Buch lesen: «Последний дракон. Первый шаг в бесконечность», Seite 20

9

Прилетев на уступ Небесной стражи, я быстро принял свою человеческую форму и стал внимательно рассматривать город, лежащий под моими ногами. Спешить было некуда, до встречи в трактире «Заблудший монах» было ещё не меньше часа, да и не факт, что встреча состоится именно сегодня, хотя, честно признаться, мне бы этого очень бы хотелось.

Да, пожалуй, это у меня в первый раз. Хотя я и прожил, даже по человеческим меркам, всего ничего, но уже достаточно много походил по мирам и никогда не скучал по оставленным мною местам. Даже по Сегурии, которую я очень любил и считал своей Родиной; я, конечно, ощущал некую ностальгию, но это не шло, ни в какое сравнение с тем, что я испытывал в этой вылазке и поначалу никак не мог понять причину своей грусти, которая временами превращалась в самую настоящую тоску. Однако стоило лишь хорошо подумать и всё встало на свои места. Оказалось, что моя тоска вовсе не по оставленной Сегурии и даже не по оставленному дому, хотя отчасти и по ним тоже. Я тосковал по Ниннэль и по детям, по Азару и Ляргусу, Марку и Джону, и, конечно же, по Страннику и ещё множеству людей, которые были частью моей жизни. Тосковал по той неповторимой атмосфере, что окружала меня с самого детства, атмосфере состоящей из ненавязчивой заботы каждого о всех и у всех за каждого; дружеской чуть грубоватой поддержки, постоянной готовности, не задумываясь прийти на помощь всякому, кто в ней нуждался, а, самое главное безусловной и постоянной готовности каждого до самого конца нести суровые обязанности, которые каждый из нас добровольно, и осознано, взвалил на свои плечи.

И вот сейчас, оказавшись в одиночестве, в городе, где я появился на свет и который я никогда не считал Родиной, я очень остро ощутил своё одиночество и оторванность. Оторванность от всего того, что до этого и составляло мою жизнь или дом, который вовсе не стены и крыша, а скорее всё то, что нам дорого и без чего нам плохо, да так, что нападает лютая тоска. Я вдруг очень остро почувствовал своё одиночество, ведь в первый раз за всю свою короткую жизнь я оказался совершенно один, ведь даже при всём желании верховный жрец Обсерватории не сможет мне заменить всего того, что осталось очень далеко, причём не только в пространстве, но и во времени. Поэтому я решил, как можно быстрее закончить здесь все дела и, не задерживаясь более вернуться домой.

Я смотрел на город, который, подобно путям ходящих-по-мирам простирался, как в пространстве, так и во времени; тянулся вверх, словно хотел достичь небес и опускался вниз глубоко в недра земли. Вдруг я увидел, что сам город является очень старым и бесконечно одиноким ходящим-по-мирам, который бесконечно долго скитался по тропам Мироздания и наконец, усталый и больной вернулся туда, где когда-то появился на свет. Я это почувствовал настолько остро, что даже глаза мои стали влажными и пришлось смахнуть набежавшие слёзы рукавом куртки. Мне стало ужасно жаль его, как жалко каждого человека, чей век приближается к своему завершению. Я представил себе, что это я в конце пути вернулся домой и застал там вместо атмосферы любви и заботы, злобу, ложь, зависть и далее по списку. Я ощутил такую тяжесть и отвращение, что меня чуть не вырвало. Тряхнув головой, что бы прогнать наваждение, я в который раз осмотрел город.

Вроде всё было прежним, но в то же время что-то в городе неуловимо изменилось, настолько неуловимо, что я сначала никак не мог понять что. Однако, присмотревшись, я понял что – пока анализировал свою грусть-тоску, сменилась эпоха, а именно – наступил вечер, который, подобно новому жильцу съёмной квартиры только въехав, сразу же стал всё переделывать по своему вкусу. Вечер набросил на город некую вуаль романтической таинственности; он лишил индивидуальности дома города, стёр с них украшения дневной обыденности и вместо них набросил тёмную мантилью вечерних сумерек, наступило время влюблённых и воров.

