Личный опыт

Пролог

Ария была совсем молодым демиургом, получившим право работать с мирами. Правда, это право было временным – на период преддипломной практики. Задача у неё была обыкновенная – создание мира, с чем она неплохо, по своему мнению, справлялась. Структуру мира выглядевшая совсем молодой – лет девятнадцати-двадцати – девушка скопировала с Изначального Мира, но решилась внести свои коррективы.

Для начала Ария создала Магию. Решив сэкономить время, девушка сотворила Великую силу с собственным сознанием и возможностью воплощения во внешне живом существе. И встала перед ней женщина лет тридцати.

– Постой спокойно, – попросила Ария новосозданную Магию, – я сейчас еще Смерть и Судьбу создам.

– Судьба едина во всех мирах, – хмыкнула Магия, и демиург покраснела – она совсем забыла об этом.

– Тогда, получается, только Смерть… – проговорила Ария, создавая женщину в чёрном.

– Новенькая? – поинтересовалась Смерть. – Смерть, Судьба, Жизнь – не создаются, а призываются, забыла? Чему вас только в Академии учат?

Ария на этих словах прикрыла рукой вместилище интуиции жестом, подсмотренным у Тринадцатой – юной шаловливой демиуржки, которой уже пару раз «прилетало» воздаянием. Хотя детям демиурги боль не причиняли, но ассоциации были у каждого, разумеется, свои.

Тяжело вздохнув, демиург обратила свой взгляд на сотворённый ею мир. И тут почувствовала… Боль и страх. Опешив, ибо только что их не было же, девушка вгляделась. Затем, раскрыв проекцию пошире, небрежным движением руки сотворила себе кресло, усевшись в которое, начала разбираться. И мир поделился с ней картинами…

Задыхающийся ребёнок, нуждающийся в помощи, и равнодушный целитель, заботящийся лишь о своём кармане…

Убивающие целителей звери в человеческом обличье…

Умирающая девочка, которую принесли поздно, просто поздно для спасения, и обезумевший родитель…

Целитель, убивающий пациента… Целитель, получающий удовольствие от боли…

Мучения умирающих, которым можно было бы помочь, но…

Ария заплакала… Слёзы демиурга растворялись в ткани мира, приближая его к ней. Совсем недавно получившая свое право, девушка решила исправить этот мир, полный боли… Сначала, конечно, девушка подумала, а потом заговорила. И, вторя её словам, в самой сути мира появились непреложные законы.

– Целитель по воле Магии – оценивается самой Магией. Неважно, сколько ему лет, он должен понимать свою ответственность, должен уметь принимать решения и обладать знаниями. Целитель должен уметь исцелять, но только Магия может назвать его целителем, – проговорила Ария. – Возражения есть?

– А если целитель причинит вред? – заинтересовано уточнила Магия.

– Если осознанно, то Смерть его заберёт, – женщина в чёрном согласно кивнула. – А если нет… хм…

– Правильно, подумай, – усмехнулась Магия. – Целитель же человек и может чего-то не знать или же искренне заблуждаться. А если каждого убивать – целителей не останется.

– Тогда пусть у него попа болит, – хихикнула демиург, вспомнив Тринадцатую. – Пропорционально нанесённому вреду, вот!

– Совсем девчонка ещё, – покачала головой Смерть, на что её собеседница согласно кивнула.

– А ещё целитель по твоей воле, – кивнула Ария Магии. – Обязан вылечить или… если вылечить невозможно, то максимально облегчить состояние. Ведь бывает так, что вылечить не получится… Но ребёнка убивать нельзя!

– Вот это правильно, – прокомментировала Смерть. – А если кто-то на него нападёт?

– Напавший на целителя отправляется в тюрьму… – ответила демиург. —Ну или пусть Магия его накажет. Хм… А ещё же надо как-то обозначить целителя… пусть у него будет перстень, который нельзя снять и нельзя подделать. Согласна, Магия?

– Согласна, – кивнула поименованная. – Ещё что-то?

– Пока нет, вроде бы… – неуверенно произнесла Ария, жалобно взглянув на собеседниц.

А мир жил дальше, уже имея понимание об истинных целителях. Но люди не всегда хотели выполнять правила, поэтому целителя от магии можно было позвать, а вот те, которых целителями назвали сами люди, перед лицом Магии были самозванцами. Достаточно было проговорить: «Этот целитель самозванец», чтобы его наказала Магия. Усевшись перед проекцией, девушка глубоко задумалась.

