Buch lesen: «Ван Тхо – сын партизана. Воспоминания морского пехотинца США о вьетнамской войне»

Schriftart:

ISBN 978-5-4493-6526-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Сейчас мне не хотелось бы рассуждать на тему о том, что было бы, если бы президент Кеннеди остался жив. Знаю точно лишь одно, – мне не пришлось бы пережить те ужасы, о которых по прошествии стольких лет я решил теперь рассказать. История не поднимается по олимпийским ступеням, она движется по узкой горной тропе кружным путем, и когда кажется, что никакого прогресса нет, вдруг из-за каменного выступа открывается вид, свидетельствующий, что прогресс, оказывается, состоялся, а мы думали, что бредем по кругу.

Конечно, пацифисты меня в задницу расцелуют, если я сочно распишу, какое это грязное дело – война, как омерзительно разлагалась американская армия во Вьетнаме и какие военные преступления совершала. А то, что правда пострадает, потому как истина познается во взаимосвязи событий, а не их разделении с преувеличением одних в ущерб другим, их мало волнует.

Кто-то, не дойдя до поля боя, подрывается на мине и на всю жизнь остается калекой, а кто-то проходит сквозь ад войны без единой царапины. Рассказ и того, и другого, – правда, а где найти золотую середину, никто не знает, но это всего лишь полбеды.

Беда в том, что большая политика, словно флюгер по ветру (откуда этот проклятый ветер берется?), преувеличивает то одну правду, то другую, в зависимости, от того, какая из них приносит дивиденды. Золотая середина несмотря на свое название барышей не приносит, она словно замарашка среди крутых секс-бомб, и потому никому не интересна.

В январе шестьдесят девятого года едва я прибыл в Сайгон, как моей головной болью стал штаб-сержант Нудс, весь такой из себя правильный и до безобразия амбициозный. Он учился в Гарварде на юриста, однако оставил университет, вдруг осознав, что будет гораздо полезнее Соединенным Штатам Америки в другом месте. Парень сам честно признался себе, что юридическая специальность не для него, и как истинный патриот, решил, что его место во Вьетнаме. Родина ждет своих сыновей, поэтому хватит протирать джинсы на студенческой скамье, балуясь время от времени кокаином и пробуя в постели доступных девчонок-однокурсниц.

Вы когда-нибудь, где-нибудь видели подобного придурка? А мне довелось встретить его и не где-нибудь, а во Вьетнаме, где, как позже выяснилось, Соединенные Штаты не просто содержали базу для оказания военной помощи оппозиции, сражавшейся за американские доллары и с американским оружием в руках с коммунистическим режимом Хо Ши Мина, а были вовлечены в полномасштабную войну, пусть и не объявленную.

Сам я тоже отправился во Вьетнам добровольцем, но совсем по другим причинам. В один прекрасный день я вдруг решил, что засиделся инструктором-подрывником в учебном центре и совсем запутался в отношениях с женщинами, постоянно невпопад реагируя на взбалмошное поведение своих подруг.

Мне смертельно надоело их нытье, которое по какому-то странному совпадению почему-то всегда звучало в самый интересный момент в постели, а лунные перепады настроения и доходящая до смешного ревность вводили в ступор. Неожиданные слезы, причина которых, как правило, оставалась неизвестной (догадайся сам!), глупые детские шалости и капризы, – все это, в конце концов, было способно свести с ума. В общем, в мирной жизни релакс я не получил (может быть здесь скрывается причина всех войн?), мозги были загажены капитально, и я решил морально отдохнуть. Прежде чем попасть во Вьетнам, мне довелось побывать еще в нескольких горячих точках, и все, в общем, понравилось.

Дружище Нудс имел десяток боевых выходов в места, где вели активные боевые действия «чарли», – так мы называли хорошо экипированных партизан, которые получали помощь из Северного Вьетнама, однако официальный Ханой упорно отрицал этот общеизвестный факт. Уже в третьем боевом выходе Нудс возглавил взвод, поскольку лейтенанта Хиддингса разорвало на куски вьетнамской самодельной миной, а нового командира не прислали, – в тот период офицерский корпус нес просто ужасающие потери.

К моменту моего прибытия от взвода Нудса остались рожки да ножки. Глядя на него, я все никак не мог понять, он притворяется или на самом деле такой идиот.

Полковник Макнамара, без единого седого волоса, крепкий и сухой, как трость, принял меня по-отечески, однако разговор был коротким.

– С подрывным делом сталкивался?

