Buch lesen: «Лагерный пахан»
Часть первая
1982 год
Глава 1
Кто служил, тот поймет, а кто пороху не нюхал, тому – рыдать от страха и зависти. Дембель идет! Аля-улю! Посторонись!..
Жизнь, она такая штука – жениться и разводиться можно много раз, а дембель в жизни бывает лишь однажды. И кто не знает, что это такое, тот не жил… Два года Трофим шел к этому наиважнейшему в своей жизни событию, и потому сейчас ему ничуть не стыдно за себя.
Он дома, во всей своей ратной красе. Только что электричка вынесла его из водоворота шальных армейских страстей в тихую заводь родного города. Людей на платформе немного, но все смотрят на него с завистью. Еще бы! Фуражка солдатская, но с офицерской кокардой и генеральским козырьком; парадная форма подбита изнутри бордовым бархатом; клапаны карманов, лацкана, нижние срезы рукавов оторочены золотой каймой; негнущиеся погоны, аксельбанты, белый ремень, ушито-обточенные сапоги. Но все это комариная плешь по сравнению с «орденами»: «Гвардия», «Отличник СА», «Отличник ВВС», «Отличник ВМФ», «Отличник ПВ» всех степеней, ну а сверху над всем этим самая что ни на есть крутизна – «Отличник военного строительства». «Медали» тоже имелись – парашютный значок с подвеской на сто прыжков, ГТО всех степеней, спортивная разрядность вплоть до мастера спорта… Только Трофим один и знал, сколько трудов стоило ему раздобыть эти регальные ценности. Но ведь он смог сделать это. Значит, он крутой воин. А был бы чамором, ушел бы на дембель в уставном прикиде. И тогда бы знающие люди тыкали в него пальцем: «Гля, чудь уставная домой ползет!..» А не знающие – просто бы посмеялись над ним. Как тогда людям в глаза смотреть?.. Но нет, с рядовым Трофимовым все в полном порядке. Если где-то и есть чуханы, то это не он…
Трофим вышел на середину платформы. Родная станция, родные пейзажи, родные физиономии вокруг… даже если не знакомые, все равно родные. Даже если тошнит от них, все равно по кайфу…
Весна, май месяц – время, когда заканчиваются войны. Трофим возвращался домой, с победой… «А эт чо такое?..» По платформе в сторону автобусной остановки шел военный – солдат в ничем не выдающейся парадной форме. Фуражка с черным околышем, коротко стриженные виски, уверенный подбородок, развернутые плечи, прямая спина – ни дать ни взять, бумажный молодец с плаката на строевом плацу… К Трофиму он был обращен левым боком – анфас на него не глянешь, но и в профиль угадывались знакомые черты. Яшка Попков. Имя еще ничего, а фамилия… Трофим бы повесился, будь у него паспорт с таким ярлыком. И вообще, лучше застрелиться, чем жить, как Яшка.
Не жаловали пацаны этого чувака – ни во дворе, ни в школе. Пинки, плевки, насмешки – это как с добрым утром. Маменькин сынок, мямля и трус… Трофиму не повезло: два года назад на сборный пункт он ехал в одном автобусе с Яшкой. Честное слово, смотреть на него противно было. Все пацаны как пацаны – в дрова нажратые, сначала песни вразнобой, затем храпак в общем хоре. А Яшка типа интеллигент, тверезый как стеклышко, голубенькая рубашечка с чистым воротником. Тьфу!.. Да он и сейчас не лучше. Вахлак уставной, смотреть на него тошно. На дембель идет, а выглядит как «дух» салажный, хоть бы значок какой для приличия на грудь нацепил – так нет, только один комсомольский флажок на груди… Что ни говори, а чухан – это на всю жизнь…
Трофим остановился. С презрительной ухмылкой небрежно бросил:
– Попок!
Он хотел от него только одного – пусть побудет немного здесь, на станции: а то вдруг сядет с ним в один автобус, стыда потом не оберешься. Пацаны затюкают – с чумой вместе ехал, значит, сам такой…
Попков остановился резко – как танк перед минным полем. Выждал пару мгновений и повернулся к Трофиму лицом…
Внешне он не изменился. Такая же простодушная физиономия, такой же глуповато-наивный взгляд. Но не было уже той привычной заискивающей улыбки, с какой он обычно обращался ко всем, кто мог навешать ему люлей – не важно, за дело или чтобы грусть кулаками разогнать… И правая сторона кителя у него не пустовала. Ни «Гвардии», ни «Отличника», ни классности. Одна только пятиконечная звезда, покрытая рубиново-красной эмалью… Орден Красной Звезды… И две матерчатые нашивки желтого цвета. Это два ранения, пусть и не тяжелых, но боевых…
Трофим впал в прострацию, жевательные мышцы вдруг отказались держать нижнюю челюсть…
– Здорово, Трофим!
Было видно, что Яшка старается держать марку, но все же улыбка вышла неловкой.
Он подал руку, но Трофим едва коснулся ее:
– Ну, привет…
Трофим чувствовал себя клоуном на арене пустующего шапито. Вся его крутизна оказалась мыльным пузырем, который вдруг лопнул, забрызгав глаза едкой слезоточивой пеной… Бархатная подбивка, аксельбанты, гора значков – все это ерунда, ересь по сравнению с той громадой, что красовалась на груди у Попкова. Орден, нашивки… Обладай Трофим таким сокровищем, он бы не стал городить огород из дешевых понтов…
– А ты тоже на дембель? – спросил Яшка.
– Ну а чо, не видно? – свирепо нахмурился Трофим.
– Видно. Даже очень… – с улыбкой в усах кивнул Попков.
– А ты чо, прикалываешься?
Трофима распирало от желания всей своей мощью наехать на Яшку, смешать его с грязью под ногами. Но тогда он точно будет выглядеть клоуном – к тому ж еще злобным и завистливым.
– Да нет.
Попков обескураженно мотнул головой. Понимает, что Трофим и в глаз может заехать. Понимает и боится… Не такой уж он и крутой, каким делает его «Красная Звезда»… А может, и нет у Попкова никакого ордена, может, он пыль в глаза пускает… Трофим напыжился, свирепо сверкнул взглядом. Карачун Попкову, если он арапа заправляет…
– А документ у тебя есть? – грозно спросил он и многозначительно глянул на орден.
– Ну а как же!
Яшка бережно вытащил из кармана наградное удостоверение и с опаской протянул его Трофиму – как будто боялся, что чужие руки изорвут драгоценную книжицу. Но тот ее даже в руки не взял. И так ясно, что с документами порядок.
– Это мне за Афган… – пояснил Попков. – Нашу колонну обстреляли, а я…
– Головка ты! – оборвал его Трофим.
Он понимал, что ведет себя как полный идиот, но ничего не смог с собой поделать. Зависть заела…
К автобусной остановке он подходил в расстроенных чувствах. А там настроение и вовсе медным тазом накрылось. Толстая рыхлоносая тетка тоску навела – ехидно усмехнулась, глянув на него. Как будто попугая какого-то увидела. Зато на Яшку посмотрела почтительно, умильно улыбнулась. Героя, блин, приветила… Да и не только она, все смотрели на Попкова уважительно. А на Трофима, в лучшем случае, не обращали внимания…
Но все же Трофим умыл всех, в том числе и Яшку. Лихо поймал подъехавший к остановке таксомотор, с шиком героической личности запрыгнул наперед поближе к водителю. А Попков так и остался ждать автобуса… Но все равно планка настроения осталась на прежнем, плинтусном уровне. Ведь Яшка оставался на остановке с орденом, а Трофим уезжал как тот клоун, торопившийся догнать уехавший цирк. Обидно…
Настроение приподнял водитель, разбитной мужик с кучерявым чубчиком под клетчатой кепкой. Он посматривал на Трофима без восторга, но и насмешки в его глазах тоже не было.
– В каких войсках служил, паря? – бесшабашно спросил он.
– Стройбат!
– Мастево!.. Два солдата из стройбата заменяют экскаватор, да?
– Да не вопрос, – гоношисто усмехнулся Трофим.
– Я тоже в стройбате службу тащил. Спецвойска, в натуре, нам даже оружия не выдавали.
– Нам тоже… Голыми руками – и НАТО, и Нату…
– У нас по женской части все на мази было. Я в Краснодаре служил, там та-акие казачки, если оседлают – держись.
– У нас тоже не хило было.
– И с баблом всегда без проблем. Цемент, песок, рубероид – все налево шло…
– Та же песня, – кивнул Трофим.
– А влетел за что?
– В каком смысле – влетел?
– Ну, стройбат заслужить надо, – каверзно усмехнулся таксист.
– А-а, была заслуга. По двести шестой статье. Козлу одному вывеску начистил…
– Условный дали, да?
– Зачем условный? – кичливо расправил плечи Трофим. – Полгода на «крытом», полтора – на малолетке…
Что верно, то верно, стройбат надо было «заслужить». Туда самый «цвет» молодежи брали – тугодумы из вечных второгодников, рахиты-очкарики, алкаши-наркоши, уголовники дешевой масти. Ну и, конечно же, правильные пацаны – из тех, кто реально мотал срок или достойно вел себя на «крытке» под следствием…
Трофим хорошо помнил свой первый день в сапогах. Два дебила из стариков на него насели, на тряпку посадить пытались, так он такой пропистон вставил, что добавки им не захотелось. Часть нормальная попалась, там все чисто по понятиям. Если пацан правильный, то по барабану, сколько ты отслужил. Сумел поставить себя реально, значит, быть тебе человеком. Нет – все два года дерьмо лаптем хлебать будешь…
– А я тоже по хулиганке, но условкой отделался… Да, кстати, Микита меня зовут!
Водитель подал Трофиму руку, тот крепко ее пожал. Видно же, что свой человек… Это там, на остановке, чужие люди остались. Заумные все, не с того боку правильные. Фурманы дешевые. Для них реальные люди – фуфло, а такие чмыри, как Яшка – шик-блеск в почете… Краешком человеческого сознания Трофим понимал, что не совсем прав в своих суждениях. Но не мог думать иначе: все еще клокотала в душе обида.
Чернопольск – небольшой город в сотне километров от Москвы. По сути, это была черта, за которой начинался пресловутый сто первый километр. Оттого здесь и в прежние, и в настоящие времена селились отбывшие свой срок заключенные и политически несознательные граждане. Но этот неблагонадежный контингент селился в основном в Вороньей Слободке, так назывался район – отдаленный и отделенный от города высокой стеной длинного, как кишка, завода цветных металлов. Завода, на котором, по логике государственных мужей, должны были работать бывшие уголовники. Но далеко не все из них хотели становиться бывшими и продолжали вести прежний образ жизни, далекий от идеалов общества строителей коммунизма. Дети уголовников сами со временем попадали за решетку, их внуки зачастую шли по той же стезе. И так по замкнутому кругу. Блатная романтика здесь была так же естественна, как ядовитый дым из труб металлургического завода…
Машина остановилась возле старого трехэтажного здания. Полусгнившая крыша, потемневшая, местами обвалившаяся штукатурка, потрескавшийся фундамент, кривая, уходящая вниз к оврагу улочка, безжалостно испоганенная помоями – их здесь, не церемонясь, выливали прямо из окон. Запах нечистот и безнадеги. Но Трофим привык чувствовать себя здесь как черт в тихом грязном омуте. Хотя этот омут сложно было назвать тихим. То драки с поножовщиной, то пьянки с матерными песнями, то нечеловеческие вопли избиваемых жен и сожительниц… Одним словом, родная стихия.
Трофим торопливо сунул Миките мятую трешку, но тот заупрямился.
– Обижаешь, братан! – строптиво мотнул он головой. – Со своих денег не берем.
– А ты все равно возьми!
Деньги лишними не бывают, но Трофим все же расплатился за проезд. «Спасибо» в блатной среде не канает, здесь долг платежом красен. За добро ты человеку должен отплатить таким же добром – возможно, еще большим. Кто знает, может, Микита затребует такой благодарности, которая встанет в сотню, а то и в тысячу таких трешек… Нет, уж если есть возможность оплатить счет, то лучше сделать это, чтобы не было долгов…
Трофим вышел из машины – еще раз осмотрелся, принюхался. Пусть и мрачные, но родные пейзажи, пусть и муторные, но привычные с детства запахи… А в хищном сумраке подворотни родного дома шпана – три паренька на корточках сидят. Совсем еще молодняк, урла. Курят, под себя сплевывают, о чем-то шепчутся меж собой. Увидели Трофима, притихли, зенки свои разули. Не узнают…
– Об чем скучаете, пацанва?
– А-а, Трофим!..
Первым с корточек поднялся приземистый, основательный для своих лет паренек. Трофим также признал его. Лешка, младший брат Петрухи Мигунка. Годков пятнадцать ему, но для своих лет смотрится тузово. И остальные ребятки привстали.
– Ты прямо как с картинки! – хвалебно заметил Лешка.
– Нормально все, пацан, – небрежно усмехнулся Трофим.
– Отслужил как надо, да?
– Ага, как надо… Как мне надо было, так и отслужил.
– Петруха тоже отслужил… В смысле, откинулся.
– Погоди, он же на пятилетку загремел.
– Так это, амнистия была…
– И где он сейчас?
– Где, где, чучу себе нашел, у нее счас зависает… Это в Тесном переулке, третий дом справа. Там у них малина… Ты бы заглянул. Петруха говорил, что ты скоро дембельнуться должен…
– Значит, помнит, если говорит, – польщенно хмыкнул Трофим.
– Оп-ля! Краснучка рисует! – встрепенулся стоявший позади Лешки паренек.
Тот мгновенно отреагировал на этот сигнал – присел на корточки. Его дружки поступили так же. Один Трофим остался стоять на ногах. О чем бы мог и пожалеть, будь у него мозгов поменьше… В подворотню входила, нет, вплывала расфуфыренная дева лет двадцати. Роскошные волосы яркого песочного цвета, красивые шальные глаза, развязная полуулыбка на пухлых удлиненных губках… Пуговички на ее тесной кофточке вот-вот, казалось, выскочат из петель под натиском крупных наливных яблок соблазнительного бюста, короткая джинсовая юбочка так туго облегала крепкие бедра, что трещала по швам. В туфлях на высоких каблуках она шла так легко и непринужденно, как будто под ногами не испещренный выбоинами асфальт, а гладкий паркет подиума…
Диво дивное, чудо чудное. Трофим смотрел на нее широко раскрытыми глазами, но та как будто и не замечала его. Зато молодняк не обошла вниманием – язвительно глянула на пареньков, колко усмехнулась. Не останавливаясь, бросила через плечо:
– Жорики-мажорики! Штаники сменить не забудьте!
Нетрудно было понять, зачем пацаны присели на корточки. С такой юбчонкой, как у нее, снизу открывались захватывающие виды…
Ничуть и никого не смущаясь, она пересекла двор и скрылась в дверях дальнего подъезда. И только тогда Трофим смог взять себя в руки.
– Кто такая? Почему не знаю?
– Не знаешь, – завистливо, как показалось ему, ухмыльнулся Лешка. – Узнаешь… Соседка твоя… Гаврилыч помер, так они в его комнату въехали…
– Гаврилыч?!. – наморщился Трофим. – Что с ним?
Он и не знал, что случилось с соседом по квартире. Мать писала редко, дружбаны все по тюрьмам – да и какое им дело до алкаша Гаврилыча, чтобы им интересоваться?.. Ему и самому, если честно, до фонаря. Особенно сейчас, когда шок на всю голову…
– Так это, мути какой-то нализался, печень, говорят, развалилась… А она его родственница, что ли… Короче, с мужем к вам на хату подселилась…
– С мужем?
– А ты думал, холостая?
– Ну, мужа и подвинуть можно, – усмехнулся Трофим.
Что-что, а с женщинами у него все в ажуре. И до армии было, и на стройках с потаскухами забавлялись… Короче, не какой-то он там мальчик, чтобы в штанишки от вида женских прелестей напускать…
– Подвинь, если сможешь, – пожал плечами Лешка.
– А что, не смогу?
– Я откуда знаю? Я ж не пробовал… Это, ты когда к Петрухе пойдешь?
– К Петрухе?.. А, ну да… Пойду… Но сначала домой…
Трофим и думать забыл о своем дружке. Зароились было в голове мысли – загулять на малине, но глянул на кралю, и вылетело все из памяти.
– Ну, так я ему скажу, что ты придешь… – Лешка усмехнулся с таким видом, словно понимал, что Трофиму не до пьянок-гулянок.
– Скажи… И как эту… ну, соседку мою, как зовут?
– Кристина ее зовут… А мужа… Мужа ее можешь хмырем болотным звать… Он у нее чума ходячая, увидишь, сам поймешь… Ну все, я пошел, надолго не прощаюсь…
Лешка повел свою компанию в сторону Тесного переулка. Трофим отправился домой, к отпадной красотке…
Трехэтажка древняя, со времен сотворения мира, квартиры большие, но коммунальные – с грязными вонючими коридорами, шумными кухнями и тесными комнатами. Вода в колонке во дворе, сортир там же… Словом, красиво жить не запретишь.
Старая трухлявая дверь в паутине трещин, кнопка звонка с целым рядом затертых надписей под ним с указанием, кому и сколько раз звонить: «Бунякин А.В.» – один раз, «Дергайло П. Ю.» – два, «Трофимова Т.Н.» – три… И совсем новая табличка: «Шмаков В.В.». Этот должен отзываться на четвертом звонке – все в точности, как с Гаврилычем в прежние времена. Но нет больше старого алкаша, зато есть Шмаков В.В. Хотелось бы Трофиму глянуть на этого счастливчика. Неплохо было бы занять его место в постели… Ничего, все у него еще впереди.
Комната была оформлена на мать. Отсюда и табличка – «Трофимова Т.Н.». Татьяна Николаевна то есть. Когда-то, давным-давно, она была замужем за Трофимовым Трофимом Даниловичем. Лет пятнадцать назад. От него Трофим унаследовал фамилию, имя и отчество. И еще воспоминания о нем – такие же смутные и плохо различимые, как туман в предрассветной мгле.
Мать он застал на кухне. Облако табачного дыма, запах подгорелого масла, вокруг застланного рваной пленкой стола – пьяные синюшные рожи. И мать его среди этих забулдыг, также под градусом… Картина, в общем-то, привычная. Трофим давно понял, что мать у него безнадежный хроник. Уж сколько в профилакториях лечилась, и все без толку. Но как ни пытался он к ее хахалям привыкнуть – не смог: не тот склад характера.
– А эт чо за клоун? – ворохнул непослушным языком рослый, но мягкотелый мужик с глупыми, как у бегемота, глазами.
С пьяными Трофим старался не связываться, но это животное наступило на его больную мозоль.
– Сам ты клоун… – беспомощно возмутилась мать.
Попыталась встать, чтобы приветить сына, но не смогла удержать равновесие и снова плюхнулась на табуретку.
– Это сын мой… Из армии вернулся…
– Ну, если сынок… – глумливо хмыкнул рыхлый. – Эй, сынок, выпить надо!..
Сжав зубы, Трофим отдернул липкую от напыленного жира занавеску, открыл окно. Молча подошел к своему обидчику, одной рукой схватил его за шиворот, другой за ремень на брюках и на пределе сил рванул его на себя. Надрывая жилы, вышвырнул его в оконный проем. Дикий ор – со второго этажа с трехэтажным матом – плотный шумный шлепок и скулеж подстреленного шакала.
Трофим обвел угрожающим взглядом притихшую компанию за столом:
– Кто следующий?
– Эй, служивый, ты охолонись…
Первым из кухни вытек очкарик с лицом спившегося интеллигента, за ним бочком-бочком вытолкался низкорослый толстяк с большими лысыми проталинами на голове, последним выплюнулся горбоносый чурек чахоточного вида…
– Ну, здравствуй, Татьяна Николаевна, – ухмыльнулся Трофим.
– Сынок! – Мать воздела к нему руки, но не дотянулась, замерла, закрывая глаза.
Дернулась, как это случается с засыпающим человеком, уронила локоть на стол и спикировала на него головой…
– Дура, – раздраженно буркнул Трофим.
Нехорошо так о матери, но ведь это правда – и то мягко говоря.
Она что-то бессвязно бормотала, пока он вел ее в комнату, но мгновенно затихла, едва голова коснулась подушки. Трофим глянул на часы-ходики с кукушкой – идут, тикают. Одна беда, птичка сдохла, но это случилось давно – лет десять назад: самолично из гнезда вырвал, хотел глянуть, как оно там все устроено. Время – половина первого пополудни. Оказывается, дружки мамкины на обед к ней заглянули… Пусть теперь у других столуются, а здесь им в лучшем случае светит кукиш с маслом, а в худшем – окрошка из собственных зубов…
Комната маленькая, квадратов двенадцать – доброму молодцу не развернуться, равно как и злому. Хаос полнейший, впечатление такое, будто цыганский табор здесь все два года хозяйничал. И где найти Геракла, чтобы расчистить эти авгиевы конюшни? На мать надежды мало, а самому запрягаться в лом…
Трофим снял китель – избавился от постыдной клоунской бутафории, взял сигареты и вышел на кухню. Там тоже бардак, но все же не так грязно, как в комнате. Дым уже выветривается, а остатки поганого пиршества не очень-то мозолят глаз. Он сел на табурет, оперся спиной о стену, закурил. Вот он и дома. Пусть мать и не очень-то ему рада, зато собственная душа ликует. Не так уж и плохо ему жилось в армии, но казенщина мутную плешь в мозгах выела. Лучше в грязи по самые уши жить, зато на свободе…
Он уже затушил сигарету, когда на кухне появилась Кристина. Волосы забраны в «конский хвост», вместо кофточки и юбки – плотно запахнутый шелковый халат средней длины, на ногах мягкие домашние тапочки, в руке чайник. Она мельком и безучастно глянула на Трофима, зажгла конфорку на плите.
– Какие люди и без охраны!
У него еще не было повода праздновать над ней победу, но голос уже звучал торжественно.
– Если бы только знал, сколько раз я это уже слышала, – устало, без тени наигрыша усмехнулась она. – Скажи еще, что где-то видел меня.
– Так видел же, – сконфуженно протянул Трофим. – Ты через подворотню шла… И зовут тебя Кристина.
– Ну и что?
– Да так… Давай знакомиться, соседка.
– Зачем? Ты и так знаешь, как меня зовут. А я знаю, как зовут тебя. Трофим ты, мамаша твоя все уши прожужжала – вот вернется сын… Кстати, спасибо тебе за то, что забулдыг отсюда прогнал.
– А ты откуда знаешь?
– Да слышала… И видела, как мужик из окна падал. Зачем ты с ним так?
– Так он говорил, что в десанте служил, – ухмыльнулся он.
– Ну, ну, – повеселела она.
– Вот тебе и ну… А ты, значит, чайком решила побаловаться?
– Побаловаться, – насмешливо хмыкнула она. – Чайком. А ты что, присоединиться хочешь?
– Да нет, – мотнул головой Трофим. – Я не хвостопад какой-то.
– Ну, хвостопад не хвостопад, а, наверное, голодный.
– Ага, со всех сторон.
– Я знаю, о каких сторонах ты говоришь, – нахмурилась Кристина.
Только что в ее глазах плясали блудные искорки, но уже перед ним стояла непогрешимая дева самых честных правил.
– Только давай не будем об этом, хорошо?
Трофиму бы согласиться с ней, но черт продолжал дергать за язык.
– О чем?
Кристина кольнула его ехидным взглядом – как будто разочаровалась в его умственных способностях.
– О палке чая! – выпалила она.
Сняла чайник с плиты и торопливо покинула кухню. Трофим обескураженно почесал затылок – он чувствовал себя тупым и грязным животным…
* * *
От жирной Юльки сильно воняло потом. И взрывного всплеска изнутри не было – так себе, легкий пшик. Да и комната, где происходило действо, убогая – обезображенные временем и сыростью стены, лопнувший и угрожающий обвалом потолок, раздавленный таракан на загвазданном полу. Юлька в такой конуре – испытание не для робких душ. Потому после сеанса потянуло на водку – чтобы загнать внутрь ком тошноты.
Юлька осталась в боковушке, а Трофим вышел в светелку, к Петрухе. Здесь такой же бедлам, зато дышать легче и выпивка на столе.
– Ну, как тебе бабец? – пьяно осклабился дружок.
– Если на холодец, то ничего, – скривился Трофим.
– Зато безотказная… На зону бы такую, на руках бы носили…
– А ты зоной меня не грузи. Я тоже зону топтал, знаю почем там фунт изюму…
– Ты сам не грузись, да… Хлеб-соль, ханка, баба – чего тебе еще надо, а?
Трофим примирительно махнул рукой. Пацан действительно встретил его честь по чести. Накормил, напоил, девкой своей с дороги угостил.
– Да ты не парься, братан. Юлька мне твоя не понравилась, вот и все дела… А в долгу я не останусь…
– Да какой долг, Трофим? О чем ты? – ухмыльнулся Петруха.
