ КНИЖКА – черный прямоугольник, сверху от руки вписано “Безсрочная”… надо же, орфографические ошибки, ну точно простенькая подделка. “Выдана Вознесенским волостным правлением 3 мая 1912 года. Владелец – “Максимъ Сергѣевичъ Ростиславцевъ”. Дата рождения – 21 июля 1887 года”. Почти угадали, всего-то на сто лет и 13 дней ошиблись – Максим родился в 1987 году, второго августа – в день ВДВ, всю жизнь два праздника в одном, хотя второй не имел к нему никакого отношения, да и первый отмечать с каждым прожитым годом хотелось все меньше. Или подождите… тринадцать дней… двадцать первое июля – это же и есть второе августа, только по новому стилю.

Максим вытер со лба выступивший пот и привалился к бревенчатой стене. Именно эта деталь убедила, что происходящее – не розыгрыш, не квест-рум какой-нибудь, заказанный друзьями шутки ради. Да и нет у него друзей, которые могли бы отправить его в такой дорогой и изощренный квест-рум. Впрочем, в последние годы контакт с друзьями как-то потерялся, времени на общение не хватало из-за работы… Ладно, допустим, письмо якобы консула могло попасть сюда случайно с какой-нибудь ролевой игры, или его сперли из краеведческого музея. Но паспортная книжка с его, Максима, данными с ошибкой в сто лет…

Максим поерзал, пытаясь удобнее усесться на скамье, и тут что-то чувствительно впилось ему в бедро – не острое, но чертовски жесткое. Машинально вскочил и осмотрел деревянную поверхность: на ней ничего не было. Ну не могло же ему померещиться? И этот звук… будто от резкого движения в одежде что-то звякнуло. Максим стянул поддёвку и ощупал ее. Между сукном и подкладкой было зашито что-то круглое, да не одно – десяток… нет, больше. Максим нашел на полке с посудой ножик, насколько смог аккуратно взрезал подкладку и вытащил крупную монету. На одной стороне – сложный четырехчастный герб, на другой – женский профиль. Британский соверен. Золото.

Это уже точно не было ограблением, да и на розыгрыш походило мало. Воспоминание маячило на самой грани восприятия, ускользающее от осознания, как сон, когда пытаешься вспомнить его за завтраком. Что-то же произошло между визгом тормозов на парковке и этим невзрачным домом, на который он таращился… Максим глубоко вздохнул и заставил себя сосредоточиться на воспоминании, как на неприятной рабочей задаче.

Визг тормозов… Удар. Боль. Темнота. Вот оно как, Максим Сергеевич…

Максим нашел глазами мятый жестяной умывальник и мутное зеркало над ним. Подошел на внезапно ослабевших ногах. Увидел собственную скучную физиономию, и родинка на шее на месте… да ничего не поменялось, все как обычно. И вот именно это “как обычно” и было необычно. Он по-прежнему чувствовал себя усталым, разбитым даже… но ничего сверх того. Никаких травм, переломов, гематом. Провел рукой по затылку – ни раны, ни хотя бы шишки. А ведь было бы ясно-понятно – авария, сотрясение мозга, потеря памяти… нет, не складывается.

Максим на несколько секунд прикрыл глаза. Потом снова схватил паспорт и принялся листать в поисках сведений… что же это выходит, о себе? О здешнем Максиме Ростиславцеве. Фиолетовые чернила изрядно выцвели, почерк у отечественного чиновника был куда небрежнее, чем у британского консула, и твердые знаки эти дурацкие еще… Но с грехом пополам разобрать можно. Звание – “мещанинъ”, ну допустим. Вероисповедание – “православное”, да и бог с ним. Отношение к воинской повинности – “не военнообязанный”, слава макаронному монстру. Род занятий – “конторскiй служащiй”, хоть тут ничего не поменялось. Состоит или состоял ли в браке – “состоитъ”, вот еще новости. Максим из двадцать первого века давно развелся, но в Империи с этим, очевидно, было посложнее.