– Приходилось.

– Читал о твоих подвигах в личном деле. Годится!

Он назначил меня заместителем Нудса. Я отвечал за подготовку пополнения, которое только что прибыло из Филадельфии, – неплохие ребята, все как на подбор баскетбольного роста, но слабо приспособленные к полевым условиям и совершенно не готовые к тому, чтобы хотя бы на короткое время отказаться от тихих житейских радостей – ледяной Кока Колы, пухлого Биг Мака и горячей девчонки.

Поначалу я часто отпускал бедолаг в город, иначе учеба наша просто застопорилась бы, а моя задача состояла в том, чтобы общую военную подготовку, которую они получили в Филадельфии на трехмесячных курсах, трансформировать в навыки, которые требовались во вьетнамских джунглях. Я как сержант спецназа с пятилетним опытом проведения особых операций в индийских джунглях и кубинских горах в целом неплохо представлял, что требуется привить за четыре недели адаптации. Им предстояло противостоять не каким-то там бандам, а серьезной силе, и при этом следовало остаться в живых. Тем не менее, оказалось, что по своей наивности я не совсем точно предполагал, что на самом деле требуется, и старина Нудс, который, между прочим, был младше меня на целых пять лет, решил вправить мне мозги.

В один из тихих мартовских дней он пригласил меня на задний двор нашей уютной столовой, окруженной молодыми пальмами, куда по его приказу ребята приволокли симпатичного молодого барашка, и одним неуловимым движением перерезал ему горло. Несчастное животное билось в предсмертных конвульсиях у моих ног, а Нудс с усмешкой смотрел мне прямо в глаза.

– Понял, Хоткинс?.. Не морочь парням голову.

– В смысле?

– Надеюсь, тебе не надо объяснять, кто здесь в роли барана. Ребята отрываются в Сайгоне, это ты хорошо придумал, иначе они все равно ушли бы в самоволку, и ничего с этим не поделаешь. Больше отдыхать, Хоткинс, больше отдыхать, как бы глупо это ни звучало! А ты хочешь дать им оторваться, а после завинтить гайки, я знаю. Так не пойдет! Оставь их в покое и не перегружай своими дурацкими занятиями, иначе нас ждут одни сплошные неприятности.

– Неприятности нас, в самом деле, ждут, если мы решимся воевать с такой подготовкой.

– Ха! Ты воевать здесь собрался? Спешу тебя огорчить, Хоткинс. Сегодня командование посылает нас в бой, а завтра дипломаты садятся за стол переговоров, и все усилия армии летят коту под хвост. Нет, дружище, повоевать тебе здесь не придется. Бери пример с меня. Я просто люблю работу мясника, уловил? Наслаждаюсь, так сказать, процессом, и тебе советую. Выбрось всю свою дурь из башки, выбрось!

С того момента я всерьез стал подозревать, что у Нудса что-то не в порядке с головой. Он одним изящным движением вспорол барану живот и, деловито размотав внутренности, подвесил окровавленную тушу на ее собственных кишках к металлической балке. Фантазия у моего замечательного командира работала неплохо, однако явно не в том направлении. Ах, если бы я тогда знал, что меня ожидает впереди!

Процедуру заклания домашнего животного мне пришлось наблюдать воочию впервые в жизни, хотя к тому моменту я прожил, слава небесам, почти тридцать лет, видел гибель людей на войне и диких животных на охоте, однако вовсе не эта процедура впечатлила меня, а стальной и как будто неживой взгляд Нудса. Общение с ним и его зловещие шуточки всерьез выводили из себя и нестерпимо скребли по костному мозгу.

Отдушину я находил в скромной коллекции американских и британских монет, которую всегда носил с собой на груди и неспешно перебирал и рассматривал в трудные минуты. Профили президентов и королей сосредоточенно смотрели куда-то вдаль, и тогда как-то само собой приходило понимание, что все преходяще.

– Первый пункт жизни гласит, – говорил я сам себе, – что не стоит расстраиваться по пустякам, а второй сообщает, что все в этом мире пустяки!

Несмотря на ежедневный аутотренинг перед сном, этот биоробот все-таки сумел крепко достать меня. В конце концов я не выдержал и послал его ко всем чертям.

– Что хочешь делай, штаб-сержант, так твою, только отныне я простой солдат, а не твой заместитель!

– Ха, а ты, оказывается, умеешь ругаться, Хоткинс! Занятно.

