Buch lesen: «В сердце Австралии. Роман», Seite 5
Глава девятая
У Заиры появился парень, абориген-полукровка. И теперь он поджидал её вечерами у больницы и провожал домой, так как в общине она не проживала.
Нэнси научилась у Заиры готовить приличный яичный пудинг, но студни и желе получались только зимой – в другое время здесь и не сделаешь.
Сёстры находили, что летом они даже термометры хранили в холодильнике или пациентам могло показаться, что записи температур ужасны. Обычно 110° F снаружи далеко за полдень.
Но в сухом чистом воздухе жара быстро спадала после заката солнца, и ночи обычно были холодными.
Заира надела вышитую блузку и белую хлопковую юбку, едва прикрывающую лодыжки, чтобы не мешала работать.
Она обычно дополняла наряды ярким изящным шарфиком, довольно скромным и привлекательным, но среди пыли и заносов ходила полусонной.
Вооружившись веником, она могла с застывшим взглядом устремиться в пустынную даль улицы, витая где-то далеко, что отражалось лишь в глубине её тёмных глаз.
– Грош цена твоим мыслям, Заира, – заметила ей галстучек и разглядывая круглое личико девушки и её мягонькие ладошки. – Они того не стоят.
– Больше всего желала бы родиться мальчиком. Мужчинам разрешено путешествовать и работать по-настоящему. Я бы не ограничилась Спрингсом.
– Может, ты выйдешь замуж и уедешь со своим мужем куда-нибудь.
Заира пожала плечами:
– Кому я нужна? Наши мужчины женятся на белых, но белые мужчины не берут в жёны таких, как мы. Разве что аборигены… Они ведь тоже цветные. Но тогда им придётся принять Ислам – в противном случае отец не благословит меня. Никогда.
Нэнси молчала, пока Заира не начала протирать пыль с мебели.
Обе знали, что всё сказанное – правда.
Но Ахмед бывал и большом городе Мекке, не то что их посёлок Херготт Спрингс с низкими сараюшками, ему требовалось вкладывать деньги в путешествие его сына по необжитым районам на собственных верблюдах Ахмеда, гружённых различными товарами – индийским шёлком и хлопком, лучше которого не нашлось бы даже у миссис Эдисон, блузами и шарфиками, кухонной утварью – всё, что только можно было пересчитать и охватить взглядом одиноких белых женщин за сотни миль от ближайшего большого магазина.
Она решила уверенно внушить Ахмеду, когда увидит его снова, что на каникулы он может отправить дочь в Аделаиду.
Жалованье Заиры не тратилось – в городке много расходов не требовалось. На проживанье бы скоро скопила.
Констебль Макдональд вернулся без заключённого. Он бы уехал на поезде после всего, но в пути до Уднаты его застала песчаная буря, и всю линию занесло песком, так что колёса забуксовали на повороте.
– Мы все вышли и взялись за лопаты, – рассказывал он Нэнси (Стэн находилась на кухне, помогая Заире с подносами), – И когда мы, наконец, освободились, на путях ещё оставался песок, в котором ещё буксовали колёса – хоть зубами цепляйся.
– А что с лагерем дорожных рабочих?
– Я не взял своего человека. Он надеялся успеть на поезд до Уднаты, и когда я телеграфировал, выяснилось, что он отправился на верблюде до Алис. Он мог пересечь край, так как сбился с обычного пути. Но я телеграфировал констеблю в Алис Спрингс, чтобы арестовать его, окружив убийцу, как только он объявится. Если не погиб в пути.
Он говорил об этом так отчуждённо, что Нэнси пробила дрожь.
– Он ударил своего напарника лопатой по голове, – Может, для него лучше пропасть в пустыне, чем быть пойманным за убийство.
– Наверное… А Вы не останетесь на ланч? – как можно холоднее спросила его Нэнси.
– Нет, нет. Сейчас я загружен срочной бумажной работой. Но если не возражаете, я бы хотел увидеться с Вами вечером после заката.
– Пока что, мы не слишком заняты…
– Значит, жду вас через полчаса. У меня кое-что есть для одной из Вас. Потому я и не приглашаю сестру Стэн.
