Бершеть,
или не состоявшийся перевод в Забайкалье
Бершеть – это небольшой поселок в сорока километрах от Перми, где в свое время располагался военный городок 52-й ракетной дивизии, который назывался «Звездным». Сам поселок состоял из пяти двухэтажных домиков, расположенных на бугорке за военным городком. С одной стороны городка протекала небольшая речушка, по колено глубиной, которую местные жители называли «Портянка», с остальных трех сторон стоял лес, который начинался буквально через двадцать метров от крайних домов. Дома все были пятиэтажные и стояли вдоль четырех компактно расположенных улиц. В городок вели две дороги: со станции «Юг», и с поселка «Юг», расположенного в противоположной стороне от станции. В какую сторону ни поедешь, все равно попадешь на «Юг». Грибов и малины в лесу было немерено. Вот только, как говорили местные, здесь до июня еще холодно, а после июня уже холодно. Зато в июне стояла такая жара, что на опушках леса выгорало абсолютно все, и деревья стояли желтыми.
Я получил назначение в Бершеть сразу после окончания Харьковского высшего командно-инженерного училища. Вернее, не совсем сразу. На мандатную комиссию по распределению мы заходили по абсолютно справедливой очередности: по среднему баллу оценок в приложении к диплому. Я заходил шестнадцатым из 120-ти человек. На этом справедливость и закончилась. Мне объявили, что я назначен в Уральский военный округ, и все, больше никакой информации. Ни должности, ни места службы, ничего. Сказали, что все остальное мы узнаем после отпуска. После отпуска выяснилось, что я назначен на должность начальника расчета регламентных работ в Отдельную эксплуатационно-регламентную группу (ОЭРГ) 52-й ракетной дивизии. Должность старшего лейтенанта. Как позже выяснилось, многие из тех, которые учились еле-еле на тройки, поехали на капитанские должности в Москву и Подмосковье. В Бершеть еще приехали Володя Балашов, Саша Мясоедов, Юра Гармаш, Виктор Овчаров, Володя Васильченко, Женя Терентьев, выпускник второго факультета, с которым я был знаком еще со времени поступления в училище. В общем, одиноко не было.
А в ОЭРГ кроме меня приехало еще три лейтенанта: Володя Васильченко, Коля Богачев и Саша Вольф. Васильченко и Богачев – на такие же должности, как и я, а Вольф – на должность начальника расчета параметрического контроля. До нашего приезда в нашем отделении регламентных работ и параметрического контроля было всего два офицера: начальник отделения – капитан Василий Михайлович Саломатов, и начальник расчета параметрического контроля – старший лейтенант Витя Ефимов, который уже семь лет ходил в этом звании. Рассказывали, что лет пять назад его уличили во вредительстве, хорошо, что уже был не 37-й год, иначе бы расстреляли. Витю поймали на месте преступления, когда он шилом проделывал дырки в свинцовой оболочке кабелей связи. Все связные кабели содержатся под давлением воздуха, чтобы, при небольшом повреждении, вода не попадала в кабель, и он не замок. Так вот, Витя делал так, чтобы все кабели замокли, и дивизия осталась без связи. Это было чистейшее вредительство. Судить его не стали, но начальник связи дивизии, подполковник Котельников, пообещал Вите, что пока он начальник связи, капитанской должности ему не видать, как своих ушей, и слово свое сдержал.
Начали дружно осваивать новые для нас специальности. Среди нас в лучшую сторону выделялся только Володя Васильченко, он еще в училище был «самоделкиным», изготавливал электрические гитары и усилители для курсового ВИА, а здесь изготавливал пульт для дежурного по ОЭРГ, остальные были примерно на одном уровне. С этого периода запомнился только один эпизод. Когда Саша Вольф вернулся со своего первого регламента, где он был в качестве стажера, командир ОЭРГ майор Транин спросил его: «Ну как товарищ Вольф, освоились?» Ответ Саши меня очень удивил: «Так точно, товарищ майор, сам делать еще не могу, но руководить уже могу». Как можно руководить если ни черта в этом не соображаешь?
