Buch lesen: «Сволочи»

Schriftart:

⁂

На небольшом плацу «показушной» элитной воинской части, расквартированной чуть ли не в самом центре Москвы, в тенечке сидит взмыленный и злой молоденький старший лейтенант.

Он протирает изнутри мокрую от пота форменную фуражку с высоченной тульей и, не скрывая раздражения, говорит другому упарившемуся лейтенанту лет двадцати трех:

– Понагнали чуть ли не со всей России… понимаешь, какую-то, блин, дохлую команду и хотят, чтобы я за пять дней что-то там из них, мать их в душу, толковое сделал!..

Юный лейтенантик устало опирается о большой магнитофон, стоящий на столике между ним и старшим лейтенантом, приваливается спиной к огромному динамику и глубокомысленно замечает:

– Ну полный атас, блин…

Старший лейтенант выматерился одними губами, решительно надрючил на голову свою глуповатую огромную фуражку, встал и крикнул в глубину плаца:

– Кончай перекур!!! Становись!..

…Теперь мы увидим тех, кого собрали «чуть ли не со всей России».

У высокого каменного забора, из-за которого в весеннее небо торчали приметы сегодняшней Москвы, под специальным навесом из камуфляжного брезентового тента, у длинных солдатских столов на скамейках сидели…

…несколько десятков измученных восьмидесятилетних стариков, скудно одетых, с протертыми орденскими колодками Второй мировой войны.

Под этим же навесом расположился и медпункт воинской части: зеленая машина скорой помощи, столик с лекарствами, доктор и фельдшер с погонами под белыми халатами…

Сейчас фельдшер измерял давление на дряблой и высохшей руке одного из стариков…

– Все! Все!.. Кончай ночевать!.. – снова раздраженно прокричал старший лейтенант зычным «командным» голосом. – Становись!!!

Старики, тяжело дыша, стали медленно вставать со скамеек и неловко строиться. Кто еле волочил ноги, кто скрипел протезом, кто тяжело опирался на палку…

…и только один из них достаточно бодро затушил сигарету, растер окурок об асфальт плаца и быстро стал в строй.

Это был красивый старик в модной спортивной куртке, в тщательно отглаженных брюках и дорогих, хорошо начищенных туфлях.

Он явно был несколько моложе всех остальных. Может, семидесяти шести – семидесяти семи лет. Но у него были живые, ироничные глаза, да и держался он намного бодрее остальных.

Единственное, что портило его, – глубокий старый шрам, перерезавший ему лоб, надбровную дугу, щеку и уходивший к правому уху…

Старики кое-как, кряхтя и постанывая от усталости, построились.

– Р-р-равняйсь! Смирно!!! – рявкнул старший лейтенант.

Старики покорно подравнялись и подтянули животы.

– Вольно… – с нескрываемым презрением скомандовал старший лейтенант. Строй обмяк.

– Повторяю еще раз!.. – плачущим от отчаяния голосом прокричал старший лейтенант. – Через четыре дня, в день ознаменования Великой Победы над фашизьмом, вы, дорогие наши граждане-господа-товарищи ветераны, должны будете чеканным строем… Подчеркиваю, чеканным!.. строем пройти мимо трибун, где будут стоять все наше командование, все наше правительство, лучшие люди нашей страны и иностранные гости со всех стран мира, некоторые из которых тоже когда-то, понимаешь, ковали эту Победу с точки зрения ихнего Второго фронта!

Рядом с моложавым стариком со шрамом на лице стоял древний старик с единственной звездочкой Героя Советского Союза на какой-то шерстяной кофте грубой деревенской вязки.

Этот старик напряженно пытался понять, что выкрикивает старший лейтенант, ничего из-за глухоты не разобрал и спросил у старика со шрамом:

– Чего он блеет-то?..

– Говорит, что мы с тобой, корешок, еще ой-ой-ой какие молодцы!.. – ответил ему с усмешкой старик со шрамом.

– Куда там… – грустно проговорил глухой Герой. Но в эту секунду откуда-то к старшему лейтенанту подкатил на древней ободранной инвалидной коляске безногий старик в шляпе.

– Мне куды с моим тарантасом?

– Вас-то где носило?! – возмутился старший лейтенант.

– До ветру, сынок, ездил. А чего?

Старший лейтенант беспомощно посмотрел на безногого и сказал:

– Становитесь… В смысле – поезжайте в конец строя.

– Это какого же хрена я должен в конец строя?!! – возмутился безногий. – Я полный кавалер орденов Славы, едрена вошь! Какой такой еще «конец строя»?!! Я на энтим своем «мирседесе» еще кого хошь обгоню!..

Старик со шрамом улыбнулся, громко сказал из строя:

– Тогда, браток, тебе нужно бронетанковую колонну возглавить.