– Для одной меня?.. – заинтересованно спросила Нэнси, раздумывая, что же это он мог привезти из той мерзкой опустошающей поездки за озеро Эйр? Может, гладкие камушки или набор утвари? В высохших руслах находили рубины. – Эта вещь так тяжела, что у Вас нет её с собой?
– Напротив, легка, как пёрышко, – засмеялся Роберт, – Но хотелось бы вручить это Вам без свидетелей. Только Вам. Вечером увидите.
После раздачи пищи пациентам в полшестого вечера Нэнси умылась и переоделась в прохладную шёлковую бузу с юбкой.
Она предупредила Стэн, что пройдётся до полицейского участка, возьмёт кое-что и скоро вернётся.
Сердце её забилось сильнее, когда она пересекала запылённую полосу, придерживая юбку, проходила она через барханы и высокие макушки пушистых кустиков.
Она находила Роберта Макдональда привлекательным и даже слегка заигрывала с ним, но теперь её что-то настораживало.
Что за подарок он ей приготовил? Неужели кольцо? От таких мыслей девушка смущалась ещё сильнее.
И разом начинала бранить себя за тщеславие.
Макдональду должно быть лет тридцать пять, и вряд ли он холост. К тому же, он ни разу не пытался поцеловать её.
От звука её каблучков звенел весь полицейский участок, и окружной констебль приоткрыл дверь, приветствуя её белозубой улыбкой на загорелом лице:
– Проходите, проходите! Я уж боялся, что вы не зайдёте.
– Я ненадолго. Скоро надо будет помогать Стэн раздать чай.
Тот провёл её в крошечный кабинет, бросил на стол свой отчёт и открыл его.
Потом подошёл к окну, из которого струился луч уходящего солнца и взял что-то цветное, сверкающее, как драгоценность… Пёрышко!
– Это Вам! – и он протянул ей пёрышко, – Это из хвоста какаду красно-чёрной расцветки. Я нашёл его в высохшем русле, поймав в вымершем буше.
– О-о! – Нэнси широко открыла рот от восхищения.
Пёрышко было будто разукрашено закатом: красный цвет оттенял рыжий, обрамляясь бледно-жёлтым и выброшено среди этого подобно полёту чернокрылой птицы в небе, колышущуюся косяками от чёрной до бурой окраски. А кончик был глянцевым, как чёрный агат.
– Роберт! Какая прелесть! Я видела таких какаду близ Этадунны, но ближе они не подлетели. О-о! А их можно выследить?
– Конечно, может найду других где-то, я бы подарил Вам что-то, знаете.
– Я очень-очень Вам благодарна!
Он молча подошёл к ней ближе. Какой могучий человек! Хоть и сама она была не маленькой, а всё же чувствовала себя хрупкой и беззащитной рядом с ним.
– Я заслужил поцелуй?
– По-пожалуй…
В тот же миг он обрушился на неё, и земля ушла из под её ног. Раньше она пробовала целоваться на вечеринках со студентами-медиками и молодыми докторами, когда была чуть пьяной на вечеринках, но никогда её не целовали с такой силой.
Сердце Нэнси чуть не выскочило из груди, а сама она оставалась в кольце сильных объятий.
– Как давно я ждал этого! – вымолвил Роберт, – Даже, когда вы наступили на мою шляпу!
Нэнси затаила дыхание:
– Но мне пора. Ещё раз благодарю за пёрышко. Буду хранить его, как зеницу ока.
– Не уходите! Присядьте, пожалуйста, на минутку! Я хотел поговорить с Вами наедине, потому и просил зайти…
Солнце садилось, будто потушив свой огромный фонарь, внезапно исчезнув за линией горизонта. В кабинете наступил полумрак.
Набравшись храбрости от уходящего света, Роберт Макдональд начал:
– Знайте, Нэнси, я не целовал девушек открыто, пока всерьёз не увлекался ими… И если вы согласитесь… Я был бы вознаграждён… если бы Вы стали моей женой!..
Взяв её ладошки своими огромными ладонями, он пристально заглянул её в глаза, но она прослезившись, отвернулась:
– Роберт, Вы же знаете, я отношусь к Вам, как к лучшему другу. Но я не люблю вас настолько, чтобы выйти за Вас замуж!..
– К несчастью, мои чувства более глубоки…
– О, Роберт! – «И это, кажется всё, что я смогу сказать ему», – мучительно думала Нэнси.
