Buch lesen: «Близь и даль»

© Владимир Черепкин, 2022

ISBN 978-5-0056-3727-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВЛАДИМИР ЧЕРЕПКИН

БЛИЗЬ И ДАЛЬ

Стихи, рассказы, очерки

Чёрный чёрт

Жила у нас в деревне старая бабушка, а для моего в детстве приятеля Серёги, в дом которого я тогда часто заходил, и где она обитала, она была прабабушка.

Эта бабушка была уже не совсем в себе и была у неё мания: время от времени собираться куда-то уходить. Это приводило, проживавшую с ней родню её, к нервотрёпке, и связанные с ней хлопоты.

Со временем началась у неё и ещё одна мания: стала она рассказывать о том, что появляется иногда в поле за огородами некий чёрный чёрт, которого она очень боится.

Эту вот новую манию стали использовать её родственники для борьбы с манией первой. По началу, просто словесно пугали старуху тем чёртом. Ну, а когда это перестало помогать, Серёга сделал себе из чёрной тряпки маску на всю голову, соорудил в верху её из чего-то рожки, припас чёрную куртку, чёрные перчатки и при сборах старухи в дорогу или при упоминании той об уходе надевал всё это и представал перед ней в сём страшном обличии. Для пущей острастки ещё и пугал бедную, с дикими воплями подскакивая к ней и хватая черными теми перчатками.

Бабка в страхе съёживалась, старалась, как могла, увернуться от чёрных лап, извергая не менее выразительные вопли ужаса.

К счастью, такое продолжалось не долго. Видя достаточную напуганность старухи, Серёга неспешно покидал комнату и, показавшись для дополнительной острастки ещё и с улицы в окне, и, затем, спрятав то чёрное одеяние в укромном месте, приходил в своём обычном виде.

Бабушка же после той страшной экзекуции о каких-либо уходах, напрочь, и надолго забывала…

Постепенно она стала от мании ухода отвыкать и, наконец, совсем её прекратила. Соответственно и «чёрт» её дома перестал донимать, а потом уж и уличный чёрт оставил её в совершенном покое. О нём она больше даже не упоминала…

Об этом давнем деревенском случае, я вспомнил вот по – какой причине.

Сидел я как-то тут на скамейке, на волжской набережной, а на соседней скамейке молодая пара отдыхала. Они разговаривали о чём-то неторопливо, а потом к ним еще один молодой человек подошёл и стал, жалобно так, денег на похмелку просить. Ну, эти молодые люди стали возражать, что не надо бы, мол, тебе больше пить, уж больно запои у тебя длинные. На что парень уверял, что запой этот свой он тут же закончит, как только похмелится, а сейчас, мол, нету никаких сил терпеть.

– А чертей своих не боишься? – улыбаясь, спросил парень со скамейки —

помнишь, ты нам про чёрта как-то рассказывал.

– Да ну, это один раз всего было, да и то недолго, мельком я его видел.

– А расскажи-ка ещё, вон Света у меня про такие чудеса не знает.

– Расскажи, расскажи! – весело оживилась девушка.

– Да чего тут рассказывать, ну просыпаюсь я как-то рано утром с такого же примерно бодуна и вижу: промелькнуло что-то черное от двери. А дверь, что в шифоньер приоткрыта была, – и смотрю: он туда. Я сначала немного напугался, лежу, подходить туда боюсь. Ну, потом уж встал, заглянул, – нет там никого, успокоился. Вот и всё…

– Ты бы его ловил бы, да вязал, или капканов на следующий раз наставь, – улыбнувшись, пошутила Светлана.

– Ну, ты научишь ещё? – с нарочитой серьёзностью сказал партнёр.

Наступила короткая пауза, после чего он продолжил: – Ну, так тебе сейчас дай, – напьёшься, не такое ещё померещится.

– Не, ребята, резко ведь тоже, говорят, бросать нельзя. Сегодня похмелюсь, – и всё, завязываю. А то и, правда, свихнуться можно.

– Дать ему что ли на похмелку? – обернулся парень к девушке.

– Да, наверное, надо, – жалостливо промолвила она.

– Ну ладно, – полез тот в карман, – дам тебе в последний раз на пузырь, но больше не жди, завязывай.

