Лунный камень

Глава V

Первым делом, когда мы остались наедине, я сделал третью попытку встать с песка. На этот раз меня остановил мистер Фрэнклин.

– У этого жуткого места есть одно преимущество, – сказал он. – Здесь нам никто не помешает. Не вставайте, Беттередж. Я должен вам кое-что рассказать.

Слушая его, я всматривался в мужчину перед собой, пытаясь увидеть в нем мальчика, которого помнил. Мужчина полностью его заслонил. Как я ни вглядывался, не мог различить ни розовых щек, ни милой мальчишеской курточки. Лицо стало бледным, нижнюю его часть, к моему великому удивлению и разочарованию, покрыли вьющаяся каштановая бородка и усы. Он вел себя с веселой раскованностью – признаться, приятной и притягательной, однако ничем не напоминающей прежнюю свободу и простоту обращения. Что было еще хуже, мистер Фрэнклин подавал надежды стать высоким, но так их и не оправдал. Он был подтянут, худ и хорошо сложен, однако на дюйм или два недотягивал до среднего роста. Проще говоря, я был совершенно ошарашен. Годы не оставили ничего от прежнего Фрэнклина за исключением ясного прямолинейного взгляда. В нем я обнаружил знакомого мне милого мальчика и на том остановил свои изыскания.

– Добро пожаловать в ваш старый дом, мистер Фрэнклин, – сказал я. – Мы тем более рады, что вы прибыли на несколько часов раньше, чем ожидалось.

– У меня была причина поторопиться с приездом. Подозреваю, Беттередж, что последние три-четыре дня за мной в Лондоне следили, поэтому и выехал утренним, а не послеобеденным поездом, – хотел отделаться от некого темнокожего незнакомца.

Его слова не просто удивили меня. Они мгновенно вернули мой ум к трем фокусникам и подозрениям Пенелопы насчет козней против мистера Фрэнклина Блэка.

– Кто за вами следил, сэр, и почему?

– Расскажите мне о трех индусах, которые сегодня приходили в дом, – попросил мистер Фрэнклин, не замечая моего вопроса. – Вполне возможно, Беттередж, что мой незнакомец и трое фокусников – части одной и той же загадки.

– Как вы узнали о трех фокусниках, сэр? – спросил я, нагромождая один вопрос на другой, тем самым демонстрируя не лучшие манеры. Но если вы делаете снисхождение человеческим слабостям, сделайте его и для меня.

– В доме я встретил Пенелопу, она и рассказала. Ваша дочь обещала вырасти в прелестную девушку, Беттередж, и сдержала свое обещание. Маленькие ушки, маленькие ступни. Наследие покойной миссис Беттередж, я полагаю?

– У покойной миссис Беттередж было множество недостатков, сэр. Один из них (прошу прощения за то, что его упоминаю) состоял в том, что она постоянно отвлекалась. В этом она была больше похожа на муху, чем на женщину, – вечно перескакивала с одного на другое.

– Мы бы с ней составили хорошую пару. Я тоже все время перескакиваю с одного на другое. Беттередж, ваш язык острее прежнего. Ваша дочь сказала то же самое, когда я спросил ее о фокусниках: «Отец сам вам все расскажет, сэр. Он удивительный человек для своего возраста, и язык у него хорошо подвешен». Привожу слова Пенелопы дословно. А как она бесподобно порозовела. При всем уважении к вам я не смог удержаться от того, чтобы… ладно, я знавал ее еще ребенком, и она ничуть не стала хуже. Вернемся к серьезному делу. Что было нужно этим фокусникам?

Я был несколько недоволен дочерью – не из-за того, что она позволила мистеру Фрэнклину поцеловать себя, это ему дозволялось, а потому, что она принудила меня пересказывать ее же глупую историю. По мере рассказа веселость как ветром сдуло с мистера Фрэнклина. Он сидел, играя бровями и теребя бороду. Когда я закончил, он повторил вслух два вопроса, заданные мальчику главным фокусником, – очевидно, чтобы лучше их запомнить.