– Боюсь, мне будет трудно без Вас!
– Я думала… думала, что просто нравлюсь Вам… Да… и настолько, что мы стали добрыми друзьями. Но… но… я не ожидала разговоров ни о замужестве, не о помолвке. Я не настолько люблю Вас!..
Взглянув на сжатые им свои ладони, она перевела взгляд на его лицо, заметив, как сошёл его здоровый румянец, и переменилось настроение.
Глаза его были печальны, но чем она может привести его в чувство?..
Всё-таки нехорошо было бы обнадёживать его иллюзиями, зная, что её отношение к нему не изменится.
– Ну, как тебе сюрприз? Привёз тебе опал невероятных размеров? – спросила Стэн подругу по её возвращении.
Нэнси легонько помахала ей пёрышком какаду.
– Пёрышко! Какое прелестное! Однако ты не выглядишь счастливой. Ты разочарована?
– Ну что ты?!. Только, знаешь… Стэн, он сделал мне предложение…
– Святые Небеса! По-моему, он не слабо влип. И что же ты ответила?..
– Сказала, что не могу его принять.
– И как он это воспринял?
– Тяжело. Надеюсь, на нашей дружбе это не отразится.
– Ох, подружка!.. Ну, да твоя вина лишь в твоей привлекательности!
– Не только… Я слегка заигрывала с ним. Мне показалось, он не отличается от своих ровесников —мужчин здесь.
– Ох, Маклин! Надеюсь, это послужит тебе уроком!
Вечером, впервые за много месяцев Нэнси вспомнила о докторе Стемплтоне.
Этого человека она идеализировала, любя его на расстоянии. Да, она чуть не лишилась чувств от возбуждения, если видела его проходящим по коридору. Заворожённая, она наблюдала за ним из палаты во время его неспешного обхода, добродушно склоняясь над каждым пациентом, и сердце её замирало от сладкой истомы.
Кончено, она понимала всю безнадёжность своего положения: все медсёстры всегда влюбляются в представителей старшего медперсонала.
Но это не мешало ей краснеть во время разговора с ним и, затаив дыхание, чувствовать, как она окончательно теряет контроль над взбесившимся пульсом. Если бы её чувства были очевидны, он бы их заметил. Может, размышляя, она и мечтала о нём, а потом поставила фонарь и стала собираться ко сну.
Но вместо сна она погрузилась в кошмар про десятифутовую змею, которая каким-то образом заползла на кухню и которую она случайно убила, отрубив ей голову топором для мяса. Всё это казалось таким реальным, что Нэнси снова зажгла фонарь и обеспокоено огляделась вокруг. Стэн спала спокойно и крепко.
Проснувшись, Нэнси лежала, размышляя, и никак не могла уснуть, обеспокоенная предложением Роберта. Констебль ей нравился, и боль причинять ему не хотелось… Вот если бы он увлёкся Стэн! Интересно, что было бы, если бы Стэн взяла да и вышла замуж, скажем, за кого-нибудь вроде погонщика, которому оказывала помощь.
Нэнси не представляла работы без своей подруги и напарницы. Они так взаимно дополняли друг друга, воспринимали всё с одинаковым чувством юмора, да и просто понимали друг друга с полуслова – многолетняя дружба давала о себе знать.
Их дружба была сродни любви, хотя порой они сами не сознавали этого.
Нет, она никогда не выйдет замуж, будь даже Роберт Макдональд самым привлекательным мужчиной в мире.
Рассерженно поёрзав в постели, Нэнси перевернулась на другой бок и погасила лампу. И только теперь уснула безо всяких кошмаров о змеях.
Следующий день начался удачно, едва Нэнси вышла в кухню, как заметила перестановку шкафа-лЕдника и пришла в ужас. Но уже не из-за змеи, а из-за огромной пиренейской ящерицы, что заскочила туда, когда Стэн оставила дверь распахнутой настежь, выйдя из дома за помидорами и водой.
Ящерица мгновенно почуяла яйца, лежащие в шкафу.
Нэнси не чувствуя в себе смелости, схватила веник и размахнулась им, как могла.
А ящерица раскрыла свою уродливую пасть и стала как вкопанная.