***

Девочку им отдал брат незадолго до своей гибели. Отчего умер мистер Томпсон, Александра не знала, но в память о нём она приютила ребенка, хоть и не любила девочку, как и её муж. Поселив малышку в кладовку возле туалета, миссис Вилсон относилась к той по остаточному принципу – так кормила, так же и одевала. От мистера Вилсона девочке перепадало, особенно когда тот приходил домой пьяным, поэтому маленькая Виктория быстро научилась прятаться у себя в кладовке и двигаться очень тихо.

Жизнь Викки была бы беспросветной, если бы не сын Вилсонов – Адаберт, или Берт, как она его называла. Он единственный в семье принимал её сестрой, стараясь защитить от почему-то зверевших в её присутствии родителей. У Викки всегда был только Берт. Его руки, его тепло, его глаза…

– Я не знаю, почему мама и папа к тебе так относятся, сестрёнка, – сказал Берт, едва только сестре – а мальчик считал девочку именно сестрой – исполнилось пять.

– Ну, я же не родная… – слишком взрослые для пятилетнего ребенка слова, услышанные где-то на улице.

– Ты самая родная на свете, – сказал ей мальчик, обнимая.

– Ты самый родной на свете, – ответила юная Виктория, прижимаясь к брату.

Когда начали болеть руки, девочка никому, кроме Берта, об этом не сказала. Да и некому было говорить, взрослые только и искали возможность сделать ей больно, останавливал их только мальчик, закрывавший девочку своим телом. Всё тяжелее становилось дышать в кладовой, всё чаще девочка плакала, и мучился от невозможности помочь сестре Берт.

Хорошо хоть, что мама и папа спокойно сносили «капризы» мальчика, как они думали, поэтому сестру удавалось покормить, иногда даже с ложечки, что вызывало слёзы, от которых девочке становилось очень плохо. Почему так происходит, Берт не понимал, но для него было достаточно и того, что он может помочь. Остальное его не интересовало.

Проходили месяцы, годы, Викки всё чаще плакала, падала в обморок в школе и дома, а иногда ей нужна была помощь даже чтобы сходить в туалет. Становилось всё хуже, и девочка понимала – она умирает. Очень было жалко Берта, ведь жила Викки только ради него. Только он дарил ей тепло, только он заботился, только он ухаживал… И день за днём девочка проживала свой ад. Большой ад маленького ребёнка.

В тот вечер Герберт пришел навеселе. Он привычно шутил и смеялся, но стоило ему только увидеть неосторожно вышедшую из кладовки Викки – и будто дьявол вселился в мужчину: он схватил палку, бросившись на девочку. Берт только и успел затолкать сестру в чулан, подставившись под руку отца. Привычно защищая Викки, даже ценой своей жизни. И в тот момент, когда палка соприкоснулась с головой мальчика, всё будто замерло – рассыпавшееся прахом орудие убийства, падающий на пол Берт и страшно покрасневший Герберт. Замер сам мир.

– Да, так дело не пойдёт, – заметила появившаяся демиург. Что делать в таком случае, Ария просто не знала. – Смерть, мысли будут?

– Насколько я понимаю, – заметила возникшая рядом с демиургом женщина в чёрном, – мальчик ушел с выплеском, но ему это не помогло, а девочка погибнет без него?

– Хуже… Мальчик создан миром, чтобы жила девочка, – кивнула демиург. – Был бы мальчик… Но тут даже вина не моя, а матери ребенка, так желавшей девочку, что… Отсюда у ребёнка и это состояние, кстати.

– Привет! Тётя Ария, что случилось? – перед девушкой появилась маленькая девочка в сверкающем платье, которой юная демиург немедленно улыбнулась, опускаясь на корточки.

– Это должен был быть обычный мир, – объяснила Ария. – Ну, для диплома, понимаешь? – малышка кивнула. – Но мама мальчика очень хотела девочку и провела ритуал, подсунутый ей в шутку.

– И он стал девочкой, да? – заинтересовалась Тринадцатая, чувствуя очередную шалость.