Разговаривать с ним было бесполезно, я спорол с погон свои сержантские нашивки, принес ему в комнату и швырнул так, что они, спланировав, едва не угодили ему в лицо.

– Все, с меня хватит!

В ответ я, естественно, ожидал увидеть вспышку гнева, только мне было все равно, однако Нудс к моему великому удивлению лишь горестно покачал головой. Опять этот ненормальный озадачил меня. Я по-прежнему совершенно не представлял, что от него можно ожидать.

Вечером он зашел ко мне в комнату, мое обмундирование висело на вешалке у кровати, а я лежал на койке в одних трусах под вентилятором и беззаботно листал цветной мужской журнал.

Командир молча снял с плечиков мой мундир, сел напротив, достал иголку с ниткой и, словно заботливая мама, старательно пришил мои лычки на место, да так, что наш армейский портной позавидовал бы.

– Из тебя вышла бы неплохая женщина, – сказал он, вешая мою форму на прежнее место. – Ты еще не знаешь, во что вляпался, Хоткинс, вот в чем твоя главная проблема!

Не знаю почему, но именно в тот момент мне показалось, что пребывание во Вьетнаме добром для него не закончится, и я оказался прав, однако все следует рассказать по порядку.

Глава первая

Скоро адаптация закончилась, и наступил апрель, который я запомнил на всю жизнь. Полковник Макнамара дал нам первое задание. Для меня и всего нашего вновь сформированного взвода оно оказалось первым и последним.

Нас высадили с вертолета на какой-то безымянной высоте, и мы оцепили квадрат близ болот Хо, чтобы эвакуировать сержанта-сапера Джеральда Хоупа. Оказалось, что я знал этого парня лично, года два назад мы встречались с ним по службе в горах Пакистана.

Как сообщил полковник, Хоуп должен был заминировать Крысиные норы – достаточно крупную подземную базу вьетконговцев, которая как заноза располагалась где-то на границе с Камбоджей и наряду с другими такими приграничными базами обеспечивала бесперебойное функционирование тропы Хо Ши Мина, по которой, как я говорил, партизаны получали все необходимое из Северного Вьетнама – от оружия, лекарств и продовольствия до пополнения личным составом.

Конечно, Крысиным норам, которые должен был уничтожить Хоуп, было далеко до Ку Чи, которые рыли еще в пятидесятые годы в пригороде Сайгона [только недавно я узнал, что в тоннелях Ку Чи общей протяженностью около двухсот миль постоянно находились шестнадцать тысяч человек, это был настоящий подземный город со своими госпиталями, родильными отделениями, клубами, кинозалами и казармами]. Тем не менее, Крысиные норы позволяли действовать достаточно крупным партизанскими силам, входили в зону ответственности нашей дивизии, и именно этот воспаленный аппендицит в животе нашего соединения следовало вырезать как можно скорее, поскольку только таким образом можно было спасти жизни наших солдат и мирных жителей.

Сутки мы прождали в условленном месте, однако Хоуп не появился и на связь не вышел. Надо было срочно убираться из этого во всех отношениях отвратительного места, чтобы организовать крупномасштабную операцию по спасению сержанта, выяснить, успел ли он заложить взрывчатку в Крысиные норы и так далее, а с нашими силами там нечего было ловить, однако бродяга Нудс закусил удила, и все самые худшие мои подозрения по поводу причин тех потерь, которые до этого нес его взвод, начали вдруг оправдываться.

Этот фанатик искал малейший повод, чтобы затеять что-нибудь жуткое и кровавое. Все мои доводы разбивались как волны об утес о тупую непоколебимость этого сумасшедшего ублюдка.

– Да брось ты, Хоткинс! Мы не можем оставить в опасности американского гражданина, и если хоть один волос упал с его головы, желтые у нас попляшут, это я тебе обещаю.

Желтыми он называл вьетнамских жителей, и складывалось впечатление, что подсознательно он как раз и желал, чтобы с Хоупом приключилась какая-нибудь ужасная беда, вот тогда у Нудса начнется настоящая жизнь.

– Полковник не одобрит твое решение.

– Ха!.. К сожалению, я не могу его спросить. У рации отсырел аккумулятор. Проклятое вьетнамское болото!

Я был почти уверен, что этот ненормальный специально окунул рацию в болотную жижу, чтобы развязать себе руки. Тем не менее, сделать я ничего не мог, по уставу следовало выполнять приказы командира.