– Англичанин приедет в дом по этой дороге и никакой другой? Он у англичанина с собой? Подозреваю, – мистер Фрэнклин достал из кармана небольшой опечатанный сверток, – что «он» означает этот предмет. А этот предмет, Беттередж, не что иное, как принадлежавший моему дяде Гернкастлю знаменитый алмаз.

– Господи правый! – вырвалось у меня. – Как к вам попал алмаз нечестивого полковника?

– Нечестивый полковник завещал передать алмаз моей кузине Рэчел в подарок на день рождения. А мой отец, исполняя посмертную волю нечестивого полковника, поручил мне доставить алмаз сюда.

Если бы морская вода, набегающая на Зыбучие пески, вдруг у меня на глазах оборотилась пустыней, я бы удивился меньше, чем словам мистера Фрэнклина.

– Полковник завещал алмаз мисс Рэчел! А ваш отец, сэр, его душеприказчик! Я мог бы побиться об заклад на что угодно, что ваш отец не подошел бы к полковнику на пушечный выстрел.

– Вы слишком категоричны, Беттередж! Что можно предъявить полковнику? Он сын вашего времени, а не моего. Расскажите, что вам известно о нем, и я расскажу, как мой отец сделался его душеприказчиком и много чего сверх того. В Лондоне я сделал некоторые открытия о полковнике и алмазе, которые неприятно выглядят в моих глазах, и я желаю, чтобы вы их подтвердили или опровергли. Вы только что назвали полковника «нечестивым». Поройтесь в памяти, мой старый друг, и объясните причину.

Я понял, что он не шутит, и рассказал.

Здесь я передаю основную суть – исключительно для вашей пользы. Читайте внимательно, чтобы не сбиться с пути, когда мы еще дальше углубимся в подробности этой истории. Выбросьте из головы детей, ужин, новый чепец или что там еще занимает ваш ум. Постарайтесь, если сможете, забыть политику, скачки, цены в Сити и клубные неурядицы. Надеюсь, вы не посетуете на мою дерзость – иной способ привлечь внимание любезных читателей мне неведом. Видит бог, я видел вас с творениями величайших авторов в руках и знаю, как легко отвлекается ваше внимание, когда о нем просит книга, а не живой человек.

Я писал выше об отце миледи, старом лорде со вздорным нравом и длинным языком. У него было пятеро детей. Сначала – два сына, потом, после долгого перерыва, жена его снова принялась рожать и одну за другой с минимальным промежутком, дозволенным природой, произвела на свет трех дочерей. Миледи, как я уже говорил, была среди них самой младшей и лучшей. Из двух сыновей старший, по имени Артур, унаследовал титул и поместья. Второй, достопочтенный Джон, получил приличное состояние от некоего родственника и поступил на армейскую службу.

Поговорка гласит: только дурная птица гадит в своем гнезде. Я имею в виду под гнездом благородное семейство Гернкастлей и предпочел бы поменьше распространяться о достопочтенном Джоне. Он, по моему твердому убеждению, был одним из подлейших негодяев, каких только носила земля. Вряд ли я смогу что-либо к этому прибавить. Службу в армии он начал с Королевской гвардии. Оттуда ему пришлось уйти в возрасте двадцати двух лет. Почему – никто не знает. Армейские порядки оказались чересчур строги для достопочтенного Джона. Он уехал в Индию, надеясь, что найдет в тамошних порядках меньше строгости, и желая поучаствовать в сражениях. Он был храбр (надо отдать ему должное) – бульдог и бойцовский петух с примесью дикаря в одном лице. Участвовал в штурме Серингапатама. Вскоре после этого перевелся в другой полк, а со временем и в третий. В третьем полку он получил звание подполковника и солнечный удар в придачу, после чего вернулся в Англию.

Он приехал назад с такой репутацией, что перед ним закрылись все двери. Первой это сделала миледи (только что вышедшая замуж), объявив (разумеется, с одобрения сэра Джона), что нога ее брата не ступит в их доме. Людей отпугивало много пятен в биографии полковника, я остановлюсь здесь лишь на пресловутом алмазе.