Нэнси толкнула её веником, и ящерица внезапно отпрянула, смешно переваливаясь.
Стэн обнаружила Нэнси сидящей на кухонном стуле с веником на коленях, и охраняющей пудинг.
Стэн пообещала больше никогда не оставлять дверь открытой.
– Вспомни про коз, – говорила Нэнси, – Так к нам и змеи могли запросто заползти!..
***
Зима в Херготт Спрингс пришла неожиданно холодной, хотя и влажной. Небольшие одинокие холмы с уютными или острыми вершинами напоминали пирамиды, сереющие среди окаменевшей степи, где тяжёлые пустынные отполированные песком валуны казались тёмными пурпурными под лучами солнца.
Но с обратной стороны обожжённые солнцем поверхности оттенялись, переливаясь каждая своим цветом – от каштанового до безумно-розового или рыжего цвета.
И всё это на фоне изумительно голубых миражей.
Холодный сухой ветер шёл с территории пустыни Симпсона к северу.
Ветер завывал в проводах Оверланд Телеграф и сокрушительно метал хлопья бледно-рыжей пыли на дороге.
Он с грохотом срывал старые железные настилы, сваливая в кучу грязные бумажные обрывки напротив изгородей. Веранда потемнела от вычурно-ярких разрисованных полотен от некоторых прежних представителей, колыхаясь неряшливым флагом.
А старый Ули, в прошлом из племени Диери, что обитало к северу от этих краёв, был доставлен в общину с бронхитом. Это был первый чистокровный абориген изо всех их пациентов, и по совету его родственников, для него разожгли костерок.
– У огня ему теплее. Старик перенёс лихорадку, так что даже ему огня не потребовалось
Сёстры показали им чудесный простой тепловой режим, который поддерживался керосиновой печуркой.
Нет, всех проблем это не решало. Свита юношей, которые принесли старика, объяснили, что он привык к огоньку без копоти, чтоб не мешал спать.
Потом пришла Стэн с раствором: стальные носилки были помещены на кирпичи на полу, а возле них соорудили маленький очаг.
Во время разговоров старика к тому же тошнило, но тихо постанывал и покашливал, лёжа в разорванной рубахе и штанах, пока его сородичи объяснялись.
Нэнси и Стэн подозревали, что он бы никогда не согласился перенести себя, если бы находился в лучших условиях.
В данный момент он был их единственным пациентом, и между ними, они намеревались переодеть его в чистое бельё, оставшееся от почтальона.
Ули слабо боролся против мытья, но даже это было совершено также, как и со многими пациентами, и наложили тёплый компресс на его грудь племенными рубцами, будто увеличивающими её.
Его было нелегко заставить есть, но когда аппетит всё же пришёл, он съел хлеб с маслом и сахаром и выпил чаю.
Про «сладкую белую прикуску» он узнал ещё в своём племени, куда приезжали немецкие лютеране – миссия из Купераманна после битвы с ранними белокожими поселенцами в дюнах Кунги, где как известно, истребили двести человек – мужчин, женщин и детей.
Диери прослыл таким свирепым, что чудесная земля, с чудесной чистой водой после приезда нескольких белокожих скотоводов оказалась уничтоженной.
Месть была лёгкой и ужасной. Будучи побеждённым уговорил его увести её привести в порядок его большую седую бороду, на которую в пути наложили горячую припарку.
Нэнси присела поговорить с Ули, чтобы завоевать его доверие.
Нэнси знала, что важным «местом» «цветных» является поддерживать духовное общение с ними об их стране, так же, чтобы старик осознал, что среди расы, где возраст даёт статус и стариков почитают.
– На Купере, где я родился, недалеко от Киллапамины я хранил в закромах взял в миссии. Отец Фогельсанд меня вырастил.
– А много вас теперь осталось?
– Куча. Вокруг озера Коппераманна сотни чёрных. Смеялись. Пели. Плясали. А сейчас все ушли. А я лежу здесь и вспоминаю о былом.
Ули натужно закашлялся. А его покрасневшие глаза прослезились.
Чтобы отвлечь его, Нэнси притворилась заинтересованной двойным значением местных названий.
– Коппераманна, Килал-панинна… Мой язык не справляется с такими длинными названиями. Что, бывают длиннее, Ули?