Во время подготовки к самостоятельной работе я встретился еще с одним вредителем. Начальник ОЭРГ майор Транин попросил меня сходить вместе с сержантом Фокиным, со второго отделения, на линию воздушной связи в деревню Кояново, и проконтролировать его работу. Дивизия обеспечивала сельсовет Кояново телефонной связью, и вот последний месяц эта связь постоянно пропадала, а это был единственный телефон в поселке, при его отсутствии жители даже скорую помощь не могли из Перми вызвать. На устранение этих обрывов сержант ходил один, самостоятельно, но проходило день или два после ремонта линии, и связь опять пропадала. Мы с сержантом шли по проселочной дороге на Кояново и визуально осматривали столбы и провода этой линии, расположенной вдоль дороги. Дошли до места, где линия, с помощью подземной кабельной вставки, переходила через дорогу. На двух столбах, расположенных на противоположных сторонах дороги, находились кабельные коробочки с крышками, защищающими их от дождя, через которые кабель и соединялся с воздушной линией. Сержант проверил эти коробочки, и в одной из них обнаружил обрыв. Устранив обрыв, он связался, с помощью переносной телефонной трубки с номеронабирателем, с дежурным по связи, и доложил об устранении обрыва. Мне сказал, что все сделал и можно идти домой. Я поднялся на столб, чтобы проверить его работу, и увидел картину маслом: из двух проводов, прикручен винтом был только один, второй был просто подведен под шайбу, за счет которой он, кое-как, и держался; под крышку коробочки была подставлена палочка, с таким расчетом, чтобы, при первом же порыве ветра, она вылетела и, при падении, сбила не закрепленный провод. Сержант был на хорошем счету, и зачем он это делал, я так и не понял, но это тоже было явное вредительство. После этого сержант закрепил провода как положено, и мы пошли домой, больше обрывов этой связи не было. Сержанту до дембеля оставалось служить две недели, и он умолял меня никому об этом не рассказывать, боялся, что замполит напишет об этом его родителям. Я его пожалел и не стал никому об этом рассказывать.
Жили мы дружно, женатые периодически ходили друг к другу в гости. Васильченко был холостой, и в нашу компанию не входил, но к нам присоединился еще один лейтенант, наш сосед, Генка Иванов. Через некоторое время заметили, что в гостях у Вольфов никто из нас не был, хотя они приходили к нам часто. Анализ их посещений показал, что они ходят к нам в гости строго в определенные дни: к нам в среду и субботу, к Богачевым во вторник и пятницу, а к Ивановым в четверг и воскресенье. Оказалось, что Вольфы завтракают и обедают в офицерской столовой, а дома ужинают только в понедельник, консервами, которые им присылают из Питера, а все остальные дни – по очереди у друзей, то есть у всех нас, дома они ничего не готовят. Его жена Жанна, еврейка с совиным носом, считающая себя красавицей и убедившая в этом Сашу, боялась испортить маникюр, поэтому к приготовлению пищи даже на притрагивалась. Один раз мы все-таки набились к ним в гости, но готовить ужин пришлось нам самим.
Я быстро изучил все средства связи, на которых нужно было проводить регламенты и устранять неисправности, при этом, по тем работам, которые еще не освоил, не стеснялся учиться у хорошо подготовленных солдат. Соответственно, обучал солдат всему, что знал и умел сам. Со временем, наш расчет начал выделяться в лучшую сторону. В тех полках, где мы проводили регламенты, в межрегламентные периоды неисправностей практически не было, а все неисправности мы устраняли с первого раза, в то время как у других расчетов и неисправностей было много, и на неисправности они по несколько раз выезжали, устранить неисправность с первого раза у них почему-то не получалось. Командиры полков это заметили и начали просить майора Транина присылать к ним в полк на регламенты и устранение неисправностей именно наш расчет. Транин им объяснял, что полки закреплены за расчетами, и каждый расчет едет в закрепленный полк, если только не возникает какой-либо накладки. Кроме того, Шлома, то есть я, не в состоянии ездить один на все неисправности. Почему у других получается хуже, чем у нас, я, честно говоря, не понимал, вроде бы работали все одинаково, я часто брал с собой на неисправности солдат из других расчетов, и все было нормально. Картина прояснилась, когда к нам приехал начальник войск связи армии полковник Бури, и собрал нас, лейтенантов, на совещание. Прежде всего он поинтересовался, с каким средним баллом мы закончили училище. У Вольфа, закончившего академию им. Можайского, средний балл был самым низким – 3,2. У Богачева, закончившего Киевское училище связи – 3,4. У Васильченко, с которым мы учились вместе, балл был 3,5, а у меня – 4,75. Вот теперь мне все стало понятно, знаний то у ребят нет, все на интуиции держится.
