Buch lesen: «Верная подруга Императрицы»

Schriftart:

ISBN 978-5-4493-3184-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Эти рукописи и рассказ – принадлежат человеку, являвшегося «своим» в Царской семье, видевшим и знавшим положение дел внутри Царского Дома. В Царской семье Юлию Александровну Ден звали Лили.

Эта книга впервые появилась на свет в Лондоне в 1922 году на английском языке.

В настоящем произведении попытаюсь Вам изложить и показать некоторые архивные документы, которые не были представлены в английской версии книги, для того, чтобы читатель смог понять и представить, как и чем жила Императорская семья в те трудные времена, которые пришлось пережить.

Верная подруга Императрицы

– «Моя дорогая, Вы всегда были таким молодцом. Вспоминаю эти дни, год тому назад. Никогда не забуду, что Вы сделали для меня, и твердо верю, что Господь Вас не оставит. Вы тогда бросили Вашего сына ради „Матери“ (Государыни) и её семьи, и за это великая будет Ваша награда»
(из письма Императрицы Александры Федоровны Тобольск,
2 (15) марта 1918 г.)

Юлия Александровна была из дворянской семьи. Отец ее был генерал Селим Бек Смольский, а матерью – Екатерина Леонидовна, во втором браке Велицкая. В 1907 году вышла замуж за капитана 2-го ранга Карла Акимовича фон Дена (1877—1932), проходившего службу в Гвардейском экипаже (в 1916 получил в командование крейсер «Варяг», выкупленный у японцев), в это же время произошло знакомство с Александрой Федоровной. Императрица ценила её ум, рассудительность, спокойную уравновешенность. В императорской семье «Лили» назвали другом, такого звания удостаивались единицы. Император Николай II в феврале 1917 г. писал Александре Федоровне: «Видайся чаще с Лили Ден – это хороший, рассудительный друг. Александра Фёдоровна стала крестной матерью сына Лили – Александра Карловича (1908—1980), которого называла Тити и который стал именовать царицу тетей Бэби. Свою верность царской семье Юлия Александровна доказала во время февральской революции, она осталась в Александровском дворце и помогала Александре Федоровне в трудную минуту, несмотря на то что в Петрограде остался её сын.

Детство в Ревовке и в Крыму. Но любила я Ревовку и всякий раз, как отправлялась в гости к дяде, жившему в Ливадии, брала с собой горсточку земли со своей родины. Самым важным событием в жизни в Ревовке был приезд из Сибири дядюшки Хорвата, раз в год навещавшего мою бабушку. Он был начальником Сибирских железных дорог и занимал должность, которая соответствовала должности вице-короля Ирландии. Он был типичным представителем рода Хорватов – высокий, проницательные добрые глаза – и отличался большим умом. Когда он приезжал, я совсем не ложилась спать. Помню, как мы встречали рассвет. До Ревовки дядюшка добирался три часа утра. Очень трогательно было видеть их встречу с бабушкой. Они были очень привязаны друг к другу, да и я относилась к нему как к самому большому другу и любимому родственнику.

в Ревовке и в Крыму

В школе я не училась. Первым моим наставником был священник, но, так как я почти не знала русского (дома мы всегда говорили по-французски), а он не знал французского, я мало что сумела узнать. Зато мисс Райп, английская гувернантка, взялась за меня. Правда, мне представляется, что она находила нас весьма отсталыми людьми. Наш старый дом охранял ночной сторож. Его покашливание и тяжелые шаги я воспринимала как колыбельную. Всякий раз как сторож отправлялся на лодке в город, он довольно необычным способом «вызывал» горничную моей бабушки. Это был неграмотный крестьянин и время измерял по-своему. Он подходил к окну комнаты, в которой жила служанка, и сообщал ей о том, что в небе взошла такая-то и такая-то звезда. Посредством нехитрых расчетов девушка могла судить, сколько ей еще можно нежиться в постели.

Зима в Ревовке была чудесной порой года. Мне нравилось ощущение праздника, которое она вызывала, и я любила кататься на старинных санях – с узорами, с золочеными деталями. Сани современные – с коврами и медвежьими полостями – были не такими нарядными. У англичан сани всегда ассоциируются с волками, они воображают, что поездка зимой на санях в России непременно сопряжена со смертельной опасностью. Опасность, которую представляют собой волки, превращается в легенду. А между тем в нынешние времена волки встречаются лишь в местностях, удаленных от населенных пунктов.