Ходили слухи, что он завладел индийским драгоценным камнем при обстоятельствах, о которых, несмотря на свой дерзкий нрав, не желал рассказывать. Он ни разу не пытался продать алмаз – денег у него было достаточно, и он (опять надо отдать ему должное) за ними не гонялся. Камень он никому не отдавал, даже не показывал ни одной живой душе. Одни говорили, что он опасался неприятностей с военными властями, другие (совершенно недооценивая характер этого человека) утверждали, что он никому не показывал драгоценность из страха быть убитым.

Последнее, пожалуй, содержит долю правды. Неправильно считать его трусом, однако все знали, что жизнь его дважды подвергалась опасности в Индии, и оба раза, судя по всему, виной был Лунный камень. Тайна полковника преградила ему путь в светское общество. Мужчины не принимали его в клубах, женщины, причем не одна, за кого он сватался, отвечали отказом, друзья и родственники, встретив его на улице, испытывали приступ близорукости.

Иной мужчина, попав в такой переплет, попытался бы оправдаться перед светом. Однако признавать себя побежденным, даже если ты не прав и все люди твоего круга настроены против тебя, было не в духе полковника. Он не расстался с алмазом в Индии, отмахнувшись от обвинений в убийстве. Точно так же не расстался с ним и в Англии, отмахнувшись от мнения общества. Вот вам портрет этого человека, словно написанный красками на холсте: несгибаемый упрямец, по-своему красивый мужчина, но, как видно, одержимый дьяволом.

Время от времени до нас доходили разные слухи. Иногда говорили, что он приобщился к курению опия и коллекционированию старых книг. Иногда, что он устраивал странные химические опыты. А некоторые видели, как он бражничает и веселится в обществе самых низких субъектов лондонских трущоб. Другими словами, полковник вел одинокую, порочную, скрытную жизнь. За все время после его возвращения в Англию я встречался с ним лицом к лицу всего один раз.

Примерно за два года до написания этих строк и за полтора года до своей смерти полковник неожиданно нагрянул в дом миледи в Лондоне. Это было двадцать первого июня, в день рождения мисс Рэчел. В ее честь, как всегда, был устроен прием. Лакей передал, что меня желает видеть какой-то господин. Выйдя в переднюю, я обнаружил там полковника – исхудавшего, изнуренного, постаревшего, обносившегося, но по-прежнему неистового и злющего.

– Ступайте к моей сестре, – сказал он, – и передайте, что я приехал поздравить свою племянницу с днем рождения.

Он и прежде неоднократно присылал письма, ища примирения с миледи, с единственной целью, как я твердо считаю, чтобы позлить ее. Однако до сих пор лично не приезжал. У меня вертелось на языке сказать, что моя госпожа занята с гостями. Меня остановило зверское выражение на лице полковника. Я поднялся наверх передать сообщение, оставив гостя по его же просьбе ждать в передней. Слуги издали поглядывали на него, как на ходячую бомбу, начиненную порохом и картечью, готовую взорваться в любую минуту.

Семейный норов миледи слегка полыхнул, но она тут же взяла себя в руки.

– Скажите полковнику Гернкастлю, – попросила она после того, как я передал сообщение, – что мисс Вериндер занята, а я отказываюсь его принять.

Помня, что полковник ставит себя выше правил поведения, которых придерживаются джентльмены, я попытался испросить более вежливый ответ. Где там! На этот раз семейный норов полыхнул мне прямо в лицо.

– Когда я нуждаюсь в вашем совете, я всегда о нем спрашиваю, и вы это знаете. Сейчас я в нем не нуждаюсь.

Я спустился вниз передать ответ, который осмелился представить в новом, улучшенном варианте собственного сочинения, а именно:

– Миледи и мисс Рэчел сожалеют, но они очень заняты, полковник. Обе просят их извинить за то, что не могут вас принять.