Я смотрел на город, который, в общем-то, никогда не любил, впрочем, это у нас было взаимно и мне было жалко его. Я знал, что очень скоро этот город будет уничтожен, да так, что от него не останется даже руин, но я так же твёрдо знал, что пройдут многие тысячелетия и город, словно волшебная птица Феникс вновь возродится. Вместе с ним возродится и бродяжий дух ходящих-по-мирам, который к тому времени изрядно рассеется в суете и мелких житейских заботах. Всё меняется, как город с наступлением вечера, не меняется лишь человек, но не тот внешний человек, что каждый день мы видим в зеркале, а тот, настоящий, истинный человек, о котором говорится в одной мудрой книге, о которой говорил мне Учитель, он был создан по образу и подобию Творца. Если вдруг произойдёт ужасная, можно сказать вселенская трагедия и этот истинный человек изменится, это будет означать лишь одно – ещё один человек умер конечной смертью. Именно эту трагедию конечной гибели множества людей я и наблюдал сейчас, стоя на уступе утёса Небесной стражи. Я видел толпы живых мертвецов снующих туда-сюда, пьянствующих в многочисленных заведениях, обнимающих женщин, целующих детей и выполняющих ещё бесконечное количество различных «важных», как они считают, дел, но это только видимость. На самом же деле я знаю, что все они умерли, причём многие из них родились уже мёртвыми.

Ещё я знал, что придёт время, и это время уже близко, и я выполню свою скорбную работу – сожгу дотла этот старый город вместе с останками людей, и тем самым я смогу дать им шанс, может быть самый последний шанс, хотя пути драконов неисповедимы.

Не знаю, толи тоска по близким, толи само место на утёсе способствовало возникновению таких мыслей, но в любом случае я был рад обретению их. Они привели в порядок моё растрёпанное сознание, напомнили мне о чувстве долга, что в той или иной мере свойственно каждому живому человеку, который сам выбирает свои дороги, а дороги в ответ выбирают их, навешивая на избранного тяжёлую ношу ответственности, что проявляется в нас в обострённом чувстве долга.

Тут мои размышления прервал камень – полный двойник того, который я дал Маргусу. Он ярко засветился и заметно нагрелся, а когда я взял его в руки, он запульсировал, сообщая, что встреча в «Заблудшем монахе» состоялась. Сразу же пропали тоска и философские мысли, одолевающие меня до этого. Сознание моё обрело привычную ясность, что появлялась у меня каждый раз, когда наступало время действовать.

Я привёл в действие заклятие поиска, и спустя минуту, засёк свой маячок, который я установил на Кварге. Он удалялся от «Заблудшего монаха» в сторону городских трущоб. Так, по словам Маргуса, назывался один из самых старых районов города, где селился разный сброд. Узкие грязные улочки и переулки трущоб никогда не освещались. Городская стража избегала заходить сюда, а если возникала нужда, то заходили не менее чем по десять человек. Ничего удивительного, что агент серых назначил встречу в таком месте; по крайней мере, здесь им не помешает вмешательство властей. Я на его месте поступил бы точно так же.

Я быстро вышел на связь с Маргусом и сообщил ему о направлении движения Кварга. Жрец сказал, что он уже отдал распоряжения своим людям, которые должны будут захватить всех, кто будет на встрече и доставить в Обсерваторию. Я предупредил его, что всех надо захватить живьём, а с Кваргом следует быть очень осторожным – он опытный воин и так легко его не взять. Поэтому к самой развязке я буду на месте и поддержу вас магией.

Я внимательно наблюдал за перемещением Кварга, и когда увидел, что он зашёл в какой-то дом, не мешкая обернулся и стремительно полетел туда, где скрылся Кварг. Что бы особо не привлекать внимания, я стремился лететь над самыми крышами. Не прошло и двух минут, как я приземлился на небольшом пустыре вблизи нужного мне дома, и сразу же принял свой привычный человеческий облик.