– Да, – кивнула демиург. – Но у всего есть своя цена, и её цена – боль. Ещё на неё наложили проклятье, причем странное какое-то… И, главное, не одно. Мальчик создан миром, поэтому не поддался. Он стал всем для девочки… Но…

– Мальчика убил злой этот? – ткнула пальчиком в Герберта маленькая девочка. – Тогда нужно в мальчика кого-то посадить, а то девочка умрёт! Я сейчас!

То, что девочка может умереть, понимала и демиург, потому что цена той досталась не самая простая, а малышка куда-то уже умчалась, явно готовясь принести в мир решение этого вопроса. По обыкновению, шаловливая демиуржка разбиралась с проблемами как в песочнице, то есть – без оглядки на последствия. Берт потратил всего себя ради защиты самой близкой девочки, его можно было и вернуть, что Ария, кстати, и собиралась сделать.

– Так, я договорилась! – сообщила появившаяся Забава. – Теперь нужно законы магии творить!

– Так есть же вроде? – удивилась демиург, но малышка смешно помотала косичками.

– Нет, нужен целитель, по воле тёти Магии! – радостно заявила Тринадцатая. – Здесь такие есть?

– Есть, – сообщила улыбавшаяся Магия, став материальной. Малышку Тринадцатую знали все и во всех мирах.

– Ви-и-и-и, тетя Магия! Ура! – запрыгала Тринадцатая. – Теперь вот в мальчика… хм… Если сразу взрослого, то, наверное, плохо будет… А давай их объединим?

– Давай, – не совсем поняв, что имеет в виду всем известная малышка, но заранее на всё согласная, Ария кивнула. Потому что за проваленный тестовый мир могло быть очень грустно, а «грустно» девушка не любила. Да и людей было жалко.

Вот только согласившаяся душа не смогла оказаться в Берте. Сам мир сопротивлялся этому, поэтому душу снова и снова выбрасывало из тела. Когда Ария хотела уже просто вернуть мальчика, все увидели, как душа девочки вылетела из тела. Вот это уже была катастрофа – сказка, придуманная демиургом, на этом заканчивалась. Возможно, где-то ошиблась Ария, или что-то недоглядела малышка, но Викки устремилась прочь из тела, да так быстро, что остановить её не смогла даже Смерть.

– Мия! Мия! – закричала Тринадцатая.

– Что случилось, горе моё? – поинтересовалась моментально появившаяся Мия. – Что натворила? Привет, Ария!

– Привет, – улыбнулась наставнице малышей демиург. – У нас мир… Отец семейства забил сына, а девочка не захотела больше быть.

– Мия! В мальчика не лезет никто! А теперь ещё и она убежала, – показала пальчиком на ускользающую душу Тринадцатая.

– Мальчик созданный? – с пониманием спросила Мия, покачав головой. – Ох, Ария, как ты только курс закончила? Нельзя в созданного самим миром никого вселить. Только вернуть, а вот девочка…

Проблема девочки была в том, что изначально это должен был быть мальчик, отчего душе было не очень комфортно в женском теле. Где неумная мамаша достала описание ритуала, неизвестно, но в нём самоуверенная магичка, разумеется, налажала, поэтому при первой же возможности душа Виктора Томпсона женского пола покинула своё вместилище, ибо в такие игры играть нельзя, особенно смертным. Мир, тем не менее было жалко, тем более что он адаптировался под героя женского пола, даже предназначенную пару подобрал, хотя изначально демиург этого не предусматривала. Справедливости ради стоило бы заметить, что Ария очень многого изначально не предусмотрела, решив скопировать подсмотренную в одном из миров историю Вилли Шнайдера¹, но при этом поместив героя гораздо севернее.

– Ладно, – вздохнула Мия, улыбнувшись Тринадцатой, уже сообразившей, что ей ничего не будет. – Иди уговаривай.

– Ура! – подпрыгнула малышка, исчезая.

– Какой-то перекошенный мир у тебя, – сообщила Арии наставница демиуржек. – Ну да пусть будет началом новой истории.

– Главное, чтобы не влетело… – тихо проговорила юная демиург.

Тринадцатая помчалась на поиски. Подходящих душ не было, зато была одна тётя, лечившая как раз такие болезни. Тётя сейчас спала, и ей снились плохие сны, отчего Забава решила схитрить, потому что «это всё равно же не навсегда», как оправдалась маленькая демиуржка перед самой собой. Ей очень хотелось узнать, как тётя доктор вылечит саму себя. А еще… тётя доктор оказалась почти бякой и такое разбякивание точно-преточно заслужила, потому что детям надо верить, вот.