Я опасался, что он взорвется, даже получив смягченную версию ответа. К моему удивлению, полковник ничего подобного не сделал. Неестественное спокойствие, с которым он воспринял известие, заставило меня насторожиться. Сверкающие серые глаза на мгновение задержались на мне. Полковник рассмеялся – не искренне, как обычно делают люди, а коварно – мягким, лающим, очень недобрым смехом.

– Благодарю вас, Беттередж, – сказал он. – Я надолго запомню день рождения племянницы.

С этими словами, повернувшись на каблуках, он вышел из дома.

На следующий год в это же время мы узнали, что он заболел и слег. Через шесть месяцев, то есть за полгода до написания этих строк, миледи получила письмо от одного в высшей степени уважаемого духовного лица. В нем сообщались две чудесные семейные новости. Во-первых, полковник на смертном одре простил сестру. Во-вторых, простил всех остальных и встретил свой конец достойным образом. Лично я питаю к институту церкви (за исключением епископов и попов) неподдельное уважение, однако твердо убежден, что дьявол так и не выпустил из лап достопочтенного Джона и что на закате своей жизни этот гнусный человек совершил очередную гнусную выходку – обвел вокруг пальца священника!

Таков итог того, что я рассказал мистеру Фрэнклину. Я заметил, что по мере продолжения рассказа он прислушивался все больше и ловил каждое мое слово. История о том, как полковнику было отказано в приеме на пороге дома его сестры в день рождения племянницы, похоже, поразила мистера Фрэнклина, как пуля, попавшая точно в цель. Хотя он ничем это не выразил, я заметил на его лице отчетливую тревогу.

– Вы рассказали то, что знали, Беттередж, – произнес он. – Теперь мой черед. Однако, прежде чем сообщать о сделанных мною в Лондоне открытиях и о том, как я оказался впутанным в дело об алмазе, хочу кое-что уточнить. Судя по вашему лицу, мой старый друг, вы не вполне понимаете, что служит предметом нашего разговора. Или ваше лицо меня обманывает?

– Нет, сэр. На этот раз мое лицо говорит правду.

– В таком случае, прежде чем продолжать разговор, пожалуй, следует познакомить вас с моей точкой зрения. На мой взгляд, подарок полковника моей кузине Рэчел поднимает три важных вопроса. Следите внимательно, Беттередж. Можете загибать пальцы, если так вам сподручнее, – сказал мистер Фрэнклин, с удовольствием демонстрируя, что еще не растерял ясность ума, заставив меня вспомнить чудесные времена его детства. – Вопрос первый: являлся ли алмаз полковника предметом заговора в Индии? Вопрос второй: пришел ли этот заговор по пятам полковника в Англию? Вопрос третий: известно ли было полковнику, что заговор последовал за алмазом, и не завещал ли он камень намеренно, чтобы насолить сестре посредством ее ни к чему не причастной дочери? Вот к чему я клоню, Беттередж. Только не пугайтесь.

Он, конечно, молодец, что предупредил, но я уже испугался.

Если он был прав, в наш тихий английский дом проник дьявольский индийский алмаз и принес с собой заговор живых негодяев, мстительно спущенных на нас негодяем мертвым. Вот какая картина открылась передо мной в последних словах мистера Фрэнклина! Слыхано ли такое, да еще в девятнадцатом веке, в эпоху прогресса и в стране, вкушающей блага Британской конституции? Никто ничего подобного не слыхивал, а следовательно не обязан верить. Тем не менее я продолжу свою повесть.

Когда вас внезапно настигает ощущение опасности, в девяти случаев из десяти вы чувствуете его животом. Стоит вашему животу почуять опасность, ваше внимание рассеивается, и вы не находите себе места. Я тоже не находил себе места, хотя молча сидел на песке. Мистер Фрэнклин заметил, что у меня стало неспокойно в животе или на уме, в данном случае это одно и то же, в тот момент, когда уже был готов начать свою часть истории, и резко спросил:

– Вам что-то нужно?

