Buch lesen: «Волчьи законы тайги»
Глава 1
Зверь. Вожак. Его лютый оскал притягивал взгляд. Обычные стайные волки тоже могут угрожающе показывать зубы, но чувство неполной уверенности в себе заставляло их ширить губы и приспускать уши. А этот обнажал клыки, рычал, ничуть не сомневаясь в своей силе. И могучее поджарое тело напряжено как сжатая пружина, еще чуть-чуть, и оно распрямится в убийственном прыжке.
И взгляд у этого волка магический, угнетающе-завораживающий. Страшные желтые огоньки из глубин дикой природы, хищная мудрость многих и многих тысячелетий. Нужно самому быть волком, чтобы выдержать этот взгляд, не дрогнуть, не выдать предательского желания броситься наутек. Или таким же матерым охотником…
Данила-егерь неплохо разбирался в природе волков и точно знал, что эти звери не признают слабых. Они не уважают чужую силу, но боятся ее, считаются с ней. Разговаривать с ними можно, но только в штыки, и чтобы палец лежал на спусковом крючке.
Он опасался, но не боялся этого зверя. И даже залюбовался им. Великолепный экземпляр – крупный, килограммов шестьдесят живого веса; массивный широкий лоб, хищно заостренная морда, могучая шея, развитая грудь, поджарое тело, сильные упругие ноги. Мех пышный, серый, с ржаво-охристым оттенком. А этот зло-чарующий взгляд, а эта бурлящая агрессия в обманчивой неподвижности тела…
Вожак не улавливал страх стоящего перед ним человека, и это его сдерживало. А еще волка пугал карабин, с которым Данила управлялся так же легко, как если бы это была часть его тела, третья рука.
Но волк бы очень зол и страшно голоден. Он понимал, что шансов у него мало, но ему очень хотелось есть. Морозы, глубокие снега, пустые леса – охоты никакой. Вот и приходится бросаться на людей… К тому же вожак не один, с ним вся стая, такая же голодная и злая. Это Данила волк-одиночка, и не всем ясно, что шутки с ним плохи…
Еще вчера поступил сигнал, что где-то в этих местах разбился вертолет. В тот же день Данила вышел на маршрут, но только сегодня встретил живого человека. Он сидел на ветвях большой раскидистой сосны, руками обхватив ствол. Вернее, сидела, поскольку это была девушка – и, судя по всему, очень аппетитная на вид. Не зря же вокруг нее собралась целая стая волков. Звери терпеливо ждали, когда жертва ослабнет и сама свалится с дерева им на поживу.
Сначала Данила учуял запах волков. Само по себе это могло значить, что если стая охотится, то на кого-то другого. Если бы волки выбрали его жертвой, они бы подкрадывались к нему с той стороны, куда дул ветер. А их вниманием владело что-то иное. Он успокоил свою Весту, заставил ее идти позади себя. Они крались по заснеженной тайге, пока не вышли на поляну, посреди которой и возвышалась облюбованная девушкой сосна.
Бедняжка смотрела на егеря и с надеждой, и с отчаянием. Она не очень верила, что Данила в одиночку сможет справиться с волчьей стаей. Сначала они сожрут его, а потом дождутся, когда она спелым яблочком упадет к их ногам. И еще она очень замерзла. Лицо белое, ни кровинки в нем. Вроде бы шуба на ней песцовая, и шапочка тоже меховая. Но сапожки – изящные ботфорты на золоченой шпильке. Лучшей обуви для зимней тайги не сыскать…
– Уходи, серый! – тихо, с чувством превосходства сказал Данила. – Давай, давай!
Волк зарычал громче прежнего, но губы его вдруг растянулись, и уши немного поникли. Похоже, он признал чужую силу.
Но его подопечные уже вступили в игру против Данилы. Они медленно, чуть ли не ползком, обходили его по кругу. И если они обложат со всех сторон, то и карабин может не спасти.
– Уводи стаю, серый! Не буди лиха!
Данила смотрел вожаку в глаза, но периферийным зрением отслеживал передвижения его сородичей. Вот молодой переярок с черной меховой полосой по хребту первым пересек опасную черту, за которую Данила никак не мог его выпустить.