История, придуманная совсем юной Арией, обещала стать интересной, ибо там, где отметилась Тринадцатая, скучно точно не было.

Глава 1

Елена Викторовна была врачом, как ей казалось, всю свою сознательную жизнь. Родители её погибли в автомобильной катастрофе, когда девочке было двенадцать, поэтому остаток детства она провела в детском доме, где было бы совсем плохо, если бы не Димка.

Димка встретился ей в школе. Он сиротой не был, но, тем не менее потянулся к Ленке, принявшись её поддерживать всегда и везде. Им было по четырнадцать, и Димка, совершенно не слушая возражений девушки, носил за ней сумку, следил за её питанием и заботился о ней, как ни о ком другом. Считая юношу другом, Ленка оттаивала душой в его присутствии.

За школой был институт и педиатрический факультет, а Димка исчез на долгие два года – в армию. Девушка ни с кем не встречалась, переписываясь с юношей. Окрестные парни считали, что она ждёт его из армии. Так оно, впрочем, и получалось – без Димки было пустовато. Но лекции, практикумы, дополнительные занятия отнимали время, не позволяя ей сосредоточиться на своём отношении к Димке.

В институте Ленка стала личной ученицей профессора Квитке, специализировавшегося на редких и крайне редких заболеваниях, потому пропадала в клинике днем и ночью, учась лечить именно таких детей. Это было очень интересно и непросто, потому что можно было лишь облегчить состояние больного, а не полностью вылечить, но юная педиатр очень старалась.

Вернувшийся из армии Димка продолжал оказывать внимание Ленке, не видевшей других парней, но по-прежнему считавшей, что с Найдёновым они друзья. Ухаживавший за Ленкой годами мужчина не унывал, потому что ему просто не был нужен никто другой. Дмитрий Красармович был человеком упёртым, уверенным в себе, работал сначала в свите депутата, а потом уже и сам двинул в политику, отчего больница, где Ленка работала, была обеспечена всем, чем возможно и невозможно.

В эту рождественскую ночь у Ленки было суточное дежурство. Доктор, которую очень, по её мнению, любили пациенты, легко срывалась с места, чтобы прибыть туда, где кто-то плакал, отчаявшись от боли и обиды. Ибо редкие заболевания – это часто неверие, наказания за «обман» и «симуляцию». Пока поверят, что ребёнку больно…

Обход завершился, дети капризничали, а младшая, Маша, навыдумывала себе ещё большие боли, чем у неё были, хотя Ленка точно знала – так болеть не может. Уставшая женщина уселась за свой стол, уронив голову на руки. Спустя неизмеримо долгое мгновение зазвонил телефон.

– Педиатрия редких, – устало произнесла в трубку Ленка.

– Елена Викторовна, звонили из области, у них что-то странное, – проговорил голос дежурного диспетчера. – И, судя по всему, срочное.

– Погода позволяет? – прогоняя сонную одурь, сразу же спросила врач. Вопрос был нелишним – если погода не позволит вертолёту подняться, то ей предстоит ночная дорога, чего Ленка не любила.

– Сегодня Евсеич за рулевого, – хмыкнул диспетчер. – Так что ждёт!

– Иду, – бросила она в трубку, резко поднимаясь.

Евсеич личностью был известной – в прошлом военный пилот, он не признавал словосочетания «нелётная погода», и летать с ним было иногда страшновато, но почти всегда безопасно. По крайней мере, еще никто не убился. Усмехнувшись своим мыслям, доктор, накинув пальто прямо на халат, двинулась к лифту.

Когда она вышла из здания, вертолёт санитарной авиации раскручивал винты, чтобы унести доктора туда, где было «что-то непонятное». Сколько она таких видела, скольким помогла… Не счесть, да и не считала никогда доктор Капустина. У неё была совсем другая работа.

– Ленка, вечером отчеты занесёшь? – поинтересовался начмед, перекрикивая гул моторов, едва догнав женщину почти у самой машины.

– Занесу, чего б и не занести, – пожала плечами женщина, настраиваясь на работу. «Что-то непонятное» на поверку могло оказаться чем угодно.

– Взлетаем! – предупредил пилот.

