Buch lesen: «Прогулки с Чарой. Из жизни неправильного пуделя»

Художник Анна Рыжова

Редактор Анастасия Березина

Корректор Марина Еремина

Руководитель проекта Валерий Выжутович

Благодарности:

Анастасия Литвинова

Татьяна Климович

Наталья Баранова

Елизавета Мазина

Эрнест Саттаров

Илья Родин

Инесса Мозгова

Мария Степунина

Елизавета Стрельцова

Юлия Чернышева

Мария Дудина

© Владимир Ермолин, 2019

ISBN 978-5-4496-5050-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ОБ ЭТОЙ КНИГЕ

У прозы и поэзии, в центре которых располагалась бы собака, такая давняя и мощная традиция, что, казалось бы, любая претензия на новое слово в ней – немыслимая дерзость, граничащая с безумием. Особенность (она же и новизна) прозы Владимира Ермолина прежде всего в демонстративном отказе от всяческих подобного рода претензий. Эта проза жила – и жила, надо сказать, совсем неплохо, в вольном, свободном от каких бы то ни было обязательств пространстве социальных сетей. Как регулярный и благодарный читатель этих обаятельнейших сюжетов про «неправильного пуделя» и его не менее «неправильного» хозяина, сюжетов столь же забавных, сколь и поучительных, я всякий раз думал: «А вот книжку бы…» А вот, собственно, и книжка! Лично я очень этому рад. А если эту мою радость разделят со мной и другие, буду рад вдвойне. Впрочем, я в этом и не сомневаюсь.

ЛЕВ РУБИНШТЕЙН, поэт, эссеист

Я узнал Владимира Ермолина, когда он, оставив журналистику, стал сетевым писателем. И с первых же прочитанных рассказов пришел в восторг, который с тех пор ничуть во мне не охладел. Он пишет вроде бы о своей любимой пуделихе, а на самом деле пишет нашу, современную российскую жизнь. Пишет блистательно, ярко, живописно. У него прекрасный слог, у него великолепное сюжетное мышление. Это настоящая и чистая читательская радость – читать его рассказы о Чаре. Что я и делаю, заходя на его страницу в Фейсбуке чуть ли не каждый день. Что и всем советую.

АНАТОЛИЙ КУРЧАТКИН, прозаик

Сетевая по происхождению проза Владимира Ермолина – это эскиз момента, калейдоскоп впечатлений. Это философия жизни в почти афористических выжимках. Приветливая диагностика бытия в духе философской прозы. Это собирательный портрет Москвы и москвичей, эпохи и среды. И это незаурядная личность автора, соучастником литературных прогулок (почти соавтором) которого стала прекрасная пуделиха Чара. Много есть всякого в социальных сетях. Но фейсбучный блогер Ермолин неповторимо обаятелен: по теме, по жанру, по интонации. Он делает из блогинга хорошую, умную, добрую прозу.