Он продолжал смотреть на вожака, сдерживая его взглядом, но ствол карабина быстро переместился влево, в сторону резвого смельчака. Звонкий раскатистый выстрел встряхнул тишину, сбивая снег с еловых и сосновых веток. Переярок с визгом закрутился вокруг своей оси: языком пытался дотянуться до раны, чтобы зализать боль.
Вожак встал на дыбы, будто собирался броситься на охотника, но вектор напряжения его двигательных мышц определенно указывал в обратную сторону: волк знал, с кем имеет дело. А тем временем другой его соплеменник продолжил движение и перекинул свое тело через опасную черту справа от Данилы. И снова раздался выстрел. На этот раз пуля вошла зверю в ухо, заставив его биться в предсмертной агонии.
Матерый волк дрогнул; поджав хвост, подался назад. Отступили и его подопечные. Они пятились задом, пока их полукруг не выпрямился в ровную цепь. А затем, развернувшись, бросились в лес. Вожак показал свой хвост последним.
Веста с лаем бросилась к затихшему переярку, а Данила направился к вечнозеленому прибежищу продрогшей девушки.
– Ну, давайте знакомиться? – встав под деревом, широко улыбнулся он.
Ответ она отстучала зубами. Он знал азбуку Морзе, но это был какой-то другой язык. И все равно Данила его понял. Девушка радовалась спасению, и совсем не прочь была с ним познакомиться, но сначала он должен был снять ее с дерева, потому как без посторонней помощи она могла приземлиться неправильно, вниз головой.
Пришлось Даниле скинуть куртку и полезть на сосну, чтобы снять с нее меховую, пахнущую французским парфюмом «шишку». Девушка судорожно обвила руками его шею, повисла на ней. Тело ее занемело, ноги, казалось, отнялись – ему пришлось поднатужиться, чтобы сдернуть беднягу с ветки. А когда он стал спускаться вниз, она вдруг разжала руки.
Данила попытался поймать ее за талию, но из-за шубы она заскользила, и хорошо, что Данила смог удержать девушку за подмышки… Впрочем, земля, как минимум, на метр была покрыта снегом, и это могло бы обеспечить ей мягкую посадку. Как бы то ни было, он удержался от искушения ослабить хватку и отправить девушку в свободный полет. Ободрал руки, щеку, но все же спустился с дерева вместе с ней.
Он уложил ее прямо на снег, обмотал ноги своей курткой. Достал из рюкзака солдатскую плащ-палатку, постелил на снег, уложил на нее девушку.
– Сейчас, сейчас!
С дровами было похуже: валежник засыпан снегом, а свежие ветви на растопку годились плохо. Но его выручила умная лайка. Он объяснил ей, что хочет развести костер, и Веста бросилась в лес. Она искала сухие, недавно сброшенные деревьями ветки, а он полез на дерево и срубил с него сначала один толстый сук, затем другой.
Это был не самый лучший материал для костра. Куда лучше подошла бы береза или осина, но в тайге ничего такого не было. Зато нашлась сухая сосновая ветка, которую Веста притащила в зубах. В рюкзаке у Данилы были охотничьи спички, сухой спирт. Хворост взялся огоньком весело, с треском, а свежие ветки слезоточиво задымили, брюзгливо зашипели. Но лучше что-то, чем ничего.
Был у него и обычный спирт. Пшеничный сертификат, девяносто градусов. И пластиковый стаканчик – все, как у цивилизованных людей. Он налил девушке граммов пятьдесят.
– Это внутрь. Только осторожно.
Она мотнула головой. Дескать, чего бояться. Трясущейся рукой взяла стаканчик, но удержать его не смогла. Данила поймал его на лету, сам поднес ей к губам.
Девушка выпила. Глаза потрясенно расширились, рот беспомощно раскрылся, из груди вырвался хрип недоумения.
– Ничего себе!
– Ну, вот и голос прорезался! – засмеялся он.
– Ноги… Мои ноги…
– Да уж, догадываюсь, – кивнул.
Ноги у нее замерзли, опухли – ему пришлось прибегнуть к помощи охотничьего ножа, чтобы сделать на сапогах надрезы ниже линии «молнии».
– Что вы делаете? – запоздало и с признаками обреченности в голосе спросила девушка.
Он не стал развивать предложенную ею тему.
– Кстати, меня Данила зовут, – отбросив за спину первый сапог, сказал он.
– Я спрашиваю, что вы делаете?
И второй сапог отлетел в сторону. Данила обмотал курткой одну ногу, а вторую взял в залитую спиртом ладонь.