Вертолёт был маленьким, потому летали вдвоём – Елена Викторовна и пилот. Надев шлем, женщина отрешилась от звуков, думая над своей статьей по поводу редкого васкулярного типа синдрома Элерса-Данлоса². По какой-то причине этот тип отличался от давно известного, перемешав симптомы, отчего вести пациентов оказалось делом сложным, но интересным.

Вертолёт шел невысоко, тут и лететь было совсем немного – сравнительно, конечно, потому что местность была накрыта туманом так, что непонятно, как пилот ориентировался. Но не ответить на отчаянный призыв Елена не могла, вот и летела. Внезапно машину дёрнуло, стекло перед доктором разлетелось, и последнее, что видела детский доктор, была какая-то железяка, устремившаяся в неё.

Открыв глаза, Елена Викторовна обнаружила себя на лесной полянке. Журчал ручей, а напротив женщины оказался ребёнок, девочка, судя по косичкам, лет, наверное, пяти. Платье на ребёнке сияло как подсвеченное, а на лице сверкала широкая улыбка. Присев перед девочкой, доктор Лена внимательно осмотрела на вид совершенно здорового ребенка. О предсмертных галлюцинациях Капустина знала, потому не удивилась.

– Тётя доктор, ты умерла, – сообщило ей милое создание. – Но я тебя хочу попросить, можно?

– Можно, – улыбнувшись, ответила Елена Викторовна, поразившись богатству своих предсмертных галлюцинаций.

– Там девочка одна, она жить не хочет, а она главная, потому что мальчик, без которого мира не будет, – сумбурно объяснила малышка. – Давай ты ею станешь, а? Чтобы мир был, ну пожа-а-а-алуйста!

– Давай, – сразу же согласилась доктор, поражаясь своему воображению. Ну а почему бы и нет?

Поторопившаяся Тринадцатая многое забыла рассказать избранной ею, но Мия остановила её по просьбе Арии, вернувшей магию Берту, а того – в своё тело. Мир вновь пришел в движение. Мальчик упал, потеряв сознание, Александра почувствовала резкое головокружение, да громко треснул о ступеньку череп Герберта, спасать которого демиурги не подумали. Почему Ария решила не рассказывать «избранной» о законах этого мира, Мия не знала, считая, что демиург имеет право – её же мир.

В следующее мгновение картинка сменилась. Осознав себя в темноте, доктор Лена сначала подавила панику, затем осмотрелась, насколько хватило света. Она стала девочкой лет навскидку семи. Не самой здоровой, о чём свидетельствовали сильно отекшие суставы рук и, похоже, ног. Одежда на ребёнке была почти нищенской, хуже детдомовской, что заставило Лену тяжело вздохнуть, а проделав это несложное действие, доктор поняла, что и с сердцем тоже не всё ладно.

Следующим ощущением стала навалившаяся боль, вполне характерная для суставов в таком состоянии. «Надо же, всю жизнь описывала, а в галлюцинациях и почувствовать удалось», – хмыкнула доктор, решив принять правила игры. Галлюцинации могли субъективно длиться долго, а раз она по-любому уже всё, то почему бы и нет.

***

Будто очнувшись, Александра кинулась к телефону, подумав, что муж убил сына. Вызвав полицию и парамедиков, женщина кинулась к Берту, осмотрев которого, увидела, что он жив. Что произошло, Александра осознавала с трудом. С неё будто бы что-то стекало, по консистенции вызывая ассоциацию с клеем. При этом миссис Вилсон подумала о девочке, обнаружившейся, судя по всему, в кладовке.

А вот доктор Лена чуть не потеряла сознание, осознав память той, которой оказалась. О существовании эпопеи о Вилли Шнайдере женщина была, разумеется, осведомлена, но и только. Подробностей доктор Лена не знала – ей всегда не хватало времени, надо было работу работать и детям помогать.

– Мой муж кинулся на сына, – рассказывала полицейскому Александра. – Тот успел спрятать дочь в кладовку, но…

– Но сам убежать не успел, – констатировал врач, наблюдая за тем, как только что пришедший в сознание Берт с криком бросился в сторону небольшой комнаты рядом с туалетом. – Давайте девочку посмотрим.