Здесь было уже темно, и я, включив ночное зрение, осторожно стал продвигаться к интересующему меня дому, где, как говорил мне маячок, до сих пор находился Кварг. Стоило мне только сделать несколько шагов по узкой улочке, как я увидел несколько человек, которые явно наблюдали за нужным мне домом. Это оказался Маргус со своими людьми. От него я узнал, что его люди окружили дом плотным кольцом, так что никто не сможет покинуть дом незамеченным.

Я обратил внимание, что Маргус чем-то сильно озабочен, но расспрашивать его в тот момент я посчитал неуместным, а лишь спросил его насчёт того, перекрыты ли подземные пути, которые наверняка имеются под домом. Маргус заверил, что у него есть договорённость с Кроном, поэтому там им не пройти. Это меня успокоило, всё же Маргус знал, что делает.

Мы стали совещаться, как нам сейчас поступить – войти ли в дом сейчас и захватить всех, кто там находится или дождаться, когда они закончат свои дела и взять их на выходе. Однако судьба распорядилась по-своему. Внезапно я ощутил эхо магических ударов – кто-то пустил в ход силу. В доме явно шёл магический поединок. Это меня несколько озадачило. Неужели Кварг сцепился с агентом, но этого просто не могло быть, я ведь знал задачу Кварга, которая сводилась по существу к элементарному обмену кристаллами, который мог сделать даже простой курьер.

Когда эта мысль пришла в мою голову, я вначале даже опешил, почему не подумал об этом раньше? Действительно, почему на такое, в общем-то, простое задание, послали одного из лучших разведчиков Серой империи? Почему такая простая истина не пришла мне в голову раньше? Да, тут можно понять это так: либо задание настолько важно, либо оно не такое уж простое. Однако особо раздумывать над этим, не было времени, вернее нам его не оставили.

Входная дверь дома, за которым мы наблюдали, внезапно распахнулась, и из неё вышел Кварг, лицо которого выражало крайнюю степень растерянности, я бы даже сказал потерянности. У меня сложилось такое впечатление, что он не знает, что ему делать и куда идти. Я, прекрасно понимая, что Кварг опасный боец и справиться с ним будет не просто, поэтому, не мудрствуя лукаво, я применил к нему парализующее волю заклятье. Оно сработало в лучшем виде – Кварг вдруг замер, затем глаза его закатились и он, как подкошенный свалился на мостовую. Я быстро подошёл к лежащему без чувств серому и, наклонившись быстро обшарил его карманы. Я искал кристалл с информацией, который передал ему Архонт. Он обнаружился у него в потайном кармане на груди, но к моему удивлению их оказалось два. Абсолютно одинаковые, словно братья-близнецы, и понять какой из них тот, что Кварг получил от Архонта, было просто невозможно. Ладно, позже разберёмся. Я спрятал оба кристалла в карман, надеясь на досуге прочитать их – нужно же знать, что Архонт приказывает своему агенту.

Люди Маргуса не стали терять времени даром. Трое из них подскочили к лежащему без чувств разведчику серых и быстро связали ему руки. По тому, как ловко они это сделали, было видно, что они проделывали подобное уже не раз. Я не стал терять время и, распахнув дверь, ринулся в дом, пока его обитатели не успели очухаться и попытаться скрыться. В доме стоял глубокий мрак, и было так тихо, что в первый момент, я подумал, что дом пуст, однако моё чутьё говорило, что агент и связной здесь, но, судя по всему, затаилась. Вот здесь-то и пригодилось мне ночное виденье. Пройдя по коридору, я оказался в комнате, где обнаружил два тела, не подающих признаков жизни, однако присмотревшись, я понял, что они просто без сознания. Подошедший за мной Маргус и его люди быстро скрутили мою находку, а затем отправились обыскать дом на случай наличия в нём ещё кого-нибудь. Зажгли факела, и уже при свете я смог хорошо рассмотреть нашу добычу. Тот человек, что лежал ближе к входу в комнату, оборванец неопределённого возраста, с незапоминающемся, каким-то словно смазанным лицом, оказался, по словам Маргуса, тем самым связным, которого в «Заблудшем монахе» ожидал Кварг. Он интересовал нас, как говорится, поскольку-постольку. Гораздо больший интерес представлял для нас второй пленник – дородный человек, одетый в одежду ордена Обсерватории, лицо которого мне показалось знакомым, однако я никак не мог вспомнить, где я его видел.