– А вас как зовут, если не секрет? – растирая ступню, бодро спросил он.
– А если секрет?
– Тогда я тоже буду играть в секреты, – пожал он плечами.
Он молча растер одну ступню, достал их рюкзака пару шерстяных носков грубой вязки, один надел на разогретую ногу. То же самое, ничего не говоря, проделал и со второй ступней.
– Это и все? – спросила девушка.
Данила приподнял низкие боковины ее меховой шапочки. С ушами вроде бы все в порядке. Щеки очень бледные, их тоже нужно бы растереть, но без спирта. Он взялся за дело, но девушке это не понравилось, и она мотнула головой. Уговаривать он ее не стал.
Он снова полез в свой рюкзак, полный бесценных для выживания вещей. Можно было бы вскипятить чай на костре, но с примусом гораздо удобней и быстрей. А воды вокруг полно – бери снег, заталкивай его в кружку и ставь на огонь.
– Так и будете молчать? – спросила девушка.
Данила молча кивнул.
– Лена меня зовут.
– Ну и что здесь секретного? Или повредничать захотелось?
– Может, и захотелось.
– Жаль. С таким настроением, как у вас, в душу к вам не залезешь.
– В душу? Это в каком таком смысле?
– В прямом. Душу вам нужно растереть. То есть грудь…
– А грудь у меня не замерзла, – возмущенно посмотрела на него Лена.
– Все равно, нужно. Чтобы воспаления легких не было. Ноги в тепле, грудь в жиру, внутри горячий чай…
– У меня нет жира, – смягчившись, улыбнулась она. – Я спортом занимаюсь.
– Таежное троеборье. Полет на вертолете, бег от волков, лазанье по деревьям, так? Или я что-то упустил?
Данила с интересом смотрел на девушку. Что ни говори, а она была хороша собой. Мелкие вьющиеся светло-русые волосы, волнующие черты лица, губы, с которых бы медку испить. И глаза – окно в глубокое синее небо под ярким солнцем. Туманная серая облачность над головой, мороз, но, глядя в эти глаза, можно было представить себя под высоким и теплым небом далекого Сочи. Даниле даже показалось, будто вместо ветра в ушах он слышит шум прибойной волны.
Она, казалось, почувствовала к себе интерес, сама окатила парня теплым, оценивающим взглядом. Даже какая-то искорка вспыхнула в ее глазах, но тут же погасла – будто морозный ветер ее потушил. И, правда, не время сейчас для романтических чувств. Стужа, метель поднимается, а где-то недалеко злятся волки. Веста принесла еще одну ветку, но больше в лес не пошла: учуяла серую породу. Возвращается стая, хотя бы для того, чтобы сожрать своих павших сородичей. Голод иногда оказывается сильнее инстинктов, и тогда благородный волк может превратиться в подлого шакала…
– Ты про вертолет откуда знаешь? – на «ты» перешла Лена.
– Ну, как же, по радио передавали. Я егерь, меня начальство сюда направило, вас искать… Остальные где?
– Какие остальные? Я одна осталась… Он меня, гад, высадил! – Ее слова прозвучали всплеском гневных эмоций.
– Кто – он?
– Да не важно… Он, правда, за мной сразу вернулся. Ну, почти сразу. Сижу, как дура, на снегу, слезы в три ручья, слышу, лопасти стучат. Обратно летят, за мной… А потом так шарахнуло, что не плачь девчонка. Хвост в одну сторону, кабина в другую, пропеллер вообще куда-то вверх…
– Далеко отсюда?
– Да не очень… Ну, сколько я шла, часа три-четыре, а потом эти твари. Даже не помню, как на дереве оказалась. Всю ночь просидела… У тебя чай закипает!
Данила снял кружку с огня, бросил в нее чайный пакетик, пару кусочков сахара.
Лена не стала дожидаться, когда напиток остынет. Схватила кружку двумя руками, обожгла себе ладони, но лишь крепче сжала ее. И с такой жадностью набросилась на кипяток, что Даниле вдруг стало завидно.
– Хорошо-то как! – оторвавшись от кружки, в блаженстве протянула она.
Глазки заблестели, щечки порозовели. Данила снова залюбовался девушкой. Но сам же себя и одернул.
– Хорошо или нет, а нам уходить надо. Ветер поднимается, вьюга наметет.