Тот на мгновенье задумался:
– Близ Уривиланьи, – начал он, – Высохло озеро, которое называлось Нудлавандракуракуратарранинья.
– Чушь!.. Неужели правда было такое название?
– Правда!
Вскоре они оба смеялись над попыткой Нэнси произнести или даже запомнить по слогам это экстраординарное слово, которое, по рассказам Ули было первым названием сумчатой крысы, которая народилась там, и которую аборигены убили с помощью бумеранга. Он рассказал, что Килалпанинна, куда спустя какое-то время прибыла вторая миссия за двадцать пять миль от Купера, была большим озером, где когда-то водились лещи, ныне засыпанное песком и превратившееся в пустыню.
– Но теперь вода в Коппераманне, – пояснил он, – Большой губастый белый дьявол, как аборигены называли белого человека, появился, подавая воду из-под земли.
Нэнси представила, что в Херготт Спрингс источники утекли на поверхности, для посёлка была с края Большой Артезианской скважины.
На следующей неделе Ули готовили к выписке.
Вся его семья пришла за ним с носилками, но тот настоял, что пойдёт сам.
– Пасибо, матушки, – поблагодарил он девушек, – Ну, что, Ули, есть ещё порох?
Все засмеялись; поговорки так и слетали с уст этого благородного старика, последнего в своём племени.
Его сородичи были полукровками, некоторые отличались более светлым цветом кожи, но все держались от белых подальше, путешествуя или работая в этом крае на протяжении пятидесяти лет.
Ули прихватил с собой бутыль с «откашливающим средством», которому доверял.
Глава десятая
Как-то один из афганцев, пересекших железнодорожный путь, пуступил в больницу решать все виды проблем.
Они могли бы и не заходить, у что их тошнило, но всё равно все были не в восторге от идеи быть осмотренными «неверными жёнами».
Они бы не ели мяса, ве что животных от убитых по предписанию. И они часто отказывались от переодевания и никогда не расставались со своими тюрбанами.
Когда уличный торговец Акбар, ведущий верблюдов за поводья, был допущен с ужасной язвой на голени, разъевшей её до кости, он, уцепившись за свою длинную голубую тунику и белые панталоны, но согласился закатать их до колена.
При нём был красивый, ручной работы, коврик для молитв, на котором он совершал свои молитвы на протяжении суток по пути в Мекку.
Стэн строго предупредила его не преклонять больное колено, но он всё же сделал это и растянулся, коснувшись лбом коврика, расстеленного на полу.
Магомет Али, старый мудрый афганец, попросил Нэнси удалить ему два зуба.
Обычно здесь зубы все до одного лечили в пивной с помощью пары порций рома или виски. Но мусульманин Магомет Али даже в таких случаях не принимал алкоголь.
Нэнси смазала его дёсны гвоздичным маслом, чтобы притупить боль.
По окончании операции старик поклоном благодарил её, пожав её руку на прощанье.
После рукопожатия Нэнси почувствовала что-то в своей ладони. Взглянув, она обнаружила, что это осколок опала.
– Подарок, – изрёк старик.
– Ох, в этом нет необходимости…
– Вам, – и он ушёл, молитвенно взмахнув загорелыми руками.
Стоматологической ловкостью Нэнси восхищались часто, хотя все её навыки не были систематичными. Но у неё была лёгкая рука, и порой пациенты смотрели с сомнением на то, как она удерживала огромные щипцы и шприцы.
Путешественник, подвыпивший гуляка пришедший за полдень просил выдрать пару зубов.
– Они превратят мою жизнь в ад, сестра, тока простите за волненье, – услышала та ещё с веранды.
– Проходите и садитесь в кресло, – спокойно говорила Нэнси, – Откройте рот.
Зуб чудесным образом оказывался удалённым и уже вскоре лежал в лотке с окровавленными корнями. Лишь один из них был двойным. Нэнси заложила ранку ватой.
– Вы – отличный зубной, чёрт возьми! – восхитился пациент и уже намылился в сторону пивного бара, обмыть это дело.
Порой запаздывал другой пациент. Изрядно набравшись, он едва стоял на ногах.
– Дружбан говорил, шо Вы отличный зубной!.. – шептал он, – Такая лапонька! Не успеешь глазом моргнуть – уже нет! Так и сказал… Принял… Принял… Немного немецкого для храбрости, понимаешь?.. Вырвите его как-нибудь!
Он открыл рот, источив на Нэнси весь свой неподражаемый аромат виски. Зубов у него во рту не было.
– Кажется, Вы не нуждаетесь в моих услугах, – заключила Нэнси, но его зубная боль отчего-то продолжала саднить.
– Так бывает, может, Вы поддались самовнушению. Но у Вас нет ни одного зуба, а значит, и повода для боли.
На другой вечер Нэнси занималась стряпнёй, а Стэн принялась за медицинские обязанности.
Охотник на динго привёз свою жену из лагеря неподалёку от озера Хэрри.
Миссис Бэйтс вот-вот должна была родить. Она сильно переносила плод, и здоровье её было подорвано. У неё распухли ноги, и поднялось давление. Взяв её мочу на анализ, Стэн сочла её чистой: после подогрева образца и пробы на азотную кислоту образовалось белое облачко, свернувшееся довольно быстро.
– Нянечка, я плохо вижу, – простонала женщина.
– Всё обойдётся, миссис Бэйтс. Успокойтесь.
Стэн просила Заиру пригласить из кухни Нэнси на помощь. Она предполагала осложнение в то время, как у миссис Бэйтс уже начались схватки, и стала развиваться эклампсия – форма позднего токсикоза.
Сжав кулаки, со вспенившимся ртом, она резко запрокинула голову, закатив глаза.
Медсёстры сдерживали её в нарастающей конвульсии, дав ей сжать зубами скалку, чтобы пациентка не прикусила язык.
Та стала приходить в коматозное состояние. Её напряжение спадало.
– Нам надо успеть перенести её до родов, и как можно быстрее, – говорила Стэн подготавливая инъекцию и дозу хинина.
Заира выглядела, чуть ли не позеленевшей. И Стэн увела её в кухню. Хотя после второго эпилептического припадка на второй стадии схваток, женщина снова погрузилась в коматозное состояние.
Стэн пыталась добиться вагинального расширения с помощью [?sims’ – зеркала?] расширителя. Воды отошли, и Стэн заглянула в полость:
– Уже видна головка! Я постараюсь захватить щипцами, хотя и боюсь. Мать может не выдержать на протяжении родов.
Миссис Бэйтс проснулась.
– Тужьтесь сильнее! – пригрозила Стэн – Я помогу Вам.
Расширив матку, Стэн аккуратно погрузила в неё щипцы и зажала, стараясь не сильно давить, чтобы не повредить уязвимую головку. Она помнила, как действовал в таких случаях доктор, но ни разу не представляла себя в этой роли.
Вскоре показалась маленькая темная головка с пунцовым личиком, а за ней – маленькое тельце, всё в крови и слизи… Стэн победно взяла ребёнка на руки:
– У Вас девочка, миссис Бэйтс! Потом протёрла малышку маслом и, запеленав её хорошенько уложила в корзину рядом с постелью матери.
Миссис Бэйтс выглядела бледной и истощённой, но взгляд её прояснился:
– Можно посмотреть на неё?
– Минутку! – ответила Стэн и подняла кричащего младенца перед лицом матери, – А теперь Вам надо отдохнуть.
Стэн опасалась, что у миссис Бэйтс начнётся новый припадок до того, как отойдёт плацента. Она заботливо ожидала (матку?), изучая живот пациентки, впавший после родов, скользя как можно легче, чем вокруг головки ребёнка.
«Безусловно, – думала Стэн – Природа ошиблась, сотворив младенцев такими большеголовыми».
Девушку сильно тяготил пройденный курс акушерства, и потому она твёрдо решила, что сама никогда не захочет рожать. Может именно потому и не стремилась замуж.
Она дала миссис Бэйтс двойную дозу калия брома с надеждой на лучшее.
Припадок не повторился, но пациентка была истощена. Ей бы не помешало пару недель отдохнуть.
– Конечно, она не может возвращаться в лагерь, – решительно заявила Стэн – Надо, чтоб у неё сохранилось молоко для начального вскармливания, а ещё, чтобы она поправилась. Хотя давление после родов уже нормализовалось.
Полночи просидела Стэн с малышкой, давая ей тёплую воду,
Нэнси думала, что та была сверх озабоченной, и могла перенести детский крик. Но Стэн заявила, как важен отдых для миссис Бэйтс, а этого бы не случилось, пока та слышала бы плач собственного ребёнка.
Через пару дней малышка набрала лишь шесть фунтов в весе и начала бодро посасывать молоко. Стэн принялась за стряпню, а Нэнси за медицину.
Всю ночь она дежурила около малышки, которая родилась недоношенной, а потому редко спала больше трёх часов. Однажды вечером, спокойно обходя палату, пока малышка собиралась уснуть, Нэнси почувствовала прилив бодрости и вышла на веранду полюбоваться небом, казавшимся усыпанным бриллиантами.
Взглянув на железнодорожный путь на востоке, девушка переключилась на звезду, переливающуюся то голубым, то алым пламенем, взошедшую над горизонтом, будто перевернув всю землю, как огромный мяч у её ног…
Мгновенье вечности ужаснуло её – настолько показалась непознаваемой сама вечность…
«Ладно, ты-то сама чего хочешь? – спросила Нэнси у самой себя, – Ты здесь, в необжитом районе, занимаешься любимым делом, вырывая жизнь у смерти!» Но что-то подсказывало ей недовольство собственным положением.
Огромная золотая луна и мерцающие звёзды, пронзительный визг динго вдали, каменистый изгиб с его странным зовом, звучащим так потерянно и одиноко.
Одиноко! Вот в чём дело! Нэнси остро ощутила потребность в какой-то родственной душе – мужской душе.
Может, не такой абсолютно положительный, как Роберт Макдональд это должен быть такой человек, который чувствовал бы то же самое, что и она сама, и который бы завладел её жизнью целиком и наполнил бы её новым смыслом.
Малышка заворочалась в своей постельке, закашлялась, и начала тихонько плакать.
Нэнси вернулась в дом и почувствовала облегченье от собственной замкнутости, дружелюбную и надёжную крышу над головой.
Грозовые раскаты прокатились вдоль трассы от Бёрдсвилля до Манджеранни и, по словам Волта Кромби, «показывали главный «стимулятор произрастания».
С восторгом свергнув власть барханов в краю, почва покрылась бордовой паракелией, голубыми зарослями и ежегодным солонцом, маргаритками и даже кое-где пиренейской травой, что часто растёт в Австралии. Склады начали перемещаться вниз по трассе к железнодорожной станции за Бёрдсвилль.
Стэн и Нэнси недолго устремляли свои взгляды в сторону погоняемого скота; в необжитых краях это не было редкостью.
Даже тяжёлая Стрзелецкая трасса использовалась из-за того, что русло Купера пересохло по всей длине, на весь район выпало другое, где годами не было дождя.
Стрзелецкая трасса, если не размывалась, была, в конце концов по общему мнению, залита водой.
Однажды после полудня, когда Стэн готовила еду двум голодным пациентам – кекс и лепёшки к чаю, потом прилегла отдохнуть, а Нэнси услышала шаги на веранде и, к её смущению, столкнулась там с Робертом Макдональдом, с которым не сталкивалась один на один с того злополучного вечера и чувствовала себя неуютно в его компании, пока тот оправлялся от её отказа, уязвлявшего самолюбие.
– А, это Вы, сестра?
Он склонил голову, проходя через дверь, и через миг снял свою широкополую шляпу цвета хаки:
– Сестра Нэнси, – поправил он себя, – Мне срочно нужны носилки – там раненый в живот зашит волосом из хвоста своей же лошади.
– Конским волосом иногда зашивают раны. Как это произошло?
– Проезжал по Бёрдсвилльской трассе и как только миновал Мунгеранни и то ли упал, то ли лошадь сама его сбросила, пока гнал стадо.
Волт спустился на землю, и подобрал хвост лошади, вспомнив как абориген-проводник подобрал его на счастье.
Путник порядочно истощён.
Они поначалу обратились в полицейский участок, потому что тот оказался ближе.
– Я мигом приготовлю стерильную постель, – сказала Нэнси, забыв обо всём, кроме работы, – И приготовлю тёплую грелку.
– Наверное, мы сможем ему помочь. Жалко, что доктора нет. При нём увереннее лечить.
