Самолётик бумажный любви

© Ноговицын В.В., 2017

© Башина Л.Г. (иллюстрации), 2017

© Издательский дом «Сказочная дорога», оформление, 2017

* * *

Творческая стезя Владимира Ноговицына

Владимир Ноговицын родился в городе Коряжма Архангельской области (в 1962 г.) и вот уже на протяжении нескольких десятилетий занимается журналистским трудом, работая в региональных СМИ – городов Котласа и Коряжмы.

Готовил и вёл радио- и телевизионные передачи.

И… пишет стихи. Они разные: о Родине, о прошлом и нынешнем времени, о войнах и защитниках Отечества.

Многие его творения несут оттенок публицистичности. Такими они и появлялись в эфире областного радиовещания и телевидения.

Помещались в коллективных изданиях, выходивших в Архангельске, Санкт-Петербурге, Москве, Тарнуве и других городах и весях России и Зарубежья.

Выходили в альманахах и журналах «Белый пароход», «Двина» (г. Архангельск), «Пограничник», «Парус», «Русское поле» (Москва). Звучали по «Радио России». Переведены на польский и шведский языки.

Однако Владимир Ноговицын ещё и своеобразный поэт-лирик.

Особенно это прослеживается в его сборниках «Окно», «Письма осени», «Корни сосны», «Нежность»,

«Грайворон – город детства». Причём в некоторые книги включались и выполненные им переводы с иностранных языков, например, с польского: стихи Константы Ильдефонса Галчинского, Чеслава Милоша, Виславы Шимборской, Ярослава Ивашкевича, Кароля Войтылы, Збигнева Мирославского…

«Самолётик бумажный любви»!..

Жизнь не имеет рамок – «до» и «после». Она такая, какая есть. С теми же, как и в молодости, эмоциями, переживаниями, страстями. С той же ребяческой окрылённостью, с тем же душевным полётом!

В какой-то степени, это – спор. Потому-то в сборнике наблюдаются и «серьёзные» строки, и иронические, взбалмошные. И даже ветреные. А как же иначе, поскольку управляет запущенным в небо бумажным самолётиком ветер.

Новая книга автора-северянина – очередная веха в его жизненных и творческих исканиях. Они заметны. И наверняка будут близки и понятны людям, к ним прикоснувшимся.

От автора

Любви не бывает без фантазии, а фантазий – без любви. Это две очень совместимые стихии. Такие вот цепко взаимосвязанные, правильнее бы сказать, взаимообязанные друг другу.

Как солнце и небо, как земля и деревья, как тропинка и идущие по ней люди…

Можно отыскать тысячи образов для подобных единств, сотни примеров привести, множество ярких эпитетов подобрать, и все будут к месту, как весомое, нужное слово, попавшее в строку, ставшее её лучшим созвучием.

Как бы там ни было, но интимные переживания – это постоянное открытие. Как сладостное утреннее пробуждение с надеждой на то, что новый день будет лучше, светлее, желаннее и радостнее. И так – на долгие годы. Лишь бы сердце оставалось чутким и чувствительным.

И чтобы жить с возможностью непременно видеть предмет своего обожания.

И быть, находиться с ним рядом – всё время, всегда, постоянно ощущать его необходимое присутствие…

Когда нахлынывают эти странные переживания, когда они переполняют тебя всего и без остатка, когда сердце вновь бьётся учащенно, приятно и сладостно.

Когда хочется быть привычно счастливым.

Чтобы даже запущенный в небо самолётик, сложенный из вчерашней газеты, был вестником того сумасшедшего (в хорошем понимании, конечно), переполняющего тебя, волнующего огромного чувства.

Лети же, самолётик бумажный любви!

Что пленяло, как музыка, всех

 
Проливается облачно млеко
На небесную ту синеву —
С фотографии прошлого века,
На которой с Тобою живу.
 
 
И на этой картонке ожившей,
Где о будущем только мечты,
Был я тоже нисколько не лишний,
И, тем более, лишней – не Ты.
 
 
Было что-то и вправду такое,
Что пленяло, как музыка, всех:
Вдохновенье, порывы покоя,
А затем беспорядочный смех.
 
 
Он, как снег, – приставучий и липкий
На закате февральского дня —
Был подобьем застывшей улыбки
Для других. А ещё – для меня!
 
 
В унисоны словам и затеям,
Прогоняя полуденный сон,
Ветерок над жилищами веял,
Колокольный рассеивал звон.
 
 
Было добрым пришедшее лето,
Было солнечно в нашем саду.
И легко фотография эта
Выгорала на ярком свету.
 