Вертушка улетела сразу после нашей высадки, чтобы не выдать противнику наше местоположение, и ждала нашего условного сигнала на базе, однако проклятый Нудс не собирался его подавать. Я достал карту, чтобы обсудить план действий, но он не стал меня слушать. Как видно, у него был простой как шило свой план, посвящать в который меня он решительно не желал.

– Тебе сейчас, Хоткинс, следует знать одно – у него на левом запястье вытатуирован треугольник в круге, а самое ценное, что есть при нем, это заплечный ранец со сверхмощной взрывчаткой, он весит около ста фунтов.

Мы преодолели вязкое болото, шепча Нудсу в спину отборные ругательства, но он не обращал на наше недовольство ни малейшего внимания, как будто оглох. Наверное, не сосчитать, сколько раз я представлял, как приставляю дуло своего «кольта» к его жирному стриженому затылку, нажимаю на спуск и с наслаждением вижу, как его голова с брызгами, словно переспевший арбуз, разлетается в стороны. Почему-то в моих видениях она разлеталась в стороны именно так, – как перезревший арбуз.

Наконец, топь осталась далеко в стороне, мы вышли на рисовое поле, за которым, если судить по карте, должна была располагаться вьетнамская деревня, однако она оказалась покинутой жителями.

Нудс встал на колени, принюхался словно голодный койот, почуявший добычу, и разгреб пальцами присыпанный землей очаг. Угли были еще горячими.

– Их кто-то предупредил!

Мы прочесали хижины, но не нашли никого, кроме злобной собачонки, вцепившейся Нудсу в ботинок, и он пристрелил ее. На тонкой шее у всклокоченного крохотного, однако чрезвычайно агрессивного вьетнамского песика болталась какая-то цепочка. Нудс не обратил на нее никакого внимания, как видно решив, что это обычный жетон, указывающий, что у собаки есть хозяин, а я наклонился и потянул цепочку на себя.

Каково же было наше удивление, когда мы обнаружили, что эта латунная пластинка на шее собаки на самом деле является опознавательным жетоном бойца американского спецназа, на котором было выдавлено следующее:

Gerald Hope [имя и фамилия]
735-728-05 [регистрационный номер]
I positive [группа крови и резус]
Catholic [вероисповедание]

Все было понятно. Тем не менее, Нудс достал ориентировку на Хоупа из планшета, сверил номер и обалдело уставился мне в глаза. Все-таки интересный он был малый! Таких надо еще поискать.

Своим крючковатым носом, ледяным взглядом и тонкими губами, больше напоминавшими зловеще изогнутые сиреневые ниточки, особенно когда он злился, этот парень явно походил на вампира из древнего австрийского замка, однако бывали минуты, когда совершенно неожиданно он превращался в растерянного трехлетнего мальчугана, ненароком расстроившего свою любимую бабушку. Медная пластинка, болтавшаяся на теле убитой собаки, оказалась личным опознавательным жетоном того самого Джеральда Хоупа, которого мы разыскивали.

В следующую минуту Нудс буквально побелел от злости и приказал сжечь деревню. Я попытался объяснять ему на пальцах, что с местным населением следует устанавливать доверительные отношения, а не злить его, иначе мы никого не найдем, однако наш правильный Нудс послал меня ко всем чертям.

– Ты не знаешь местную специфику, Хоткинс, а я знаю. Здесь пятилетние пацаны вскидывают винтовку и стреляют тебе в спину. Так что лучше не зли меня!

Скотина!.. В тот момент я с большим трудом подавил в себе желание убить этого головореза на месте, и покончить, наконец, со всем этим безумием, в которое он нас вверг. Каким наивным я был тогда!

Безумие нашего командира еще только начиналось. Лицо мое осталось бесстрастным, я был уверен в этом на все сто процентов, однако рука предательски дернулась к кобуре с «кольтом».

Нудс мгновенно уловил мое непроизвольное движение и хищно осклабился.

– Давай, давай, сержант! Наверное, из тебя вышел бы неплохой хирург, однако сейчас хирургическое вмешательство не возымеет должного эффекта. Только я один знаю условный сигнал в эфир, по которому можно вызвать вертолет, и если ты вырежешь меня из своей жизни как тот гнойный чирей, который вчера я видел у тебя на заднице, когда ты испражнялся, вы все останетесь в гостях у желтолицых. Полагаю, это будет приятное времяпровождение, но все-таки не уверен, что ты с ребятами на самом деле мечтаешь о нем. Ты, кажется, успел увидеть, как снимают кожу с барана?..

– А аккумуляторы?