— Да конечно – конечно! – радостно оживился тот, и, получив заветную бумажку, скорым шагом скрылся за сенью густой аллеи…

Наступила молчаливая пауза. Мне виделась та бабушка, которую отвадил от пагубной привычки «чёрт», что и сам после этого окончательно исчез. А вот в исцеление этого гражданина верилось с трудом. Ну, разве что «чёрт», – допустил я, – когда-нибудь по- настоящему его допечёт…

Караси

У моих деда и бабушки, что жили в отдалённой от нас деревни, я бывал не часто. И вот однажды летом, решив на несколько дней съездить к ним, я отправился туда на своём велосипеде.

Приехав и зайдя в крыльцо дома, я увидел там в кастрюле несколько штук, огромных по моим тогдашним представлениям, золотистых карасей. Длиной и шириной они были с добрый лапушный лист.

В прудах нашей деревни, да и соседних тоже и близкого размера карасей отродясь не наблюдалось. В магазине же нашем карасей вообще ни когда не бывало, да и другая рыба была большой редкостью.

– Видал! – с гордой улыбкой сказал дед, когда я вошёл в избу, едва не забыв от нахлынувшего изумления сразу же поздороваться, – сегодня утром поймал в нашем новом пруду у соседней деревни. Не только я, все, кто там рыбачили, – а было их не мало, – наловили.

– Поехали завтра утром, ещё поймаем, – предложил он.

– Поехали! – радостно выпалил я…

На следующее утро мы прибыли на тот пруд на стареньком дедовском мотоцикле и размотав удочки, приступили к лову.

Народу же было опять довольно много, но клёв долго не начинался…

Наконец кто-то резво с места вскочил, таща вверх изгибаемое дугой удилище.

Из воды в фонтане брызг выскочил извивающийся золотистый прудовый гигант и плюхнулся за спиной рыбака на берег. – Ага! – вскрикнул от радости рыболов, повернувшись и бросившись к своему улову. Но тот уже скатывался, хлеща по земле хвостом, навстречу мужику и через миг трепыхался в его руках. И скоро, придавленный ими, на время притих, но, освобождённый затем от крючка, бился в безудержном отчаянии на дне рыбацкого рюкзака, откинутого в прибрежную траву, дальше на берег…

Мало-помалу клевать стало и у других, – их поплавки приплясывали то у одного, то у другого. Звуки восторга от очередной, выдернутой из воды, добычи раздавались на весь, не столь уж короткий, берег. Выудил огромного карася и мой дед. Я же на своей удочке поклёвки долго дождаться не мог и уже немного загрустил. Но вскоре и у меня перехватило дух, – мой поплавок едва заметно пошевелился и резво пошёл в сторону, неистово плодя, раздающиеся в ширь, водные круги. Я рванул вверх удилище и, чувствую упорное сопротивления, с силком потянул его вверх.

Выгнутое удилище вибрировало, леска выписывала на воде резкие зигзаги, но всё же постепенно шла на меня и, наконец, трепыхающийся золотистый прудовый гигант вырвался из воды и плюхнулся рядом со мной на берег.

Задыхаясь от счастья, я ухватился за эту, неистово сопротивляющуюся в моих руках, уже освободившуюся от крючка, рыбину и отправил бунтаря в свою сумку…

Потом в этой сумке оказалось ещё штук пять или шесть карасей. Примерно столько же было поймано и моим дедом. На этом клёв прекратился, и мы, довольные взятым уловом, отправились вскоре домой…

Через несколько дней, перед моим отъездом в свою деревню, мы съездили на рыбалку ещё один раз, чтобы взять мне карасей и к себе домой. Поймали несколько штук, которых я и увёз, и мы их в семье благополучно съели…

Ещё через пару дней приехал из Ярославля мой друг Витька. Его я утром увидел в окно, вместе со взрослым почти уже парнем, Серёгой, рыбачащими на нашем деревенском пруду, что был рядом с моим домом.

Я вышел к ним. За их спинами на земле в банках плавали, привычные для местной ловли, малюсенькие, в пять-шесть сантиметров длины, карасики.

Когда же я им рассказал о пойманных мной рыбах, они не поверили.

Витька недоверчиво улыбался. А Серёга сурово возмутился: – Ну, не может быть! Такие караси!? Вон в реке-то нашей никто окуней подобных не вылавливал. Так, то – окуни – крупная рыба! А он – караси! Не смеши хоть!..

Разобиженный я пошёл поискать скелеты от тех карасей, но ни дома в мусорном ведре, ни на уличной помойке их уже не было. Видимо, птицы их растаскали, или съели кошки. И было очень обидно, что я не мог той своей правоты доказать…

Лесной урожай

Вдвоём, – я да отец, трясёмся мы, свесив ноги с края телеги, что поскрипывает по пыльной земляной дороге к большому дальнему лесу.

Лес находится за самой удалённой деревней нашего колхоза. Имя той, на отшибе, деревни – Бараново.

Лошадь, кличка которой – Родная, особливо не гоним, – путь ей будет не из лёгких, но слегка поторапливаем, изредка подёргивая вожжами, – к вечеру всё же надо вернуться домой.

Рядом с лошадью семенит, прядая навострёнными тонкими ушами, двухмесячный жеребёнок её – Иртыш.

Да ещё рыщет, не теряя общей группы, постепенно перебегающий с места на место и любопытно изучающий их, обнюхивающим землю носом, пёс Пират…

За Барановом лес уже серьёзный и дорога лесная, не наезженная. Лошадь идёт медленно, недоверчиво ступая в травянисто-глинистое месиво.

Поскрипывает и раскачивается от огромных ухаб телега.

– Тпру, – говорит отец, когда въезжаем на, открывшуюся среди вековых дерев, опушку и, соскочив с телеги, глядит на меня оживлённо-весёлыми глазами, быстро кидая слова: – Бери корзину, пошли!..

У берёзок с края опушки чудеса – подберёзовиков видимо-невидимо.

– Корзину наполнишь – на телегу в задний ящик ссыпай, – говорит отец и уходит распрягать лошадь.

Я оглядываю пространство средь берёз и замираю от изумления – полчище подберёзовиков так велико, что не видно пределов. Они и подле, и справа, и слева, и вдалеке – сколько видят глаза. Им тесно на земле – они забежали на пни, даже на комли деревьев, выглядывают из густой травы, толпами забегают в лес…

Отец косит траву, а мне в пору грибы косить, но я их быстро срезаю складным ножом и кидаю в корзину. Тороплюсь. Мне кажется они разбегутся – я останусь ни с чем. И я не вклиниваюсь в их стаи, а двигаюсь на коленках по периметру, словно пастух, сгруживающий своё стадо. Стараюсь не отвлекаться. Лишь иногда подниму голову чуть оглядеться, да смахнуть пот со лба. На мгновенье воткну в землю нож, смахну со лба пот, оглянусь, услышу ритмичный звон отцовской косы, замечу в стороне, то заныривающего зачем-то в траву, то выскакивающего из неё, Пирата и снова принимаюсь за дело…

– Ну и хватит их, – говорит отец, когда я опрокидываю в ящик третью по счёту корзину, – иди вон туда, – показывает рукой на зеленовато-белёсую полосу края леса, – там подосиновики да белые. И я спешу на новое место, где, словно искусственно посаженная, аллея, окантовывает лес полоска перемешанного с осинником березняка.

Грибов здесь меньше, зато какие они! На толстых ножках с округлыми бурыми да красными шапками показываются тут и там из травы коренастые подосиновики. Попадаются меж ними и стайки белых грибов. В густом же ельнике, уводящем глубже в лес, их ещё больше и я неуклонно продвигаюсь туда, видя всё новые и новые бурые шапки этих замечательных лесных жителей.

К удивлению, червивых среди них, почти нет. Корзина быстро полнится и тяжелеет.

– Э-э-э-эй! – слышится отцовский голос вдали. Отзываюсь и иду на него, добирая корзину, встающими на пути, боровиками…

– Э-э-эй! – снова доносится дальний голос. Теперь он кажется с другой стороны.

Встревоженный, отвечаю своим криком.