 
Потому что он падал на стены,
Потому что тянулся в уют…
В этой комнате не хризантемы,
А герани на окнах цветут.
 
 
…Отпечаталась карточка следом
И осталась на стенке пятном,
Чтобы мы, сожалея об этом,
Вспоминали приветливый дом,
 
 
Где когда-то, укрывшись за шторой,
Не хотели подольше уйти,
И от страсти – игривой и скорой —
Умирали блаженно почти.
 
 
Из прошедшего века забыта —
Знаком тех невозвратных потерь —
Не закрыта она, приоткрыта
Та же старая тёплая дверь.
 

25 сентября 2015 г., 5, 17 февраля 2016 г.

 
Что останется
после осени?
Зимний день?
Вот он, светлый такой,
хоть и ветер
резвится дерзкий.
И на запор
закрытого дома тень,
а на окнах его —
линялые занавески.
Что останется
после осени?
Листва,
она почернела уже,
а недавно желтела…
А ещё остаются
Твои —
для меня! – слова:
Ты их сказать собиралась
– не захотела.
Я замерзаю.
Но всё же делаю вид,
что мне тепло…
И движется
Время по кругу.
Хрупкое Время.
Как яблоко,
оно надо мной висит
на расстоянии —
только вытянуть руку…
 

10 июня 2008 г.

 
При разговоре ручья
Я забываю речь.
Невозможно
Казаться счастливей,
Чем он.
 
 
При пении птиц
Не пою.
И не стараюсь:
Нельзя петь звонче,
Чем они.
 
 
В лунную ночь
Включаю
В жилище свет.
Но электричество
Не заменит
Луну и солнце.
 
 
Вижу Тебя! —
И всё наполняется
Смыслом,
Появляется
Определённость.
 

2008 г. – 8 ноября 2016 г.

 
Всё,
Что казалось пустяками,
Давно исчезло в сизом дыме.
Нас продувало сквозняками.
Мы были очень молодыми.
Такое совпаденье, надо ж:
Сменялись виды и картины…
И открывались окна настежь;
Как паруса, на них гардины.
Всё,
Что казалось нам любовью,
Порою чувства заменяло.
Твоя рука у изголовья
У моего легко лежала.
Влеченье это было?
Либо
Лишь вечеров препровожденье?
Твоя рука – подобье нимба,
Святая ложь – не во спасенье.
И вместе нам ничуть не тесно,
Наоборот – вдвоём просторно.
И этот самый день воcкресный
Нам рассыпал из света зёрна.
 
 
Произнесённые красиво,
Слова, как песни, отзвучали.
А небо вешнее плаксиво,
И плыли в нём снега печали.
И было там тепло апреля.
И также слёзно, также влажно.
И чьи-то лампочки горели
Всю ночь в дому пятиэтажном.
 
 
Но снова грянул понедельник.
Ещё одна неделя мимо!
Он как бродяга, как отшельник
И стал похож на пилигрима.
Всё, что считалось чувством сильным,
Другим, по правде, оказалось.
По живописному картинным…
Но разошлось. Но разбежалось.
Но не сбылось: такое дело.
Давить не надобно на жалость:
Перетряслось, перекипело
И за края переплескалось…
Всё, что считалось, —
Не зачтётся.
Из жизни вычеркнется, статься.
Как поезд, что уехать рвётся,
Не зная все названья станций.
Да, он почти как скорый поезд,
Чем отдалённее, тем ближе…
Я стану жить, не беспокоясь
О том, что больше не увижу.
О том, что много или мало
Не вспоминаешь и не судишь.
О том,
что
от меня
устала,
О том,
что
больше
не полюбишь…
 

4–8 апреля, 18 мая, 6 сентября 2016 г.

 
Я пропахну дорогой,
казённым бельём.
Мне лежанкою —
верхняя полка.
Но зато
за окном,
за окном,
за окном
будет лес
снежно
нежиться
долго.
 
 
Под
архангельским небом,
в родной стороне,
под колёс
монотонную
песню
хорошо рассуждать
беззаботному мне,
как на свете
живётся
чудесно.
 
 
А ещё помечтать
о дальнейшей
судьбе.
А ещё
поприбегнуть
к гаданью.
 
 
И понять,
что я еду —
навечно к Тебе.
 
 
Нет, лечу!
И —
не по расписанью!
 

27 ноября 2008 г.

 
Ты —
рядом,
и как будто
навсегда.
 
 
Под
взглядом
этим
любящим
смелею.
 
 
Ты для меня —
небесная
звезда,
спустившаяся
с высоты
на Землю.
 

29 октября 2016 г.