– Ты знаешь этого человека? – спросил я Маргуса, чьё лицо, когда он смотрел на пленника, выражало высшую степень презрения в вперемешку с удивлением.

– К моему глубокому стыду, знаю, – понурившись, ответил старик. – Но об этом я сейчас не хочу говорить. Нужно, как можно скорее забирать пленников и идти в Обсерваторию, где мы сможем их допросить и поговорить обо всём.

Я не стал настаивать, потому что понимал, что он прав, нам действительно нужно скорей уходить – вся эта магия, что была пущена здесь в ход, не могла остаться незамеченной. А раз так, то с минуты на минуту следует ожидать, что сюда явятся те, кто покровительствует нашим пленным, или городская стража. Ни то ни другое нас не устраивало. Люди Маргуса обшарили весь дом, но ничего так и не нашли. Прихватив с собой пленных, мы быстрым шагом пошли по какой-то улочке, ширина который с большим трудом вести пленных, но всё же более широкой, чем та, на которой стоял тот приснопамятный дом, где мы захватили пленных. Время от времени нам попадались местные жители, которые, стоило им заметить одежды ордена Обсерватории, старались поскорее исчезнуть из вида, лишь бы не встречаться с суровыми адептами ордена. Шли мы примерно полчаса и, в конце концов, оказались в каком-то тупике, образованным двумя мрачного вида ветхими домами и высокой каменной стеной неясного назначения. Один из адептов подошёл к этой стене и нажал один из камней. Послышался лёгкий щелчок, затем скрип и в стене открылся проход. Все мы быстро вошли в него, и проход закрылся. Я не стал прибегать к ночному зрению, потому что тут же зажглись факелы. Открывшийся нам подземный ход был шире улочки, по которой мы шли, дорога под ногами гораздо ровнее, так что идти стало гораздо легче.

Примерно минут через десять-пятнадцать вдали замелькало несколько факелов, и навстречу нам вышло несколько человек. Впереди шёл высокий человек с благородным лицом аристократа. Это был Повелитель подземного города Крон, которого я видел последний раз на собственной свадьбе. Он мне нравился, и я с радостью обнял его.

– Уважаемый, Маргус, – почтительно обратился Крон к жрецу. – С твоего позволения я похищу этого молодого человека до завтра. Завтра утром он будет в целости и сохранности возвращён в Обсерваторию. У меня к нему есть серьёзный разговор.

– Может, мы спросим об этом самого Кувая? – смеясь, спросил жрец. – Может он ещё не захочет?

Они говорили так, словно меня здесь вовсе не было, а моё мнение никого не интересует, но говорили они это так, что у меня даже не возникло и мысли обидеться.

– Захочу, конечно, только как быть с пленными? – смеясь, спросил я.

– Ну, об этом не беспокойся, – успокоил меня Маргус. – Сейчас уже поздно, все устали, так что дела могут подождать до завтра. Пленных мы поместим в надёжные камеры, а завтра допросим, тем более что сегодня они вряд ли смогут что-нибудь сказать, уж больно они помяты. Так, что иди с Кроном и ни о чём не переживай, всё будет хорошо.

Маргус обнял меня и пошёл со своими людьми дальше, а мы с Кроном свернули в боковой проход.