Что мне было нужно? Ему я не признался, но вам по секрету скажу: раскурить трубку и принять порцию «Робинзона Крузо».

Глава VI

Оставив при себе свои тайные желания, я вежливо попросил мистера Фрэнклина продолжать, на что тот ответил: «Сидите и не ерзайте, Беттередж».

Молодой господин без обиняков сообщил, что его расследования, связанные с полковником и алмазом, начались с визита (еще до приезда к нам) к семейному юристу в Хэмпстеде. Однажды за ужином, когда они были одни, мистер Фрэнклин проговорился, что отец поручил ему доставить ко дню рождения мисс Рэчел некий подарок. Слово за слово юрист рассказал, что это был за подарок и каким образом полковник был связан с мистером Блэком. События эти настолько невероятны, что вряд ли моих способностей хватит, чтобы их правильно изложить. Поэтому предпочитаю передать отчет об открытиях, сделанных мистером Фрэнклином, его же словами.

– Помните то время, Беттередж, – сказал он, – когда мой отец безуспешно пытался отстоять свое право на злосчастный герцогский титул? Вот-вот! Как раз в этот момент мой дядя Гернкастль и вернулся из Индии. Мой отец обнаружил, что ему в тяжбе могли пригодиться какие-то бумаги, которые имелись у шурина. Он приехал к полковнику, делая вид, что рад видеть его в Англии. Полковник на уловку не поддался. «Вам что-то надо, – сказал он, – иначе вы бы не стали рисковать репутацией, нанося визит мне». Моему отцу ничего не оставалось, как выложить карты на стол. Он не стал увиливать, что приехал за бумагами. Полковник попросил дать ему один день на размышления. Ответ поступил в виде престранного письма, которое юрист потом мне показал. Полковник начал с того, что и сам нуждается в услуге, а потому предлагает дружеский обмен. Военная удача (именно такое выражение он употребил) вложила в его руки крупнейший алмаз мира, и у него были все основания полагать, что безопасность не гарантирована ни в каком доме ни в одной части света ни ему самому, ни драгоценности, пока он и драгоценность находятся в одном и том же месте. В этой рискованной ситуации он решил отдать алмаз на хранение другому лицу. Данное лицо ничем не рисковало. Ему лишь следовало положить драгоценный камень на хранение в особое хранилище, комнату-сейф банкира либо ювелира, где обычно держат наиболее ценные вещи. От отца мало что требовалось. Он сам либо через доверенное лицо должен был получать отправляемые по условленному адресу и в условленные дни года письма полковника, в которых тот будет сообщать, что на данный момент жив и здоров. Если письмо не приходило в означенный день, молчание означало, что полковник убит. На такой случай в запечатанном конверте, хранящемся вместе с камнем, были приготовлены и должны быть неукоснительно выполнены особые инструкции о том, как поступить с алмазом. Если мой отец согласится выполнить это странное поручение, то взамен получит бумаги полковника. Вот что говорилось в письме.

– И как поступил ваш отец, сэр? – спросил я.

– Как поступил? Я скажу, как он поступил. Он пустил в ход бесценное качество – здравомыслие и объявил письмо полковника нелепицей. Мол, слоняясь по Индии, полковник где-то подобрал кусок никудышного хрусталя, приняв его за алмаз. А что касалось опасности быть убитым и предосторожностей для сохранения своей жизни и куска хрусталя, то на дворе девятнадцатый век – любой человек, находящийся в своем уме, обратился бы в полицию. Полковник давно слыл большим любителем опиума, и если другого способа заполучить ценные бумаги, кроме как принять опиумный бред за истинное положение вещей, не было, то мой отец соглашался выполнить вздорное поручение, тем более что от него ничего особенного и не требовалось. Алмаз и запечатанный конверт отправились в комнату-сейф его банкира, а регулярные письма полковника, сообщавшие, что он жив и здоров, в качестве поверенного моего отца вскрывал наш семейный юрист, мистер Брефф. Любой здравомыслящий человек, окажись он в таком положении, рассудил бы точно так же. Ничто в мире, Беттередж, не кажется нам вероятным, если только не отвечает нашему мелочному опыту. В романтику мы верим, только когда прочитаем о ней в газетах.