ЕВГЕНИЙ ЕРМОЛИН, критик, блогер, однофамилец

ОТ АВТОРА

Мне посчастливилось – со мной всегда рядом жили собаки. Помню себя совсем малышом. И тут же лохматое, кургузое, маленькое существо. Это Тузик. В доме моей бабушки он появился где-то в конце тридцатых. Прожил во дворе, в конуре, почти всегда на цепи, на суповых ополосках и хлебных корках долгих 22 года. У него была смешная для собаки страсть – он любил часами лежать на спине, уставившись в звездное небо. Это первым подглядел мой дед и, смеясь, называл его звездочетом. А потом и я устраивался с Тузиком перед конурой, и мы оба долго смотрели на небо. Был ли Тузик счастлив? Конечно. Но только тогда, когда все были в доме. Разлуку, особенно с хозяином, моим дедом, он переносил как большое собачье горе. Даже когда хозяин всего-то уходил на работу. Однажды в дом приехали люди в вонючих шинелях и увели хозяина. И настали черные дни. Дом обходили как чумной барак. Лишь ночью кто-то сердобольный приносил к воротам завернутые в газету хлеб, яйца, холодные котлеты или оставлял кастрюльку супа. И тогда Тузик, неизменно поднимавший ор в любых других случаях, когда чужой приближался к воротам, тут лишь взлаивал негромко пару раз. И бабушка уже знала, друг побывал у порога. Как Тузик сообразил не поднимать шума, поди догадайся. А потом пес исчез. Его долго искали. В моей семье тогда было немало тяжелых потерь. Но и эта была заметной. Бабушка ходила днями, звала его, расспрашивала встречных – городок маленький – вдруг видели. Потом догадалась. И действительно – серый комок терся возле городской тюрьмы. По ночам он выдавал там концерты – выл и подлаивал. Когда дедушка вернулся через четыре года, он рассказал, как был тронут, когда однажды в камере, после жесткого допроса, под утро услышал голос Тузика. Я бы мог много и долго еще рассказывать об этом маленьком существе, которое было и кануло в никуда. Это когда и бОльших-то существ мы не поминаем. И о нем бы уже хватит. Добавлю только. Когда бабушка принесла Тузика домой и стала прилаживать ему ошейник, заметила, что он, ошейник, закрепленный навечно на одну и ту же дырочку, свободно болтался на шее песика. Тот, оказывается, всегда мог унырнуть из своего хомута. Но две вещи держали Тузика на страже нашей семьи – звездное небо и нравственный закон внутри него. Когда я, посмеиваясь, сказал это бабушке, она задумалась. «А знаешь, – сказала, – в этом нет ничего смешного».

Теперь несколько слов о книге. Наверное, это дневник.

Почему сомневаюсь? Потому что отсутствует стройная хронология, присущая этому жанру. Скажу сразу, здесь много чего отсутствует. Единый сюжет, тематическое единство, дисциплина стиля, «мораль сей басни» … Написалось как написалось. А вернее сказать, написалось как шагалось. Ведь сложился текст из шагов. Я его не кропал, согнувшись над «клавой» – я его вышагивал. Перенести эти «шаги» на бумагу или на экран компьютера – дело техники. Все главное сочинилось на улице.

При соавторстве карликового пуделя Чары.

А почему все-таки дневник? Потому что здесь есть события, люди, животные и многое другое, возникшее именно из ежедневных наблюдений. Ну или почти ежедневных. И дневник этот я вел на площадке Facebook, менее всего предполагая, что сочиняю какое-то произведение, достойное отдельного издания. И сейчас не уверен в том, что мой текст заслужил высокое право называться книгой. По сути своей, это воздушный встречный поток – мыслей, впечатлений, наблюдений, событий. Потому он и сопротивляется какому-либо упорядочению. Так, перетекая из года в год, несется по временам года. По одним и тем же. Как по кругу. Я даже абзацы лишний раз стараюсь не ставить, не желая хоть в малейшей степени подсказывать читателю, где мысль уже закруглилась и можно перевести дух. Пусть и вас ведет этот поток, как ведет он и по сей день нас с Чарой. Может, он будет вам интересен таким, каким стал интересным для нас.

***

Пошел первый раз гулять со своим щенком карликового пуделя. Настолько в первый раз, что даже имя еще ему не придумали. Нам навстречу сосед со своим красавцем Артемоном, королевским пуделем. «Вот, – говорю радостно, – карликовый пудель!» Сосед взглянул на черный прыгающий клубок и сказал: «Нет, это у вас что угодно, но не карликовый пудель». И пошли они дальше. А мы остались. Я смотрел вслед красивому, модно стриженному пуделю и его статному хозяину и все не мог оторвать взгляда. Потом глянул вниз. Там, покачиваясь на кривых ножках, стоял щенок с опущенной головой. Выглядел он виновато, даже хвостиком не вилял. Я посмотрел на него и полюбил еще больше. «Не переживай, – сказал я ему, – карликовее не бывает». И мы пошли гулять.

