Buch lesen: «Будущий Новый год»

Velikaya Lives

Schriftart:

Редактор Александра Приданникова

Иллюстратор Лариса Студинская

Иллюстратор Алиева Марина

Иллюстратор Евгения Лаврова

ISBN 978-5-0065-1310-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Краткое содержание

Работа над произведением 2009г. – 2024г.

Свежий взгляд на жизнь Деда Мороза, лейтмотивом через его рождение, отрочество, юность, зрелые года жизни.

Захватывающий сценарий, рассказывает о любви Мороза, его возрасте, семье, детях, радостях и невзгодах присутствующих в жизни.

Раскрыта тайна, окрасившая волос Мороза белым цветом.

Интересны события наделившие посох Мороза магической силой.

Ясно, почему Дед Мороз приходит к нам Новогодним праздником в сопровождении внучки – Снегурочки.

Доступно истолкована традиция наряжать Новогоднюю елку украшая её Рождественской звездой!

Сопутствующей сценарной тропой, рядом с Дедом Морозом, идут зимние персонажи с уникальными мифическими судьбами: Зима, Белогор, Горкон, Белокуриха, Гор, Вьюга, Ветер, Метелица, Звёздочка, Месяц, Снегурочка, Изморозь, Алтын Кудай, Сова, и др.

События происходят в Алтайском крае, по сюжету произведения, являющимся родиной рождения Мороза. Там на просторах севера разгулялась новая жизнь зимней сказки.

Герои сказки, имеют образ людей наделенных магической силой.

Вьюга, рождённая в союзе Духа Гор и Белокурихи, после смерти матери, по её завету, живет в семье Белогора и его сына Мороза, который для Вьюги считается наречённым братом.

Вьюга влюблена в Мороза, тайно страдает, ворожит на него. На её пути встаёт красивая соперница – Звездочка, ценой собственной жизни воскресившая Мороза усыпленного чарами Вьюги. Звёздочка, проникнув в его сердце и отогрев своим теплом от колдовства, остается в нём навсегда.

Через воздействие чар, Вьюга пытается владеть Морозом, а он избегает общения. Забеременев, чтобы избежать позора, она скрывает рождение своей первой дочери Изморози, и её воспитывает отец Вьюги – Дух Гор.

В борьбе за женское счастье, Вьюга добивается своих тайных желаний, в союзе с Морозом у неё рождается девочка – Метелица. Впоследствии, она выйдя замуж за Ветра, пополняет семью новой жизнью – Снегурочкой.

Череда волшебства и приобретённый жизненный опыт, пробуждают в уже постаревшем, умудрённом сединами Морозе – память ослабляющую колдовство. В этом просветлении он вспоминает сюжеты своей молодости, о соперничестве Вьюги и Звездочки, о том, какой ценой сам остался жив.

Мороз отстраняется от жестокой Вьюги, сосредотачивает сознание, на той, что спасла его. В этих воспоминаниях, сердце Мороза все ярче горит, так как в нём живет и всегда жила Звёздочка. В один из дней, концентрация света, становится, настолько великой, что через многогранную дисперсию, Звёздочка вновь проявляет свой человеческий облик в реальной жизни. С этого дня, Дед Мороз и Звездочка остаются вместе навсегда!

Какое – то время, Вьюга пытается вести борьбу со Звездочкой, но отчаявшись, переосмысливает свою жизнь. Всё чаще её мысли поднимают память о брошенном ребёнке, будоражат её женское естество, и она возвращается в дом отца, чтобы отныне быть рядом со своим первенцем. Её жизненным смыслом становится, дать дочери материнскую любовь, которой та была лишена от рождения.

Изморозь, воспитываемая своим дедом – Духом Гор, живет с ним в предгорьях Синюхи. Однажды на просторах леса, она встречает своего возлюбленного Алтына Кудая, который воспитан своим одиноким слепым отцом Горконом.

Горкон покинув мир живых людей, получает перевоплощение Души в новорожденного младенца, сына Алтына Кудая и Изморози.

Кинематограф

Шло всё по программе,
Всё по старинке…
У патефона скрипела пластинка,
Перебирая стопки винила,
Игла по спирали скользила лениво,
По серпантину скрижали Акаши,
В кругу грамм пластинки из черной гуаши.

Незримо взлетели на клавиши руки,
Ожили фонографа томные звуки,
До боли, в знакомых ретро куплетах,
Бежали рассказы историй воспетых.

На склеенной ленте, печатные титры,
Идут и хромают на стыках субтитры.
В кинопроекторе – кино прокрутка,
В жестах актеров умелая шутка…
В раструбе света, шагами большими,
Изображения стали живыми.

Там где – то за гранью,
За рамой багета, за ширму резную,
В кладовку секретов – врывается ветер,
Память тревожит, альбомы листает,
И, каждое фото в них оживает.

Без приглашений выходит из рамок,
Из всех разрешений газетной программы,
Прошлого века раскрыта шкатулка,
Искусство шагает само на прогулку.

Там плещутся волны причудливых мифов,
Бьются о скалы, о горные рифы,
И в монохромные слёзные всхлипы
Накатом нахлынувших женских истерик,
Водою большой выбегают на берег.

Каплей последнею в веко глазное,
Чан переполнен, сочится слезою,
Где глаз успокоился,
Взяты в платочек,
Фразы несказанных слов, многоточий…

Лимб вкруг роговицы застывшей зеницы,
Моргнул перевернутой веком – страницей,
Гений – фотограф ловил чудо – кадры,
Обыгрывал молча сюжетные жанры.

Он сам режиссер, сам себе постановщик,
Игривого взгляда хитрый уловщик,
Так к нам из далека, пришедшие снимки,
В старых альбомах мелькнули картинкой,
Сняты объективом в прицельный глазок,
Когда покидала птичка садок.

Незримо вспорхнула клеть покидая,
Скоординировав вылеты стаи,
Мур… мурмурацией снимки летели,
Щелкала кнопка открывшая двери.

Линза прикрыта, нависшее веко,
Вспышка Зенита мелькнувшая где – то,
Запечатлела образы в снимки,
Мир киноискусства начался с картинки.
Немой постановки, рояльной грустинки,
Подшивкой истории фото картинкой,
И обертоны приумножая,
Бабина крутила святые скрижали.

По переулкам проходкой бобинной,
Стрекочет, петляет историей длинной,
По километрам спешит кинолента,
Идёт постановка КИНО-ДОКУМЕНТОВ.

Грамотны тексты, сюжетные сцепки,
Одна за одну прикрепляются скрепки,
Кинематограф годами отточен,
Прокрутка намотанных плёнок, – стрекочет.

Зритель притихший дыханием скован,
Лишь звук, долетевший в динамик колонок
До боли знакомой обыгранной пьесы,
Объединяет все интересы
Газетно журнальной печатью для прессы,
Соприкасаются времени фанты,
В одной пресловутой точке Константы.

Жанр независим, ёмкие фразы,
По паутинке сценарных рассказов,
Так многогранны, безумно бесценны,
Призы фестивалей и всех кинопремий!

Быстрые кадры, аккомпанементы,
Драматургия, остроты моментов…,
На спецэффектах линий сюжета,
Выходит из кадра в сиянии света,
Побивший все карты на кассовом сборе,
Шумит ураганном большим кино море,
Берёт аксиомою весь кино кластер,
Всеми любимый бюджетный блокбастер
Прошедший вне конкурса конкурсный кастинг!

Об авторе

О, великолепный край Шести Лун,
Ты избрал меня, сделав своей Богиней.
Моя река жизни высветилась,
Напитавшись светом твоего сердца,
Оживились воды, став источником злата,
Месторождением самоцветов,
Обителью алмазной россыпи.
Осознание величия, мощи и силы,
Преклонило голову к твоим ногам
Испросить Благословения,
Чтобы воспеть тебя, – Мой Алтай!

Я, родилась в новогоднюю ночь 1969 года в горном Кыргызстане, детство и юность, прошагала по Уралу, а сегодняшний день, наполнен энергиями солнца, морских бризов, цветов, круглый год распускающихся по побережью города Сочи. Но, меня, всегда влечёт Родина предков – Благословенный Алтай, к нему сильно тянется душа, наполняя сны восхищением полей, рек, озёр, самобытностью культуры, тайнами гор. Через эти воззрения, родилась сказка «Будущий Новый год», способная задеть каждое сердце, коснуться любой души, своей яркостью, возыметь верх над телом, раствориться в сознании, и информация, данная этим произведением, будет жить века, из которых она пришла вместе с Бого-людьми, рассказавшими мне о свой жизни.

Желаю своим произведениям, захватывающего путешествия в века, у истока которых они находятся. Сегодня одна из сказок, самая отважная, укрепила на свой окрылённый фантазиями корабль табличку с названием «Будущий Новый год», погрузила на борт тайные фолианты, вывесила флаг с пожеланием великой жизни на высокий шпиль мачты, подняла якорь, и, наполнив паруса вольным ветром, отправляется в путь по просторам Алтайского края.

Мои сказки, насыщены образами, создание которых зачастую навеяно окружающими людьми. Их поступки, поведение взяты за характерную основу персонажей.

Благодарю добрых, радостных, благородных: первых критиков, слушателей, детей, семью, друзей, жадно ловивших каждое слово и ожидающих продолжения, своим любопытством разжигающих мою фантазию и желание рассказать сказку до конца.

Жизнь сталкивает не только с теми, кто восторгается, радуется успехам, таким, ещё больше благодарности, ведь их качества лживости, жадности, зависти, подлости дают бесценный материал для образов отрицательных героев, обличающих скрытые человеческие качества.

Всем людям, окружающим меня, а также тебе, читатель, посвящается «Будущий Новый год» – дай мне свою руку и скорее побежали по волшебным страницам зимнего леса!

Рождественская елка Зимы

Зима, мама Мороза, была настолько велика, что простому глазу не дано увидеть её человеческое проявление, тем более понять, ведь она пребывала в другом измерении, совсем не в том, где жил человек. Но, в отличии от человека, с высоты своего положения Зима видела всё, наблюдала за людьми, а они этого даже не замечали.

Зимнее время по воле Зимы было остановлено, 31 декабря, начинался заново, уже не первый раз. Повторившихся дней накопилось в полноценный календарный, тринадцатый месяц.

Шёл сильный снег, люди на земле, проживая изо дня в день последний день года с самого начала, готовились к встрече Новогоднего праздника.

К этому дню, готовилась и Зима, наряжала свою ледяную ёлку странными, удивительно красивыми игрушками. Для этого, Зима, выдергивала из пространства вселенной одну из планет, которая подобно снежку, помещалась в ее ладони, и, долго сотрясала ее до тех пор, пока шарик не начинал светиться изнутри неоновым светом. Тогда Зима привязывала к шарику тоненькую кудельку, подвешивая его на дерево. Шарик крутился на веревочке, ярко сиял огоньком праздничной гирлянды, а Зима снова ныряла рукой в пространство, не глядя, на ощупь, срывала для своей елки еще одну бирюльку.

Огоньками горела пронизь планет на ёлке Зимы, а она продолжала находить на просторе галактики новые игрушки, украшая ими любимое дерево. В итоге, на галактическом пространстве планет не осталось, вся планетарная система уместилась в одну большую гирлянду на ёлке Зимы. Ёлка была наряжена, оставалось лишь, зажечь на ее макушке Рождественскую Звезду, но, этого зима сделать без энергии добра исходящей от людей, не могла.

Зима посмотрела вниз. Все было по прежнему, люди, готовясь к Новому году, не хотели замечать её, хозяйку этого праздника. Тогда Зима, переполненная в своем сознании холодом, которым её наполнила ледяная энергия исходящая из сердец людей, замерзая, стала притопывать ножками.

От движений Зимы земля начала содрогаться, она же, пританцовывая, согреваться и веселиться.

Зима раскинула в стороны руки, и, приплясывая, пошла по дуге земного шара, сама водить хоровод вокруг своей елки.

– Рождеству быть!

Крикнула громко она, и странный, кристаллообразный снег посыпался от взмаха женских рук, падая на землю из струящихся складок рукавов роскошного морозного одеяния, очень крупными осколками льда. Белыми хризантемами, лед падая наземь, увенчал прекрасными охапками цветов – зимний сад Зимы.

Снег шёл густой, такой пушистый, какого никогда раньше не было, и от этого снегопада ничего невозможно было видеть даже на расстоянии вытянутой руки. Крупные хлопья, словно куски ваты, падали на землю застилая ее мохнатыми волокнами, которые сбивались в один цельный покров, ослепляющий своим алмазным мерцанием.

Все вокруг было чистым, кипельно белым: Белые деревья, белые улицы, белая земля, и белые, покрытые изморозью дома, нахлобучив на свои крыши высокие мохнатые шапки – ушанки, насупились, озябнув съежились, и начали, успокаивая и согревая себя, покуривать, недовольно пыхтеть, выпуская из своих кирпичных труб, сизый, тянущийся высоко в небо прямыми струйками древесного фимиама – дым.

Зима смеялась над людьми, пытающихся спрятаться от падающих на них распустившимися шапками махровых соцветий астр, с тысячами хрупких, белых, колючих лепестков, и кричала им в пространство, глупым, сопротивляющимся ее воле – людям.

– Рождеству быть! Оно вам понравится!

Рождеству быть!

Ледяные горошины падали наземь. Подобно зернам кукурузы попавшим на раскаленную сковороду, лопаясь и разбухая, они быстро заполняли собой просторы земли.

Звук бьющегося стекла наполнил пространство, градины, распускающиеся ледяными цветами, превратили всю округу в белоснежный сад, усеянный хризантемами.

Зима ходила по цветнику, наклоняясь к самым большим бутонам, вдыхала аромат чистоты и свежести морозного дня.

Близился вечер.

Холодный, мерцающий, хрустальный мир застывший в ледяной глазури, миллионами алмазных кристаллов рассыпавшихся на него, сиял бликами лунной дисперсии.

– Рождеству быть!

Шепнули ее губы, растянувшись в довольной улыбке.

Белокуриха (Река Алтайского края)

Крылатая Душа взлетевшая в прозрачную синь неба, воспарила над необъятными просторами чудесного Алтайского края, с высоты птичьего полета любуясь великолепием расстилающихся широт, а потом, спустившись к волшебной земле, в пурпурных лучах заходящего солнца неистово плескалась в живительном источнике, бьющем из горных недр.
Наполняясь в его водах великой силой и сакральными знаниями, прочувствовала Духом и телом чудодейственную мощь и теперь могла поведать человечеству через слово изреченное эти тайны.

Широка безграничная доброта женской души
Подобно необъятным просторам Земли-матушки.
Прекрасны чистые, бездонные очи женщины,
Словно хрустальные озера её.
Плодородна земля, и во плоти своей
Как женщина родящая.
Земля – женщина – мать.

Ночь опутала снежные зубья Алтайских гор и застыла, будто черный волос на белом гребне. Густая морозная хмарь, витающая над острыми зубцами плотным облаком, придавленная небом, сразу же мутным парящим маревом поплыла вниз, расползаясь над всей прилегающей округой, спрятав под своим рыхлым белёсым покровом войлочную юрту, которую в колышущейся туманной пелене теперь можно было распознать только по сильному женскому плачу, доносившемуся изнутри.

Горько и отчаянно рыдала белокурая женщина.

Самые обидные, беспощадные, грубые слова, гневно срывающиеся с губ её мужчины, сильно ранили её, причиняли невыносимую боль и страдания.

Горкон отказывался от совместной жизни с ней, потому что на протяжении многих зим и лет в их доме не раздался долгожданный, звенящий колокольчиком плач ребёнка, и Горкон, так и не испытав отцовства, не покачал в своих сильных намозоленных руках наследника.

Жестокий поток смертельных слов бил её прямо в сердце похлеще любого оружия, хладнокровно перечёркивая счастливые семейные дни.

– В любом саду, – говорил Горкон, вонзая в жену презрительный взгляд, – важнее плодоносящие деревья, а ты просто красивый пустоцвет и, подобно сорняку, пожирающему чужие жизненные соки, должна быть выкорчевана.

Горкон, этой постылой ночью отрекаясь от самой красивейшей женщины на всю ближайшую округу, был готов привести в своё жилище другую, пусть не так гармонично слаженную телом и лицом, но зато – плодовитую женщину.

Белокуриха, которую так стали кликать в народе за шелковистость и роскошный цвет волос, переливающийся при любом освещении, будто перламутровый жемчуг, понимая непреклонность мужа, своей силой воли остановила слёзы, покорно встала, оделась, вышла на улицу с гордо поднятой головой, пронизываемая насквозь колючим северным ветром.

Под покровом плотно клубящегося тумана, скрывающего трагедию семьи от сторонних глаз, Горкон запряг оленей в нарту, кинул в розвальни измусоленную годами звериную шкуру, усадил в сани Белокуриху и тайно этой повозкой вывез свою жену далеко в горы, беспощадно оставив её там, у подножия Синюхи, на лютую погибель.

Оставшись одна-одинёшенька, женщина не ведала, что ей делать дальше. И от боли, поселившейся в душе, от глубокого отчаяния вопила, рыдая, на весь лес, на всю Вселенную, взмаливаясь в своём горе ко всем Богам.

Негодуя, она выплескивала им своё ноющее, рвущее душу в клочья чувство, которое даже не знала как назвать, но оно будто сроднилось, срослось с ней, червоточиной поселившись в Душе образовало внутри огромную бездонную пропасть, вместившую в себя боль, разочарование, отчаяние, беспомощность, стыд, подлость, страх, предательство…

Боги слушали её причитания и молчали.

Продрогнув насквозь, до самых костей, до каждой своей клеточки тела, она, кутаясь в старый мех подстилки, утерла слезы и почти на ощупь стала пробираться в темени непроглядной ночи, туда, куда глаза глядят.

Женщина двигалась осторожно, тихонько переставляя ноги по шатким каменистым уступкам горы, по качающимся, обледеневшим скользким камням, узким тропам… Пока случайно в можжевеловых зарослях не набрела на вход в пещеру, плотно затянутый переплетёнными, густо спутавшимися за века сухими ветками.

Бояться ей уже было нечего, так как самое страшное, что только может произойти с женщиной в ее жизни, с ней уже случилось, поэтому в незнакомую пещеру Белокуриха пробиралась отчаянно смело.

Не щадя окоченевших рук в борьбе за своё существование, обдирая ладони в кровь, она расчистила лаз в открывшийся горный лабиринт, тайный, сырой, пахнущий прелой хвоёй можжевельника закуток каменистых недр, ставший для неё единственным шансом на спасение и давший кров.

Обретя пристанище, какое-то время отдыхая и приходя в себя, Белокуриха лежала ничком на ледяном полу думая о своей нелёгкой доле.

Промозглая стынь стояла в глубине пещеры, пробирая до костей. Белокурихе в ночном полумраке казалось всё призрачным, страшным, пугающим, нереальным. Но она, набравшись терпения, вслепую шаря по изрезанному трещинами полу озябшими, непослушными от сковывающего холода руками, собрала разбросанные ветки в кучку, создавая подобие основания костра, а потом, из последних сил ещё долго била булыжником о каменистый пол, добывая спасительные искры огня, которые, высекаясь из камня, крохотными звёздочками разлетались в стороны. Белокуриха склонилась низко-низко, раздувая их ледяным дыханием, срывавшимся с обветренных, потрескавшихся губ… И вот в этом ворохе сухих веток вспыхнул маленький, еле теплящийся огонёк пламени. Сердце Белокурихи радостно забилось, она накрыла огонёчек ладошками, чтобы спрятать его от любого колыхания ветра, и её обледеневшие бесчувственные пальцы ощутили покалывание разливающегося в них тепла. А блёклый свет, отбрасываемый разрастающимся пламенем, высветил из пещерной темени беспомощную женскую фигуру с измученным, бледным, заплаканным лицом, на котором поблескивали тоскливыми огоньками прекрасные переполненные слезами через край глаза с грустинкой.

Костёр быстро разгорелся, наполняя горное нутро теплом и мягким светом.

Белокуриха, обогревшись у огня, немного осмелев, робко осмотрелась вокруг себя.