 
Музыка на пустынном
речном вокзале,
где от вокзала
только вывеска осталась,
где вблизи и, скорее всего,
в начале
Северной Двины волна
О причал стучалась.
 
 
Был звонок
по мобильному телефону,
как кивок:
всё правильно,
скоро буду…
На парапете
восседали чайки сонно.
…А на свете
Не происходило чуда.
 
 
Видно, возраст…
И вдобавок – ветер:
О себе напомнил он,
и нещадно.
Город Котлас.
Постылый вечер.
Мы не встретились.
Ну и ладно!
 
 
Надо проще быть!
Надо – проще —
как считалочка,
как заклятье.
 
 
Не срослось в судьбе…
В общем,
жизнь
по нынешним
понятьям.
И сегодняшне современно.
А чего ещё
дальше ждать нам:
Потрясения?
Перемены?
Поцелуев?
Твоих объятий?
Листьев жара
В осенней роще,
Ставшим светом
Для нас в окошке?
А сейчас —
хлебной крошки отщип,
клёв наивной такой рыбёшки.
 
 
– Знаешь…
Ты ничего не знаешь!
Это смахивает
на жестокость.
Представляю,
опять вздыхаешь,
вновь испытываешь
неловкость.
 
 
Взгляд тоскливый.
А губы – сжаты.
Всё киношно
давит на жалость…
 
 
Мы оплошно
и сами рады:
встреча всё-таки
не состоялась.
 
 
А чего говорить бы надо,
понапрасну нервы тревожить?
…Засмеркалось уже.
Прохлада
расползлась по улицам тоже.
 
 
Может, нужно сильней вглядеться
в горизонтные очертанья?
Стало муторно мне на сердце
от ненужного ожиданья.
 
 
…Выпить, что ли, холодной водки;
Ничего не считать бедою?
…Быстрый след одинокой лодки
Расщеплён, растворён водою.
След от лодки – зелёной, моторной…
 
 
Иногда Ты бываешь вздорной,
Иногда Ты плохой бываешь,
Лишь когда меня забываешь!
Чу!
А вывод, как мир, извечен:
Надо меньше смотреть…
на женщин!
 
 
…Сочиню напоследок опус.
Сотворю кораблик бумажный
из газеты «Вечерний Котлас»:
 
 
Пусть плывёт он, лёгкий и важный!
Пусть штурмует двинские дали,
устаёт от плавучей гонки…
 
 
…На ногах поправив сандалии,
Побреду домой по бетонке.
Беспокоясь (о чём же?) громко,
чайки тысячу раз сгорланят.
На обиженного ребёнка
весь мой город похожим станет.
На того малыша похожим,
что, скорее всего, для вида
этой улице, всем прохожим
раздаёт —
бесплатно —
обиды.
 

 
Беспокойство
укрытого снегом сада.
 
 
Беспокойство птиц,
что с ветки на ветку
перелетают:
снегирей,
фонарями
светящими
в синий,
по-пластунски
ползущий
полдень.
 
 
Беспокойство
зимы торопливой,
обрисовавшей
границы
всех явлений,
то есть природы
здешней,
где указаны знаки
чувств проходящих,
где закрыты проезды
шлагбаумом
цвета —
зелёного с красным,
явственно
не по сезону.
 
 
Переливаясь,
передаётся
бодрящая зябкость.
 
 
От неё отогреться
сил не хватит,
пожалуй.
 
 
Чиркнуть спичкой
и подпалить бумагу —
даже этому
простейшему делу
необходима,
оказывается,
сноровка.
 
 
И пускай огонёчек
взовьётся
легко и резво.
Скрючится пусть
листочек папирный.
От записочки
многострочной
только пепла
останется горка…
 
 
Пропадёт навсегда
блокнота
дневниковая
спешная запись,
от чужого
погляда
навечно
и надёжно
она спасётся.
Беспокойство
наше с Тобою —
до болезного
вольно.
 
 
Что пытаться
впустую —
не втиснуть
в привычные
рамки:
знать не знаешь,
чего ожидать
нам
в
ближнем,
в дальнейшем —
грозной стужи
или
скорого
потепленья.
 

 
Ты напиши мне всё-таки куда-то
На адрес незаученный один.
Туда, где не находят адресата
Без никому неведомых причин.
 
 
Из нынешнего дня в иные годы.
Сомнения тревожные гони!
Здесь небо одиночества. Но звёзды,
Как будто путеводные огни.
 
 
Надежду неприметную оставь мне.
И ни за что отныне не вини.
Пускай пошире распахнутся ставни
И впустят только солнечные дни!
 
 
А коль ненастье… что же,
За горою исчезнет тучей грозною оно.
Ты появись – и я тебе открою
Все тайны, что поведать суждено.
 
 
Пускай ещё шумкие стонут ветры,
Но их быванью скоро выйдет срок.
И вскроются ничейные конверты,
Любовь прочтётся в них не между строк.
 
 
Ты напиши мне всё-таки когда-то
И отпусти письмо в далёкий путь.
Оно, как знать, дойдёт до адресата,
И если не теперь – когда-нибудь!
 

 
Большой подоконник
С цветами герани.
Им там полыхается,
В окнах, пунцово.
Как будто они —
Очертание, грани
И раннего чувства,
И позднего слова.
 
 
Хоть эти цветы
Лишь до времени живы,
На той пребывая
Из дерева полке.
Вот-вот и возникнут
Азарта порывы,
Горячечность,
Смелых движений
Восторги!
 
 
Что грезится
О не всегда исполнимых,
О разных хотеньях,
Болящих, как раны?
Им хочется быть,
Оказаться в любимых,
В объятиях тех
Сокровенных, желанных…
 
 
Им хочется впредь,
Чтобы всё расцветало
От слова «Люблю» —
Распрекрасного слова.
 
 
Им хочется таять,
Как снега завалы.
Им хочется петь,
Как весна – ручейково.
 
 
Алеются щёки
На фонах зелёных.
От взоров не скроешь
Такую нескромность:
Сердец их,
Друг к другу сейчас
Устремлённость
И грёз безрассудство
Счастливых влюблённых.
 
 
Заметно оно —
Не обманешь природу! —
Всё то нахождение
В чувственной власти…
И я, лишь Тебе
Не давая проходу,
Сто раз умирал бы
От пламенной страсти.
 
 
Сто раз уходил бы —
Сто раз возвращался,
Живей становясь
От общенья с Тобою.
И тысячи раз,
Миллион! —
Восхищался:
И тою, и этой,
И этой, и тою…
 
 
Все те перемены —
Сплошные приметы,
где осень, где лето,
где вёсны и зимы.
Я был бы дыханьем
Твоим обогретым,
Хорошей и нежной,
Необходимой!
 
 
Влечение это
Навряд ли
Оставишь,
И мы от него
Уже разум теряем.
И странности все
Раскрываются настежь,
Как окна
В апреле
И в солнечном мае.
 
 
Чтоб хлынула
В комнаты
Резкая свежесть;
Чтоб были мы
Ближе,
И были едины.
Чтоб брали с ладони
Созревшую нежность,
Как ягоды сорванной,
Спелой малины.
 
 
И чтобы они
То сочились, то мякли,
И сладостно липли,
И липли, и липли
К рукам…
И мы в этом
Извечном спектакле
Не делали вид,
Что друг к другу
Привыкли.
 
 
…А чьи-то ещё
Не решаются судьбы,
Мечты не сбываются,
Словно переча.
И жадно пока
Не целованы губы,
Не тянутся
Цветом герани
Навстречу.
 

24 ноября 2010 г., 30 сентября, 2–4, 20, 25, 29 октября, 2 ноября 2016 г.

 
Ты
Приготовила вновь
Приворотные зелья,
Травы земные смешав
С поднебесной травою.
Думать не думал,
А всё же представить
Посмел я,
Что приколдован
На вечные веки Тобою.
 
 
Ты
Там чего-то опять —
На меня! – нагадала.
Шёпот похож был
На шорохи веточных рвений.
 
 
Так хорошо мне, признаться,
И сладостно стало,
Словно от рук Твоих
Смелых прикосновений.
 
 
Ты
Была рядом.
И сердце от радости билось.
Звуки сменялись,
И ноты смеялись при этом.
И – полегчало.
Всплакнулось.
Затем загрустилось:
Осень настала,
По всем очевидным
Приметам.
 
 
Не умоляла меня,
Ни о чём не просила…
Я же упреков не ждал,
И не ждал укорота.
 
 
…Не удержала она,
Приворотная сила,
Стоило только
Однажды ступить
За ворота.
 

 
Чувствуешь,
как за окном
апрель,
апрель
распоясался
и обнаглел теперь.
Теперь.
 
 
И оттого в тёмной
такой ночи
вновь по карнизу
настойчиво – в такт —
стучит.
 
 
И повторяется
Снова.
И день-деньской
в нём растворяется
всё,
что звалось тоской.
Каждого зова
издалека.
Каждого слова,
быстрого,
как река.
 
 
И получается,
лишний
ненастный раз
слёзы срываются
свыше
с апрельских глаз.
 
 
Сколько же можно: