“… Но я подожгла потоки дождя,

Касаясь твоего лица, смотрела, как он льётся,

Он обжигал, пока я плакала,

Потому что слышала твоё имя в нём.”

Set Fire to the Rain – Adele.

Лондон, Англия.

Призрак.

– Уважаемые пассажиры, наш самолет совершил посадку в аэропорту Хитроу. Температура за бортом 59 градусов по Фаренгейту, время 16:00. Командир корабля и экипаж прощаются с вами…

Последние несколько дней я только и делала, что думала о возвращении в Англию, но теперь, когда я вижу в иллюминаторе знакомые надписи, размывающиеся под потоком ливня, мне становится дурно.

“Дыши”, – приказываю я себе мысленно и использую дыхательную практику. – “Вдох, задержать дыхание, глубокий выдох. Вдох, задержать дыхание, глубокий выдох…”

Помни о причине приезда, Кэт. Ты разберешься со всеми делами и вернешься в Канаду. Такой был план.

Судя по письмам доктора Уилсона, ситуация в клинике – совсем плачевная. Reed Hospital – дело всей жизни моего умершего отца, и я не могла позволить матери разрушить единственное его наследие. Была бы моя воля, я бы и носа не сунула в эту проклятую страну, где каждое здание, каждый запах напоминал мне о…

Черт!

Честно говоря, десятичасовой перелет прошел замечательно. Я слушала музыку, перечитывала “Экспериментальную психологию” Шнейдер, даже успела поспать, но стоило самолету начать снижение и меня накрыло.

Огромное столпотворение людей лишь усугубляет ситуацию. И я оправдываю себя тем, что моя тревога возникла не на пустом месте. Впрочем, была и другая причина: потаенная, прилипчивая, от которой я, к своей досаде, никак не могла отмахнуться…

Лондон встречает меня хмурым сине-серым небом и бодрящим сырым воздухом. Вылетев из стеклянных дверей Хитроу, я подставляю лицо под капли дождя и делаю глубокий вдох, возвращая утраченное душевное равновесие.

– Почему ты никогда не используешь зонт?

– Прекрати меня преследовать!

– Ты же знаешь, что я не прекращу. Никогда. Возьми мою толстовку.

Глубокий, хриплый тембр у меня в голове перекрывается чужим вежливым. Знакомым. Я не сразу осознаю, что обращаются именно ко мне.

– Мисс Рид?

Темнеющее небо скрывается за черным зонтом. Когда я опускаю голову, то вижу Морриса, любезно ожидающего меня с табличкой.

– Что? – бормочу я.

Господи! Да что со мной не так?

– Мисс Рид, садитесь в машину, – громко произносит водитель. В его темных волосах виднеется седина, а вокруг добрых карих глаз появились морщинки. – Это весь ваш багаж?

Я растерянно гляжу на свой единственный небольшой чемодан и киваю. Никогда не видела смысла таскать с собой кучу одежды, а вот книги… книги занимали, пожалуй, большую часть моих вещей.

– Вы… – начинает мужчина, но тут же замолкает.

Семь лет прошло, было так странно видеть мистера Морриса. Наверное, мужчина разделял те же чувства, что и я.

Смятение. Название этого чувства – смятение. И оно будет преследовать меня еще долгое время, я уверена.

– Вы так выросли, – в конце концов говорит мистер Моррис, морщинки вокруг его глаз становятся выраженнее, когда он улыбается. – Миссис Рид дала четкие указания привезти вас домой, как можно раньше. Но полагаю, вы не намерены следовать ее плану?

Я широко улыбаюсь, наконец приходя в себя, и крепко обнимаю водителя, которого я видела чаще, чем свою мать. Руки мужчины хлопают меня по спине. В нос ударяет терпкий древесный запах парфюма, крепко въевшийся в его коричневое пальто.

Я зажмуриваюсь, на миг возвращаясь в детство, и шепчу:

– Отвезите меня на Джеймс Стрит.

– Конечно, мисс.

Выехав из Хитроу, снова и снова прокручиваю список действий на ближайшее время. Если повезет, я закончу все дела за месяц. Если же нет… что ж, придется потерпеть.

Я зарываюсь носом в серый пушистый шарф и разглядываю сверкающие огни города. Лондон почти не изменился. И в то же время он стал больше, опаснее… страшнее. Были ли я рада, что вернулась в Англию? Я усмехаюсь, проезжая мимо любимого паба. Ярко-красный фасад, встроенный в скучный английский дом, зеленая дверь и надпись “Patty&Bun”. Все же некоторые вещи остаются неизменными.

Я беру еду на вынос, прихватив картошку мистеру Моррису. Наконец сердце успокаивается, и я снова могу нормально дышать. Бургер оказывается просто отменный. Такой, каким я его помню: говяжья котлета, три ломтика сыра, мало кетчупа и много горчицы. Эта Пэтти определенно знает толк в бургерах.

Мама с сестрой жили в Белгравии – центральном районе Лондона, в шикарном белоснежном таунхаусе, который был давно нам не по карману. Но когда миссис Рид умела правильно расставлять приоритеты?

– Катерина, ты приехала! – Мари сидит в гостиной, обложенная учебниками. Она явно готовилась к экзаменам, хотя на ней был надет строгий серый костюм, словно она собиралась ужинать с премьер-министром Великобритании, а вовсе не со своей сестрой.

Мы виделись совсем недавно: Мари прилетала в Ванкувер во время ее летних каникул. Но обнимая сестру, я все равно осознаю, насколько же сильно я соскучилась.

– Почему ты так одета? – спрашиваю я, стягивая с себя пальто.

– Мама забронировала столик в Ормер Мейфор, – Мари поправила ее светлые волосы, которые я растрепала своей пятерней. – Ты не знала?

Конечно же, нет. Если бы знала, то сразу бы отказалась.

Показываться в элитном обществе сплетников и настоящих заноз в заднице – последнее, что я собиралась делать в свой первый день после приезда. Однако маму это, по всей видимости, не заботило.

– Ты приехала! – восклицает миссис Рид, спускаясь по витой лестнице. Ее обесцвеченные волосы идеально уложены, а худую фигуру обтягивает черное платье-футляр. Она целует меня в обе щеки, и я заставляю себя не морщиться от сладкого запаха ее парфюма. – Боже мой, ты выглядишь просто отвратительно, Катерина.

Я пропускаю мимо ушей ее комментарий по поводу моей внешности. В конце концов, она никогда не была мной довольна. А мне, в свою очередь, были всегда безразличны ее оценки.

Ну, почти всегда.

– Твой самолет сел четыре часа назад, что ты делала все это время?

– Пробки, – вру я, обнимая Мари за плечи. – Я не собираюсь ужинать сегодня в Ормере, мама. У меня был десятичасовой перелет, и все, что я хочу, – это принять горячий душ и побыстрее заснуть.

Ее губы складываются в одну тонкую линию.

– Это не обсуждается. Тебя не было почти семь лет! Мы обязаны показаться все вместе сегодня. Всей семьей.

Я выгибаю бровь. Семьей значит.

– Во-первых, я никому ничего не обязана, – говорю я безразлично. – Во-вторых, завтра у нас будет отличная возможность показаться на благотворительном вечере. Поэтому прошу меня извинить, я устала.

Я уже было двинулась в сторону лестницы, как в холле дома раздался ее недовольный голос:

– Кэт, ты же прекрасно знаешь, твоя репутация…

Я резко оборачиваюсь и перебиваю ее:

– Я знаю, мама. И мне нужно время, чтобы подготовиться к завтрашнему вечеру. – Морально подготовиться. – Не заставляй меня идти против себя.

На ее красивом лице отражается неуверенность, но спустя недолгую паузу она все же кивает.

Сердце вновь начинает колотиться, стоило маме в очередной раз напомнить мне о вещах, которых я всячески старалась избегать.

Избегание, это так глупо, не так ли? Однако многочисленные терапевтические сессии не приносили никаких результатов. По этой же причине я отказывалась от работы с супервизором, хотя до степени MSc* по психологии меня разделяло лишь сдача последних экзаменов.

Я устало смотрю на свое отражение в зеркале. Непослушные волосы тепло-русого оттенка, чересчур бледная кожа, серые глаза и темные круги под глазами из-за ночной работы над дипломом. Мне и вправду стоит отдохнуть, если я хочу произвести на друзей отца хорошее впечатление.

“Если это вообще возможно”, – гадко шепчет подсознание.

Но я закапываю все сомнения в зародыше, с час стою под обжигающе горячим душем и, забравшись под хрустящее белое одеяло, засыпаю.

Были ли я рада, что вернулась в Англию?

Нет.

Я была в ужасе.

***

Элгин, Шотландия.

Воспоминания.

Призрак.

Мне страшно.

Мне чертовски страшно.

Высокие столетние деревья тянутся к темному небу, пока я, борясь с горящими легкими, продолжаю бежать. В темной чаще шотландского леса, сквозь которую едва проглядывается луна, наверняка водятся опасные хищники. И тем не менее на меня наводит ужас лишь один – тот, который гонится за мной.

По моим щекам текут слезы, я захлебываюсь ими, не сбавляя бешеного темпа.

Он выследит меня. Я знаю, он выследит меня, но я не сдамся.

Я не осторожничаю, пока несусь на всей скорости, стараясь часто менять направление.

Под кедами хрустят сломанные буреломами ветки. Скорее всего, меня слышно за милю. Особенно из-за шумного дыхания и сумасшедшего сердцебиения, застрявшего где-то в горле. Однако я не собираюсь повторять одну и ту же ошибку дважды: если я спрячусь, он найдет меня.

Он всегда меня находил, потому что он чертов охотник.

Мои руки исцарапаны, а ноги ватные настолько, что я готова упасть навзничь и никогда более не вставать. Но я не сдаюсь, продолжаю бежать, пока не слышу позади себя тихий смех.

Желудок проваливается куда-то вниз, и я задыхаюсь от страха, когда выхожу к реке.

Как это… как это возможно? До моего сознания доходит пугающая истина.

Нет, нет, нет… нет!

Черт возьми… этот подонок специально загонял меня в тупик.

Мое сердце колотится, и холод охватывает мои нетвердые конечности. Мне не нужно видеть это, чтобы почувствовать изменение атмосферы.

Он близко.

Он позади меня.

Резко свернув направо, я скольжу кедами по влажными камням, покрытыми густым мхом, и к моему ужасу правая нога подворачивается. Я теряю равновесие и готовлюсь к болезненному падению, но сильные руки дергают меня на себя, выбивая из моей груди весь воздух.

– Поймал тебя, – его голос, хрипловатый и низкий, звучит пугающе.

Я чувствую за спиной его твердую грудь, которая мерно вздымается, будто он не гнался за мной чертовы пять миль.

Мой крик глушится его большой ладонью, заткнувшей мне рот. Я бешено дышу через нос, извиваюсь, пытаюсь освободиться, но это невозможно.

Меня с абсолютной легкостью разворачивают и берут в плен мои запястья.

– Сейчас я уберу свою руку с твоего милого рта, и ты не издашь ни звука. Ты поняла меня?

Я смотрю на него яростно и хочу убить прямо на месте. Сквозь слезы могу разглядеть лишь черные пустые глаза. Глаза дьявола.

Грудь высоко поднимается и опускается. Он медленно убирает руку с моего лица, нежным движением заправляя выбившуюся прядь за ухо. Меня тошнит, все тело охватывает озноб, но, несмотря на парализующий страх, я произношу это с ненавистью, прекрасная осознавая что за этой вспышкой последует наказание:

– Да пошел ты!

Он смотрит на меня темными глазами. Такими темными, что они практически сливаются с ночью.

– Мне нравится твоя ярость, – говорит он тихо. – Я рад, что она никуда не исчезает.

У моего кошмара даже не было лица – оно всегда прикрыто маской. Все что я знаю о нем: он очень высокий и очень сильный – отличное качество для серийного убийцы и психопата. И никаких отличительных признаков. Черная толстовка, джинсы и массивные ботинки.

Его взгляд падает на мои губы.

– Нет, – шепчу я.

– Неправильное слово, котенок, – его голос понижается, а рука хватает меня за затылок, приближая мое лицо к своему. Я давлюсь воздухом, когда ощущаю его тяжелое дыхание. – Хочу твои губы. Везде.

– Пожалуйста, не надо, – дрожу я, слезы льются из моих глаз сплошным потоком, как и начавшийся дождь.

– Закрой глаза. И не открывай, пока я не скажу.

Я слушаюсь, чтобы не видеть бешеной темноты напротив. А затем вздрагиваю, ощутив чужой язык. Язык, который слизывает влагу с моих щек.

– Не плачь, Кэт, – шепчет он. Один громкий удар сердца, и хриплое: – Мы еще не перешли к главному.

***

Примечание:

Мотив – внутренняя устойчивая психологическая причина поведения или поступка человека.

Глава 2. Адаптация

“… That I'd fallen for a lie

Что я купилась на ложь?

You were never on my side

Ты никогда не был на моей стороне.

Fool me once, fool me twice

Обманул меня раз, обмани и дважды."

Billie Eilish – No Time to Die

Лондон, Англия.

Настоящее время.

Призрак.

Я неподвижно лежу под тяжелым одеялом, чувствуя как по моим щекам текут слезы. Конечно же я понимала, что кошмары могут участиться, учитывая столь резкую смену обстановки и… иные обстоятельства, но одно дело понимать, и совсем другое видеть их наяву.

На дисплее телефона показывается 04:21, и я радуюсь, что мне удалось проспать практически всю ночь, не мучаясь при этом от бессонницы.

“Забудь об этом, Кэт”, – прошу я себя, пожалуй уже в тысячный раз. – “Ты больше никогда его не увидишь. По крайней мере лицом к лицу. Все закончилось семь лет назад. И подобное не повторится.” От этой мантры мое настроение улучшается, я подготавливаю себе пенную ванну, чтобы отогреть холодную кожу, и, вставив эйр-подсы в уши, слушаю “Unwritten” Наташи Бедингфилд.

К восьми часам утра я даже начинаю ощущать себя счастливым человеком. Моя кожа сияет, волосы уложены идеальной волной, а тело облегает невероятно мягкое кашемировое платье. Не хватает только кофе – но я быстро выполняю этот жизненноважный пункт и включаю кофемашину, чтобы приготовить себе капучино на кокосовом.

Боже, как я люблю Мари. Наверняка именно она позаботилась покупкой альтернативного молока, потому что в этом доме только у меня была аллергия.

Взгляд цепляется за брошюру благотворительного вечера. Неужели сегодня большинство моих проблем может решиться?

Допивая кофе, я понимаю, что мама не отстанет от меня, пока мы не найдем мне идеальное платье. Если честно, я уже приобрела одно, когда была в Ванкувере, но вряд ли мой выбор удовлетворит вкусы Анны Рид. Ладно, я не так уж и против померить несколько вариантов, где-то в глубине души я знала, что соскучилась по этому. Нет, не по роскоши, скорее по… маме.

– Доброе утро, – говорит мне миссис Рид, усаживаясь на стул передо мной. – Не подаешь мне апельсиновый сок?