Правда, в Ревовке придерживались старинного обычая и на ночь перед воротами конюшен вешали зажженные фонари, с тем чтобы отпугивать волков. Но однажды, гуляя по парку, как-то вечером я встретила ненароком волка. Прежде мне никогда еще не доводилось сталкиваться нос к носу с этими хищниками, поэтому я решила, что крупное серое животное – это собака. Я окликнула ее, бросилась к «милой собачке», чтобы поближе с нею познакомиться, но животное лишь взглянуло на меня исподлобья недобрыми зелеными глазами, а затем повернулось и потрусило рысцой прочь. Придя домой, я рассказала о встрече со странной собакой. Каково же было мое удивление, когда мой рассказ вызвал всеобщую тревогу, и несколько человек отправились взглянуть на следы. Оставшиеся на снегу отпечатки оказались типично волчьими, но нашего незваного гостя и след простыл.

Когда я была еще молоденькой девушкой, в России начали проявляться признаки недовольства, вскоре приведшие к революции. В 1905 году, когда я гостила в Ливадии у одного из моих дядей, который служил управляющим имениями Императора в Ялте, нам довелось познакомиться с методами, к каким прибегали в своей подрывной работе революционные агенты. Теперь хорошо известно, что ядовитые семена революции были посеяны в основном в Ялте, но тогда было просто ужасно наблюдать лодки, разукрашенные красными флагами, и слышать звуки «Марсельезы», доносившиеся со стороны моря: дядя запретил проводить на суше всякие политические сборища. Однажды обнаружили, что золотые двуглавые орлы, обозначавшие границы царских владений, сломаны и сброшены на землю, но этот акт вандализма сочли делом рук евреев и самых горячих голов из числа студенчества.

В Крыму разгорались страсти. Во дворце Великого князя Константина в Ореанде, по какой-то причине пришедшем в упадок, работало несколько подпольных типографий. Мне давно хотелось побывать в полуразвалившемся особняке в Ореанде, и однажды я уговорила своих кузенов сходить туда со мной. Предприятие это было рискованное, но мы сочли, что наше непослушание может быть с лихвой вознаграждено открытием каких-нибудь подземных ходов, за изучение одного из которых мы тотчас же и принялись. Приближаясь к концу прохода, мы услышали отдаленные голоса, нарушавшие тишину. Перепуганные до смерти, мы не знали, что нам делать: то ли скрыться, то ли, собравшись с духом, идти дальше и узнать, что это за звуки и откуда они доносятся. Любопытство в конце концов преодолело малодушие. Мы осторожно двигались вперед до тех пор, пока не увидели большой костер, освещавший темноту. Решив, что мы добрались до преддверия ада, мы кинулись бежать прочь и, невзирая на опасность наказания, сообщили дядюшке о местонахождении преисподней. В известном смысле это действительно была преисподняя, поскольку стало известно, что тайная типография находится под землей, что злобная пропаганда против существующего строя была обязана своим происхождением Ореанде.

Хотя именно евреи больше всех мутили воду, скорпион, жаливший власть, подчас и сам получал укусы, а в 1905 году дело дошло до погромов. Многие утверждают, что революция началась с расправ над еврейским населением после того, как солдаты, вернувшиеся с русско-японской войны, позабыли о дисциплине и принялись немилосердно преследовать евреев.

Моя мама, которая вторым браком была за офицером полка, расквартированного неподалеку от нашего имения, узнала о начавшихся беспорядках в тот самый момент, когда мы подъезжали к городу. Она сначала не поверила, что это возможно, но затем убедилась, что предупреждение было не напрасным. Сначала мы увидели людей, мчавшихся по полям куда глаза глядят, а когда добрались до населенного пункта, то увидели нечто невообразимое. Погромщики били окна, грабили еврейские лавки, вытаскивали оттуда товары, а вожаки громил, невзирая на протесты бедных иудеев, швыряли их толпе. Особенным спросом пользовались белые и черные одежды, применяемые при богослужении: утверждали, будто кусок такой ткани, если его надеть на голое тело, защищает от болотной лихорадки.

Юлия Ден

На следующий день, гуляя по парку, я оказалась рядом с аллеей, пересекавшей парк. К своему удивлению и ужасу, я услышала невероятные высказывания, которыми делились между собой прохожие.