Выслушав мистера Фрэнклина, я заподозрил, что в деле с полковником его отец сделал поспешные и ошибочные выводы.

– А что вы сами об этом думаете, сэр? – спросил я.

– Позвольте сначала досказать историю о полковнике. Разум англичанина отличается удивительным отсутствием стройности, Беттередж, и ваш вопрос еще одно тому подтверждение. Когда нас не занимают мысли об изготовлении каких-нибудь механизмов, мы (психически) самые безалаберные существа во вселенной.

«Вот что значит, – подумал я, – заграничное образование. Язвить на наш счет он не иначе выучился во Франции».

Мистер Фрэнклин подхватил оборванную нить разговора и продолжал:

– Мой отец получил нужные бумаги и с тех пор уж никогда не заглядывал к шурину. Каждый год в установленные дни от полковника приходило условленное письмо, и мистер Брефф его вскрывал. Я видел эти письма – целую кучу. Все они были написаны лаконичным, деловым языком: «Сэр, сим подтверждаю, что я жив. Алмаз не трогать. Джон Гернкастль». Ничего другого он не писал, письма приходили точно в срок, первые изменения наметились только шесть или восемь месяцев назад. Новое письмо говорило: «Сэр, мне сообщили, что я скоро умру. Приезжайте, помогите мне составить завещание». Мистер Брефф застал полковника в небольшой загородной вилле, окруженной личными владениями, где тот жил в одиночестве с того времени, как вернулся из Индии. Компанию ему составляли собаки, кошки и птицы. Люди не казали носа – за исключением домработницы да врача. Завещание было простым. Почти все состояние полковник растранжирил на химические опыты. Все завещание вместилось в три пункта, которые он продиктовал лежа в постели, но в здравом уме и твердой памяти. Первый пункт относился к содержанию и уходу за животными, которые у него жили. Второй учреждал кафедру химии в одном из университетов на севере Англии. Третьим Лунный камень завещался племяннице как подарок ко дню рождения на том условии, что мой отец выполнит его волю. Поначалу мой отец отказался. Однако, поразмыслив, уступил – отчасти потому, что исполнение воли завещателя, по его мнению, не должно было вызвать какие-либо осложнения, а отчасти потому, что мистер Брефф счел алмаз все ж таки ценной вещью, которую стоило сохранить для мисс Рэчел.

– Сэр, сказал ли полковник, по какой причине он оставил алмаз мисс Рэчел?

– Не только сказал, но и записал черным по белому в своем завещании. У меня с собой есть выдержка, я сейчас вам ее покажу. Не отвлекайтесь, Беттередж! Всему свое время. Я рассказал о завещании полковника, теперь должен рассказать, что происходило после его смерти. Прежде чем огласить завещание, алмаз следовало оценить. Все ювелиры хором подтвердили, что полковник был владельцем одного из крупнейших алмазов в мире. Точная оценка стоимости камня вызвала серьезные затруднения. По размеру ему не было равных на рынке драгоценных камней, оттенок же и вовсе превращал его в уникальный экземпляр. Неопределенность еще более усиливал дефект – маленький изъян в самой середине алмаза. Но даже с учетом этого недостатка по самым низким оценкам камень тянул на двадцать тысяч фунтов. Представьте себе, как поразился мой отец! Он был на волосок от того, чтобы отказаться от исполнения воли покойного и навсегда потерять драгоценность для семьи. Заинтересовавшись делом всерьез, он решил вскрыть запечатанный конверт с инструкциями, хранившийся вместе с алмазом. Мистер Брефф показал мне этот документ вместе с остальными бумагами. Он содержит (по моему разумению) намек на природу заговора, угрожавшего жизни полковника.

– Выходит, вы верите, сэр, что заговор существовал?