10

Голова моя раскалывалась от боли, словно с дикого перепоя. Во рту стоял противный привкус металла, а тело болело так, как если бы по мне пробежал табун диких лошадей. Однако муки, которые испытывало моё тело, не шли ни в какое сравненье с тем, что было в душе моей. А в душе, подобно селёдке в бочке, теснились: животный страх – что же теперь будет?; горькая обида – за что мне это?; бесполезное сожаление – зачем только я стал разведчиком, и ещё много чувств подобного рода набилось в бедную душу мою. Там они ругались между собой, толкались, как пьяницы в трактире и вытворяли всякие непотребства. Всё это было до такой степени больно и тяжело, что хотелось завыть, рвать на себе волосы, кататься по полу, разбить голову о каменную стену….

Всё это было ещё ничего, это ещё можно было выдержать, если бы в душе оставалась хоть искра надежды, но, увы…. Стоило надежде чуть шевельнуться или подать голос, как вся эта братия, что обосновалась в моей душе, временно прекращала свои распри и сообща набрасывались на бедную мою надежду, стремясь загнать её в такие глубины души, откуда её голос не смог бы достичь моего сознания. Они, эти незваные гости души моей, стремились лишить меня надежды, что бы стать полноправными хозяевами моей души, что бы искривить судьбу мою, и так достаточно кривую, а это станет возможным, если моя надежд не выдержит и сдастся. Вот тогда всё…. Вот тогда конец….

Пробую пошевелить рукой – очень больно, но ничего, это даже хорошо, а терпеть боль, давно вошло у меня в привычку. Раз чувствую боль – значит, я до сих пор жив и это уже хорошо. Словно расслышав мои мысли, моя надежда вновь подала свой голос, не испугавшись превосходящих сил противника. Я почувствовал, как враги мои переполошились по этому поводу и вновь объединившись, набросились на бедную мою надежду, стремясь заткнуть ей глотку. Но не тут-то было. Надежда оказалась крепким орешком. Она раз за разом отражала яростные наскоки тех, кто стремился лишить меня воли к жизни. С каждой такой победой, голос надежды звучал во мне всё громче, а вместе с ним воскресла и стала всё больше укрепляться вера в то, что в очередной раз всё обойдётся, что всё будет хорошо. Я окончательно пришёл в себя и понял, что лежу на соломе в каком-то полном мрака помещении, скорее всего в тюремной камере. Где я? Как я сюда попал? Ничего не помню….

Попытка вспомнить, что произошло, вызвало у меня острый приступ головной боли. В сознании возник калейдоскоп ярких картинок, которые с огромной скоростью проносились перед моим внутреннем взором. Они проносились с такой скоростью, что ни одну из них я не смог запомнить, и это вызывало во мне широкий спектр чувств преимущественно негативного плана – от испуга до ощущения полной своей беспомощности. Внутри начиналась паника, а вдруг это навсегда, вдруг я всегда буду таким. В ответ на это тело моё свели жестокие судороги, меня бросало то в жар, то в холод, я сильно вспотел, а дыхание стало таким, словно я только что пробежал этак километров десять. Не знаю, сколько это продолжалось и чем бы это для меня кончилось, но вдруг где-то в глубине меня прозвучал спокойный уверенный голос, который посоветовал мне успокоиться, что ничего страшного не произошло, просто у меня заблокировано сознание.

Это заявление, как-то сразу успокоило меня, задавив панику в самом зародыше. Сразу же вернулась возможность логически мыслить, что ещё больше успокоило меня. Я быстренько составил логическую цепочку – раз меня сразу не убили, значит, я им зачем-то нужен, иначе они не притащили бы меня сюда. Это раз. Раз зачем-то мне блокировали сознание, значит, кто-то хочет, что бы я забыл что-то важное. Возник вопрос – важное для меня или для того, кто заблокировал моё сознание? Скорее всего, важное и для меня, и для того, кто захватил меня, именно поэтому меня и не убили. Это нужно запомнить. Это точка, в которой сходятся как мой интерес, так и интерес моего врага. Здесь есть шанс выйти сухим из воды. Знать бы ещё, кто мой враг.