В ОЭРГ появился «стукач», очень неприятное явление. Транину кто-то докладывал обо всем, что происходило в подразделении. Под эту раздачу однажды попал и я. Возвращаясь из полка после устранения неисправности, я заехал в одну из деревень, чтобы в магазине купить для жены грецкие орехи, сделав при этом крюк примерно в десять километров. На следующий день Транин выдрал меня как «сидорову козу», грозился вычесть из зарплаты деньги за перерасходованный бензин. В принципе, я понимал командира, с бензином у нас была напряжёнка, каждый литр был на счету. В то время шла борьба за экономию горючего. В каждую машину, независимо от дальности поездки, заливали всего 20 литров бензина, а этого бензина, при поездке в дальние полки, хватало только для поездки в одну сторону. На возвращение домой бензина уже не было. Поэтому, командиру приходилось записывать в наряд на выезд все автомашины, даже те, которые уже несколько лет стояли без двигателей, потом бензин ведрами переливали в те автомашины, которым действительно нужно было ехать на выезд. Вот так и выкручивались. Поэтому его гнев был понятен, непонятно только было, какая сволочь об этом донесла. Грешили на то, что это кто-то из солдат или сержантов. Не могли же этим заниматься прапорщики, и тем более офицеры. Стукач успешно «трудился» года полтора. Однажды утром, перед ежедневным построением, ко мне подошел наш автомеханик, прапорщик Валерка Тахтаманов, и сказал: «Я кажется знаю кто стучит. Ты не замечал, что если кто-то опаздывает на построение, то крик стоит до небес, а Вольф опаздывает почти каждый день, но Транин ему даже замечаний не делает. По-моему, это он стучит». Я с его мнением не согласился, где это видано, чтобы офицер стучал на своих товарищей.
– Да они оба евреи, – возразил Валерка, – вот и снюхались.
– Давай проверим, когда придет Вольф, я вам двоим расскажу, что ночью не ночевал дома, жена устроила скандал, и собирается идти в политотдел. Посмотрим, что будет.
Так и сделали, мы с Валеркой знали, что информация ложная, а Саша не знал. Через полчаса Транин вызвал Валерку в кабинет и начал отчитывать за непотребное поведение. Стукачество подтвердилось. Для меня это был шок. Я вспомнил, о поездке за орехами я сам Сашке рассказывал, вот это «друг». После этого случая, вся наша компания перестала приглашать Вольфов в гости. Они еще некоторое время ходили без приглашений, но хозяева делали вид, что сильно заняты и ужинать еще не собираются, даже попить чай не предлагали, и Вольфы перестали ходить по гостям.
Прошло два года. Василий Михайлович перешел на майорскую должность в другое подразделение, а меня назначили на его место. На моей прежней должности никого не было. Поэтому мне приходилось работать и за начальника отделения, и за начальника расчета, я по-прежнему ездил и на регламенты, и на устранение неисправностей. Так я проработал месяца три или четыре. В этот период и пришла разнарядка на замену офицера с моей должности на Забайкалье. Вопрос замены решала специальная комиссия, в которую входило командование дивизии и все командиры полков. Перед этой комиссией я и предстал. Прежде всего меня спросили, есть ли у меня какие-либо уважительные причины, по которым я не могу ехать в Забайкалье? Я ответил, что таких причин у меня нет, жаль только бросать налаженную здесь работу. С этим меня и отпустили, сказав, что решение комиссии до меня доведут.