– Аккумуляторы целы, и рация в полном порядке. Мне просто надо было что-то придумать, чтобы оторвать от земли ваши толстые задницы!

Где это он, интересно, увидел толстые задницы? Если так дальше пойдет, скоро мы все превратимся в ходячие изможденные тени от скелетов. Без всякого преувеличения мне захотелось вцепиться в его белую и пухлую как у девушки шею, чтобы перегрызть зубами его проклятую сонную артерию.

Заметив, как заходили ходуном мои челюсти, Нудс разразился диким хохотом.

– Брось, Хоткинс, это не твое амплуа! Роль вампира – моя прерогатива.

Это было просто невозможно терпеть, и я не стерпел бы, но в этот момент ребята подожгли хижины, все вокруг заволокло едким дымом, и мне стало не до Нудса. Следовало быстрее уносить ноги, что мы и сделали через минуту, однако бдение в засаде ни к чему не привело, – ни одна вьетнамская душа не явилась на пепелище.

Солнце давно село, и мы поднялись на какую-то скалу, серевшую в сумерках. Ее вершина была подходящей, и нам пришлось провести там ночь, впрочем, она оказалась восхитительной.

Это была моя первая ночь во вьетнамских джунглях. Звезды мирно висели в небе как нью-йоркские фонарики на Рождество, теплый ласковый сквознячок служил одеялом, однако несмотря на умиротворяющую обстановку меня не покидало странное чувство. По опыту я знал, что такое чувство неизменно подступало к моему сердцу, если кто-то тайно наблюдал за мной со стороны.

Ранним утром Нудс отсек голову змее, забравшейся в ранец с рацией, после того, как радист, молодой крепкий парень, кровь с молоком, едва не упал в обморок, увидев среди своих вещей две пытливые блестящие бусинки. Змея оказалась совершенно безвредной, это был местный уж или может быть полоз. Он забрался в ранец, почуяв запах консервированного молока, которое просочилось из фляги, так как наш уважаемый радист по невнимательности или от усталости плохо завинтил пробку. Уж прельстился на сладкое и лишился головы.

Предыдущий день вымотал нас, поэтому неудивительно, что мы снова заснули, и проснулись лишь тогда, когда солнце стало припекать наши стриженые затылки. Точнее сказать, первым проснулся я, наш часовой естественно спал без задних ног, и если бы вьетконговцам вдруг вздумалось напасть на нас, они взяли бы нас милыми и пушистыми.

Настроение было хуже некуда. Мне приснился нехороший сон, и он все никак не выходил у меня из головы.

Я, совершенно голый, иду по многолюдным улицам Сайгона, кругом одни вьетнамцы. Мужчины недобро скалятся в мою сторону, старухи осуждающе качают головами, зрелые женщины заметно напрягаются, молоденькие девушки прыскают со смеху, краснеют, но продолжают пялиться в то место ниже пупа, которое так сильно отличается от того, что есть в том же месте у них. А я с широкой доброй улыбкой пытаюсь заговорить, что-то объяснить, доказать, убедить, однако все бесполезно, меня никто не слушает, мои слова просто сотрясают воздух, вот и все. Противное это ощущение, когда ты хочешь идти, а натыкаешься лбом на стену. Я говорил им, что, вы, мол, не смотрите, что я голый, вы послушайте, что я говорю, это главное, однако в ответ все либо поспешно отворачивались, либо язвительно хихикали, либо продолжали пялиться в мои срамные места. Дались они им!

Вот такой сон испортил настроение прямо с утра. Мне почему-то показалось, что он не сулит ничего хорошего.

Подойдя к краю скалистого склона, я удивился. Оказывается, отсюда открывался великолепный вид на окрестности, а сожженная нами деревня лежала внизу как на ладони.

Неожиданно в свете солнечного дня я различил на пепелище тонкую миниатюрную фигурку. Вначале мне показалось, что там сидит и молится вьетнамская девушка, однако присмотревшись, понял, что это вьетнамский мальчуган лет десяти, не больше. Он сидел на коленях и нянчил на руках, как младенца, убитую Нудсом собачонку. Я подхватил свой бинокль и, скрывшись в тени зазубренной вершины, чтобы меня снизу не было видно, внимательно рассмотрел его.

Лицо грубоватое, словно выточенное из пагодита, и наполовину скрытое нонлой – вьетнамской конической соломенной шляпой. Сработанные из хлопка коричневая рубаха с длинным рукавом и светлые штаны дополняли наряд. Ноги у него были, кажется, босы. Сев на колени, он склонился над телом собачки так, словно оплакивал своего самого близкого друга или дорогого родственника.