Эти логические построения окончательно успокоили меня, да так, что даже тело моё почти перестало болеть и мне удалось сесть. Боль была терпимой, только слегка кружилась голова. Я убедился, что тело, хотя и с трудом, но всё же подчиняется мне – это внушало надежду, которая, получив столь солидную поддержку, окончательно расправилась с незваными гостями души моей. Настроение моё значительно улучшилось, но зато захотелось пить. Да, многое бы я сейчас отдал за глоток простой воды. Но воды не было, значит, нужно терпеть.

Подведём промежуточный итог моим размышлениям. Мой враг, или враги, лишили меня сознания и захватили в плен. Что-то им от меня нужно, знать бы ещё что. Тело моё, с горем пополам, но всё же слушается меня. Вот, пожалуй, пока и всё. Ну, что же и это немало.

В голове возникает неожиданный вопрос – а, что это я до сих пор не проверил, доступна ли мне сейчас магия? Значит, я владел магией; интересно, откуда я это знаю? Для проверки моих магических возможностей я избрал заклятие, позволяющее видеть в темноте. Только я этого захотел, сразу же в памяти моей возникли слова заклятия, которые я и произнёс, с трудом ворочая непослушным языком. В камере, а это действительно была тюремная камера, посветлело, но это не добавило мне информации о моём местоположении, разве что подтвердило то, о чём я и сам догадывался. Камера моя являлась самым обычным каменным мешком, без окна и какого-либо освещения. Голые сырые каменные стены, вместо туалета отверстие в углу, вместо постели – охапка гнилой соломы, вот и всё убранство; да ещё, чуть не забыл, массивная дверь окованная полосами железа. И зачем здесь зрение? По-моему лишь для того, что бы я не забывал, что нахожусь в тюрьме.

Надежда во мне опять начала слабеть, а мои страхи наоборот подняли головы, стремясь взять реванш за прошлый проигрыш. Я старался изо всех сил не впадать в уныние, но что-то это плохо получалось. Не помогло даже то, что я отключил ночное зрение, что бы не видеть своей тюрьмы, поэтому, когда я услышал лязг отодвигаемого засова, я даже обрадовался, пусть даже пришли за тем, что бы проводить меня на эшафот, это всё же лучше, чем проклятая неопределённость.

Дверь отварилась, и в первое мгновения меня ослепил свет факелов, которые принесли с собой пришедшие по мою душу люди. Когда зрение моё восстановилось, я увидел перед собой двух хмурых мужиков в одежде ордена Обсерватории. Нет, я бы не сказал, что они как-то неприязненно смотрели на меня, скорее всего, я был им глубоко безразличен, а они просто выполняли свои обязанности. Увидав, что зрение моё в порядке, они молча подхватили меня, завернули руки за спину и куда-то потащил по коридору, скупо освещённому светом факелов. Куда меня тащили, я не знал, да, честно говоря, мне было не до раздумий – еле успевал переставлять ноги. Пройдя коридор, мы стали подниматься по винтовой лестнице. Стало светлее, и мои конвоиры оставили факела на одной из промежуточных площадок, воткнув их в специальные держатели. Идти было тяжело – силы ещё не вернулись ко мне, и поэтому конвоирам пришлось буквально тащить меня волоком.

Наконец лестница кончилась, и я оказался в комнате, где кроме моих конвоиров находилось ещё несколько монахов ордена Обсерватории. Они очень ловко одели на мои руки и ноги кандалы, затем, окружив меня со всех сторон, повели через небольшую площадь, мощённую каменными плитами, в направлении двухэтажного здания, что стояло на другой стороне площади. Мне удалось осмотреться, и я увидел, почти над самой моей головой, чёрную пирамиду с яростно сияющем на её вершине шаром. Всё понятно – я нахожусь в Обсерватории. Значит, меня захватили жрецы Обсерватории. Интересно, что им от меня нужно.

Особо поразмышлять мне не дали, быстро провели меня через площадь и ввели в здание, которое, как снаружи, так и внутри имело более чем скромный интерьер. Мы оказались в небольшой прихожей, где мои конвойные остановились, а старший конвоя скрылся за одной из дверей, выходящих в прихожую, видимо пошёл доложить о моём прибытии, догадался я. Не прошло и минуты, как он вернулся, и стража буквально втолкнула меня в комнату, из которой только что вышел старший конвоя.