В Забайкалье я не поехал, вместо меня поехал Саша Вольф. К этому времени он был уже холостым. Накануне, его Жанна стала себя плохо чувствовать, он взял в кассе взаимопомощи 1000 рублей и отправил ее на Юг подлечиться. Когда она вернулась, ей стало еще хуже. Саша залез в кассу взаимопомощи еще на 1000 рублей и еще раз отправил Жанночку в санаторий. Обратно она уже не вернулась. Не подумайте плохого, она там вышла замуж, оставив Саше немаленькие, по тем временам, долги. В любом случае, Саше крупно повезло, он поехал на повышение: с должности старшего лейтенанта на капитанскую, здесь на капитанскую должность Транин его вряд ли поставил бы, несмотря на все его «стукаческие» заслуги. Транин был умным мужиком и себе в ущерб никогда ничего не делал.
Командиры полков мне сказали, что это они не отпустили меня в Забайкалье. Все командиры полков проголосовали против моего перевода.
– Мы им прямо сказали, – говорили они, – как можно отдать лучшего в дивизии специалиста по связи? А у нас кто будет ремонтировать? Что, будем как в поговорке: «Отдай жену дяде, а сам иди к ….., чужой тете?»
Я до сих пор горжусь этим обстоятельством. По-моему, в нашей дивизии это был первый такой случай.
Позже я был назначен заместителем командира ОЭРГ по боевому управлению, а на мое место назначили Володю Васильченко, жизнь продолжалась. Уже будучи преподавателем Серпуховского военного командно-инженерного училища, я встретился с подполковником Власенко, заместителем командира полка из Бершети, который приезжал в училище к сыну.
– А ведь знаешь, – сказал он мне, – я прослужил там еще больше десяти лет, но специалиста по связи лучше тебя у нас не было. Мы тебя потом часто вспоминали.
Приятно было такое услышать. Значит я не зря там трудился, люди мою работу добрым словом вспоминают.
Бикус и Верзилов
Когда я приехал в Бершеть, в дивизии еще служили два участника Великой Отечественной войны, начальник тыла дивизии полковник Бикус и комендант гарнизона майор Верзилов. Оба заслуженные люди, орденоносцы. Оба неординарные личности.
Майор Верзилов представлял собой образец строевого офицера, опрятный, подтянутый, практически всегда в сапогах и при портупее. Весь его внешний вид казалось говорил: «Делай как я». Это был до мозга костей преданный службе офицер. В его подчинении находился комендантский взвод, солдаты которого несли службу на двух въездных контрольно-пропускных пунктах и в патрулях, и гауптвахта. В комендантский взвод он набирал исключительно выходцев из Средней Азии, считая, что они более добросовестные и более преданные, чем выходцы из других республик. И они всегда оправдывали его надежды, честно выполняли свои обязанности, по-моему, их даже не нужно было контролировать, они сами контролировали и друг друга, и назначаемых для руководства ими офицеров – начальников патрулей. Я убедился в этом на личном примере, когда первый раз был назначен начальником патруля на автомобиле. Патрулирование я закончил в дальней точке маршрута и немного не рассчитал со временем, если возвращаться в комендатуру по маршруту, то я опоздаю к установленному сроку, а автомобиль нужен для следующего патруля. Дал команду водителю возвращаться более коротким путем. Мои патрульные меня тут же предупредили: «Товарищ лейтенант, у Вас будут неприятности. Майор Верзилов не любит, когда патруль ездит не по маршруту». Пришлось возвращаться по маршруту. Я понял, что о всех моих действиях во время патрулирования будет подробно доложено коменданту гарнизона, рисковать не стоило, лучше опоздать.
Особой гордостью в нашем гарнизоне была гауптвахта, она была образцово-показательной. Все было организовано строго по уставу, от подъема до отбоя. Ни одно нарушение, даже самое маленькое не проходило мимо внимания коменданта, и за каждое нарушение сидельцам добавлялся срок, как минимум еще на трое суток. Редко кому, получившему трое суток ареста, удавалось выйти через пятнадцать суток, большинство выходило только через месяц. Майор Верзилов всеми доступными ему способами старался перевоспитать нарушителей дисциплины, чтобы запомнили и больше дисциплину не нарушали.
Приказом Министра Обороны СССР майору Верзилову, как участнику войны, было присвоено звание «подполковник», на один ранг выше занимаемой должности, но майор отказался надеть подполковничьи погоны.