Так куда же ты, Максим Сергеевич, попал? Миха упоминал Архангельск, это, кажется, на Каспийском море? Нет, Астрахань на Каспийском море, а Архангельск – это севера… но сейчас они вроде где-то еще, не вспомнить теперь. И есть, похоже, более актуальный вопрос, хоть он и с трудом укладывается в голове – в когда ты попал? Письмо консула от 1918 года, и вряд ли оно старое, раз его ждали… Максим огляделся и приметил среди пыльного хлама на полке газету – мятую, но не древнюю. “Извѣстiя Вологодскаго Губернскаго Совѣта Рабочихъ, Солдатскихъ и Крестьянскихъ Депутатовъ”… Пятница, 2 июля 1918 года.

Гражданская война.

Колени подогнулись, Максим опустился на Михин топчан. Сонливость навалилась, как обморок, защищая психику от избытка впечатлений. Едва стянув сапоги, Максим заснул.

Глава 2. Но пускай будет и историческое значение

Июль 1918 года

– О, я продрог, как собака, а ты как раз чаек сообразил, – радовался ввалившийся в комнату Миха. – Спасибо, товарищ. Ты, я смотрю, оклемался слеганца? Пришел-то сюда, будто пыльным мешком стукнутый. Я уж засомневался, того-этого, все ли ладно с тобой…

– Это я с дороги уставший был, – пояснил Максим, наливая хозяину чай в мятую жестяную кружку. – Шутка ли, почти трое суток без сна. Сейчас вздремнул тут у тебя, и в голове прояснилось.

Про трое суток он, конечно, выдумал на ходу, а вот про голову не соврал. Несколько часов сна на нечистом Михином топчане здорово помогли сосредоточиться. Укладывая щепки в топочной камере самовара, Максим одновременно упорядочивал факты и соображения. Рассмотрел снова гипотезы про сотрясение мозга, про деревню сектантов, про квест-рум… Последовательно отбросил все: факты в них не укладывались. Естественная обшарпанность пыльной Михиной комнаты красноречиво свидетельствовала против любой реконструкции. Ясно-понятно…

Чувствовал себя Максим хорошо – синдрома отмены, то есть резкой слабости, как обычно при пропуске приема антидепрессантов, не было и следа. Осмотрев себя, Максим не обнаружил старого шрама на большом пальце левой ноги – лет десять назад купался в шторм и поранился острым камнем – зато нашел два других шрама, даже еще более старых, которых не было вчера.

В Бога и в загробную жизнь Максим никогда толком не верил, но хотелось надеяться, что как-то все не напрасно, что ли. Конечно, Гражданка – не то время, которое кто-то в здравом уме выбрал бы для жизни. Но ведь Максим оказался здесь, да еще в шкуре своего полного тезки, по какой-то причине.

С другой стороны… у него есть документы и деньги. Едва ли цветные бумажки чего-то стоят, а вот британское золото – это надежно. Наверняка можно выбраться в Финляндию… нет, там вроде тоже война… ну, в Норвегию какую-нибудь. Максим превосходно знает английский, за плечами десять лет опыта управления предприятием – не пропадет. Устроится не хуже, чем в родном времени. И… так никогда и не узнает, зачем оказался в этой глуши и какие возможности изменить судьбу страны упустил. Нет, идея эмиграции ради лучшей жизни и в двадцать первом веке была ему неблизка.

И главное – он же попал на правильную сторону! Миха, которого Максим больше не держал за безумца, явно говорил о каком-то плане по свержению большевиков. Как знать, может, именно здесь Максим должен сыграть значимую роль?

К своему стыду, историю Гражданской войны Максим знал из рук вон плохо, никогда толком не интересовался ею – так, просматривал иногда, что попадалось на глаза в пабликах. По ним выходило, что белые воевали за царя и возрождение старых порядков, а большевики – за кровавую диктатуру. Поэтому Максим всегда полагал победу большевиков чудовищной ошибкой. Но все-таки как так вышло, что люди пошли за ними? Наверно, им всех удалось обмануть. Еще там крутились какие-то эсеры, кадеты, эсдеки и прочая шушера с малопонятными целями и методами, но о них в пабликах практически не писали – ведь героические образы белых офицеров и картины кровавых большевистских зверств вызывали у подписчиков куда больше эмоций, а следовательно, лайков и комментов. Максим знал, что большинство людей судит о чем угодно по подборкам эмоционально заряженных фактов, комфортно укладывающихся в их картину мира, и что сам он – не исключение. Поэтому теперь в Гражданке и столкнувшихся в ней силах придется разбираться вживую.