– Не обладая здравомыслием моего отца, я считаю, что жизни полковника грозила опасность – как он и говорил. Наличие секретных инструкций, на мой взгляд, объясняет, почему он, в конце концов, спокойно умер в постели. В случае его насильственной смерти (то есть если бы очередное письмо не поступило в установленный срок) мой отец должен был тайно отправить Лунный камень в Амстердам. Там алмаз предписывалось сдать известному огранщику, чтобы тот расколол его на четыре, пять или шесть отдельных камней. Эти камни затем следовало продать по ходовой цене, а вырученные деньги перевести в фонд кафедры экспериментальной химии, который полковник учредил своим завещанием. А теперь, Беттередж, раскиньте мозгами и сделайте вывод, который напрашивается из инструкций полковника!

Я немедля раскинул. Мозги у меня английские, безалаберные и все на свете путали, пока мистер Фрэнклин не взялся за них и не указал верное направление.

– Обратите внимание, что целостность алмаза была искусно увязана с предохранением полковника от насильственной смерти. Ему было недостаточно сказать врагам: «Убив меня, вы ни на шаг не приблизитесь к алмазу; он в таком месте, где вы его не достанете, – в комнате-сейфе банка». Вместо этого он сказал: «Если убьете меня, алмаз перестанет быть алмазом, он будет уничтожен как реликвия». Что это означает?

Тут меня озарила (как мне показалось) вспышка хваленой заграничной прозорливости.

– Знаю, знаю! – воскликнул я. – Это означает, что ценность камня уменьшится и негодяи останутся с носом!

– Ничего подобного. Я наводил справки. Алмаз с дефектом, если его расколоть, принес бы больше денег, чем целый, – по той простой причине, что от четырех до шести сделанных из него идеальных бриллиантов, вместе взятые, стоят больше одного крупного, но неполноценного камня. Если целью заговора было ограбление, то инструкция полковника лишь усиливала притягательную ценность алмаза для воров. Побывай он в руках амстердамских огранщиков, за него можно было бы выручить больше денег, а сбыть его на алмазном рынке было бы куда проще.

– Господи помилуй, сэр! – не выдержал я. – Так в чем же состоял заговор?

– Его сплели индусы, которым камень принадлежал изначально. Заговор проистекает из какого-то древнего индийского суеверия. Таково мое мнение, и семейные бумаги, которые я с собой прихватил, это подтверждают.

Я, наконец, понял, почему появление трех индусов-фокусников у нашего дома так заинтересовало мистера Фрэнклина.

– Не хотел бы навязывать свое мнение, – продолжал мистер Фрэнклин, – однако представление о неких жрецах индусского суеверия, посвятивших свою жизнь, невзирая на трудности и опасности, поиску удобного случая, чтобы возвратить священную драгоценность, полностью отвечает нашему знанию того, как терпеливы народы Востока и как велико влияние восточных религий. С другой стороны, я одарен богатым воображением. Мой ум не ограничен такими представлениями о реальности, как мясник, пекарь и сборщик налогов. А потому отложим мою догадку в сторону и зададимся единственным практическим вопросом: продолжает ли заговор действовать после смерти полковника? И знал ли об этом полковник, оставляя алмаз в подарок своей племяннице?

Теперь мне стало ясно, какое место миледи и мисс Рэчел занимали в этом деле. Я не пропустил ни единого сказанного им слова.