Конечно же, я заметила, что в доме не было никакой прислуги, окромя разве что клининг персонала, но девушка ушла быстрее, прежде чем я успела попросить ее приготовить мне завтрак.

– Какой у нас план на сегодня? – спрашиваю я, наливая ей сок.

Моя руга дергается, когда она отвечает:

– Он будет на благотворительном вечере.

Я сглатываю, стараясь всеми силами сохранить невозмутимое выражение лица. Мама смотрит на меня невинным взглядом, я хмурюсь.

– Вероятно он будет одним из спонсоров, – продолжает она, прищурившись.

– Мне нужно будет с ним разговаривать? – мое дыхание прерывается.

– Нет, господи. Конечно же, нет.

Я облегченно выдыхаю.

– Но тебе придется пожать ему руку.

– Нет, – я мотаю головой, излишне громко ставя стакан на мраморную столешницу. – Этому не бывать.

– Но Катерина…

– Нет, мама, – с нажимом произношу я. – Я сделаю все что угодно ради клиники. Все что угодно, ты знаешь. Но от Сноу я буду держаться подальше.

Ну вот. Я все-таки произнесла имя своего персонального кошмара. Это не так уж и трудно. Еще бы руки не дрожали – и было бы совсем замечательно.

Я предпочитаю сменить тему:

– Ты все еще работаешь с Джессикой?

Ранее именно Джессика Нортон одевала нас на все важные вечера, но я не была уверена, был ли сейчас этот высокооплачиваемый стилист нам по карману.

Мама морщится, едва-едва заметно, но этого хватает, чтобы я наконец увидела в ней человека. Живого человека. В идеально выглаженных брюках, белоснежной блузке и с пучком блондинистых волос, которые лежали волосок к волоску. Иногда мне казалось, что Анна Рид была роботом. Впрочем, так думала не только я.

– Нет, больше нет, – отвечает она сухо. – Я пригласила Эмму Кларк.

– Эмму? – удивляюсь я. – Мою одноклассницу?

Сердце делает радостный кульбит. Если честно, я была рада услышать про мою давнюю подругу со времен Кингстона. Эмма Кларк и Эль Смит – единственные, кто не отвернулся от меня… в тот день. И хоть после моего отъезда в Канаду мы больше не общались, я бы хотела увидеть их снова.

Она кивает и хмуро смотрит на сэндвич у меня в руке.

– Ты же не думаешь съесть его, Катерина?

– Именно это я и собираюсь сделать, мама.

Она выхватывает из моей руки сэндвич, прежде чем я успеваю поднести его ко рту.

– Ты должна выглядеть идеально! Никаких углеводов до вечера. А лучше вообще никакой еды!

Я смеюсь, узнавая ее характер.

– Ну да, урчание в животе и голодный обморок куда более предпочтительнее, не так ли?

– На вечере тебя будут фотографировать во всех ракурсах. Хочешь чтобы в газетах появились заголовки о твоей возможной беременности?

Господи, что за глупости. Я уже и забыла, что значит мамино стремление к идеальности.

– И ты не упадешь в голодный обморок, Катя, – злится она, переходя на русский. – Уверена, вчерашнего огромного бургера было вполне достаточно.

Я прищуриваюсь. Доложили все-таки. Но кто я такая, чтобы винить мистера Морриса? Если Анне Рид что-нибудь надо, то она достанет это всеми возможными способами.

Мама смотрит на часы.

– Эмма скоро приедет. Разбуди Марию, пожалуйста. И Катерина, – она строго смотрит на меня, пока допивает сок – по всей видимости последние ее калории на сегодня. – Никакой еды.

Я грустно откладываю сэндвич, понимая, что буду мечтать о нем весь сегодняшний день. Но безумные приказы мамы – не так уж и плохи. Я прекрасно знаю, что может сделать пресса, если дать им малейший повод. Люди вообще по своей природе жестоки. И будет куда разумнее избегать любых ошибок.

Любых. Ошибок.

Особенно тех, чье имя начинается на К.

***

Эмма Кларк – это бурбон двадцати пятилетней выдержки.

Непослушные рыжие волосы, стальной характер, безупречное чувство вкуса и жесткость, которой порой мне не хватало. Мы познакомились в старших классах Кингстона – в элитной школе для детей из влиятельных семей Великобритании. В школе-пансионате определенно не повеселишься, но эта девушка каким-то немыслимым образом находила нам всем приключения.

И мне этого жутко не хватало.

Я спускаюсь по лестнице, чувствуя, как сердце стучит где-то в горле. Внизу, расположившись на огромном молочном диване, Эмма активно что-то печатает, держа в руках телефон. Боже мой, наш чат. Как же я чертовски соскучилась по нему!

Я была уверена, что семь лет разлуки отдалят нас настолько, что мы едва узнаем друг друга на улице, но видя лицо Эммы (повзрослевшее лицо Эммы), я улыбаюсь так, словно сегодня мой день рождения.

– Привет, – выдыхает она, обернувшись, и тут же вскакивает на ноги.

Она одета в удивительной красоты изумрудный костюм и высоченные шпильки. И я едва не усмехаюсь. Ну, конечно, куда же Эмма и без туфель.

– Привет, – говорю я несколько неловко, разглядывая ее большие зеленые глаза.

Она делает то же самое, пока не произносит суровое:

– Если ты сейчас же меня не обнимешь, клянусь, я задушу тебя, Рид.

Моя улыбка становится шире, и я падаю в ее крепкие объятия, глубоко вдыхая в себя запах фрезий.

– Я так чертовски по тебе скучала, Катерина, – шепчет она мне, стискивая руки у меня на спине. Казалось, еще немного и Эмма сломает мне ребра.

– Я тоже, Эм. Я тоже, – шепчу я в ответ, сдерживая рвущиеся наружу эмоции. Я промаргиваюсь, чтобы не заплакать.

Держи себя в руках, Кэт, – приказываю я себе, отстраняясь.

Эмма недовольно поджимает губы.

– Я бы могла быть добренькой, но увы это – прерогатива Эль. Мы звонили тебе. И писали. Тысячу, мать его, раз. Даже прилетали в Канаду, пытаясь найти тебя.

В сердце впивается тысяча игл. Я замираю, оглушенная новостью. О, господи, они даже прилетали ко мне в Ванкувер?

– Где ты пряталась, Кэт? – Эмма повышает голос, но вдруг замолкает и судорожно выдыхает, хватая меня за плечи. – Я понимаю, тебе было тяжело, но ты могла бы не вычеркивать всю свою жизнь из-за одного мудака.

– Не надо, Эмма, – тихо говорю я. Нет, пожалуйста. Я не хочу говорить об этом. – Мы можем отложить этот разговор?

Я не готова. Не сейчас.

Возможно, я никогда не буду готова.

И тем не менее я уверена, что мне просто нужно время, чтобы свыкнуться с мыслью, что я здесь. Что я в Англии. И что мы вероятно живем с ним в одном городе.

Эмма недовольно выдыхает и кивает, удивляя меня неожиданной сдержанностью. Неужели она повзрослела и научилась справляться со своим взрывным характером? Сердце вновь больно екает лишь от одной мысли, что я пропустила взросление своих подруг.

Что бы было, если я осталась?

Нет, даже не думай об этом, фиксация на прошлом – это деструктивные мысли.

– О мы обязательно поговорим, – уже мягче произносит Эмма, придирчиво оглядывая мою фигуру. По ее лицу пробегает тень сожаления. – Ты выглядишь похудевшей на несколько футов, а то и больше. Анна говорила мне твой размер, но он и близко не xs, Кэтти.

Она качает головой, заглядывая мне в глаза. Мне становится неловко, когда я вижу в них жалость.