– Иди за Пиратом, он выведет! – кричит отец. И я гляжу в глаза, появившегося передо мной в очередной раз, Пирата. Он устремляется в сторону, и я, хотя и с большими сомнениями, всё же иду за ним. Продираюсь сквозь чащу, рву лицом, прилипающую к нему с ветвей паутину, спотыкаюсь о сучья, о корни, затаившиеся в высокой траве.

Но доносящийся голос отца всё отчётливей. И вскоре я выхожу на знакомую опушку. Там стоит, уже запряжённая в нагруженную скошенной травой телегу, лошадь…

Довольные, мы едем с отцом, лёжа на раскачивающемся от ухабистой лесной дороги, высоком возу. Внизу натужно тянет тяжёлую телегу, лошадь – Родная. Браво вышагивает рядом с ней жеребёнок Иртыш. Ещё ниже, но с горделиво поднятой головой, вершит свои собачьи петляющие пробежки, пёс Пират…

Отдыхая на возу, я вспоминаю тот случай с карасями и думаю, что опять ведь не поверят… Ну, пусть попробуют. Сразу же приведу их к себе и покажу. Что я по приезду и сделал…

Ночёвка в лесу

Не помню уже кому, мне, или моему приятелю Мишке пришла в голову идея провести ночь в лесу у костра. Думаю, что скорей всего мне. Но не в этом дело. В общем, решили мы как-то с ним, будучи ещё двенадцатилетними пацанами, такой поступок совершить.

Не сразу, без радости и со скрипом, но всё же родители нам такое дело разрешили.

И вот, на следующий день, собравшись, мы отправились через поле в ближайший лес.

Отправились, как и положено, ещё засветло, что бы с достатком насобирать дров для костра, приготовить из веток еловых какие – никакие себе постели и ещё сготовить в костре, так уважаемой нами тогда, печёной картошки.

Все подготовительные работы мы до заката успешно завершили и вскоре, радующий и греющий наши тела и сердца костёр, лихо пуская в небеса весёлые искры, пылал на, занятой нами, небольшой, у края леса, поляне.

Потом, закатав в красные угли картошку, дождавшись выпечки её и с удовольствием, затем, съев, мы улеглись на наши нехитрые постели.

Пространство уже вокруг, ещё и усиленное контрастом нашего яркого костра, основательно почернело, несколько приглушив в нас радостное до того настроение. К тому же дело было к осени, и ночная прохлада уже начинала себя подавать.

Мы же, не учтя такого подвоха природы, одеты были по дневному легко, – в одних рубашках. Ближе к костру было ближним бокам нашим слишком горячо, дальше от костра – холодно дальним. Я постоянно ворочался на своей, покалывающей тело, постели, согревая то один холодеющий бок, то другой. Так же, молча, ворочался и мой напарник. Наконец, где-то к полночи, я не выдержал и, поднявшись, сел поближе к костру.

Открыв глаза, поднялся и уселся также и Мишка.

– Тут, наверное, и волки могут быть, – осторожно, вполголоса сказал мой приятель.

– Наверное, – одобрительно поддержал его я, – раньше где-то тут недалеко скотину умершую, говорят, закапывали – так всякое зверьё сюда дорогу знает.

– А вон там вроде глаза чьи-то горят, – тревожно проговорил, направив ладонь в темноту, Мишка.

– Да вроде, – поддержал я, хотя, по правде, ничего и не увидел.

– Может, свалим отсюда? На природе побывали, костёр пожгли, картошки поели. Что ещё надо?!

– Давай, – одобрительно отозвался я…

Мы быстренько разбросали и затоптали наш костёр и скорым шагом пошли через поле к, маячащей в дали немногими огоньками, нашей деревне…

На другой день мы похвастались приятелям, что проводили эту ночь в лесу и, что глаза горящие в темноте чьи-то видели. Но то, что не до конца эту ночь там провели, заранее меж собой договорившись, не сказали…

Утиная охота

В детстве я очень любил рыбную ловлю. Мне нравилось приносить домой добычу. Но было для меня в рыбалке и нечто большее – тайна. Оттого, что не знаешь: кто там подобрался к твоему крючку. Окунь, плотва, или, может быть, язь, или жерех? Да и какого размера эта рыба? Может быть очень крупного?