Я оказался в просторной комнате, вся обстановка которой состояла из массивного стола, стоящего против входной двери и единственного стула, стоящего напротив стола в некотором отдалении от стола. Стул, видимо, предназначался для меня.

За столом сидели три человека, скорее всего судьи, одного из них, я знал. Увидев его, я тут же всё вспомнил, но легче мне от этого не стало. Значит, сложнейшая операция Серой империи с треском провалена, и я отчасти стал виновником этого провала. Вот уж действительно попал из огня да в полымя. По всему видно, что моя карьера разведчика Серой империи, подходит к финалу, если эти меня не угробят, то свои точно прикончат. Ну, что же, значит, такова моя судьба. Эх, не бывать мне генералом. Жаль только моих ребят. Хоть бы догадались поскорее смыться отсюда.

Задумавшись, я несколько замешкался и один из конвойных достаточно ощутимо ударил меня под рёбра, там, где печень. Это подействовало, и я стал быстрее переставлять ноги. Меня подвели и усадили на тот одинокий стул, как я и думал, что он приготовлен для меня.

Как я уже говорил, судей было трое. В центре сидел осанистый старик, скорее даже старец, облачённый в мантию ордена Обсерватории. Судя по богатой серебряной вышивки, что оторачивала края его мантии, он занимал довольно высокий пост в иерархии ордена. Справа от него сидел высокий человек средних лет с правильными чертами лица аристократа, одетый в роскошный камзол. Кто он такой и какое отношение имеет к Обсерватории, я не имел понятия, да, честно говоря, мне было на это наплевать. Третьим же судьёй оказался моё знакомый по придорожному кабачку «Имперская шпора» был Кувай, который очень хотел, что бы его считали Джоном Мильтоном. Я сразу понял, что это именно он пленил меня, закрыв моё сознание на пороге того злополучного дома в трущобах.

Я сидел на своём стуле и исподтишка поглядывал на «судей», которые самым внимательным образом рассматривали меня так, словно я был каким-то редким животным. Ладно, пусть их смотрят, от меня не убудет. И так, я сижу на стуле, эти трое смотрят на меня и молчат, ну и я тоже молчу, держу, как говорится, марку, а на душе моей почему-то полный покой, даже самому удивительно, словно меня это всё вовсе не касается.

– И так, ты полковник Кварг, командир отряда дальней разведки Серой империи, – толи спрашивал, толи утверждал, старец, прервав, наконец, молчание, видимо насладившись созерцанием моей особы. – Меня зовут Маргус, я верховный жрец ордена Обсерватории. Этот человек справа от меня, некоронованный повелитель подземелий столицы Крон, и наконец, молодой человек слева, ни кто иной, как Кувай, законный наследник трона Повелителей драконов. Ну, с ним ты кажется знаком.

– Не скажу, что близко, но так, встречались, – с сарказмом ответил я.

Молчать мне не было смысла. Судя потому, что сказал Маргус, который прекрасно осведомлён обо мне и моей миссии, Кувай всё же сумел прочитать меня. Не даром же он той ночью впал в транс. Но как осторожно он это сделал, я даже ничего не почувствовал. Знать бы ещё, как много ему удалось прочитать. Поэтому строить из себя героя и гордо молчать под пыткой, сейчас неуместно. Мне дважды в своей жизни пришлось быть подвергнутым пыткам, и скажу, что это удовольствие на любителя, к каковым я не отношусь, поэтому я решил говорить, но говорить ровно столько, сколько нужно будет мне, а сам тем временем попытаюсь разгадать планы Кувая. Как же я тогда заблуждался, но об этом разговор будет позднее….

– Мы, спасибо Куваю, всё о тебе знаем, – продолжил верховный жрец. – Поэтому допрашивать, а тем более, судить тебя мы не собираемся. Мало того, мы тебя отпустим, и не будем преследовать, ты всего лишь исполнитель чужой воли.