***

Нам повстречалось самое страшное, что только могло привидеться щенку – ирландский волкодав. Громадный длинноногий пес, головой размером с моего щенка. С алым, свисающим из зубастой пасти языком. Ему было много лет. Он шел вялой, старческой походкой. Поравнявшись с нами, опустил голову и лизнул Чару. Язык полностью накрыл ее голову. Какое-то мгновение казалось, что ее проглотили. Но вот из-под языка выползли вытаращенные глазенки, а затем и челка, вставшая дыбом. Не сбавляя шага, ирландец проследовал дальше. За ним, раскланявшись с нами, хозяин-старик. Потом я заметил, что этот важный пес лобызает каждую, попадающую ему навстречу собачонку. Уверен, он вообразил себя Папой Римским и полагает своим долгом никого не обидеть отказом в благословении.

***

У кошек интересное отношение к моему щенку – завидят и садятся, поджидают. Вид при этом скучающий. Чара приближается на полусогнутых. Тянется носом и тут же получает быструю оплеуху. При этом кошка не шипит, не выгибает спину, она вообще не тратит никаких эмоций на кудрявое существо, продолжает сидеть, не меняя позы. Я все жду, когда опыт оплеух перерастет в осторожность, но картинка повторяется раз за разом. Хорошо бы разок получить не мягкой, а когтистой лапой, для науки. Но кошки не люди, они ни при каких обстоятельствах не превышают уровень необходимой самообороны.

***

Мой щенок обожает человечество. К первому встречному с распахнутой душой. Весь его куцый щенячий опыт говорит, что люди – лучшие собаки. Сегодня утром Чара наткнулась на предмет своего обожания, лежавший без движения в кустах. Подбежала ко мне и стала всем видом показывать – там такое! Ну, пошел. Прежде сонной артерии о жизни в теле возвестило замешанное на спирту дыхание. Я попытался придать телу более удобное положение, но оно, не открывая глаз, внятно послало меня гулять дальше. Щенок был в восторге, он влюбленно смотрел на алкаша, взглядывая и на меня, как бы призывая порадоваться – мол, смотри же ты, какая прелесть, лежит себе, никого не кусает! Нет, ну до чего же прекрасно оно, это человечество!

***

Опять щенок и я встретились с тем самым соседом, что не признал в Чаре породу. Хотя тщательно стараемся избегать с ним встречи. «Пудель, – сказал хозяин, – это – квадрат, а вы – прямоугольник». И пошел, считая тему исчерпанной. Это было нечто новое, о чем ни я, ни мой уже восьмимесячный щенок не знали. Какое-то время мы ковыляли молча. Потом я сказал: «За то время, что мы знакомы, я вывел породу – «любимая собака». И показал руками как это, примерно, выглядит – так и так. Получился прямоугольник. Чара подпрыгнула и чуть не укусила меня за нос. Что, трудно квадрат показать!

***

Щенка покусал большой барбос. Ну, как покусал – хватанул за ухо. Но Чара еще не умеет различать укусы – с ней так обошлись впервые. Если б умела говорить, наверное, сказала бы, что ей откусили голову. И вот она лежит в углу, смотрит в стену и нет предела ее разочарованию в этом мире. Я сел рядом и успокаиваю: «Ничего, с уха только все начинается…». И вдруг она вскочила и ну лаять на меня. Типа на фиг мне нужна твоя правда. Ничего, привыкнет. Я же привык.

***

Вода, снег сверху. Вода, снег снизу. Матовое пространство вокруг. Собака после пяти минут прогулки встала, как крестьянская лошадка у трактира, и ни туда, ни сюда. Встал и я. Природа подчинила и уподобила нас себе. Так мы и стояли, превращаясь в снег, воду и матовое пространство. Морок утренней прогулки мы стряхнули с себя только дома. Чара спросила меня: «Что это было?» – «Весна», – ответил я.

***

Чара любит гонять голубей. Гонять кого-либо другого у нее не получается. Голуби не то чтобы разлетаются при ее появлении, а так – расступаются. Но и этого достаточно, чтобы пуделишка возвращалась ко мне с видом крутого охотника. Однажды она влетела на всех парах в стаю ворон. Те даже не расступились. Только ближайшая тюкнула нахаленка в лоб и вернулась к своим делам. Ошеломленная, Чара еще какое-то время сидела на земле. Но ко мне уже подбежала бодрая, с веселым хвостиком. Весь ее вид говорил: «Да это голуби не той системы попались».

***

«Да пойми же ты, наконец, эта твоя душа нараспашку, готовность в каждом видеть друга – не просто смешны, но и опасны. Хорошо, если в такой открытости углядят только амикошонство, плохое воспитание. А если агрессию? Сегодня люди больше поверят в твой злой умысел под маской добродушия, чем в твою искренность». Чара слушала меня внимательно, тараща глаза и высунув на бок язык. Но я не уверен, что она поняла меня до конца.

***

Впервые мы с женой надолго оставили Чару – уезжали в гости к сыну, в другой город. С ней осталась добрая женщина. Но собака почти все время лежала на моей кушетке и блестела глазами. Думаю, ее терзала самая обидная мысль – меня разлюбили. А для кого, скажите, она не самая обидная?

***

Как гололед, так подбираем с Чарой старушек. Хорошо, когда все обходится возвращением в вертикаль и отряхиванием. Как нынче. А то и «скорую» приходилось вызывать. Чтобы не стать жертвой гололеда, надо соблюдать всего лишь одно правило (все хорошие правила состоят из одного пункта): 1. Увидел сомнительное место – обойди его. Не тешь себя надеждой, мол, обойдется, не в этот раз. Мгновение – и ты уже в жизни совсем другого качества. Поэтому знай, ты обходишь, хотя бы и за квартал, не пять метров опасного пути, а пять месяцев больничной койки, костылей, тоски, нудного бессилия и боли. Бабушка, которую мы сегодня подняли, ухватила меня за руку и давай допытываться: ой, я не шейку бедра сломала? Я авторитетно сказал, что ничего она, похоже, не сломала. Оказывается, ее мать сломала в гололед шейку бедра в 70 лет и потом еще 20 лет провела в инвалидном кресле. Дочь, которой самой уже под 90, жутко боится этой травмы. Боится, а срезает дорогу засадными тропинками. Мы с Чарой подивились на старушку.

***

Гуляя, наткнулись с Чарой на остов снеговика. Недели две назад его слепили детские и взрослые руки, и он уверенно занял место в нашем дворе. И вот перед нами грязно-белый ком, уже утративший голову и туловище. А вокруг ни белого пятнышка, а даже наоборот – зеленая, хоть и прошлогодняя трава. «Держись, брат, – сказал я убывающему снеговику, – уже летят на рысях белые снега, сверкают в ночи их серебристые клинки, вот-вот дрогнет оборона грязно-зеленых и будет верх белых. Тебе бы только ночь простоять да день продержаться». И мы пошли дальше. Но пошли не одинаково. Я, обремененный горьким опытом несбывшихся надежд, тяжело швыркая валенками в калошах. И Чара, на четырех веселых и быстрых лапах. Она, забегая вперед, взлаивала в радостном предчувствии завтрашнего дня. А предчувствия, надо сказать, у моей собаки всегда радостные. И у всего мира будущее только радостное. В том числе и у этой кучи грязного снега. Над которой ее хозяин что-то бормотал по стариковской привычке.

***

Чара не любит, когда на прогулке кто-то отвлекает меня от нее. Она непременно, выждав минут пять, отстает, пристраивается за деревом и оттуда выглядывает одним глазом. Знает, вот сейчас я обернусь, всплесну руками: «Батюшки светы, а Чара-то где?» И ну вертеться во все стороны. Эта картина так ее радует, что она покидает свое укрытие и уже открыто, нетерпеливо переминаясь, любуется паникой хозяина. Наконец, мой взгляд упирается в пропавшую собачку, и я изображаю великую радость. К этому моменту и восторг Чары достигает пика – она срывается с места и несется ко мне с хвостиком-пропеллером, расплескивая уши по сторонам – «Вот она я! Лови!» И прыгает прямо в руки. Сидя на руках, посматривает на человека, отвлекшего было меня разговорами, победительно. Мол, знайте свое место, господин хороший. И гуляйте себе дальше, без нас.

***

Наткнулись на птицу неизвестной нам породы. Она лежала на снегу, раскинув крылья. Я тронул ее – зашевелилась. Подняли, отнесли в подъезд, положили на подоконник. Обратно пойдем – заберем. Может, выходим. А пошли – нет на том месте птички. Форточка открыта. Улетела. Во как! И вспомнился, как это со мной нередко водится, «аналогичный случай». 1982 год, Центральная Атлантика, авианосный крейсер «Киев». На шкафут, на растянутый брезент, падает птица с растопыренными, почти голыми, без перьев, крыльями. Истекает кровью. Кто-то из боцманских прибирает ее к рукам. Птичка крупная, костистая. Еле жива. Только открывает и закрывает клюв. Мы подходим с лейтенантом Олегом Белевитиным. Он говорит матросу: «Неси за мной». Идем в медблок. Там доктор берет океанского бродягу и начинает над ним колдовать. Сидим в предбаннике. Открывается дверь, заходит начпо бригады – старший на борту. У него желудок больной. Спрашивает – занят? Ага, и честно поясняем, птицу чинит. Капитан первого ранга садится с нами и молчит. Через неделю Карлуша, так назвали птичку, уже жрал за обе щеки и был любимцем боцкоманды. Док сказал – молодой альбатросик. Когда вошли в Средиземку, он как-то незаметно улепетнул от нас. Да, вот, вроде, была холоднющая война. И я в самом что ни на есть центре этой войны. Но вокруг меня были нормальные, добрые парни. Никакой ненависти к кому бы то ни было, тем более к животным, я на этом могучем орудии убийства не встречал… Прошли годы. Нет уже моего друга Олега Белевитина. Нет того капитана первого ранга, умер сразу по возвращению в Североморск. Да и многих уже нет на этом свете. А Карлуша, наверное, все еще парит над Атлантикой. Альбатросы из всех морских птиц непревзойденные долгожители. Парит и высматривает под крылом огромадную посудину. С добрыми ребятами. И не находит.

***

«Ага, ага, даже так?» Доктор, не отрываясь от заполнения какого-то толстого журнала, поддерживал мой рассказ о самочувствии Чары немногословно, но доброжелательно. Нас привела к этому Айболиту небольшая ранка на задней лапе, образовавшаяся от рассыпанной по тротуарам соли. Ничего страшного, но лучше перестраховаться. «Интересно, интересно…» – это доктор. А я – подхватываюсь и рассказываю про другие случаи хромоты, хрипоты и прочей меланхолии скучающей в углу Чары. Консультация платная, деньги внесены, чего же теряться. И доктор такой внимательный попался. Поддакивает: «Да, знаете, бывает, да, да…». Я разворачиваю картину реабилитации. Доктор кивает головой: «Можно и так… Попробуйте…». Отчаявшись разговорить эскулапа, выдумываю, что в Израиле такие ранки исцеляют за один сеанс ультрафиолетовым лучом. «Да ладно?» Удивил. Доктор впервые оторвался от писанины. Посмотрел на меня секунду и тут же вернулся к прежнему занятию. Покинули клинику мы в добром расположении духа. Правда, доктор хоть и осмотрел ранку, но почему-то не обработал, как ожидалось. Да ладно, сами не безрукие. К тому же у нас есть чудная меховая обувка. Зато получили консультацию квалифицированного медика. За какие-то две тысячи.