– А далеко идти?
– Лучше не спрашивай…
Начальство давно уже обещало унитарный снегоход, но до сих пор он ходил по тайге на лыжах. Данилу это, в общем-то, устраивало, но было бы лучше, если бы под ним был сейчас мощный мотор, который мог бы, как тот Боливар, вынести двоих – и его, и Лену. Веста бегает прилично и на своих четырех…
Но не было у него машины, а девушка не могла передвигаться самостоятельно: и с ногами у нее беда, и лыж нет. Впрочем, Данила не терялся – срубил две длинные ветки, обстрогал, натер жиром как полозья, уложил на них поперек сосновые лапы, сверху накрыл плащ-палаткой, привязал к этим самодельным саням веревку.
Куртка у него легкая и очень теплая, но ею пришлось пожертвовать, чтобы обогреть девичьи ноги. Остался в одном пуховом свитере. А лишняя нагрузка на сильные мужские плечи послужила хорошим подспорьем для разогрева мышц. Прошел в упряжке несколько километров, и даже захотелось избавиться от свитера. И поднявшаяся вьюга вроде бы нипочем. Но к финишу он пришел едва живой от усталости.
Глава 2
Бревенчатый домик на лесной поляне обещал тепло и уют, что придало ему сил. А когда он привел девушку в дом и уложил ее на кровать, едва удержался от соблазна лечь рядом – и вожделение здесь ни при чем, просто валился с ног.
– Здесь ты и живешь? – спросила Лена, с интересом, но без всякого восторга осматривая его хижину.
Ее радовало, что здесь относительно тепло и нет изнуряющего ветра. Но внутренне убранство, конечно же, не впечатляло. Темные бревенчатые стены, кирпичная печь в половину комнаты, дощатый стол, скамья, железная кровать с панцирной сеткой, допотопная радиостанция под образами. На фоне этой убогости медвежья шкура на полу могла показаться первобытной дикостью, но никак не элементом экзотического декора, к которому, возможно, привыкла девушка. Телевизор был, dvd-плеер, музыкальный центр, гитара… Но разве ж этим кого-то удивишь…
– Я привык, – пожал плечами Данила.
Да, стол и скамья сколочены грубо, из нетесаных досок, зато как основательно – хоть кувалдой по ним колоти, не размолотишь. И сам дом стоял посреди леса капитально, как надежный форпост на пути к человеческой цивилизации. Печное тепло, суровый и здоровый уют.
– Мне нравится… – совсем не убедительно сказала она. – Только что-то не очень тепло.
– Лучше не очень тепло, чем просто холодно, – пытаясь взбодриться, улыбнулся Данила. – Печь со вчерашнего не топилась. Сейчас исправим…
Он подошел к печной топке, открыл чугунную дверцу с дореволюционным клеймом-штампом демидовского завода.
– Главная заповедь одинокого егеря, – чиркнув спичкой, сказал он. – Уходя, оставляй в печи растопку. А потом уже гаси свет…
Холодно в доме, и каждая лишняя минута, бездарно потраченная в борьбе за тепло домашнего очага – чистой воды преступление. Но у него все готово – поднес к щепе зажженную спичку, и завихрился в печи огонек, облизнул сухие поленья. А в сенях стоял большой дощатый короб с углем, скоро и он в топку пойдет. Тогда такой жар будет, что в одних трусах можно будет по дому ходить. Если, конечно, Лене это понравится. Что вряд ли.
– А ты одинокий?
– Да, как белый парус у Лермонтова.
– И Лермонтова знаешь.
– Да, забегал тут как-то, на медведя поохотиться звал…
– На этого, который у тебя под ногами?
Веселый изгиб ее губ показывал, что шутка принята.
– И на этого, и на другого.
– А стрелял ты?
– Да. В основном сигареты.
– У Лермонтова?
– А это ты спроси…
– У кого?
– У Пушкина!
– С тобой не соскучишься.
– А это вместо морфия.
– Ты что, по этому делу? – нахмурилась девушка.
– Да нет, морфий тебе нужен. Для обезболивания…
Он подсел к Лене, раскутал одну ногу, осмотрел, ощупал. Опухлость сошла, потемнения нет, и температура вроде бы нормальная.
– Зачем обезболивание? – встревоженно спросила она.
– А затем, что сапоги легкие носишь. Ноги себе отморозила…
– Сапоги не легкие, – беспокойно мотнула она головой. – Мех там был…
– Какой, рыбий?.. Что, если ногу придется ампутировать?.. Ножовка у меня есть, смех вместо морфия…
– Ну и шутки у тебя! – нервно улыбнулась она.
– Шутки?! Шутки у того придурка, который тебя в лесу оставил…
Данила вдруг осознал, что начал заводиться.
– А если бы не оставил? Тогда бы я вместе с ним взорвалась…
Трудно было не согласиться с таким аргументом. Гнев схлынул, в голове прояснилось. Но на душе остался саднящий осадок… Давно его не беспокоило это болезненное, граничащее с безумством чувство справедливости. И как хорошо, что Лена смогла его успокоить.
– Ну да, лучше ноги отморозить, чем на воздух взлететь, – кивнул он.
– А что, сильно отморозила?
– Думаю, что ампутация не грозит. Но врача на всякий случай вызвать надо. Здесь недалеко, завтра к обеду будет…
До поселка и больницы всего ничего – шестьдесят верст. Сущий пустяк по таежным меркам. Главное, чтобы радиостанция не подвела.
– Значит, взорвался вертолет, – уточнил он, щелкнув тумблером.
– Взорвался.
– Сам по себе? Или как?
– А разве вертолеты сами по себе взрываются?
– Что-то не припомню, – покачал он головой.
– Значит, или как?.. Герман – большой человек, председатель совета директоров крупной нефтедобывающей компании. Мы как раз на промысел с ним летели…
– Ты к нему какое отношение имеешь?
– Это что, допрос?
– Не знаю. Но мне ответ нужен. Мне сейчас докладывать надо.
Лампочки горели, стрелка питания поднялась до рабочей отметки, частота настроена. Осталось только выйти на связь.
– Куда?
– В центр, Юстасу.
– Не смешно.
– Не знаю, Косте нравится, – пожал плечами Данила.
– Какому Косте?
– Ну, Косте, диспетчеру нашему. Позывной у него – Юстас, ему нравится…
– А ты тогда кто, Плейшнер?
– Нет, я «парабеллум» Бормана.
– Кстати, я видела, как ты стреляешь. Ты же совсем не целился…
– Это интуитивная стрельба.
– Тайга научила?
– Какая ты догадливая…
– А почему ты всех волков не перестрелял? Ты же мог…
– Зачем?
– Ну, как это зачем? Они же голодные, на людей бросаются…
– Замкнутый круг, – скупо улыбнулся Данила. – Голодные, поэтому на людей. А на людей, потому что голодные… Природа у них такая, без пожрать не выживешь. И у людей так же. Люди тоже поесть любят. Свининка, говядинка, баранинка, животных режут. Не убивать же людей за это…
– Так разве волки животных не режут? Я слышала, их за это истребляют.
– Истребляют, – с мрачным видом кивнул он. – И у нас такое было. Столько настреляли, что перебор вышел. Оленей в тайге развелось – уйма. Вроде бы и хорошо, но они все молодые деревья ободрали на прокорм. И больных много развелось. В общем, дохнуть стали, от голода, от болезней… Нет, волков беречь надо. У них свое место в природе. Они знают, на кого охотиться, на больных и слабых. А знаешь, как они определяют, кто есть кто? Если олень побежал в гору, значит, он сильный, если вниз – значит, чувствует в себе слабину, за таким и гонятся… С лосями вообще сложней. Если крупный лось встал как вкопанный, если выставил рога, волки такого седьмой дорогой обойдут. Ну, если выбор будет, чтобы кого-то послабей задрать. А если нет, то и на такого лося напасть могут. Только если сохатый действительно в силе, то плохо им будет. Он же и на рога поднять может, и затоптать…
– А тебе кого больше жаль будет, лося или волка?
– И лося… И волка… Волк – животное уважаемое.
– Да, только его никто не любит!
– Но и равнодушных нет. Потому что есть в нем какая-то мистика…
– Не могу не согласиться, – хмыкнула Лена. – Я эту мистику на всю жизнь запомню. Особенно, когда они выть вчера стали. Думала, разрыв сердца будет…
– Да, натерпелась ты страху… Юстас! Юстас!..
Данила связался с диспетчером, сообщил ему о происшествии с вертолетом, о том, что спас девушку, выдал приблизительные координаты, запросил врача.