– Узнав историю Лунного камня, – сказал мистер Фрэнклин, – я потерял желание играть роль посредника в его доставке сюда. Однако мистер Брефф напомнил, что кому-то надо было передать в руки моей кузины ее подарок и что я мог бы сделать это не хуже других. Когда я забирал алмаз из банка, мне показалось, что за мной следил какой-то смуглый оборванец. Я отправился в дом отца забрать свои вещи и обнаружил там письмо, вынудившее меня задержаться в Лондоне. Я вернулся с алмазом в банк и по дороге заметил все того же оборванца. Забирая камень из банка еще раз этим утром, я увидел этого человека в третий раз, ускользнул от него и (пока он снова не взял мой след) отбыл утренним поездом вместо вечернего. Я наконец доставил алмаз в целости и сохранности, и что я слышу в первую же минуту? Что к дому приходили три бродячих индуса и с большим интересом обсуждали, когда рядом никого не было, мой приезд из Лондона и некий предмет, который я должен был привезти. Не буду тратить слова и время на поливание ладони чернилами и наблюдения за чужими карманами на расстоянии. На мой взгляд – и на ваш тоже – это обыкновенный фокус (каких я немало повидал на Востоке). От нас требует ответа более насущный вопрос: не придаю ли я слишком большое значение простому совпадению? Или же мы видим свидетельство того, что индусы устроили охоту на Лунный камень, как только он был извлечен из надежного банковского хранилища?

Ни мистер Фрэнклин, ни я не испытывали большого желания копаться в этом деле. Мы переглянулись и молча уставились на прилив, все больше затоплявший Зыбучие пески.

– О чем вы думаете? – неожиданно спросил мистер Фрэнклин.

– Я думаю, сэр, – ответил я, – что алмаз неплохо бы забросить в Зыбучие пески и так покончить с делом раз и навсегда.

– Если у вас в кармане лежит сумма, равная стоимости алмаза, вы только скажите, Беттередж, и я немедленно его выброшу!

Занятно, как быстро пустая шутка способна успокоить мятущийся ум. В ту минуту нас развеселила мысль об уничтожении законного имущества мисс Рэчел и ужасных неприятностях для мистера Блэка как исполнителя завещания, но, вспоминая всю сцену теперь, я недоумеваю, что в ней было смешного.

Мистер Фрэнклин первым вернул нашу беседу в нужное русло. Он достал из кармана конверт, открыл его и подал мне вложенный в него документ.

– Беттередж, – сказал он, – причину, по которой полковник решил оставить наследство племяннице, следует рассматривать исходя из его отношений с моей тетей. Вспомните, как леди Вериндер отнеслась к брату по его возвращении в Англию и тот вечер, когда он сказал вам, что надолго запомнит день рождения племянницы. И прочитайте вот это.

Он протянул мне выдержку из завещания полковника. Она лежит передо мной, когда я пишу эти строки. Я переписываю ее для вашего удобства:

«В-третьих и последних, дарую и завещаю моей племяннице, Рэчел Вериндер, дочери и единственному ребенку моей сестры, вдовы Джулии Вериндер, если ее мать, означенная Джулия Вериндер, будет жива на следующий день рождения Рэчел Вериндер после моей смерти, принадлежащий мне желтый алмаз, известный на Востоке как Лунный камень, – исключительно при условии, что ее мать, означенная Джулия Вериндер, будет жива в этот день. Настоящим выражаю желание, чтобы мой душеприказчик передал алмаз сам либо с помощью надежного доверенного лица, выбранного по его усмотрению, в личное владение вышеуказанной племянницы Рэчел в следующий после моей смерти день ее рождения в присутствии, если таковое возможно, вышеозначенной Джулии Вериндер. И желаю, чтобы моя вышеозначенная сестра была оповещена посредством верной копии о третьем и последнем пункте моего завещания касательно того, что я передаю алмаз ее дочери Рэчел в знак моего безусловного прощения вреда, нанесенного при моей жизни моей репутации ее поведением, и особенно в доказательство того, что я, как и подобает умирающему, прощаю оскорбление, нанесенное мне как офицеру и джентльмену тем, что ее слуга по ее указанию не впустил меня в ее дом в день рождения ее дочери».

Далее объяснялось, что в случае смерти миледи или мисс Рэчел после кончины завещателя алмаз должен быть отправлен в Голландию согласно инструкциям, сданным на хранение вместе с алмазом в запечатанном конверте. Вырученные деньги предлагалось добавить к сумме, оставленной по завещанию для учреждения кафедры химии в одном из университетов северной Англии.