Рыболовы часто отпускают рыбу. И я их понимаю. Для них, видимо, главное

в ловле – тоже тайна.

Но я не совсем понимаю охотников. Для них тайны нет, – они видят в кого стреляют.

Правда есть среди охотников представители своеобразного охотничьего направления. Это фотоохотники. Их страсть для меня тоже понятна. Но это я несколько позже так стал рассуждать. В ранние же свои годы и мне доводилось быть, пусть и несколько случайным, но охотником.

Первая моя такая охота произошла в результате всё той же рыбалки.

Поехали мы однажды на велосипедах на нашу речку с названием Устье.

Было нас трое: четырнадцатилетние пацаны – я да Колька и наш старший, в зрелом уже возрасте, товарищ, и в рыболовном деле наставник – дядя Саша.

Поехали во второй половине дня, – рыбалка предполагалась с ночёвкой у костра в прибрежном лесу.

Приехав к месту, насобирали для костра дров. Для своих постелей нарезали елового лапника. И отправились к реке, половить для ухи рыбы…

К закату солнца рыбы для ухи, не смотря на весьма вялый клёв, наловилось достаточно, и уж было мы стали собираться к уходу на место нашей лесной стоянки, как вдруг, за отливающим блеском заката, бочагом, заметили плывущую утку с большим выводком позади.

На мгновенье мы замерли.

– За мной, – тихо скомандовал старший наш товарищ и, пригнувшись к зарослям травы, осторожно направился по берегу в сторону утиной стаи.

Следом, крадучись, двинулись и мы.

Спустившись меж ивовых кустов к воде, мы вновь увидели, плавающее у нашего же берега, утиное семейство.

Похоже, нас утки не заметили и спокойно продолжали неторопливо скользить меж лилий, медленно кружа по зарумяненной закатным солнцем, водной глади.

Пошарив около ног глазами, старший товарищ наш поднял из травы корягу. Нашли себе быстро по коряге и мы с Колькой.

Дядя Саша двинулся на цыпочках в сторону стаи. Мы крадучись, ступали следом. Пригнувшись и осторожно обходя прибрежные кустики, мы почти приблизились к утиному семейству. И вот уж дядя Саша резко взмахнул своей корягой над головой. Но стая вдруг словно растворилась в воде и дяди Сашина коряга зависла, остановленная им над самой водной поверхностью.

Мы стояли над золотистым зеркалом воды с зелёными листьями кувшинок, источая полное изумление и недоумение от столь нежданного поворота. Утки исчезли, словно бы вдруг превратившись в каких-то водных существ.

И вот тут я вдруг увидел, что из под одного из листьев выглядывает кончик утиного носа. Взглянув немного со стороны, я увидел и самого, погрузившегося в воду, утёнка.

Удар моей палки был сколь отменным, столь же в охоте и безрезультатным. В том мы убедились, когда протерев от хлёстких брызг лица, обследовали всё окружающее пространство, – добычи, да и вообще уток не наблюдалось. Какое-то время ещё поискали их, заглядывая под каждый кувшинковый листик, но ничего не найдя, глубоко удручённые, вышли на берег. Видимо утки переместились на другое место.

Мы же пошли восвояси сушиться у костра, варить вечернюю уху и готовиться к ночлегу…

Уха получилась довольно неплохой, и мы её с удовольствием съели. И уже улегшись на свои еловые постели, вспомнили про нашу утиную охоту.

– Да! – сказал дядя Саша, – но суп из утёночка тоже бы не помешал.

– Это конечно, – грустно согласились мы и примолкли, готовые погрузиться в сны…

И вот уже теперь, с возрастом, когда я глубоко отрицательно стал смотреть на такой объект любительской деятельности как охота, я иногда вспоминаю того неубитого мной в детстве утёнка и радуюсь за его сохранившуюся жизнь.

Я представляю её очень долгой, со многими перелётами куда-то далеко на юг и обратно и со счастливыми скитаниями носителя сей жизни по нашим рекам, дававшим жизнь новым и новым утиным выводкам…

Белка

И ещё одна была у меня в детстве охота. Её уже можно назвать относительно удачной. Относительно, потому что, обошлась она для меня небольшой травмой и некоторыми домашними хлопотами. Можно сказать, что относительно удачной обошлась она, в конце – концов, и для самой белки.