***

Пса породы ка-де-бо зовут Локо. Он ходит в зелено-красном свитере зимой, а летом в шейном платочке того же колера. Этого грозного парня выгуливает десятиклассник Слава и четверо его друзей. Они шествуют плотной группой и редко кому уступают дорогу. Нам с Чарой с некоторых пор уступают. Было это в прошлом году. Повстречались мы с фанатами «Локомотива» на узкой дорожке в сквере. Их построение – с Локо впереди и свитой по бокам – ровный, уверенный ход, поднятые головы, их, как бы скользящие поверх суетного мира, взгляды – все говорило о том, что судьба наградила нас встречей с избранными. И тут бы, как все, соскользнуть на обочину, принять позу восхищенного смирения, да только моя Чара вдруг рванула к Локо и лизнула его в нос. Могучий пес от такого, как бы сказать, «здрасьте вам», так и присел, словно мертвой рукой обнесенный. Чарка же еще чуток попрыгала на его широкую грудь и побежала дальше. Вслед за ней, сквозь расступившуюся свиту проследовал и я. Можно сказать, дуриком проскочил. Так обрели мы с Чарой высокое право переть напролом при встрече с высокочтимым Локо и его свитой. Причем пес, едва завидев Чару, садится поудобнее, предвкушая, но напрасно – ветреная пуделиха моя больше безешки не раздает. Пробегает мимо, даже взглядом не одаривая.

***

Схлопотал замечание. Дело в том, что, не полагаясь на память и зрение, я, гуляя с Чарой, здороваюсь со всеми собачниками, с кем только не сведет случай. Впрочем, делаю это – здороваюсь первым – и в лифте, и в подъезде, и у мусоропровода. Хотя бы и без собаки был человек. Меня не убудет, зато не обнесу своим «здрасьте» знакомого. Да и незнакомого, думал я до сегодняшнего дня, уж, как минимум, не обижу. Но вот останавливает меня хозяин фокстерьера, сухопарый мужчина лет 60, с коим я раскланялся, и говорит такую речь: «Мы с вами не знакомы, а вы, я замечаю, уже не первый раз вынуждаете меня с вами здороваться. Неужели вы не понимаете, что вламывайтесь в личное пространство чужого для вас человека? Не понимаете, что это неприлично? Вы, немолодой уже товарищ». Я извинился, и мы разошлись.

Чара заглядывала мне в лицо, пытаясь понять, чем я навлек на себя такой строгий и раздраженный голос. Поразмыслив, я сказал ей: «И поделом». И тут же поздоровался с надвигавшейся из сумерек фигурой.

***

Повальное увлечение шагомерами – приложениями для айфонов. По двору сейчас мало кто ходит, тем более праздно. Всех вынесло за периметр – на аллею общей протяженностью 4 км 143 м. Ходят быстрым шагом, собаки только поспевают, если коротконожки, а длинноногие вперед забегают, оглядываются довольные – им такой марафон в радость. В конце прогулки собираются в кучку и кумекают – сколько кто накрутил, с какой скоростью, какие килокалории сбросил. Особый сбор по утрам. Это отчеты за минувшие сутки. Упрутся головами, только и слышно: «Пять тысяч… Двенадцать тысяч… Шагов или метров? Так не путайте… У Рекса прирост три с половиной…». По привычке идентификация по именам собак. У них своя табель о рангах: кто накрутил больше ста км в общей сложности – сотники, кто тысячу – тысячники… В воздухе витает субординация, пока не обретшая четкие формы. Того и гляди взносы начнут собирать и резолюции выносить. Я зову их шагунами. «Шагуны вы мои, шагуны», – пошучу, бывало, следуя мимо. Замолкают, сектанты. И я уже чувствую отчуждение. Но мы с Чарой не очень-то грустим в единоличниках. Нам этот колхоз «Вместе весело шагать» не нравится. Это ж надо, говорю я Чаре, так испоганить прогулки с собакой. Она согласна. Она редко когда со мной не согласна.