– Сейчас мы взялись за жидов, – произнес один из них, прибавив непечатное слово, – а потом примемся за других. На то у нас есть приказ. Скоро наступит черед помещиков!

Выяснилось, что громила не бросал слов на ветер. Спустя несколько дней вокруг нашей усадьбы начались пожары и грабежи. С веранды нашего дома было видно расширяющееся кольцо огня. Наши крестьяне предупредили нас, что на очереди наша усадьба. Однако беда обошла нас стороной. Правда, одним из первых было уничтожено поместье госпожи Чеботаревой, крупной помещицы и сторонницы революционных преобразований. Впоследствии ее сослали в Сибирь. Судьба сыграла с нею злую шутку, но, на мой взгляд, справедливость восторжествовала!

Когда волнения утихли, на свет появилась Дума, где впервые встретились представители всех классов населения. На усмирение восставших крестьян были посланы войска. Многих из бунтовщиков солдаты секли розгами. Среди бунтовщиков наших крестьян не оказалось. Мне отвратительна была мысль о том, чтобы пороть людей. Несмотря намой юный возраст, я понимала, что наш класс повинен во многих несправедливостях и поэтому мы обязаны сделать все от нас зависящее, чтобы исправить зло. Однако порка по отношению к виновным оказалась наиболее эффективным и наиболее понятным средством против бунтовщиков. Порка – варварское наказание, особенно в глазах английской публики. Однако она оказалась сущим пустяком по сравнению с жестокими и утонченными расправами, которыми впоследствии ответили выпоротые злоумышленники тем, кто их порол.

Вскоре совсем иные события заставили меня забыть о бунтах и наказаниях. Вместе с бабушкой мы отправились в Петроград, где начались приготовления к моей свадьбе. Когда меня представили ко Двору, я уже была обручена. Женихом моим был Карл Ден, принадлежавший к старинному шведскому дворянству. Его предки обитали в северных провинциях еще со времен крестовых походов. Представители их семейства были в основном генералы и офицеры, находившиеся на царской службе. Карл Ден принимал участие в подавлении Боксерского восстания», а во время осады Пекина он первым из офицеров поднялся на стену Запретного Города, чтобы выступить на защиту посольств западных стран. За свой подвиг он был награжден орденом Св. Георгия (русский эквивалент Креста Виктории), а послы разных стран, имевших свои представительства в Пекине, ходатайствовали о его награждении орденом Почетного Легиона.

Вернувшись в Петроград, он был представлен Императору, который назначил его офицером своей яхты «Штандарт», а также офицером Гвардейского экипажа, многие из которых были удостоены личной дружбы Императора.

Капитана Дена очень любили маленький Цесаревич и Великие княжны, он часто играл с ними у них в детской и получил от них прозвище Пекинский Ден. Как Государь, так и Государыня с большим интересом отнеслись к его помолвке, и Императрица доверительно сообщила моей матушке, что желала бы познакомиться со мной лично.

О нашей помолвке было официально объявлено в 1907 году, но прежде, чем нас приняла Императрица, мы ждали месяц. Великая княжна Анастасия Николаевна хворала дифтеритом, и Государыня ухаживала за дочерью – сначала в Александровском, затем в Петергофском Дворце, где они находились в полной изоляции от остальных членов Императорской семьи до тех пор, пока не миновала опасность инфекции.

Я прекрасно помню свою первую встречу с Той, Которую мне суждено было полюбить беззаветно и чья неизменная дружба была для меня одной из самых больших радостей в жизни. Однажды июльским утром мы с бабушкой приехали в Петергоф, где на вокзале нас ждали мой жених и придворная карета. Я буквально тряслась от страха и была настолько взволнованна, что едва обратила внимание на Карла!

Вскоре мы добрались до Александрии», но, поскольку Императрица все еще опасалась заразить кого-нибудь, было условлено, что представят меня в Зимнем саду, примыкавшем ко Дворцу. Во Дворце нас приняла гофмейстерина Императрицы княгиня Голицына, походившая на свой собственный портрет и настолько строгая, что вы боялись малейшей оплошности при соблюдении правил придворного этикета. Однако с нами она была очень любезна и приветлива. Мне почему-то показалось, что мое простое белое платье от Брессак и шляпка, украшенная розами, пришлись ей по вкусу.