Про бои на Дону, за Перекоп и про Ледовый поход Максим что-то все же читал, а вот про Архангельскую губернию ничего не мог припомнить. Кажется, здесь высаживались то ли англичане, то ли американцы, но с непонятными целями и ненадолго. И еще в памяти всплывало слово “Мудьюг”, оно ассоциировалось с чем-то страшным – должно быть, очередное большевистское зверство.

Так или иначе, раз уж Максим здесь, он сделает все от него зависящее, чтобы исправить ситуацию – или погибнет, пытаясь сделать это, вот и все.

Сперва надо выяснить обстановку у этого Михи, только вопросы задавать аккуратно, чтобы не выдать своей неосведомленности. Впрочем, Миха оказался из тех, кого не разговорить сложно, а наоборот – заткнуть.

– Вот стемнеет через полчасика, и пойдем к нашему, того-этого, отважному военному вождю. Авось он там не лопнул еще от переизбытка патриотизма, – Миха откусил от осколка сахарной головы и от души глотнул чая. – Ты только, ради всего святого, не вздумай спрашивать Чаплина, не родственник ли он комику этому американскому. Все, конечно, спрашивают. Он с этого бесится, мочи нет в третий раз выслушивать про его древний дворянский род. А ты сам-то из кого будешь, на какой стоишь платформе? Из эсеров?

Про эсеров Максим помнил только, что они были террористами. Но Миха спросил так буднично, словно ничего ужасного в этом не видел.

– Не вполне, но близко к тому, – ответил Максим уклончиво и тут же перевел стрелки. – А ты?

– А я эсдек, – охотно сообщил Миха. – Теперь лучше говорить “меньшевик”, чтобы, значит, решительно отмежеваться от наших больше-не-товарищей. У истоков профсоюза портовых рабочих стоял, права работяг отстаивал в честной борьбе, обычно более-менее законными методами… в общих чертах. И даже при царе кое-чего добивались, а уж после февраля-то и вовсе, почитай, жизнь началась. До самых большевиков.

– А чего большевики у вас наворотили?

– Да эти мрази же как действуют? Быстренько те Советы, где большинства не набрали, поразгоняли. И профсоюз наш тоже. А чтобы уже совсем всех допечь, мобилизацию сейчас проводят, это в разгар сенокоса-то. Хлеба и мира обещали, а на деле что? Шиш без масла. Ну и когда с нами связался этот “Союз возрождения России”, мы стали ему, того-этого, содействовать. Вот товарищи меня в Вологду отправили, чтобы я какую ни есть помощь против гнид большевистских к нам привел. Хоть офицерье, хоть англичан, хоть черта в ступе. Покамест у Чаплина на побегушках – принеси, подай, связного встреть… У меня этот капитан с его поруганной честью Отечества в печенках уже сидит, а деваться некуда.

– Отчего же, – осторожно спросил Максим, – некуда?

Миха почесал круглую коротко стриженую голову.

– Не из наших ты мест, Максимко, и главной северной беды не понимаешь. У нас в Архангельской губернии что есть? Лес, рыба и главное – порты, торговля. Доска, треска и тоска, в общем. А чего нету, так это хлеба – земля родит плохо. Издавна зависим от поставок с юга, с востока или по морю. От большевиков хлеба не дождешься, наоборот, реквизировать норовят, как они говорят, “излишки”. У нас цинга уже по уездам, а этим иродам – “излишки”! Раньше-то хлеб Пермь-Котласской дорогой везли из Сибири, по четыре рубля за мешок шел… а теперь там бои, говорят, чуть не на каждой станции. Выходит, вся надежда на подвоз хлеба по морю, из-за границы. Иначе не перезимуем, с голоду перемрем.

– Так вам помощь Антанты нужна? При чем же тут этот Чаплин?

– Да как бы тебе объяснить, Максимко… – Миха тяжело вздохнул и почесал в затылке. – Большевиков-то мы и без всякого этого “Союза возрождения” сковырнуть можем. Они у нас на Севере силы никогда не имели, так, латыши ссыльные между собой чего-то лопотали, по-русски не говорили даже. Сейчас, ясен перец, наприсылали из Москвы комиссаров, да сколько их – плюнуть да растереть. Три тысячи штыков у них, но все больше силком мобилизованные, что они, соседей своих станут резать по приказу пришлой сволочи? Да ни в жисть.

– Так за чем дело стало?

– Ну свергнем мы большевиков, дык а дальше-то что, Максимко? Мы, поморы, для союзничков – туземцы, мумба-юмба. С нами они дел вести не станут. Зайдут в порт, склады свои эвакуируют – у них там много всего против немца хранится – и поминай как звали. Может, пограбят и понасильничают еще по дороге. А нам-то хлеб нужен. Военная помощь против Красной армии опять же. Мы даже железку своими силами не починим! Вот тут Чаплин и пригодятся. Он на подводной лодке британской служил, для англичан свой, союзник против немцев. Ему-то они сразу золото нашли на переворот, а нам бы медяшки не подали. Опять же, офицерье сейчас толпами на Север бежит от Советов. Организовать бы их для нашей защиты, но разве они нас, мужичье сиволапое, послушают? А в одиночку против большевиков не выстоять.

– Ясно-понятно… Дело говоришь! – одобрил Максим, припоминая, что одной из причин поражения Белого движения была его разобщенность и отчужденность от народа. И, похоже, эту тенденцию вполне реально переломить.

– А то ж! Мы, поморы, не лаптем щи хлебаем. За себя постоять умеем. Скоро познакомлю тебя с товарищами, сам увидишь!

Миха по-мальчишески улыбнулся, подскочил к зеркалу и принялся так и эдак натягивать картуз на круглую голову. Его никак нельзя было назвать красавцем, но живость и подвижность придавали ему определенное обаяние.

– Собирайся, темнее уже не будет. Пора к нашему, так сказать, вождю… Стрелять умеешь?

Миха забросил в ящик комода одежную щетку и оттуда же достал два револьвера, один протянул Максиму.

– Не доводилось…

Револьвер был довольно тяжелый, однако в руку лег как влитой – словно всегда там был. Вроде наган, припомнил Максим просмотренные когда-то в интернете картинки.

– Вот и мне не доводилось, – вздохнул Миха. – Предпочитаю мирную борьбу за права, того-этого, трудящихся. Но время такое… Чаплин велел при оружии быть. Простой солдатский наган. Говорят, надежная вещь. Смотри, предохранителя нет, надо курок взвести, вот эта штучка, и потом уже жать на спуск.

Вышли в душный летний сумрак. Максим больше не удивлялся ни отсутствию антенн, ни густо покрывающим улицы коровьим лепешкам. Сосредоточился на том, чтобы не плюхнуться в неудобных сапогах в воняющую навозом грязь. Поддевка сама по себе была довольно тяжелая, и предательски позвякивающие соверены еще больше отягощали ее. Максим их так и не пересчитал.

То, что Максим сперва принял за деревню, оказалось окраиной довольно большого города. Полчаса спустя начались мощеные булыжником улицы. В темноте белели каменные дома и церкви. В центре даже было уличное освещение, но эти районы Миха предпочел обойти – сказал, в основном их большевики и патрулируют.

Нужный дом тоже был на окраине, но ближе к центру, чем тот, возле которого они встретились. Миха открыл скрипнувшую калитку, подошел к единственному светившемуся окну и постучал – три раза быстро, два – медленно. По занавеске мелькнула тень, и минуту спустя дверь приоткрылась. Через заставленные хозяйственной утварью темные сени путники прошли в просторную комнату. Обстановка здесь была побогаче, чем у Михи – стены обшиты досками и выкрашены, возле окна диван, посередине – накрытый белой скатертью стол.

– Рад видеть вас в добром здравии, господа, – впустивший их человек сдержанно улыбнулся. – Прошу вас, садитесь. Михаил Иванович, будьте любезны, представьте вашего спутника.

– Максим Ростиславцев, – коротко ответил Миха. – Тот самый связной, которого вы ждали.

– Рад знакомству, – Чаплин кивнул вежливо, хоть сам и не счел нужным представиться. – Как прошло ваше путешествие?

– Благодарю вас, вполне благополучно, – Максим порадовался, что на бизнес-тренингах научился быстро подстраиваться под стиль речи собеседника, “говорить с каждым на его языке”. – Документы и золото при мне, позвольте вручить их вам…

Пока Чаплин читал письмо, Максим извлекал из-за уже вспоротой подкладки монеты и одновременно вполглаза разглядывал офицера. Отчасти из-за комичной фамилии, отчасти из-за отношения Михи он ожидал увидеть туповатого солдафона, вроде капитана Смоллетта из “Острова сокровищ”. Но Чаплин выглядел серьезным и спокойным человеком. Ростом он был даже ниже Михи, но щуплым не выглядел, скорее жилистым и очень опасным. В острых чертах чисто выбритого лица сквозили энергия и уверенность в себе. Максим приметил на столе рядом с керосиновой лампой журнал на английском языке, раскрытый на странице с чертежами каких-то орудий.

– Превосходно, – Чаплин дочитал письмо и окинул столбики монет взглядом, но пересчитывать не стал. – Британия не оставила своего офицера! Я ведь на английской подводной лодке служил, вот и запросил у консула содействия в деле восстановления русской армии. Господин Ростиславцев, благодаря вашей храбрости мы теперь имеем все возможности для осуществления плана по свержению власти большевиков в Архангельске. В самом скором времени я и мои люди выдвинемся на вашу, господин Бечин, родину. Избавление от власти кровавых выродков уже близко. По иронии судьбы вчера в полуверсте отсюда, в особняке на Екатерининской Дворянской улице, посол США отказал наркому иностранных дел Чичерину в международном признании советского правительства. Поэтому американский дипломатический корпус также отбывает в Архангельск. Эта северная провинция обретает поистине историческое значение.

– Очень… того-этого… отрадно слышать, вот, – Миха сидел, не опираясь на спинку дивана, и неловко сжимал ладони коленями. – Историческое значение – это здорово, конечно, но нам бы гнид-большевиков скинуть и хлебушком на зиму разжиться. Но пускай будет и историческое значение. Почему нет.

– Однако, прежде чем мы отправимся в Архангельск, необходимо завершить здесь одно дело, – продолжал Чаплин. – Буду весьма вам благодарен за содействие, у меня тут всего три офицера. Из донесений наших агентов я узнал, что большевики, похоже, готовят провокацию. Как и много где, получить большинство в Советах через честные выборы они не могут, народ их не поддерживает.

– Да уж, – вздохнул Миха. – В Шенкурске эти гады дважды крестьянский съезд разгоняли, пока третий состав от безнадеги не утвердил наконец большевистский исполком. А в Холмогорах и вовсе пальбу по народу открыли, потом под дулами винтовок их “избирали”.

Максим смутно припомнил, что в школьном курсе истории этот период назывался “триумфальным шествием Советской власти”. Видимо, на деле оно было не таким уж и триумфальным.

– Есть основания полагать, что в Вологде будет происходить нечто в таком духе, – кивнул Чаплин. – Наши информаторы обнаружили, что недавно сюда прибыли чрезвычайно подозрительные люди. Их пятеро, и серьезного вооружения при них не замечено. Они изо всех сил скрываются, причем настолько топорно, что ЧК наверняка в курсе, однако ничего не предпринимает. Если это большевистская провокация, мы обязаны задавить ее в зародыше, раз есть такая возможность. Намерен сегодня же навестить их и выяснить, кто они и с какой целью прибыли в Вологду.

Максим секунду поколебался, затем кивнул. Он смутно понимал, какого плана провокации Чаплин ожидает от неизвестных подозрительных людей, но офицер явно лучше разбирался в местной обстановке, чем свежий попаданец, оттого Максим решил ему помогать.

– Господа, я рассчитываю на ваше содействие, – продолжил Чаплин. – Стрелять вам, скорее всего, не придется, это возьмем на себя мы, военные. Да и в целом стрельба нежелательна, она может привлечь совершенно ненужное нам внимание. Потому требуется повысить численность отряда, чтобы напугать возможного противника и уменьшить вероятность сопротивления.

Максим и Миха переглянулись.

– Что же, раз надо, значит, надо, – неохотно выдавил Миха. – Мы с товарищем Ростиславцевым за печью отсиживаться не станем, покуда вы врага бьете. Не таковские мы.