– Пожалуйста, ешь больше.

– Я хорошо питаюсь, Эм, – говорю я, невольно улыбаясь. Она не изменилась. Все также опекает и заботится о каждом человеке на этой планете. – Предлагаю обсудить платья, а потом я приглашаю тебя на обед. Ты согласна?

Я говорила, что у меня есть некоторые проблемы с социализацией?

Мое дыхание на миг задерживается, пока я жду ее ответа. И мои плечи расслабляются, стоит девушке произнести радостное:

– Конечно! Как насчет сохо хауса?

Видимо, Эмма все еще поддерживает членство в этом клубе, но я бы не хотела встречать знакомых. Предпочитаю держаться в энергосберегающем режиме до начала благотворительного вечера, потому как силы мне понадобятся. Много сил.

Я качаю головой и озвучиваю свой вариант:

– Ты убьешь меня, если я предложу Старбакс? Я хочу тыквенно-пряный латте, – я запинаюсь, когда чуть не произношу: “и сэндвич”.

Точно, никакого сэндвича. Однако убойная доза сахара и кофеина мне точно не повредит.

Эмма улыбается от уха до уха и опять стискивает меня в объятьях.

– Моя дорогая, Кэтти. Я обожаю твою тягу к сладкому и тем более я обожаю тебя. Значит Старбакс.

– Значит Старбакс, – киваю я, пытаясь сдержать очередную улыбку.

Пожалуй, я давно не была так счастлива, и впервые за полтора дня в Англии ловлю себя на мысли, что возможно мой приезд – не такая уж и плохая идея.

– Давай определимся с нарядом, – она тянет меня за руку, чтобы подвести к рейлу с развешанными платьями. – Половина из них будет тебе велика, хм… – она хмурится пока перебирает варианты и достает самый ненавистный цвет на планете Земля.

Я моментально бледнею.

– Может…

– Только не красный! – перебиваю я чересчур возбужденно.

– Но тебе так подходит этот цвет, – настаивает на своем Эмма. – Раньше ты…

– Нет, – говорю я категорично. – Думаю, я предпочту черный.

Девушка кидает на меня странный взгляд, и слава богу, никак не комментирует мое странное поведение.

– Тогда это.

Я придирчиво смотрю на его длину. Эмма прищуривается.

– Даже не думай, маленькая ханжа. У него нормальная длина, – в мои руки впихивают платье. – Меряй.

У него совершенно точно ненормальная длина.

– Нет, – выдвигаю я вердикт, когда смотрю на себя в зеркале.

– Да, Катерина, – говорит Эмма бесстрастным голосом у меня за спиной. – Ставлю свой астон мартин на то, что сегодня все захотят тебя трахнуть.

Я морщусь от ее грубых слов. В этом вся Эмма – бурбон двадцати пятилетней выдержки, ей все равно что о ней думают другие.

– Мне не нужен такой эффект.

– Мы сделаем из тебя сексуального ангела, Кэт, – коварно улыбается подруга. Ее глаза страстно загораются. – Сначала ты сразишь их красотой, а потом своим интеллектом.

Я качаю головой, пока из моей груди вырывается смех.

В итоге Эмма все равно настаивает на своем. Она также добавляет к платью черные manolo со сверкающей пряжкой и бант, которым мы позже заколем несколько прядей на затылке, распустив мои светлые волосы.

Сидя в кофейне на Бейкер Стрит, я слушаю увлеченную речь Эммы и с удовольствием пью латте – настолько сладкий, что уровень сахара в крови повышается до максимума.

И как ни странно моя тревога проходит.

Кто бы знал, что безлактозные взбитые сливки в Старбаксе – лучшее успокоительное?

***

Примечание:

Адаптация – приспособление органов чувств к особенностям действующих на них стимулов с целью их наилучшего восприятия и предохранения рецепторов от излишней перегрузки.