Мы направились к Зимнему саду, и в этот момент на одной из аллей я заметила даму, которая остановилась и внимательно посмотрела на меня. Она была невысокого роста, простодушное детское лицо, большие обворожительные глаза; ее можно было принять за школьницу. Дама эта оказалась Анной Вырубовой, чье имя впоследствии неизменно связывали с именем Распутина и чья дружба с Императрицей послужила причиной для множества ни на чем не основанных слухов и скандальных историй.

В ответ я пристально посмотрела на нее, и вместе с княгиней мы продолжили путь к Зимнему саду. В нем было множество красивых тропических цветов и пальм.

Казалось, что вы попали в райский сад. Во всяком случае, так думала я, пока не увидела прозаически удобные садовые стулья и заметила игрушки и кукольный домик. Лишь тогда я поняла, что нахожусь не в райском, а в земном саду!

Среди густой зелени неторопливым шагом выступала высокая, стройная женщина. Это была Императрица! Сердце у меня забилось, я с восхищением смотрела на Нее. Я даже не представляла себе, что Она настолько прекрасна. Никогда не забуду Ее красоту, открывшуюся мне в то июльское утро, хотя гораздо глубже в мою память врезался образ Государыни, вынесшей множество невзгод и страданий, – трогательный и святой образ.

Государыня была в белом. Шляпка драпирована белой вуалеткой. Нежное белое лицо, но, когда Она волновалась, щеки Ее покрывались бледно-розовым румянцем. Рыжевато-золотистые волосы, синие глаза, наполненные печалью. Гибкий, тонкий, как тростинка, стан. Помню великолепные жемчуга. При каждом движении головы в бриллиантах Ее серег вспыхивали разноцветные огни. На руке простой перстенек с эмблемой свастики – излюбленным ее символом возрождения, – с которой впоследствии было связано множество всяких домыслов и предположений, будто Императрица была склонна к оккультизму. Эти досужие люди просто не понимали, что на самом деле значила для нее эта эмблема.

Княгиня Голицына тотчас оставила нас одних. Государыня протянула бабушке и мне свою руку, и мы ее поцеловали. С милой улыбкой, глядя на нас с такой лаской, Императрица проронила:

Княгиня Голицына

– Садитесь прошу вас – Затем обратилась к капитану Дену: – Когда же состоится свадьба? Моей нервозности как не бывало. Страха я уже не испытывала. Мне даже показалось, что Императрица сама стесняется. Но, как я узнала впоследствии, Государыне, как и ее кузине, герцогине Файфской, свойственна была Застенчивость в присутствии незнакомых лиц. Однако в Петрограде светская чернь в излишней застенчивости Императрицы усматривала немецкую заносчивость! То же, вслед за клеветниками, говорили и даже некоторые английские авторы. Государыня довольно долго беседовала с бабушкой: Ей хотелось узнать новости о Своей сестре, Великой княгине Елизавете Федоровне. Затем поговорила с моим женихом, и я заметила, что по-русски Она говорит с заметным английским акцентом. Потом Она обратилась ко мне, назвав меня смущенной героиней нынешнего утра, и с удовольствием отметила мой интерес к игрушечному домику.

– А где вы намереваетесь провести свой медовый месяц? – спросила Императрица с лукавой искоркой в синих глазах. Мы ответили. – Ах, вот что!.. Надеюсь, что очень скоро мы с вами снова увидимся. Я совершенно одинока. Не могу встречаться ни с мужем, ни с детьми. Поскорей бы закончился этот несносный карантин, тогда мы снова сможем быть вместе.

Наша встреча продолжалась больше получаса. С моей бабушкой и со мной Государыня беседовала по-французски и не пыталась перейти на немецкий. Затем поднялась, чтобы попрощаться, и мы поцеловали Ей руку.

– Очень скоро мы с вами снова увидимся, – повторила Она. – Непременно сообщите Мне, когда вы вернетесь.

Я вернулась в Петроград сама не своя от счастья. То не было тщеславной радостью человека, принятого Императрицей. Счастье мое было совсем иного рода. Я почувствовала душой, что обрела друга, человека, которого смогу полюбить и который, я смела надеяться, сможет полюбить меня! Я была так переполнена эмоциями, что, придя домой, бросилась в изнеможении на постель прямо в платье и шляпке и тотчас уснула. Спала я до четырех часов дня. Два месяца спустя, покинув дом тетушки в Ливадии, я вышла замуж.

Перед отъездом в Крым Государь принял капитана Дена и благословил его чудной иконой в окладе из позолоченного серебра. Императрица тоже благословила его иконой, а в день свадьбы мы получили от Их Величеств радиограмму с пожеланиями счастья. Эта радиограмма, как мы впоследствии узнали, вызвала множество разговоров и завистливых взглядов, поскольку связь по радио, тогда еще находившаяся в зачаточном состоянии, как все полагали, должна применяться лишь для важных официальных сообщений.

Медовый месяц мы провели на Кавказе, среди виноградников, где прожили три недели. Наступила осень, окрасившая природу в багряные и золотистые тона. Я была в восторге от дикой прелести той горной местности. Мне хотелось услышать все легенды и сказания, связанные с нею и с ее обитателями. Мне мнилось, будто я слышу стук копыт кентавров, скачущих в ночной тиши по каменистым тропам. Гагры оказались идеальным для медового месяца селением, и мне было даже жаль возвращаться к себе в Ревовку, хотя там нас ждал поистине королевский прием со стороны бабушки и ее арендаторов-крестьян. Хотя от села до ближайшей железнодорожной станции было два с половиной десятка верст, вся дорога от нее и до самого имения была освещена горящими бочками со смолой, а на каждом повороте дороги нас встречали хлебом-солью. Само собой, поездка наша несколько затянулась, а в конце пути нас ждал свадебный подарок -пара волов.

Моя замужняя жизнь началась при самых благоприятных обстоятельствах. Карл обещал мне, что всегда будет служить в личной охране Государя, и я в душе была убеждена, что мое будущее будет неразрывно связано с судьбой Императорской Семьи. Убежденность эта отнюдь не основывалась на каких-то меркантильных расчетах, у меня и в мыслях не было извлекать какую-то матери альную выгоду из того расположения, которое питал Государь к моему мужу. Моя первая встреча с Императрицей произвела на меня неизгладимое впечатление. Хотя и было бы смешно видеть что-то печальное в том чудном видении, которое предстало моему взору в Зимнем саду Александрии, тем не менее у меня возникло предчувствие чего-то рокового, связанного с личностью Государыни. Время показало, что мое предчувствие оправдалось. Нашим первым семейным очагом был Аничков Дворец, резиденция Вдовствующей Императрицы Марии Федоровны, где были расквартированы гвардейцы, но затем мы переехали в Царское Село. Дом наш находился напротив Дворца, неподалеку от казарм полка. Офицеры личной охраны были личности весьма живописные: каждый из них носил форму того полка, из которого он был отобран в Сводно-пехотный полк. Особой формы полк не имел. Состоять в нем было само по себе великой честью.

Часто, когда муж дежурил, я прогуливалась по огромному Царскосельскому парку. Дворец восходит к временам Екатерины Великой, и все торжественные приемы происходили именно в нем. Семья Государя Императора Николая II Александровича жила в Александровском Дворце – белом здании, построенном в стиле неоклассицизма. Дворец имел четыре подъезда. Один из них использовался исключительно их величествами, два других – во время приемов, а через четвертый входили и выходили лица из Свиты Государя. Дворец со всех сторон был окружен парком, в котором были выкопаны живописные пруды и каналы, находилась китайская беседка и мост, соединявший Екатерининский парк с Александровским. Молодая замужняя женщина, к тому же имевшая множество добрых родственников и друзей, я была вскоре принята в светское общество. В 1907 году, всего два года после окончания Русско-японской войны, было не до веселья, поскольку еще многие семьи носили траур по погибшим, поэтому те лица, которые искали увеселений при Дворе, были разочарованы. Государыня придерживалась того мнения, что война еще слишком свежа в памяти всех, чтобы предаваться развлечениям. Она была совершенно искренна, но Ее взгляды не встретили сочувствия в светских кругах. Светская чернь, враждебно настроенная против государыни, заявляла, будто Императрица Всероссийская принадлежит обществу, а не себе самой.

И обязанность Ее в том, чтобы исполнять роль великолепного носового украшения на увеселительном корабле: война, дескать, позади, а свету нужны все новые и новые удовольствия и пустые забавы. Петроградское общество состояло из отдельных партий; каждый великокняжеский двор имел свою собственную клику. Особенно падким на удовольствия, пожалуй, был двор Великой княгини Марии Павловны, супруги Великого князя Владимира Александровича. Великие князья в большинстве своем жили веселой жизнью. Как правило, они обладали красивой внешностью – совсем как герои романов. Многие из них были большими поклонниками Императорского балета, а также танцовщиц из этого балета.

Даже в 1907 году, когда в Петрограде» жизнь, как полагали, была скучна, люди не отказывали себе в дорогостоящих удовольствиях. По воскресеньям ходили смотреть балет, а по субботам – во Французском театре – очень модное место встречи влюбленных, где чересчур глубокие декольте дам сочетались с изобилием ювелирных изделий. После спектакля было принято отправиться в ресторан Кюба или в «Медведь», где слух ужинающих услаждали музыканты великолепного румынского оркестра. Никто не думал уходить из ресторана раньше трех утра, а офицеры обычно оставались и до пяти!

Иногда, возвращаясь под утро домой, я сравнивала рассвет, который наблюдала в Ревовке, с петроградскими зорями. Те же перламутровые, розовые и серебристые тона окрашивали небо; только на юге России вы не видели ночных бабочек с крылышками, опаленными пламенем страстей. Я была еще совсем юна и наслаждалась жизнью, но подчас меня охватывало мрачное предчувствие: не к добру это суетное веселье, не к добру.

Средством общения в петроградском обществе был английский язык: на нем неизменно говорили при Дворе. Некогда было модно заводить немецких нянь; в 1907 году вошло в моду нанимать англичанок, и многие русские, не знавшие английского языка, говорили по-французски с английским акцентом! Чрезвычайно популярен был торговый центр Дрюса, где встречались с друзьями, покупали английское мыло, парфюмерию и платья. Привычка приобретать все «от Дрюса» была заимствована у Двора, где особым спросом пользовались английские товары. В Петрограде особой жизнью жило еврейское сообщество и финансовые круги, но ни с теми, ни с другими мы не соприкасались.

Большое разнообразие в жизнь общества после окончания японской войны вносили благотворительные базары. Один из таких базаров Великая княгиня Мария Павловна неизменно устраивала в помещении Дворянского собрания – огромного здания, где множество ультрамодных дам из великосветского общества продавали всевозможные красивые и дорогие безделушки. Великая княгиня Мария Павловна (урожденная герцогиня Мекленбург-Шверинская) располагалась в центре зала со своим собственным столом, за которым и продавала разные изделия. Это была высокая, внушительного вида дама, правда не такая красивая, как супруга Великого князя Кирилла Владимировича, которой я иногда помогала в торговле.

Каждая Великая княгиня имела свой собственный столик, расположение которого указывало на ее значение в обществе. Благотворительные базары представляли собой как бы светские вечера, где можно было блеснуть своими туалетами. Нередко участницы таких базаров меняли туалеты три раза в день. В воздухе стоял густой аромат духов, повсюду множество цветов, а дамы, продававшие вещи, устав, подкреплялись лучшими сортами шампанского.

У Государыни был Свой столик в Дворянском собрании, и однажды я участвовала в распродаже. Вместо того чтобы заказывать какие-то предметы в Париже или Лондоне, многие изделия Императрица изготавливала собственноручно. В этой привычке проявлялись простота и естественность ее натуры. На Ее столике не было ни одного бесполезного предмета. Она была верна Своей природе, природе всех потомков Королевы Виктории. Подобно Английской Королеве Марии, Она любила шить. Так же, как и она, Государыня вязала много красивых шерстяных изделий для такого рода благотворительных базаров.

С Анной Вырубовой, о которой было столько разговоров, я познакомилась сразу после своего приезда в Царское Село. Она приходилась мне отдаленной кузиной, поскольку ее дед и моя бабушка были родственниками. Говорить об Анне Вырубовой мне чрезвычайно трудно, поскольку в обществе сложилось в отношении нее определенное и весьма предубежденное мнение. В Англии ее считают коварной, как Борджиа, героиней фильмов, чувственной истеричкой, любовницей Распутина и злым гением Императрицы Александры Федоровны. Полагают, что политическое ее значение можно сравнить с влиянием Сары Дженнингс или Екатерины Дашковой, не говоря уже о роли в жизни Двора.

Если я отмету все эти обвинения в ее адрес, то меня обвинят в слепоте и необъективности и сочтут недостойной всяческого доверия. И все же, каковы бы ни были последствия, я расскажу об Анне Вырубовой, какой я знала ее со дня нашего знакомства в 1907 году и до мартовского дня 1917 года, когда нас обеих по приказу Керенского разлучили с Царской Семьей, оставшейся в Царском Селе.

Отец Анны, статс-секретарь A.C. Танеев, был Главноуправляющим канцелярией, и все ее родственники были связаны со службой Императорской Семье. Она вышла замуж в том же году, что и я, но до брака была влюблена в генерала Орлова, командовавшего уланами, большого друга Императрицы. Справедливо или нет, но Ее Величество сочла, что генерал Орлов слишком стар для Анны, и, хотя генерал любил ее и желал лишь одного – жениться на ней, Анна подчинилась воле Императрицы и приняла предложение лейтенанта Вырубова. Их венчали в придворном храме в Царском Селе. Брак их оказался неудачным.

Как мне представляется, Императрица приняла особое участие в жизни Анны потому, что чувствовала себя косвенно повинной в семейной трагедии А. Вырубовой. К своим обязанностям Государыня относилась крайне ответственно, и самыми яркими особенностями ее характера были добросовестность и обостренное чувство справедливости. Ей было нетрудно проявить больше доброты к женщине, к которой Она и без того была привязана и которая так явно страдала. Анна принадлежала к тому типу женщин, у которых вечно такой вид, словно кто-то их обидел. Невольно хотелось отнестись к Анне по-матерински, как-то развлечь ее, услышать от нее доверительные признания и посмеяться над ее преувеличенными радостями и печалями.

Анна Вырубова в Царском селе

Внешне Анна совершенно не похожа на ту Анну Вырубову, какую изображают в фильмах и в книгах. Более того, она совсем не такая, какой мы ее видим и в более серьезных описаниях, посвященных ей. Она среднего роста, каштановые волосы; большие, красивые серо-голубые глаза, отороченные длинными ресницами; небольшой вздернутый носик. У нее детское лицо – белое и румяное. В отличие от вампира Анны, какой ее изображают в романах, она увы, очень полная. Но у нее чарующая улыбка, красивый рот. Она была слабой, податливой и в то же время привязчивой, цепкой – как плющ, обвивающийся вокруг дерева. Императрица относилась к ней, как относятся к беспомощному ребенку. Анна была чрезвычайно добродушной, всегда готовой помочь ближнему, она не могла себе представить, что кто-то способен причинить людям зло. Эта ее добродетель (а я полагаю, что такое свойство следует считать добродетелью) и привела в конечном счете к падению Анны. Она была слишком доверчивой и поэтому слишком подвержена чужому влиянию. Она обожала Императорскую Семью, была предана ей так, как были преданы Стюартам их сторонники, однако – я сделаю заявление, которое, возможно, будет воспринято читателями с усмешкой, – она не оказывала на нее никакого политического влияния. Ей было просто не под силу сделать это. Императрица ласкала Анну, поддразнивала, бранила ее, но никогда не интересовалась ее мнением, за исключением вопросов, касающихся благотворительности.

Правда, Императрицу и Ее бывшую фрейлину объединяла религия. Окруженные неприязнью и завистью, они разделяли общие религиозные пристрастия, и, поскольку Анна не могла найти общего языка с враждебным окружением, Государыня неизменно вставала на защиту Своей протеже. Анна рассказывала мне, что многие фрейлины недолюбливали Императрицу только потому, что Ее Величество дружит с ней. Хотя она неоднократно заявляла Императрице, что если бы ей, Анне, была предложена какая-то официальная должность при Дворе, то все завистливые и враждебные разговоры тотчас бы стихли; Государыня даже не стала рассматривать подобного рода предложение.

Позднее, когда я сблизилась с Государыней, Она объяснила мне причину Своего отказа.

– Я никогда не дам Анне официального места при Дворе, – заявила Она. – Она Моя подруга, и Я хочу, чтобы она ею и осталась. Неужели Императрицу можно лишить права, какое имеет любая женщина, – права выбирать себе друзей? Уверяю вас, Лили, Своих немногочисленных подлинных друзей Я ценю гораздо больше, чем многих лиц из Моего окружения.

Через четыре года после своего замужества» Анна Вырубова попала в железнодорожную катастрофу. После этого она смогла ходить только на костылях, тело ее было изуродовано, но даже после этого клеветники не оставили ее в покое, а некоторые злые языки в Петрограде утверждали, будто Анна Вырубова не только подруга Государыни, но и любовница Императора!