– Я доверяю вам.
Нэнси ждала долго, пока на носилках принесли пациента. Тот даже попытался улыбнуться белозубой улыбкой на загорелом лице:
– Добрый день, сестра! Надеюсь, Вы управитесь с иглой? Я пытался зашить себя сам той иглой, что ношу с собой. Но едва попытался проехать верхом, конский волос порвался. Эта уже вторая заплата.
Нэнси сжала губы, когда пациент снял рубашку, и она увидела рану. Очень глубокую – около фута в длину, а вокруг неё морщинки от неловких чёрных стежков.
Нэнси принялась усиленно молиться.
Потом стала переодевать пациента в чистую рубашку из хлопка. Констебль Макдональд с аборигеном скисли:
– Такой крепкий парень! – говорил проводник, – нужно действовать незамедлительно, а то сбежит, когда поймёт, куда попал!
Стэн вышла на помощь. Она всё узнала о поступившем больном.
Это был Элдред Норман, двадцати девяти лет со станции Каппамерри близ Диамантины у самой границы со штатом Квинсленд. Он перегонял с фермы отца восемьсот голов скота через железнодорожные пути у Херготт Спрингс и собирался идти назад к Бёрдсвиллю, так как услышал, что здесь практиковали медсёстры. Он немного отдохнул у Этадунны и Дулканинны и осторожно поехал верхом дальше, превозмогая боль.
Его поддержал почтальон.
– Надо немного проветрить, пока я промываю и обрабатываю рану! – сказала Нэнси.
– Разве мог подумать о таком в последние минуты?! – шептал погонщик.
– Тем не менее, постарайтесь не шевелиться, мистер Норман, – важно заявила Нэнси.
– Зовите меня просто Элди.
Они расставили кабинетный стол, застелив его чистой простыней, и положили на него пациента. С другой стороны стола был заготовлен набор инструментов: зажимы, иглы, пинцеты и ножницы.
Стэн держала бутылку с эфиром над прокладкой у его лица, время от времени покапывая из неё.
– Нормально, – кивнула Нэнси, – Он в порядке.
Она разрезала ужасающие швы, кое-как наложенные конским волосом и удалила их пинцетом. Рана была открытой, но не так глубоко, как она опасалась, нагноения не было.
Промыв и обработав её, медсестра взялась за иглу с хирургической нитью. Она увидела, что могла бы (нарисовать) соединить вместе разъединённые члены так же ясно, как было. Недаром она когда-то препарировала животных.
Заметив некоторую дрожь в руках, Нэнси глубоко вздохнула и успокоилась и тут же принялась собирать открытую рану воедино.
Молодой человек дышал тяжело, но цвет его кожи оставался здоровым, а пульс ровным.
Когда всё было закончено, медсёстры завернули пациента в другую простыню и отнесли его в мужскую палату, где он проснулся, и его тут же вырвало.
Он попросил взглянуть, «что же там девушки натворили!» И Нэнси уверила, что теперь его рана в безопасности:
– Было столько инфекции – просто удивительно, как Вам крупно повезло!
– Я раскалил иглу, прежде чем шить конским волосом.
– А если бы рана так и затянулась?..
– А что теперь?
– В порядке. Я не слишком-то сильна в наложении швов, но постаралась, чтобы они хорошо удержались. А пока Вам необходим отдых и строгий постельный режим, чтобы не занести новых инфекций.
– Чёрт возьми! Я не могу оставаться в постели! К тому же… Мне может захотеться в… ну… понимаете?
Он выглядел таким раздражённым, что Стэн его успокоила:
– Ничего страшного. Мы принесём Вам больничное судно.
Элдред Норман отрешённо взглянул на неё. Его тошнило, и спорить не хотелось.
Вечером Нэнси без сна лежала в своей постели прислушиваясь к вещему, последнему плачу изгиба каменистой степи.
Она всё думала о пациенте. Тот был воплощением её представления об австралийских бушменах: худое загорелое лицо, отливающие на солнце волосы, бледно голубые глаза, как искорки, что могут мигом запалить всю ширь необжитых земель, с едва заметной загадкой в уголках глаз. В его сложении не было ничего лишнего. Он был подтянутым, но не тощим, крепким, мускулистым и здоровым.