Но обо всём по порядку. Пошли мы раз с приятелями в лес за грибами. Путь наш был через большое поле, по которому цепочкой тянулись столбы с проводами. Так мы по их направлению к лесу и продвигались.

И вот проходя мимо одного из них, я вдруг почувствовал какое-то непонятное, стремительное, снизу вверх по мне движение, резкий толчок от плеча и услышал прерывистый, также уходящий вверх шум, на стоящем поблизости столбе.

Остановившись в недоумении и глянув туда, я увидел маленькое рыжее существо, движущееся короткими перебежками вверх по столбу.

– Смотрите, белка! – окликнул я товарищей, – прямо по мне пробежала и на столб прыгнула.

Мы бросили наши корзинки и в великом азарте стали кидать по белке комьями земли. Белка изворачивалась от них и пряталась за столбом, но в конце концов не выдержала той массированной атаки и спрыгнула на землю.

Мы бегали за ней вокруг столба, почти по пятам, но всякий раз при попытке схватить её, та ловко выскальзывала из рук, стремительно пускаясь в дальнейшие бега.

И всё ж, при очередной попытке забраться на столб, она, наконец-то, оказалась в моей ладони. Ладонь тотчас обожгло болью. Меж большим и указательным пальцем явилась кровь. Но я добычу свою не отпускал и, сняв с головы кепку, завернул зверька в неё.

Возбуждённые от сего нежданного поворота, начисто забыв про лес и грибы, мы подхватили пустые корзинки и быстрым шагом возвращались в свою деревню.

Я же, непомерно радостный не смотря на прокушенную руку, прижимаемую к поле пиджака, в другой руке, вместе с подвешенной на изгибе её, корзиной, в сжатой ладони нёс, спеленованную свою добычу с торчащим наружу и порой шевелящимся, рыжим пушистым хвостом…

Дома я положил белку в пустой посылочный ящик, но пока закрывал его сверху фанеркой, зверёк выскочил наружу и, впрыгнув на оконную занавеску, и безумно мечась по ней, повалил на подоконник горшки с цветами. К счастью они не упали на пол, но часть земли из них всё же туда высыпалась.

Белку увидала, проснувшаяся на кровати, кошка и тоже бросилась на занавеску. После чего стало твориться просто невообразимое: белка бегала по занавескам, стрелкой прыгала с окна на окно, металась по верху серванта, шкафов, по столу; по пятам белки носилась кошка, на пол падали различные предметы, на подоконниках валились горшки с цветами. Наконец белка впрыгнула на люстру и та раскачивалась вместе с ней до пугающей меня возможности оторваться от потолка. Кошка наблюдала за ней со шкафа, но прыгнуть туда не рискнула.

Рыжий зверёк, наконец, присмирел, уцепившись за плафон, и люстра качаться постепенно перестала.

Положив на всякий случай на ладонь кепку, я осторожно обхватил белку и снял с люстры. Никакого сопротивления при этом она не оказывала. Видимо страх перед более агрессивным для неё существом – кошкой заставил её поверить в мои, как бы, менее опасные намерения. Вообще, известно, что дикие животные, уходя от большой беды, часто приходят в те места, где есть люди, ища там некую защиту. Так, например, лоси, спасаясь от волков, забегают в поселения людей, видимо осознавая значительно меньший здесь риск для себя…

Ну, а ту белку я посадил в ящик, накрыл сверху металлической сеткой, отнёс за дверь в горницу, подальше от нашей кошки и приступил к уборке после минувшей катавасии…

К вечеру пришёл с работы отец и уговорил меня выпустить мою маленькую пленницу. Да мне и самому стало её очень жаль. Я взял совершенно уже безобидного зверька в голые руки и отнёс в поле, подальше от деревенских кошек и собак, где с большим душевным облегчением выпустил на свободу…

Говорят, белки появляются вне леса в неурожайные, на грибы ли или орехи, годы в поисках новых пищевых мест. Я надеюсь, что та белка нашла себе такое место и прожила потом долгую и счастливую жизнь…