Стариковский строй задребезжал смехом… Старший лейтенант недобро покосился на моложавого старика со шрамом, скомандовал:

– Прекратить хиханьки и хаханьки! – И к безногому: – А вы выбирайте себе место где хотите…

И безногий уверенно покатил во главу строя, приговаривая:

– Не знаю, как с бронетанковой колонной, а уж вас-то, старых пердунов, запросто возглавлю!!!

– Равняйсь! Смирно!.. Направо! – отчаянно закричал старший лейтенант и повернулся к молоденькому лейтенантику у магнитофона:

– Внимание! Как скажу: «Шагом марш!» – врубай музыку!

И снова к стариковскому строю:

– Внимательней, товарищи ветераны! Шаго-о-ом… марш!!!

Лейтенантик нажал на клавишу в магнитофоне, и два гигантских динамика исторгли в небо Москвы звуки «Прощания славянки».

Строй древних старцев, чудом зацепившихся за жизнь на этой Богом проклятой земле, шаркая пошел по плацу.

– Выше ножку!.. – кричал старший лейтенант. – Прибавили темпу!.. Слушай музыку!.. Раз, два! Раз, два…

Моложавый старик со шрамом шел за глухим Героем. Герой в вязаной кофте по слабости все никак не мог набрать нужный темп, и старик со шрамом каждую секунду об него спотыкался и, чтобы не уронить Героя, все время поддерживал его сзади…

Но старший лейтенантик этого уже совсем не мог вынести!

– Рота-а-а-а, стой! Налево!

На полуноте оборвался марш «Прощание славянки»…

Старики остановились. Довольно слаженно повернулись налево. Старший лейтенант аж клокотал от возмущения!..

Он подошел прямо к моложавому пижонистому старику и в назидание всем остальным громко спросил:

– Вы что, уважаемый, строем никогда не ходили?!

Старик со шрамом на лице посмотрел смешливым глазом на старшего лейтенанта, улыбнулся и ласково ответил:

– Представь себе, малыш, – НИКОГДА…

…Этот же шрам, пересекающий чуть ли не все лицо, мы увидим у мальчишки четырнадцати лет от роду…

…каким и был далекой весной сорок третьего года прошлого столетия сегодняшний моложавый старик-ветеран.

И тогда мы поймем, что шрам этот – отнюдь не фронтовое ранение, а попросту след жестокой и кровавой драки между блатняками и уркаганами того времени…

Ночь. Алма-Ата сорок третьего…

Была ночь… Была окраина полуголодной, но спасительной Алма-Аты, забитой эвакуированными, военными госпиталями, изнемогавшей от жуликов-интендантов, семейных трагедий, спекуляции и жестоких детских банд карманников, «домушников», малолетних налетчиков и несовершеннолетних убийц…

По-южному темной, непроглядной ночью под негромкое журчание арыков мальчишка со шрамом через все лицо сидел на облучке казахской арбы с высокими бортами, которую тащил самый обыкновенный степной ишак.

Арба была чуть ли не до половины загружена, и груз этот от посторонних глаз прикрывал брошенный сверху брезент.

Пасть у ишака была замотана тряпьем. Он тряс головой, силясь сбросить с себя этот намордник, но мальчишка со шрамом огревал ишака длинным кнутом и тихо приговаривал:

– Ну, ты, сука!.. Не дергайся, как свинья на веревке. Заложить всех хочешь, падла?! Вперед смотри, мудила…

Ночь. Районное отделение милиции

Портрет Сталина, военные плакаты сорок третьего, грубо сделанный электрический стенд со схемой охраняемых объектов районно-государственного значения этой окраины Алма-Аты – продовольственные склады, территория военного госпиталя, военкомат и особняк второго секретаря коммунистической партии Казахской ССР… Это мы узнаем из надписей под «объектами». Двое милиционеров спят на деревянных скамейках…

Один дежурит у коммутатора и поглядывает на стенд – не замигает ли лампочка, не прозвучит ли тревожный сигнал…

Кто-то набивает диск автомата ППШ патронами…

Двое играют в нарды: здоровенный детина-казах, старшина милиции, и молоденький белобрысый русский паренек со скрюченной левой рукой. На пиджаке у него медаль «За отвагу» и нашивки ранений.

Колчерукий ловко бросает кости, передвигает шашки, спрашивает детину-казаха:

– А почему в госпитале осколок не вынули?

– Близко у сердца. Нельзя трогать, помирать могу.

– А с осколком не можешь?

– Могу. Только когда сопсем старый буду. А тебе что говорили?

Белобрысый помахал искалеченной рукой:

– Сказали – через год разработается и можно будет опять на фронт…