– Я еще не навел должный порядок в гарнизоне, – сказал он командиру дивизии, – надену погоны подполковника, когда наведу порядок.
И начал исполнять свои служебные обязанности с еще большим рвением, меры воздействия на нарушителей дисциплины стали еще более строгими. Гауптвахты солдаты и сержанты боялись как огня. Только через год майор Верзилов надел погоны подполковника, видимо посчитав, что нужный порядок в гарнизоне наведен.
Еще через год на квартиру к подполковнику Верзилову приехала группа солдат-строителей. Дома была только жена, комендант, на рейсовом автобусе, уехал в Пермь по личным делам. Ей строители и сообщили, что у них дембельский аккорд, подполковник приказал им за один день перестелить пол в большой комнате. На ее возражения, что он ей ничего не говорил, ее успокоили, к его приезду они все закончат. За дело взялись очень дружно, быстро перетащили всю мебель в маленькую комнату, быстро сняли старые доски и лаги. Сделали все буквально за пару часов, обещали так же быстро и новый пол настелить. Погрузили весь старый хлам в грузовик и уехали, пообещав после обеда привезти новые доски и лаги. Больше они не приехали, так как после обеда они уехали домой на дембель. Это была их маленькая месть коменданту гарнизона за порядки на гауптвахте. Восстанавливать пол коменданту пришлось за свой счет.
Через некоторое время подполковник Верзилов тихо и незаметно уволился в запас. Несмотря на все кажущиеся странности, комендант был честным и добросовестным офицером, который искренне верил в справедливость того, что делал.
С начальником тыла я долгое время вообще не сталкивался. Впервые я побывал в его кабинете, когда он проводил инструктаж комиссии по проверке продовольственной службы дивизии, в которую был назначен и я. Проверка прошла нормально, существенных нарушений выявлено не было, вскрыто было только странное списание двух с половиной тонн рыбы. В акте на списание было записано, что эта рыба протухла, в головах завелись черви, поэтому ее списали и скормили свиньям на подсобном хозяйстве. Чтобы сравнить вес полученной и списанной рыбы подняли накладную, в которой было записано: «рыба без голов». Вот такой небольшой казус. О результатах проверки доложили полковнику Бикусу, и все об этом забыли. Второй раз я попал в его кабинет уже будучи старшим лейтенантом, начальником отделения регламентных работ и параметрического контроля, пытаясь решить вопрос нормального питания своих солдат и сержантов. А перед этим в пермской газете появился фельетон «Иван на вертолете», в котором описывался подвиг одного высокопоставленного полковника, который, будучи вооруженным только одним автоматом, с вертолета охотился на целое стадо лосей, и, благодаря своим высоким профессиональным навыкам, легко с ними справился. Наши вертолетчики сказали, что этот фельетон про Бикуса, это он с вертолета на лосей охотился.
Наше отделение занималось проведением регламентов и устранением неисправностей на средствах связи во всех полках дивизии. Почти каждый день один или два расчета выезжали на устранение неисправностей, обычно выезжали после завтрака и возвращались к ужину, а обедали в том полку, в который выезжали. В полках кормили не только солдат, но и нас, офицеров. Потом вышел приказ Министра Обороны, запрещающий кормить тех, которые не стоят на довольствии в данной части, и в полках нас кормить перестали. Сначала я пытался брать с собой чай и бутерброды на ту группы, с которой выезжал, обычно это водитель и два специалиста, но скоро понял, что мой семейный бюджет такие расходы не потянет. Поскольку устранение неисправностей, это работа всегда не плановая, то планово поставить на довольствие нужное количество солдат в нужный полк было невозможно. В результате введения в действие этого приказа, мои солдаты и сержанты в обед оставались голодными, некоторые были голодными каждый день. Терпеть такое я не мог, и обратился к своему непосредственному начальнику майору Транину, но тот не знал, что делать в этой ситуации. Я попросил разрешения обратиться с этим вопросом к полковнику Бикусу. И вот я опять в кабинете начальника тыла дивизии. Полковник тоже сказал, что он не может нарушать приказ Министра Обороны и никакого выхода их создавшейся ситуации не видит. Я попросил выдавать нам на выезды так называемый дополнительный паек, состоящий обычно из буханки хлеба и куска сала, но и на это получил отказ, ведь выдавать нужно будет каждый день и не одному расчету, это слишком большой расход. Тогда я предложил на выезжающих в столовой продукты в котел на обед не закладывать, а вместо них выдавать нам сухой паек. Предложение также не прошло, снимать солдат с довольствия можно только на сутки, только на обед нельзя, но если снимать на сутки, то некоторые из моих солдат вообще без горячей пищи останутся. Полковник Бикус меня понимал, и всячески сочувствовал, но помочь ничем не мог, ну не мог же он нарушить приказ Министра Обороны.