Закончив говорить, он сделал знак и с меня сняли оковы.

– Ты свободен и волен распоряжаться собой по своему разумению, – объявил Маргус.

Сказать, что я был удивлён, слишком мало. Я был раздавлен. Уж чего-чего, а такого поворота в своей судьбе я уж точно не ожидал. Какое-то время я сидел, опустив голову, не в силах поверить, что свободен. Как только первое удивление прошло, передо мной встал вопрос – куда мне теперь податься? Вернись я в Серую империю с докладом, что задание провалено, меня ожидал бы немедленный арест, допрос с пристрастием и мучительная смерть. Ну, допустим, я это заслужил, но ведь то же самое ожидает и моих ребят, которые уж точно не имеют никакого отношения к провалу операции. Так, что из Обсерватории я уйду, а вот, что делать потом – ума не приложу. Тут мои скорбные размышления прервал Кувай.

– Уважаемые, Маргус и Крон, – спокойно сказал Кувай. – Я, пожалуй, оставлю вас и провожу этого несчастного человека. Если позволите, я прежде проведу его в трапезную и накормлю, а то как-то нехорошо отпускать гостя голодным.

Да, конечно, – ответил Маргус. – А как же допрос агента и связного?

– Ну, это вы можете и без меня, – махнул рукой Кувай. – Вы и сами хорошо умеете это делать. К вечеру я вернусь, и вы мне всё расскажите.

Он встал из-за стола, и, подойдя ко мне, слегка коснулся моего плеча.

– Пойдём со мной, – спокойно, как хорошему знакомому, сказал он.

Я встал и нехотя пошёл за ним, но здесь, на территории обсерватории не было моей воли, так что хошь не хошь, а иди куда ведут. Мы вышли из комнаты суда, так я её назвал, хотя, конечно, это была обычная комната для советов, где собирались члены ордена для решения текущих вопросов ордена. Выйдя из комнаты, опять в прихожую мы собрались пройти в другую, как я понял, трапезную; Кувай уже взялся за ручку, как в это время открылась наружная дверь, и в прихожую под конвоем ввели того, с кем ещё вчера я сражался в магическом поединке. Как он изменился! Вместо оплывшего от сытной жизни, самоуверенного человека, я увидел перед собой буквально развалину. Лицо его за одну ночь осунулось так, словно он не обедал, по крайней мере, месяц. В глазах застыли ужас и отчаянье.

Увидев меня в обществе Кувая, он разразился ужасными проклятиями в мой адрес, справедливо считая, что я являюсь непосредственным виновником его провала. В этом он был отчасти прав, но лишь отчасти. Да, я являюсь косвенным виновником провала нашего агента, но лишь косвенным. Вся моя вина заключалась в том, что я позволил Куваю прочесть мою память, но хотел бы я увидеть человека, который смог бы ему в этом помешать. Так что предателем я себя не ощущал.

Арестованного увели на допрос, а Кувай, отворив дверь в трапезную, пригласил меня проходить, что я и сделал. Усевшись за большой стол, Кувай, которого, похоже, здесь все знали и уважали, распорядился подать обед. Только сейчас я почувствовал, как проголодался. Ещё бы, уходя на встречу с гонцом, я не пообедал, а поужинать, по известным вам причинам, мне не удалось.

Обед был превосходный. Сочное жареное мясо истекало ароматным соком, а пахло так, что даже сытый человек вряд ли бы смог устоять. Закуски тоже были на высоте, как и свежий ароматный хлеб. Про вино я вообще молчу. Короче накормили меня от души.

Когда я наелся и не смог уже съесть ни кусочка, как-то незаметно для самого себя у меня с Куваем завязался разговор. Первым делом он спросил, почему у меня оказалось два кристалла. Мне пришлось ему подробно рассказать всё, что произошло в том доме в трущобах. Кувай самым внимательным образом выслушал меня, после чего спросил: