– Но они, же не смогут вернуться и рассказать вам?!
– Это вы так думаете? Люди иногда могут ошибаться. Чаще всего это происходит из-за недостатка информации. Скажите, в каких местах будут набирать в этот раз?
– Насколько я знаю, в этот раз решили сделать подбор из горожан. От Женорова мы отказались по понятным причинам. Остался Вотарас. Корабли сядут там, и основная масса будет из горожан.
– Масса – это сколько?
– Человек пятьсот-шестьсот. Много брать опасно. Пока они привыкнут, могут взбунтоваться.
– Хорошо. Спасибо. – Я пристально посмотрел на отца и сына Лестерских. Они поняли меня и кивнули. Я ответил им кивком и вышел. Так, с одной задачей справился. Теперь главная цель – спецназ. Достаточно быстро я доскакал до замка – базы подготовки группы. Сержант Кромвель оказался толковым малым, и я решил оставить его на земле на случай нашей неудачи. Сэр Джон, конечно, тоже толковый, но он граф и этим все сказано. А Кромвель – дрессированный тигр при графе. Голова, воинские навыки, преданность королю – вполне достаточно, чтобы можно было на него положиться. Последний день тренировок и к вечеру все собираемся на аэродроме. Было решено, что по прибытию челноков за рабами, свой человек в Вотарасе запустит почтового голубя. А дальше, как говорится, как Бог пошлет. Скорей бы уж все началось. Это, как перед экзаменом, пока не взял билет “бьет мондрашка “. Только взял – абсолютное спокойствие и расчет. За себя я не боялся. Боялся за технику. Вечером накануне операции я решил провести генеральную репетицию, а вдруг двигатель не заведется или еще что. Команда заняла свои места в планере, я – в самолете. Повключал тумблеры, махнул рукой, и рабочие крутанули пропеллер. Двигатель чихнул и не завелся. Я высунулся из кабины и прокричал, чтобы крутили дольше, пока он сам не начнет вращаться. Крутили минуты две, а, может, и меньше. Просто внутренне я сильно волновался, ведь от двигателя зависит успех операции. Но, слава Богу, мотор взревел. Все вокруг закричали от радости. Чуть тронув рычаги, я сдернул самолетом аэроплан метров на пять. Достаточно. Если протянул пять метров, протяну и больше. С “одного плеча гора упала“. Потянулись томительные часы ожидания. Чтобы у бойцов не было мрачного настроения, я приказал выдать им вина и сказал сержанту Кромвелю, чтобы организовал хорошего запевалу. Когда что-то делаешь или поешь, всякой ерунде в голове уже места не остается. Сам я попытался уснуть, но только тревожно ворочался с боку на бок. Наконец-то, забрезжил рассвет. Даже стих ветер и умолкли птицы. И в эту паузу тишины ворвался шум хлопающих крыльев – прилетел почтовый голубь.
– По машина-ам! – По привычке во весь голос закричал я и побежал к самолету. Минут пять ушло на заводку двигателя. Я оглянулся назад: около аэроплана стоял только один сержант Кромвель и кричал своим солдатам последние напутствия. Я махнул рукой, показывая тем самым, что взлетаю, и захлопнул стекло кабины.
– Ну, родимая, не подведи.
Самолет плавно тронулся с места. Я немножко выровнял руль и нажал на газ. Самолет побежал, побежал и. … Да, и взлетел. Ура! Я лечу! Я обернулся назад и увидел, что аэроплан на месте. Мне сразу стало легко и радостно, захотелось петь.
– Первый, первый, я – второй. Все нормально. Пять секунд – полет нормальный. Десять секунд – полет нормальный. – Мне было радостно и эта радость перла у меня изо всех дырок. У меня было кое-какое преимущество перед теми американскими летчиками, которые летали на этом самолете до меня, – мне не нужны были штурманские навыки, так как моя цель – планета, висела буквально над головой. И тут я подумал, что мне необходимо определить угол, с которым я должен подниматься, чтобы, в конце концов, попасть в цель. Свечой взмыть вверх ни я, ни самолет с прицепом не сможем. Только плавно, но в тоже время и достаточно круто. А как найти эту золотую середину, эту биссектрису или, как ее там называют математики. А вот про них-то мы и забыли. Наверняка они у них тоже есть. Ведь были же они в моем мире в средние века. Ой! Что делать?! Я потянул штурвал на себя и методом проб и ошибок начал определять максимальный угол, при котором самолет мог подниматься сам и тянуть за собой прицеп. А вдруг это слишком полого? Все – равно. Это выяснится слишком далеко отсюда, ведь баки полны горючего. Отцепить в полете планер я не могу, так как это должны будут сделать десантники на определенной высоте, но на той планете. Что кончилось горючее, и я падаю, они поймут, когда будет слишком поздно. Самолет упадет, планер – на него. Я погибну однозначно. Хоть от стыда не сгорю. Собственно, и в огне не сгорю, так как не будет горючего. Будет только сухая катастрофа. Афера!! Чистой воды афера. Но нет, десантники не сдаются! Кто, если не мы! Вперед и вверх! Интересный лозунг для парашютистов – десантников. Тогда у нас десантно – штурмовой отряд. Да. Это более соответствует истине.
– Врагу не сдается наш гордый “Варяг“, Пощады никто не жела-а- ет. Хорошая песня, жаль только слов не знаю.
Судя по стрелке бачка топлива, мы летим уже достаточно долго. Планета заняла уже все небо надо мною. Но сколько от нее до земли? Сто километров, тысяча или еще больше? Чтобы сильнее упасть, надо повыше забраться. Интересно, Икар выше меня залетел или нет? Или это обо мне потом здесь сложат легенды, когда я бабахнусь на землю. А ведь моего имени здесь даже и не знают. Так, Жак Жан Руссо какой-то. А кто это, что это – кто знает. Обидно. Стрелка уровня топлива упорно тянется к нулю, а я не знаю, где мы – в атмосфере или стратосфере земли, а, может, уже вторглись в воздушное пространство планеты? По песочным часам уже должна была наступить ночь, но вокруг только сумерки. Еще с полчаса лета и солнечные лучи как-то резко закрылись планетой, и наступила ночь. Если это ночь на планете, значит, вокруг уже воздух планеты, и мы в любом случае уже упадем не на землю, то есть земляне узнают об успехе операции только через несколько десятков лет, если планета не вернется за новой партией рабов. Очевидцев этих событий в живых уже не будет никого, а молодежь это воспримет, как должное. И опять неизвестность. Ну, что же ты за жлоб такой! Все тебе славы, известности надо! А как же те, кто у тебя за спиной! У многих даже соседи не знают, куда они подевались. Благо, что одинокие. Теперь самолет явно не поднимался, а опускался, и мне приходилось его удерживать уже от впадения в штопор. Но, где, же их ЦУП? Темнотища! И, как бы в ответ на мой вопрос, загорелись огоньки внизу. Город, поселки помельче, а вот и он – сам ЦУП. Кругами я повел самолет к нему. Внезапно меня ослепило лучами прожекторов. Я практически ничего не видел и вел самолет приблизительно, по интуиции. Засверкали какие-то нити.
– Зенитки бьют.– Подумал я.
После одной из очередей, самолет дернуло. Я огляделся – все нормально. Но, что это! Аэроплан резко уходил в сторону. Они перебили наш трос. Смогут ли они посадить его без всяческих навыков? Маловероятно. Десанта больше нет. Наши рабы – оборотни поднимут восстание, но как отвлечь от них внимание? Как, как? Очень просто – божественный ветер или по-японски “камикадзе“. Самолет есть. Даже топливо еще есть, так что пожар на ЦУПе будет. Они будут вынуждены все силы бросить на ликвидацию аварии – это их спасение в космосе. И да поможет мне Бог.
Я в последний раз осмотрел кабину своего самолета – лампочки, тумблера, датчики, листок от какого-то документа, оставшийся после старого хозяина, говорящий о том, что некогда самолет принадлежал девятнадцатой эскадрильи военно – морского флота США. На душе стало почему-то немного грустно. Наверное, это было потому, что сейчас я терял не кошелек или какую-то нужную мне вещь, а последнее, что у меня оставалось – мою жизнь. Я посмотрел дальше – пропеллер. Вспомнились небольшие белые цифры восемьдесят два справа на физюляже перед пропеллером. Еще дальше – громада ЦУПа. Легкое движение рук, и самолет с нарастающим завыванием в крутом пике понесся к земле.
– Банзай! – Закричал я, направляя свою машину на темную громаду здания.
1997 год. Июнь.
На обложке: автор Pixabay, скачено в гугл-картинках при инструменте «с лицензией на использование и изменение», https://images.app.goo.gl/AHMv6AcPt1Rt3CKQ7