Бедным моим солдатам пришлось мучиться без обедов еще с полгода. Иногда мне удавалось уговорить командира дежурных сил полка покормить моих солдат хотя бы первым, но чаще приходилось делиться с ними своими бутербродами и чаем. Однажды у нас в дивизии проводил партийную конференцию Член военного совета армии генерал Зеленов, и я присутствовал на этой конференции как секретарь партийной организации. Я решил воспользоваться своим правом обращаться в вышестоящие партийные органы без разрешения на то командира, в отличие от обращения к вышестоящим командирам, к которым я мог обратиться только с разрешения командира. После конференции я подошел к генералу, попросил у него помощи, каким-либо образом решить вопрос, чтобы моих солдат в обед кормили на выездах. Присутствующий при разговоре наш начальник политотдела начал наступать мне на ногу, намекая, чтобы я замолчал.
– Он хотел сказать, что это офицеров не кормят на выездах, солдат у нас всегда кормят, – пытался он увести разговор в сторону.
– Да нет, товарищ генерал, – возразил я, – на выезды я беру с собой чай с бутербродами, и мне этого достаточно. Не кормят именно моих солдат, и они каждый день в обед остаются голодными.
– Ну если речь идет о солдатах, то это полное безобразие, – сказал генерал начальнику политотдела, – немедленно найдите выход из этой ситуации и мне доложите.
Выход нашли уже на следующий день. Майор Транин стал каждый день снимать с довольствия четыре человека, и на них получать сухой паек. Эти сухие пайки и стали выдавать солдатам на выезды. Оказалось, что в подразделении, где питается 120 человек, можно запросто прокормить еще четверых, не стоящих на довольствии.
А тем временем полковнику Бикусу пришло время увольняться в запас, в честь этого события на плацу была построена вся дивизия. Все было очень торжественно, вынесли боевое знамя дивизии, полковник встал на колено и, прощаясь со знаменем, поцеловал его, потом попрощался и со всем личным составом. К отъезду он готовился тщательно. С контейнерами он не стал заморачиваться, на шестой площадке он загрузил два крытых железнодорожных вагона. В основном там были стройматериалы, личные вещи из квартиры и некоторые дефицитные вещи из военторга, типа ковров. Когда командиру дивизии, генералу Друкареву, доложили об этих двух вагонах, он сначала не поверил, и поехал на шестую площадку, чтобы самому в этом убедиться. Осмотрев груз, приказал выгрузить две двухсот литровые бочки спирта – не положено по мерам пожарной безопасности. На все остальное махнул рукой.
– Оно ему все боком вылезет, – сказал он с досадой.
И полковник Бикус уехал, куда-то под Харьков.
Через пару лет мы с женой встретили его в Харькове, странным для меня было то, что он не только узнал меня, но даже фамилию помнил, видно сильно я тогда достал его с вопросом обедов для солдат. Он поинтересовался делами в дивизии и моими лично, сказал, что у него тоже все хорошо, имеет трехкомнатную квартиру в Харькове.
А еще через пару лет, в дивизии прошел слух, что полковника Бикуса посадили, дали семь лет с конфискацией имущества. Говорили, что он под Харьковом купил себе дачу за 75 тысяч рублей, и этой покупкой заинтересовалось КГБ, где подсчитали, что честным трудом они с женой даже за две жизни не смогли бы скопить такую сумму, в итоге семь лет за воровство в крупных размерах, от более строгого наказания полковника спасло только то, что он был ветераном войны. Генерал Друкарев оказался прав, все наворованное вылезло ему боком.