– Свод гранитных стен теперь станет для меня домашним очагом, – тяжело вздохнув, сказала она сама себе.

Встав с корточек и подойдя к стене, она всем телом припала к ней и с благодарностью, прижавшись к граниту губами, еле слышно прошептала «Спасибо тебе», потом провела по шершавой поверхности рукой, на мгновение задумалась… Решительно сняла со своего безымянного пальца обручальное кольцо, протянула его на ладони вверх и уверенно, громко, насколько позволял охрипший голос, произнесла:

– Духи гор, это всё, что у меня осталось! Примите кольцо в дар и приютите меня в своём обиталище, спрячьте под свой каменный кров, защитите меня, наполните моё ослабленное тело силой и энергией!

Её уверенные, осмысленные слова летели эхом по горной полости, и гора услышав ее зов мелко задрожала, роняя со стен каменную осыпь. От страха быть заваленной щебнем затрепетала и сама Белокуриха, а пещера словно закружилась, поплыла перед глазами, стала наполняться то ли клубящимся паром, то ли дымом, то ли белёсыми тенями, которые поползли из всех щелей, отуманивая сознание Белокурихи и окутывая ее продрогшее тело мягким, тёплым пуховым одеялом.

Ей стало хорошо, спокойно и тепло.

Тело Белокурихи расслабилось, ноги сами подогнулись, голова закружилась, она тихонько, придерживаемая невесомым дымчатым облаком, опустилась на подстилку, павшую с плеч на пол, свернулась на ней калачиком и, прикрытая дымчатым покрывалом теней, крепко уснула.

Очень странный сон снились ей всю ночь, но такой реальный, что и не разберешь, сон то был или явь. Вроде как стоит она на горном уступке и широким редким гребнем чешет свой длинный, свисающий локонами белокурый волос, и он переливающимся шелком льётся, распускается прядями, волнисто извивается, тоненькими ручейками перетекая в ослепительно мерцающие под солнцем водные струи. Стекают они тонкими серебристыми ручейками по обнаженным ногам Белокурихи, клокочут мелкими пузырьками, пенятся, бурлят, булькают у ее стоп. И Белокуриха, окутанная ниспадающим крепдешином полупрозрачной дымки тумана, возвышается застывшей грациозной статуей у истока набирающей силу и мощь горной бурлящей перепадами вод реки.

Смотрит свысока Белокуриха вдаль, открываются ее взору бескрайние просторы полей и лугов, тянутся по ним многочисленные тропы, и люд бесконечным потоком идёт к ней со всех сторон, со всего белого света. Стонут, плачут, взывают о помощи страждущие люди и преклоняются к её ногам, чтобы сбросить с плеч груз нависшей боли, омывая свое бренное тело живой водой, бьющей из под ее стоп.

Проснулась Белокуриха в тёплой, прогретой за ночь пещере на подстилке сплетенной из растительных прессованных волокон. Огонь всё ещё горел спокойным ленивым пламенем, в его сердцевине, догорая, тлели угли. Они были крупными, раскалёнными, очень жаркими, будто кто-то незримый следил за ними всё время её сна, подкидывая в очаг поленья и время от времени вороша шающие огарки не давая им угаснуть.

Колечка в руке Белокурихи уже не было, но вместо него на её ладони лежал очень крупный ярко-красный кристалл рубина от которого шло сильное тепло, через руку согревая все тело. Белокуриха внимательно рассмотрела камушек со всех сторон и, улыбнувшись, крепко сжала минерал в своём кулачке.

В пещере была тишина, но она будто из пространства услышала приятный бархатный баритон:

– Это камень жизни. Носи его при себе, он прогреет твоё чрево, оживит, вольёт в тебя силы и мощь, о которых ты меня просила, и я дам тебе своё покровительство и защиту, здесь, в моем доме, в моих пещерах и лабиринтах тебе нечего бояться, отныне живи здесь, как хозяйка этого очага.

– Кто вы, как мне величать вас? – озираясь, спросила Белокуриха, и он ответил: – Гор, я дух гор.

– Спасибо, о великий Гор! – поднявшись на ноги, поклонилась она в пустоту.

– Развей свои страхи и успокойся, здесь ты в безопасности.

От этой доброй речи страх и вправду прошёл у Белокурихи, она успокоилась, осмелела, ощутив покровительство духа.

– О, благодарю тебя, великий Гор! – погладила она рукой шершавую стену. И, уже внимательно рассматривая своё новое жилище, увидела на небольшом выступе в горной породе мраморную чашу, рядом с которой лежала такая же цветом, как и камень в её руке, кисть ягод. Она встала на цыпочки, потянулась к чаше, взяла её в руки и пригубила терпкое на вкус рябиновое вино, глоток которого обжигающим огнём побежал по венам, обновляя кровь.

– Дух Гор обвенчался со мной, – подумала Белокуриха, срывая с грозди и вкушая алые плоды.

Так и стала она жить далеко от людей, скрывая свое существование в горном лабиринте.

Изо дня в день, вставая вместе с восходящим утренним солнцем, Белокуриха ходила по прилегающему к горе лесу и сбирала с веток для своего пропитания замерзшие ягоды рябины, единственное питание в это время года, сохранившееся в лесу, доступное птицам и ей для еды. Эти плоды, питающие её плоть, были такими же горькими, как её женская доля.

Блуждая от дерева к дереву, Белокуриха, собирая ягоды, то ли плакала, то ли причитала, то ли напевала нараспев грустную, заунывную песню.

Звучащий весь день жалобный плач одинокой женщины разливался по лесам и горам нежно стонущим плачущим колокольчиком.

Проливались слезы ручьями из глаз Белокурихи под ее протяжные унывные причитания, в которых были собраны все стоны души, тоска, боль неразделённой любви, муки сердца, мольбы, страдания, и приобретенная жизнью мудрость, смиренность, покорность, и самая великая сила, что только есть на земле, – сила прощения.

Чтобы не было в душе моей боли,
Хватит слёз в моих очах её вылить,
Ни пощады с вас, ни полыша просить,
Сердцу любви надо море, чтобы простить
Разлетись в моих прощеньях злые речи,
Что ярмом тяжёлым давят женски плечи,
Скину груз, спиною яки разогнуся,
И на свит ещё я в волю подивлюся.

А тем временем в селении, где раньше проживала Белокуриха, уже давно бы люди посудачили да забыли про ее внезапное исчезновение, но именно с того времени, как без вести пропала эта женщина, до людей с горы Синюхи стал доноситься надрывистый плач, а через всю их жилую местность побежала, сама себе прокладывая русло – речушка, и люди подметили, что вода в ней будто бы особой, чудодейственной силы была. Случись злому человеку руки в ней сполоснуть, и отныне они лишь для добрых дел, сам потом подивится, как раньше жил, всё от гнева страдал да невежества. А приди к реке пара остывшая, охлаждение чувств их коснулось вдруг – вмиг сердца их томленьем и нежностью, пониманьем к друг другу проникнутся, и милуются, обнимаются, друг о друга что вьюн обвиваются. Старики ходят в воду ту ноги мочить да болячки свои в чистых водах лечить…

Слух пошёл по земле, полетела молва, начали поговаривать, шептаться между собой люди, передавать из уст в уста, что воды реки не простые, что, мол, пополнены они горючими слезами пропавшей Белокурихи. А люди все знают, от их внимательных взглядов и самых смелых догадок ничего не утаишь. И люди точно знают, что бедная Белокуриха и вправду плакала очень горько и отчаянно, так как она слыла личностью с большим, чистым, искренним, очень ранимым сердцем и если любила, то всей нежной женской душой, всем существом, а уж если плакала, то тоже не жалея очей.

Рыдала Белокуриха, утирая слезы своими косами, пропитывая их солеными ручьями, которые, впитываясь в волосы, вытравили с них шелковистый блеск, сделав их жёсткими и седыми.