Сзади бесшумно подошел Нудс, и я вздрогнул от его хриплого баса, неожиданно раздавшегося над самым ухом.

– А вот и первая вьетнамская ласточка, Хоткинс! Возьмем его и выясним, как на шее его собаки оказался жетон солдата американской армии.

– После того, что мы сделали с его собачкой и родной деревней, вряд ли он горит желанием что-либо нам рассказать.

Нудс отмахнулся от меня как от назойливой мухи, сунул в рот окурок сигары и поднес к нему бледный огонек холодно клацнувшей зажигалки.

– Вечно ты все усложняешь! Мне щенок мигом все расскажет. Будет щебетать как местная лесная птаха на заре!

Нудс неприятно захихикал, вновь пробуждая во мне зверя. Мне захотелось сбросить его вниз на острые камни.

Однако мало ли чего мне хотелось. Я прекрасно понимал, что никогда не сделаю ничего подобного, и придется терпеть, причем, судя по всему, еще очень долго.

С некоторых пор я стал подозревать, что Нудс специально провоцировал меня, словно забавлялся. Как видно, будить во мне самые что ни на есть мерзкие чувства доставляло ему несказанное наслаждение, и он с нескрываемым удовольствием наблюдал за тем, как я борюсь с самим собой, преодолевая желание размозжить ему череп чем-нибудь тяжелым или проткнуть барабанную перепонку шомполом винтовки, потому что что-либо доказывать или объяснять этому выродку было совершенно бесполезно.

После того, как ребята скрытно оцепили пепелище, мы с Нудсом, не таясь, подошли к мальчику, однако он как будто нас не замечал. Прикрыв глаза, мальчуган все еще сидел на коленях и едва заметно раскачивался из стороны в сторону, словно пребывал в молитвенном трансе или погрузился в болезненную дрему.

Нудс как всегда был предельно вежлив.

– Эй, чурка вьетнамская, разуй свои желтые глаза, и смотри, кто с тобой разговаривает!

Мальчик продолжал сидеть как истукан, словно оглох. Нудс побелел, что не предвещало ничего хорошего. Он схватил парнишку за ухо, в ответ мальчуган с неожиданным проворством укусил его за кисть и выхватил «кольт» из его кобуры.

Оглушительно грохнул выстрел. Нудс завалился набок как подкошенный.

Я сбил пацаненка с ног, и он не успел снова выстрелить, на этот раз в меня. Тяжелый пистолет вылетел из его тонкой и до невозможности худой ручонки. Я кинулся к нему, чтобы схватить за шею и прижать к земле, однако он неожиданно бросил мне прямо в глаза горсть зернистой пыльной золы, и я на секунду ослеп, а когда вновь обрел способность видеть, пацана след простыл.

– Он исчез в развалинах вон той хижины, сэр! – сказали мне подбежавшие бойцы. – Мы не стреляли, потому что боялись вас задеть.

Я ринулся в развалины с пистолетом наперевес, однако никого внутри не обнаружил. Пацан словно сквозь землю провалился.

Наш медик перебинтовал Нудса. Рана оказалась не опасной. Пуля прошла навылет сквозь жирный бок, не задев ни одного жизненно важного органа.

Едва придя в себя, командир разразился грязными ругательствами. В это невозможно было поверить, но, тем не менее, он с пеной у рта, нисколько не стесняясь, обвинял меня в том, что я прохлопал мальчишку!

Нудс продолжал мастерски будить во мне все самое плохое. Вся его правильность потекла наружу подобно вонючей жиже из вышедшей из строя канализации.

Чтобы не слышать его бесноватых воплей, я удалился в развалины, – жалкий почерневший от сажи остов сгоревшей хижины, – и тщательно обследовал их. Мое внимание привлек аляповато сделанный каменный очаг.

Минуты осмотра оказалось достаточно, чтобы понять, что этот странно сработанный очаг в центре хижины является бутафорским, и в действительности маскирует тайный лаз. Я влез в подземелье, однако застрял, настолько тесным оказался проход, и ребята с трудом вытащили меня обратно.

– Проклятые крысиные норы! – сказал Нудс и бросил в лаз связку гранат, у нас был приличный запас.

Взрыв образовал на месте развалин воронку, мы долго копались в ней, однако лаз по-прежнему больше напоминал лисью нору, чем проход для людей, и мы снова остались ни с чем.