Володя залюбовался даденным. Дудка была как будто из иного мира. Её вес никак не ощущался, словно Володя и не держал ничего. Блёстки, бегающие внутри цветов, бабочек и ствола отражались столь же ярко на его ладонях и пальцах.

Дудочник вернул себе самое первое, самое злое обличье. При этом остался почему-то в платье девушки с портрета.

Он краснел и с силой надувал щёки. Из Володиной трубки у него вылетал только воздух.

Володя тоже поднёс к губам волшебную дудку. Пальцы тряслись. Слишком большие, слишком крупные для нежной красоты, они неловко дёрнулись…

Дудка с хрустом преломилась.

Крупица за крупицей, её маленькие осколки обращались в сияющую пыль и гасли, не долетая до снега.

Дудочник в платье затрясся. Голова его сплющилась, серые зубы раздвинули щёки в стороны. Казалось, ещё немного, и он опять завоет.

Сзади что-то щёлкнуло, заворчало. На речке крякнул лёд, в нескольких местах послышался плеск. Сумрак осветился бело-оранжевым, палевым.

Сердце убыстрилось. Володя стал поворачивать голову…

«Не оборачивайся!»

Его ударило будто бетонной трубой, мгновенно сбив с ног. Половину лица и шею обдало едким кипятком. Нос никак не мог вдохнуть, пришлось хватануть ртом жаркий, почти жидкий воздух. Последнее, что Володя расслышал – где-то вдали завизжали дети.

«Успеют… – подумал угасавший Володя. – Да. Далеко».

* * *

– Вова! – позвали его. – Вов! Ты как?

Кто-то проверил, тёплая ли у него рука. И принялся бесцеремонно надевать на неё рукавицу.

– Живой… – сказал тот, кого Володя не видел.

Голос давно изменился, но интонации Володя узнаёт. Понимает и некую робость с заботой в трогающих руках.

Детский сад. На прогулке Володя играет с другом. К воспитательнице подходит бабушка и забирает Володю. Правда, сейчас не время, когда забирают из сада.

Но бабушка неторопливо шествует с ним по дорожке к калитке. Им вслед смотрит мальчик, замерший возле ракеты из арматуры.

«Всё! – звонко крикнула мальчику, пуча глаза, воспитательница. – Увели твоего друга!»

Увели. Навсегда…

– Первый, я пятый! Бригаду с носилками на угол в десятый квадрат у реки! У меня тут пострадавший!

– Понял, бригаду на десятый, – послышался из рации прерывистый ответ.

Лицо Володи жгло, словно поверх кожи лежала толстая горячая лепёшка. Незашибленный бок, на котором он лежал, напротив начал неметь от холода.

– Он у… Ушёл?

– Кто? Кто – он?

– Зу… Зубастый…

Рука, которая держит Володино запястье, вздрагивает. Едва заметно, но Володе достаточно.

– Ушёл, ушёл. Я рядом. Ты держись только. Третий-третий, – Рация зашипела. – Тут следы, к тебе на двенадцатый идут!..

Володя поразился, что он до сих пор разбирает его, Володину, речь.

Вова-дурак – так прямо звали его даже воспитательницы. Друг провёл всё лето в деревне, потому тоже был дикий, неразговорчивый. Потому и подружились… Заговорил Володя позже. Говорил, будто держа полный рот каши.

Спустя долгие три года Володя попытался возобновить детсадовскую дружбу. Увидел гуляющего во дворе бывшего друга, подошёл и спросил:

«Дима, ты меня не прогонишь?»

«Нет, что ты…» – то ли испугался, то ли устыдился друг.

А после шарахался от Володи, бродившего за ним хвостиком весь день.

Они виделись осенью в том же году. На занятиях в ломе культуры при Заводе.