– А с врачом проблемы, – сказал он, снимая наушники. – Вьюга у них сильная, все дороги замело. Да и у нас тут не сахар за окнами. За ночь по крышу наметет…
– А как же мои ноги?
– Я, конечно, не врач, но, поверь, кое-что повидал на этом веку. Пока все нормально, но если вдруг что, я тебя сам в поселок отвезу. На санки посажу и повезу…
– Мне страшно.
Лена капризно выпятила нижнюю губу. А на глазах заблестели слезки.
– Я же сказал, не переживай. Нормально все будет. Я бальзам сварю, всю опухлость как рукой снимет…
– Бальзам?
– Да, из трав, кореньев. Опять же барсучий жир… Поверь, никаких сушеных мышей и ящериц… Чистый с экологической точки зрения продукт…
– А у тебя правда травами пахнет, – повела носом Лена.
– Травы лечат. У нас без трав нельзя. Рану залечить, или простуда…
– Только не говори, что ты простудой болеешь, – сквозь слезы улыбнулась девушка. – Ты же как бык здоровый…
– Разве я похож на быка? – спросил он, удивленно приоткрыв рот.
В ранней юности Данила не мог похвастать ни физической силой, ни атлетическим телосложением. Но парень стремился быть сильным, занимался собой. Со временем обрел отличную физическую форму, но в росте выше метра семидесяти шести так и не поднялся. И до косой сажени в плечах, как самодельному ретранслятору до Эйфелевой башни.
– Нет, но силы в тебе, как у тягловой лошади. Я думала, ты сломаешься, нет – дотянул…
– Осталось только обогреть, напоить и спать уложить…
– А бальзам?
– Само собой…
Он не смотрел на Лену, он любовался ею. Как хороша…
– Ты что, влюбился в меня? – смущенно засмеялась она.
– Я?! Нет! – ошарашенно вздрогнул он.
– А почему так смотришь? Как будто влюбился…
– Смотрю?!.. Ну да. Это я в чувство прихожу, – нашелся он.
– В чувство? А я думала, ты забылся…
– Да нет. Просто устал очень. А на тебя смотрю, и силы вдруг появляются. Ты сама как бальзам…
– Да, но я от простуды не лечу… Что-то ты там насчет жира говорил?
– А-а, грудь растереть… – в смятении поспешно кивнул он.
– А рука не дрогнет?
Лена жеманно повела бровью, расстегнулась и развела полы своей шубы. Взгляду открылось бежевое, из нежнейшей шерсти платье, облегающее узкий плоский животик и оголяющее красивые загорелые плечи, грудь и верхние полусферы добротного бюста. Он мог бы натереть ее барсучьим жиром прямо сейчас, даже не снимая с нее платья. Но если в открытом лесу этот его порыв казался естественным, то сейчас он вдруг застеснялся и даже покраснел.
– У меня сухое молоко есть, – сглотнув иссушающий ком в горле, сказал он. – И мед. Молоко с медом очень хорошо от простуды помогает…
– Молоко с медом? Это еще и вкусно… Меня мама в детстве молоком с медом поила…
Лена, казалось, осознала непристойность своего поведения, стыдливо запахнула шубу. И щечки пошли пунцовыми пятнами.
– Молоко у меня сухое, не такое, как у твоей мамы. Зато мед у меня дикий, о-очень полезный…
– Где ты его взял? У медведя украл? – чтобы заглушить возникшую неловкость, пошутила она.
– У Винни-Пуха.
– Он тоже к тебе забегал? – непринужденно засмеялась девушка.
– Да, на кабанов поохотиться, – поддержал ее Данила.
– Ну и как все прошло, удачно?
– Даже не знаю, жив Пятачок или нет… Мне кажется, ты уже немного согрелась.
– Да есть чуть-чуть.
– Дом у меня маленький, быстро нагревается… Ты бы сняла шубу, ею лучше укрыться, чем на себе… Перина у меня пуховая, снизу тепло будет…
Данила принес из сеней уголь, засыпал в печь. Вскипятил воду, напоил девушку горячим чаем с медом. Вскрыл две банки гречневой каши с тушенкой, выложил ее на сковороду, смешал с горячей водой, поставил в печь, добавил немного сливочного масла.
Лена очень хотела есть, но ее носик заметно наморщился, когда он подал свою стряпню.