Дух Гор, наблюдая за ней, был удивлён огромной человеческой выносливости, спрятанной в хрупком изящном теле Белокурихи. И в контраст этому настолько Гор изумился её женственности, когда, в очередной раз навещая Белокуриху, увидел наведенный порядок в пещере: лежанка из можжевеловых веток, сменила свое место, удобно расположилась в закутке; в плетёной корзинке – собранный урожай; букет огненных листьев в импровизированной вазе, скрученной из коры дерева; огонь, обрамленный камнями-голышами, принял благородный вид домашнего очага. И рассыпавшиеся на худых выступающих женских ключицах многослойные ряды алеющих рябиновых бусин, и Белокуриха искренне улыбалась, будто совсем ее Душа никогда ранее не ощущала боли.

Гор тоже улыбнулся, не понимая, почему вдруг улыбается и светится от счастья Белокуриха, сияют синими сапфирами ее глаза, будто её Душа поет.

А так было потому, что боль, наслаиваясь на боль изо дня в день, заполнила ее так, что не осталось больше ничему места. И тогда, когда её стало очень много, Белокуриха перестала ее чувствовать. Тогда боль медленно, вместе с крупными каплями соленых слез стала покидать её, освобождая внутри пространство для счастья. С последней слезой Белокуриха выплакала всю свою боль и улыбнулась сама себе, твердо решив обрести для себя счастье земное, и, счастье женское, которым она еще сумеет поделиться с Гором.

А Гор сразу понял, что это она для него стала наряжаться и лично ему улыбается. И так сильно захотелось Гору обнять ее, прижать, согревая к своей груди и жалеть, утешать ее в горе, ласкать в своих объятьях… И он проникся такой большой симпатией к этой женщине, что не переставая начал думать о ней день и ночь, удерживая прекрасный образ Белокурихи в своем сердце. Он имел желание видеть ее постоянно и, движимый этим внутренним зовом, стал все чаще и чаще навещать ее.

Гор был прав, она действительно наряжалась для него.

Белокурихе хотелось принести хоть что-то в благодарность ему за проявленную заботу о ней, но все, что у неё было в наличии, – это чистая Душа и огромное горячее сердце, способное очень сильно любить.

Белокуриха всегда скучала одна и очень ждала его появления, вялила на огне ягоды, развешивала гроздья по стенам, ставила чашу, оставшуюся из-под винного напитка, на огонь, наполняла её снегом, кидала туда кисти ягод, варила для него вкусный взвар и думала, думала, думала… «Бывает».

Да, у каждого бывает эта тяжесть, груз тревог, переживаний, горечи… и дорога у распутья.

– Нет-нет, только не назад, там пропасть, – шептала она сама себе. – В сторону чужие мысли, в сторону слабость, в сторону людское мнение… Только стук своего сердца, только свой путь. Пусть самый трудный, надо суметь пройти по нему… Даже если злые лица, усмешки и слова как кирпичи… Но там, на этом пути, есть причина для дыхания, и она является смыслом для жизни, а он в тоске по вечному поцелую. Если всегда думать об этом, каждую минуту, каждую секунду, мгновение… во сне, мечтах, надеждах… этот путь действительно обретает смысл!

А потом смысл действительно принимал форму, когда она всем своим существом ощущала присутствие Гора, который приходил отведать напитка и которого иногда, когда глаза привыкают к темноте, она даже видела.

Он проявлялся в сумраке ночи, в отбрасываемых лунных бликах, проникающих в пещеру сквозь ничем не прикрытый вход, высоким, размытым дымчатым контуром мужского силуэта. Гор присаживался на пол, рядом с ее постелью, и тогда страх одиночества покидал Белокуриху.

Под покровом Гора ей было очень уютно и спокойно, она, как женщина, ощущала свою защищённость и его повседневное внимание, заботу о ней.

Они не разговаривали, не издавали ни звука, но в этой тишине были слышны наполняющие пещеру движения их мыслей, сердечных вибраций, энергетических потоков, было слышно их безмолвное общение, сближение душ и сильное притяжение, влечение друг к другу.

Все ночи напролет Гор был рядом с ней, неизменно потягивая длинный чубук, а она, не отводя от него глаз, любовалась грубыми, но такими красивыми, ставшими для нее родными чертами его лица.

Тонкой струйкой тянулся из трубки дымок и клубился, наполняя их жилище приятным еле ощутимым запахом, похожим на благоухающий аромат рябинового цвета.

Der kostenlose Auszug ist beendet.