Buch lesen: «Былое сквозь думы. Книга 1», Seite 21

– Без Дика на «Розмари» было бы совсем тошно, – вставил Дени и предложил очередной тост за мудрое устройство моей головы.

– И за её прекрасную память, – добавил капитан.

– Не стоит превозносить мои природные способности, – скромно возразил я, – но и от правды, как говорится, никуда не денешься при хорошей жизни. Я ведь хоть и туманно, но помню себя с рождения, а первый арест так и совсем ясно. Но не будем отвлекаться. Итак, нужно было классово обостряться в борьбе, чтобы привлечь к себе внимание стражников, а в последующем и береговое начальство. С этой целью мы с Дени решили затеять в трюме потасовку с вовлечением в рукоприкладство всех дееспособных обитателей плавучей тюрьмы. При достаточно буйном поведении колодника надзиратель, как правило, должен проявить здоровое любопытство и нагрянуть к возмутителю подневольного спокойствия для приведения последнего в подвластное состояние. Это известный закон любого воспитательного учреждения. А так как наведение порядка силой вызывает недовольство арестантов, тут-то и вступает в силу закон обострения борьбы, и следует несколько расстрелов на месте с последующим выявлением зачинщиков бунта. С главарями обычно разбирается высшее начальство, чтобы затем покарать их более сурово в назидание остальным оставшимся в живых.

– Опять голая теория, Дик, – сбил меня с мысли Дени. – Словом, уважаемый Анри, – обратился он к Дюбуа, – несмотря на риск, эта идея мне понравилась больше. Нас, как зачинщиков, если не убивали сразу, то долины были препроводить на берег к лагерному начальству, у которого Дик собирался требовать возможности встречи с представителем штаба генерала Митуэна майором Бобом Слеем, как секретный агент последнего.

– Естественно, – вмешался я, – Боб должен был вытащить нас из плена, если был ещё жив. А нам, после поражения партизанского движения, почему было бы не помочь, скажем, шотландцам в усмирении каких-либо матопо или ботоламо? Да и мало ли ещё неизученных племён в Африке!

– Совершенно справедливо, – одобрил капитан, – вполне разумное решение. И ваш английский приятель, естественно, помог вам выбраться из плавучего ада?

– Боюсь, что нет, – выпив, ответил я. – Скорее наоборот, после акции протеста положение наше стало еще более незавидным.

– Как же так, господа? – воскликнул поражённый капитан. – Неужели майор оказался полнейшей сволочью?

– Дело не в этом, – начал разъяснять Дени. – Всё проще. Когда мы с Диком затеяли потасовку, по плану задев кое-кого из сокамерников, стражники действительно вмешались, но, не утруждая себя разбирательством, прямо с палубы расстреляли десятка два арестантов через верхние люки, пригрозив оставшихся скормить акулам.

– А мы стали изгоями общества, – подхватил я. – Да к тому же, живучий Карлос призвал пленников покончить с нами раз и навсегда. Поэтому нам пришлось перебраться к пушечному люку поближе к доходягам. И хоть там было свежего воздуха побольше, зато отсюда уже никто не успевал к приёму пищи. Так наши бывшие товарищи обрекали своих вождей на верную голодную смерть. Да и спать мы могли только по очереди.

– Джентльмены, вы попали в жесточайший переплёт, – выразил соболезнование добрейший капитан.

– С нами было кончено, как с классом борцов, – заверил Дени. – Оставалось одно – в последний раз сыграть с судьбою в покер явно краплёными картами – просто накормить собою акул. Я как раз и думал об этом, когда к понтону подвалил тюремный сухогруз с новой партией невольников. Нос этой грязной посудины оказался футах в тридцати от люка, возле которого одиноко стоял я, наблюдая за игрой ненасытных акул, а поэтому я мог слышать, как сержант из охраны понтона чётко докладывал кому-то на судне о вспышке эпидемии среди пленников, в результате которой на плавучей тюрьме образовалось количество вакансий значительно большее, чем число вновь поступивших кандидатов. Ему ответили, что по пустякам не следует огорчаться, так как через день-другой поступит дополнительная партия смертников. И вот тогда-то, когда вонючая лохань начала отваливать от понтона, меня осенило, словно ударило обухом по голове из-за угла.

– Тогда Дени сказал, – не выдержал я, – что неплохо бы при следующей выгрузке пленников выскользнуть в подходящий момент из люка и, поднырнув под килем арестантского тихохода, зацепиться за якорь, торчащий с противоположного от нас борта, чтобы с его помощью буксироваться до прибрежных вод, но я очень критично отнёсся к этой чужой и сумасбродной идее. Однако, когда друг заверил, что судам швартоваться бортом со стороны которого находится якорь морскими правилами не допускается и что акулы вряд ли рискнут напасть на ржавый крючок, находящийся в движении, даже несмотря на соблазнительную наживку в виде наших измождённых тел, я начал развивать план дальше. Из валявшихся под ногами тряпок мы изготовили некоторое подобие удавок, чтобы с их помощью можно было закрепиться на якоре, а перед самым нашим отбытием в неведомое, когда тихоход действительно привалил к понтону, я предложил на последок рискнуть и дать в морду Карлосу, чтобы напомнить ему о субординации и поднять в трюме шум, который, несомненно, привлечёт внимание стражников и весь экипаж корыта. Охрана при посторонних вряд ли пустит оружие в ход, а мы незаметно сможем покинуть нашу тюрьму.

– Очень милый план, – как-то недоверчиво заметил капитан. – И он мог зародиться только в очень крепких сухопутных головах.

– Однако, он осуществился и довольно легко, – с гордостью возразил Дени. – Когда Дик уверенно отключил Карлоса, действительно в трюме поднялся шум, а на палубе суматоха. В полутьме нашей тюрьмы мы сумели не замеченными выскользнуть из пушечного люка и добраться до якоря. Правда, Дик, поспешив с эвакуацией, ударился головой о днище нашего будущего буксира и пошёл ко дну, но мне всё же удалось выловить его и привязать за локоть к якорю, а затем и самому приторочиться к одной из – железных лап этого ржавого куска металла. Словом, мы вполне подготовились к морскому путешествию, несмотря на отсутствие подобного опыта в предыдущих морских скитаниях.

– Господа, – вновь перебил Анри Дюбуа, – это новое слово в мореходной практике. И я весьма туманно представляю возможность передвижения по глади вод с помощью железного якоря.

– Пройдёмте к вашим веретёнам, – улавливая в словах капитана недоверие, предложил я ему.

Общество не возражало, и мы поднялись на палубу клипера, где капитан, перегнувшись за борт, стал изучать свои якоря, в сомнении качая головой.

– Анри, – не выдержал я, – если вы сбросите ход и приспустите якорь до среза воды, я немедленно и наглядно позволю себе на практике убедить вас в возможности буксировки человека за бортом известным мне способом. Но прошу учесть, что фальшборт на дурбанском тихоходе был несколько выше, а якорь ржавее, хоть последнее и не оказывает какого-либо влияния на результат эксперимента.

Капитан немедленно дал согласие на проведение опыта, и вскоре вся команда толпилась на носу клипера, обсуждая нелепые причуды подгулявшего пассажира.

День был погожим, поэтому провести некоторое время за бортом мне было не в тягость. Пока замедляли ход и приспускали якорь, я ополовинил добрую кварту бренди и бодро вывалился за борт без особой команды, нарушив тем самым чистоту проводимого исследования. Вопреки ожиданиям, выловили меня довольно быстро, но если бы не пара матросов, бросившихся за мною в погоню, я вряд ли бы самостоятельно доплыл до французских берегов. Зато после купания, капитан всерьёз и навсегда поверил в мою решительность и удачливость при осуществлении задуманного, каким бы нелепым оно не казалось, и снял вопрос о невозможности путешествия человека верхом на якоре в экстремальных ситуациях.

– Видимо, трудности возникли у берега? – продолжил разговор Дюбуа, когда мы вновь собрались в кают-компании.

– Никаких, – разочаровал его Дени. – Мы легко снялись с якоря, когда судно сбавило и без того тихий ход на прибрежном мелководье где-то в четверть мили от доков, да к тому же спустились сумерки. Так что мы без труда достигли берега, а уже ночью прокрались ко мне домой. А остальное, капитан, вам уже известно.

– Легко? – воскликнул я, задетый легкомысленным тоном Дени. – Как бы не так! Попробуйте, уважаемый Анри, проволочиться за бортом корабля при скорости в пару десятков узлов, прицепившись к ржавому якорю, когда один ваш бок обдирает стальная обшивка океанского лайнера, а и другой нацелены зубы изголодавшегося морского хищника! Целыми стаями собирались акулы вокруг нас, сбивая с курса судно и норовя броситься под его киль, чтобы привычно перевернувшись кверху брюхом, броситься на беззащитного человека. Да у меня от постоянного ощущения смертельной опасности на первой же миле стальной струной натянулся каждый нерв, вплоть до седалищного, и я потом с неделю непроизвольно подёргивал головой, хотя и перестал помаргивать левым глазом, что очень мешало мне под вечер выглядеть серьезным.

– Дик, ты несколько сгущаешь краски, – остановил меня друг и, меняя тему, обратился к капитану: – Скоро ли Марсель, месье Анри?

– Еще двое суток и вы окунётесь в лоно цивилизации, – немедля сообщил капитан.

– Скорее бы! И прямо в лоно! – мечтательно прикрыл я глаза. – Надоело шляться по мировым задворкам и общаться с дикарями. Так хочется спокойного течения жизни без опасения за завтрашний день, твёрдого достатка материальных благ и простых бытовых удовольствий.

И мы утешились доступными прелестями повседневности, а когда выползли на палубу, уже вырисовывались в рассветной дымке благородные очертания берегов Франции. Жизнь продолжалась, давая пищу пытливому уму и непредсказуемую возможность действия, как хлопотливому телу, так и непоседливым ногам.