Дверь тёмного помещения, в котором она находилась, раскрылась как раз тогда, когда Леной уже начинала овладевать паника. Дышалось всё тяжелее, из-за чего разговор за дверью она пропустила, полностью сосредоточившись на контроле и не позволяя себе поддаться панике. Двинуться в сторону проёма Лена, ставшая, как подсказала память, Викторией, не могла: при любом движении всё тело простреливало болью так, что темнело в глазах. Это было очень плохой новостью, означавшей, что либо ребёнок пережил недавнюю остановку³, либо состояние утяжелилось⁴ скачком. Мозг врача принялся оценивать ситуацию, тем самым справляясь с паникой.

Когда из кладовки никто не показался, парамедик хмыкнул, залезая внутрь, но через мгновение попросил коллегу помочь, осторожно вытягивая на свет божий явно державшуюся из последних сил девочку с цианозом⁵. Почти фиолетовое лицо девочки, выпученные, полные паники глаза очень многое сообщили врачу, немедленно сделавшемуся крайне серьёзным.

– Вторая машина не успеет, – покачал головой врач. – Грузим в одну, время дорого.

– Что с Викки? Что с Бертом? – всполошилась Александра, видя, как осторожно берут детей на руки врачи.

– Ничего хорошего, – как-то очень спокойно ответил доктор, продолжая ласково улыбаться девочке, стараясь не напугать её ещё сильнее.

– Потом родителей в больницу подбросите? – поинтересовался у полицейского его коллега.

Александра провожала залитыми слезами глазами два маленьких тела: едва дышащее – девочки и снова лишившееся сознания – мальчика. Через мгновение за окном тревожно завизжала сирена, принявшись очень быстро удаляться, а Александра просто упала в обморок, вызвав тяжелый вздох офицера полиции. Мужчине, который явно, по мнению полиции, упал сам, помощь уже была не нужна, что парамедики подтвердили.

Ленка на руках местного «скорача»⁶ буквально растеклась, старательно контролируя дыхание. Отсчитывая про себя секунды, доктор чувствовала онемение конечностей, стараясь не потревожить суставы. Казалось, руки просто горят в огне, а о ногах вспоминать вообще не хотелось. Тип навскидку не определялся, но педиатр понимала, что для этого нужно хотя бы осмотреть себя, что сейчас было невозможно. Ситуация с дыханием говорила о развитой сердечной недостаточности, что сразу же вызывало логичный вопрос: как девочка вообще ходить-то могла.

«Скорач» донес её до машины, уложив на несколько непривычную каталку, рядом уложили и мальчика. Согласно памяти, это был Берт – единственное светлое пятно в памяти девочки, что было совсем уж ненормально. Осторожно вдвинув каталку в машину, доктор – или фельдшер – забрался в машину, а второй сотрудник рванулся за руль. Ленка почувствовала усиливающееся головокружение и задышала активнее, чтобы не отключиться, – об оснащении «скорых» она помнила, поэтому надо дотянуть до больницы хоть как…

Вариантов не было, поэтому Ленка попыталась привлечь внимание коллеги, что сразу не удалось – суставы на резкое движение отреагировали такой болью, что она чуть не отключилась. Дышаться стало ещё тяжелее. Что с этим делать, доктор Лена, разумеется, знала. Сколько у неё было таких пациентов – не счесть. Поэтому, тщательно контролируя дыхание, девочка, которой она себе, по своему мнению, сейчас казалась, со второй попытки привлекла-таки внимание коллеги.

– Го… лов… ную… час-ть… – попытавшись продолжить, Лена задохнулась, но на её лицо уже легла маска, в которой зашипел кислород. – По… нимите…

– Головную часть? – с сомнением спросил парамедик, отчего-то не знавший симптомов хронической сердечной недостаточности. – Ладно, – кивнул он, проделав то, о чем попросила растёкшаяся по каталке пациентка, сразу же задышавшая спокойнее.

– Похоже, девочка знает, что с ней, – заметил коллега, откладывая уже приготовленный дыхательный мешок⁷. – Значит, хроника.

– Значит, – кивнул парамедик, внимательно осматривавший обоих детей.

Пацан был просто в обмороке, демонстрируя симптомы сотрясения мозга, а вот с девочкой всё было непросто, это опытный парамедик понял сразу – цианоз, аккуратно лежавшие руки и неподвижность ребёнка говорить могли об очень плохих вещах⁸, озвучивать которые мужчине не хотелось. Потому, известив больницу, машина выжимала всё возможное и невозможное из двигателя, озаряя улицы всполохами красно-белых⁹ огней и оглушая отчаянным визгом сирены.