– Не бойся, не отравишься…
Взять и сунуть в рот первую ложку ее заставил голод, а со второй она и сама вошла во вкус. И так увлеклась, что даже не заметила, как опустела ее тарелка.
– Мне кажется, я ничего вкусней в жизни еще не ела, – благодарно улыбнулась она. – Что-то жарко стало…
– Как ты себя чувствуешь, встать сможешь?
Он помог ей подняться, пересесть на скамью. Сам быстро сменил постель, уложил в кровать, накрыв теплым одеялом.
– Отвернись, пожалуйста!.. Все, можешь повернуться.
Она сняла с себя платье, но не знала, куда положить.
– Давай сюда.
Он взял ее невесомой легкости платье, отнес к вешалке за печью. Но прежде чем поместить его на плечики, неожиданно для себя коснулся его носом. Дурманящий запах женской красоты. Стыдливое и волнующее удовольствие. Фетишизмом Данила не страдал, поэтому можно было сделать вывод – или у него появились вдруг извращенные наклонности, или он влюбился…
Он повесил платье на плечики. Нарочно долго – чтобы избавиться от следов смущения во взгляде – перебрал пучки трав и коренья, сушившиеся на печке, взял все необходимое для целебного бальзама.
– Ты почему так долго? – подозрительно посмотрела на него девушка.
Даниле удалось скрыть смущение, которое вызвал этот вопрос. Неужели она догадалась, что делал он с ее платьем?
– Вот, колдовать сейчас буду, – сказал он, выкладывая на стол свои запасы.
– Ты шаман?
– А что, похоже?
– Да вроде нет. Хотя что-то есть… Я себя здесь чувствую, как в избушке на курьих ножках.
– Еще Бабой Ягой меня назови.
– Да нет, ты, скорее, добрый молодец…
– Который убил Бабу Ягу, да? Закопал… Или съел?
– Скажешь тоже… Нравится мне здесь. Тепло у тебя. И спокойно… У тебя и телевизор есть?
– А у тебя?
– У меня тоже, – рассмеялась она. – У меня большой, плазменный… И квартира тоже большая… А Германа больше нет…
Смех захлебнулся и утонул в нахлынувшей тоске.
– Был, и вдруг его больше нет… – И снова у нее на глазах заблестели слезы.
– Он кто тебе, этот Герман, муж? – колыхнувшимся голосом спросил Данила.
– Нет, он мой босс…
– А какое отношение он имеет к твоей квартире?
– При чем здесь квартира? – отрешенно спросила она.
– Ну, ты сказала сначала про телевизор и квартиру, а потом вспомнила его… Вы вместе смотрели телевизор в его квартире?
– Телевизор? В квартире?.. Можно сказать, что да, смотрели, вместе… И отношение к моей квартире он да, имеет. Это его… Впрочем, не важно.
– Ты говорила, он большой человек.
– Да, председатель совета… Хотя, какой он уже председатель? Там, на небесах, свои председатели…
– Это верно. Но ведь кто-то его отправил… Нефть, она, как правило, на крови замешана…
– Ну да, враги у него, конечно, были, – задумалась Лена. – Но не до такой же степени, чтобы взрывать…
– Поверь, я кое-что знаю о нефтяных войнах. Там и взрывали, и резали…
Перед глазами у Данилы вдруг всплыло видение горящей нефтяной вышки. Дым от пожара густыми черными клубами с гулом уходил в низкое ненастное небо, а недалеко пылал бронетранспортер, под колесом которого лежал солдат с перерезанным горлом… Он почувствовал, как зашумело в ушах от резкого притока крови.
– Эй, что с тобой? – встревоженно посмотрела на него Лена.
– А что со мной? – встряхнулся он. – Ничего… Просто вспомнилось.
– Что вспомнилось?
– Да так, прошлая жизнь… Хочешь, я тебе на гитаре сыграю? – чтобы сменить тему, спросил он.
– Хочу.
– Тогда подожди немного…
Он поставил в печь два горшочка с целебной смесью и только затем взялся за гитару.
– Петь не могу, не мое это, – покачал головой Данила. – Но инструментал вроде ничего…
Сначала он отыграл партию соло из «Still loving you», знаменитой медленной композиции группы «Scorpions». По струнам, как по волокнам души…
– Данила, да у тебя талант!