Узкий выпирающий лоб, густые щетинистые брови, сросшиеся на шишковатой переносице, крупный приплюснутый нос, массивная, самой природой сдвинутая набок челюсть. Не красавец, мягко говоря. Сколько помнил его Трофим, только такие страшилы, как Юлька, ему и давали… Но ведь и он сам в этом плане слаще репы ничего не едал. Ни одна из его баб с той же Кристиной и рядом не стояла…
Но тех баб он имел, а Кристина вильнула перед ним хвостом и так обломно махнула ему ручкой… Может, это у нее манера такая мужиков охмурять – сначала продинамить мэна, чтоб интерес подогреть, а затем раздвинуться под ним в ритме быстрого вальса. А может, она вовсе и не собирается мужу изменять… Ничего, все еще впереди. Завтра Трофим снова подкатится к ней – будет кружить яблочком по тарелочке, глядишь, и собьет ее с панталыку, опрокинет на спину… А пока пусть эта фифа думает, будто он исчез с ее горизонта навсегда, пусть кается в своих перед ним грехах.
– О чем задумался, корешок? – едва ворочая языком, спросил Петруха. – О том, как жить дальше будешь, да?
– А как я дальше жить буду?
– Ну, не на стройку же пойдешь…
– Почему на стройку? Потому что в стройбате служил?.. Заманался вкалывать, хватит с меня…
Для убедительности Трофим стукнул кулаком по столу. Но не очень сильно – как будто колебался во мнении, что сможет прожить без работы. Но и горбатиться неохота, это факт. Он же не ишак, чтобы ишачить…
– А кто тебя вкалывать заставляет? Делюгу замутим, капусты срубим, и все дела…
– Какую делюгу?
– Хату сделаем.
– Есть вариант?
– Не было б, не предлагал бы…
Трофим прежде не занимался воровством – не шарил по карманам, не взламывал двери домов и магазинов. Но предложение обокрасть чью-то квартиру совсем его не смутило. А что здесь такого? Ему нужны деньги, и если есть конкретная наводка на богатый дом, почему бы его не выставить… Может, он по жизни вор.
– И что за хаза? – деловито спросил он.
– Да мерин тут один сладкий есть. Цеховой. Бабла, говорят, валом. Только он его никому не показывает. Тихо живет, без фонтана…
– Кто говорит?
– Да есть тут одна. Юлькина подруга. Нехилая киска, скажу тебе, кровь с молоком. Наш цеховой таких любит… Он вообще пышных баб любит. Ирку целый месяц у себя держал, фильдеперсы там, все дела. Озолотил, короче… А она его сдала…
– Цеховой – это как?
– Ну ты даешь, в натуре, – заносчиво фыркнул Петруха. – Цеховой – это который химичит… Ну, не на химии, нет… В смысле у государства ворует, ага… Этот, ну, который наш, он на железобетонных конструкциях работает, ну, блоки там, плиты – часть направо, часть налево… Как там точно, я не скажу, не моего ума дела, да и на фига. Но факт, бабла у этого мерина много. Ирка даже просекла, где он их заныкал… Половину, коза, просит, за наводку, типа…
Наводчица требовала половину добычи, но Трофим не возмутился: каждый человек от этой жизни что-то хочет. Но и идти в фарватере какой-то марамойки он тоже не хотел.
– Будет ей половина, – пренебрежительно скривился он. – Если бабла куча, то разобьем ее на кучки. От одной кучки и будет половина…
– В натуре, она ж не знает, сколько там бабла, – озаренно просиял Петруха.
– Да ляд с ней, с этой дурой… Ты мне скажи, где эта хата, как мосты к ней подвести?
Оказалось, что сладкий фраер жил в собственном доме, на Линейной улице, у реки, в районе железнодорожного моста. Ни жены, ни матери – сам по себе, бобыль-бобылем. Хотя женщины в его жизни случались, наводчица Ирка – явный тому пример. Но бабы не так опасны, как овчарка во дворе – на охране. Забор невысокий, за домом пышный сад, окна без решеток…
– Хату ночью надо делать, – веско сказал Трофим.
– Так сладкий в хате будет, может помешать.
– Не помешает. Захомутаем и в погреб, делов-то…
– Ага, делов то на рубь сорок пять… Сто сорок четвертая статья меня больше устраивает.
Трофим не мог не согласиться с Петрухой. Уж лучше влететь за кражу, чем за грабеж: чем легче статья, тем меньший срок схлопочешь.
– А ты не думай о статье, – свысока глянул он на своего дружка. – Ты думай о том, как хату выставить. По уму все сделаем, не влетим. А дергаться начнем, точно втяпаемся… Ночью пойдем.
– А псина? Ее ж на ночь отвяжут.
Трофим ненадолго задумался.
– А ты кино про пограничников когда-нибудь смотрел? Видал, как там собак тренируют?
– Как?
– А тулуп драный достань, увидишь.
– Будет тулуп.
– Ну и пика нужна, само собой. Пса валить надо.
– Надо так надо, об чем базар.
– Ну, тогда давай за удачу!..
Трофим плеснул в стакан себе и подельнику. Дело вовсе не безнадежное, так что есть основания надеяться на успех.
– Бабла срубим, в кабак завалимся, – мечтательно протянул Петруха.
– Кабак – дело святое, – кивнул Трофим.
Ресторан – это не просто заведение, где можно выпить, закусить и снять бабу на ночь. Ресторан – это символ блатного фарта, если не сказать, смысл воровской жизни. Кабак – это песня вольной души. Если ты можешь позволить себе шикануть в ресторане, значит, все у тебя на мази, значит, не зря ты живешь на этом свете. А если с тобой еще и козырная красотуля, значит, жизнь конкретно удалась…
Трофим мечтательно закатил глаза. Будут у него деньги, охмурит он Кристину – они еще спляшут свой карамболь в лучшем московском кабаке…
Он думал, что не застрянет на малине, но домой он пришел на четвертые сутки, в похмельном угаре, с тяжелой головой. Трофиму хватило ума закрыться в своей комнате и завалиться спать.
Проснулся утром, глянул на себя в зеркало. Кошмар. Отекшее лицо, свинячьи глазки, щетина в женский ноготь длиной. Брюки в винных пятнах, рубаха мятая, да еще и без пуговиц – кажется, в припадке пьяного бахвальства он рвал на себе одежду. Надо же было так ужраться… Матери дома не было, в это время она обычно шаталась по улицам, очищала их от пустых бутылок. На табуретке у двери стояло пустое ведро – нет воды, ни помыться, ни побриться. А перышки надо начистить: женщины замарах не жалуют…
Кристина застала его в самый неподходящий момент. Он стоял у окна на кухне, дожидаясь, когда закипит чайник. Сначала он увидел ее отражение в стекле, затем уловил аромат духов. Разволновался, но так и остался стоять на месте, даже не повернулся к ней. Пусть думает, что он ее не заметил. И пусть уходит… Но Кристина, как назло, проявила к нему интерес.
– О чем задумался? – живо спросила она.
– Да так, засыпаю на ходу, – не оборачиваясь, буркнул он.
– А паралич, случаем, не разбил?
Она мягко положила руку ему на плечо, потянула его на себя. Пришлось повернуться к ней лицом.
– А-а, понятно, – колко усмехнулась она. – Шумел камыш, деревья гнулись?..
Она-то уже успела навести лоск на свою картинку. Сама свежая, румяная, халат чистый, наглаженный.
– Ага, и ночка темная была… – в том же духе продолжил он. – Что, интересует, кому я там молодость помял?.. Ну, была одна.
– Как раз подвиги твои меня совсем не интересуют.
И снова, как в прошлый раз, от ее кокетливого настроения не осталось и следа. И кухню она покинула так же торопливо. Как будто ошпарил он ее словом… Или ее мутит от его намеков, или цену себе девка набивает…
Трофим согрел воду, побрился, вымыл голову, сбрызнулся «Шипром». Неплохо было бы переодеться, но не во что. Совдеповские «техасы» и рубаха были в единственном экземпляре. Из войск в чемодане привез – по случаю приобрел, чтобы дома было в чем ходить. А доармейские шмотки устарели – размерчик уже не тот…
Впрочем, ничего страшного не произошло. Брюки можно выстирать, к рубахе пришить пуговицы… Трофим взялся за дело, натаскал воды, замочил в тазу «техасы». Пуговицы содрал со старых рубах, пришил к новой. Еще бы погладить ее. Но не нашел в доме утюга. Когда-то был, но мать его, видно, пропила…