Восторг в ее голосе густо был смешан с фальшью. Ей понравилось, как он играл, но при этом она понимала, что до совершенства ему далеко.
– Тебе в Москву надо. Там гитаристы нужны.
– Какие гитаристы? Самоучка я. От скуки на все руки… В Москве и без меня дилетантов хватает. Да и не хочу я туда…
– Почему?
– Беспокойно там. И люди злые… А здесь хорошо, и на душе тихо…
– Ну да, и от скуки на все руки, как ты говоришь… Даже не знаю, как можно так жить, одному да еще в такой глуши?
– Если бы я здесь не жил, где бы ты сейчас была? Разобрали бы тебя сейчас по косточкам…
– А если бы Герман не разозлился на меня, если бы не высадил?
– За что он мог на тебя разозлиться?
– Мог. И разозлился. Сама виновата…
– В чем?
– Не важно… Слушай, у тебя вроде спирт был. Может, нальешь, а? – заговорщицки, но откуда-то издалека посмотрела на него Лена.
– Тебе нельзя, у тебя с ногами не все хорошо. Алкоголь навредить может.
– А сумочку не подашь?
– Какую сумочку?
– Черт! Черт!! Черт!!! – забилась вдруг в истерике Лена. – Я же сумочку потеряла… Или в вертолете оставила… Не помню. Не помню!
– Тихо, тихо, – попытался успокоить ее Данила.
– Что тихо? Ты хоть знаешь, что там было?!
– Что?
– Колье там было, с бриллиантами!.. Там дефект небольшой был, оно мне шею кололо, я его в сумочку положила, думала, потом надену… А тут все как началось! А-а!..
– Ты два раза погибнуть могла. Два раза! Радоваться должна, что выжила, а ты из-за какого-то колье страдаешь!
– Из-за какого-то?! Да ты хоть знаешь, сколько оно стоит?
– Сколько бы оно ни стоило, жизнь все равно дороже…
– Девяносто тысяч долларов оно стоило! – возмущенно вскрикнула Лена. – Девяносто!!!.. И одно другому бы не помешало…
– Ко мне-то какие претензии? – охлаждающе посмотрел на нее Данила.
И этим привел ее в чувство.
– К тебе?!.. К тебе никаких, – тряхнула она головой. – Ты здесь ни при чем… Просто колье жаль…
– Его ведь и найти можно, – немного подумав, сказал он.
– Как? – обнадеженно встрепенулась она.
– Сейчас никак. А когда снег сойдет, можно и поискать. Гарантий дать не могу, но все может быть…
– Ты это серьезно?
– А почему нет?
– И если найдешь, вернешь мне?
– А ты сомневаешься?
– Да нет, на хапугу ты вроде бы не похож…
– Если все-таки сомневаешься, можем вместе поискать.
– А когда снег сойдет?
– В июне. А может, даже и в мае.
– Шутишь?! Да я здесь за полгода с ума сойду!
– Ну почему полгода? Всего четыре месяца, или даже три…
– А здесь у вас месяц за два. Или даже за три!..
– Домой, в Москву хочешь?
– А как ты думаешь?
– Я думаю, что здесь ты не останешься…
– Нет, мне, конечно, здесь интересно, но, пойми, я долго не протяну!
– Я тебя понимаю… Ты спать ложись. Поздно уже.
– А как же бальзам?
– Он только утром готов будет. Он долго варится, а потом его еще на морозе остудить надо. И так, чтобы не заледенел… Ты спи давай, а я тебя посторожу…
– От кого? От волков?
– Да, от серенького волчка, – улыбнулся Данила. – Чтобы за бочок не укусил…
– Тогда и я на краю ложиться не буду, – ему в тон отозвалась девушка.
Она действительно переместилась поближе к стенке. А кровать у Данилы была широкой, поэтому осталось свободное место. Хотелось бы его занять, но кто позволит?
Он выключил свет, бросил поверх скамьи тулуп, лег на него.
– Что-то не спится, – поворочавшись с боку на бок, сказала Лена.
– Это нервное. После того, что пережила… Тебе успокоиться надо. И согреться…
– А где твое молоко с медом?
– Вот и я о том же…
Он растворил молочный порошок в кипятке, добавил туда меда, подал этот горячий коктейль девушке.
– Ерунда, конечно. Но лучше что-то, чем ничего…
– Не знаю, мне нравится… Ну, я сплю?
– Спи.
