Buch lesen: «Записки театрального ребенка»

Schriftart:

ISBN 978-5-4490-8376-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВАRЯ Т.

ЗАПИСКИ ТЕАТРАЛЬНОГО РЕБЕНКА

Посвящается моей маме, Томилиной Фриде Анатольевне

Я родилась в Сибири…

Я родилась в Томском драматическом театре. И была уверена с пеленок, что этим можно и даже нужно гордиться. Говорить всем, что я родилась в театре, было прикольно. Мне это добавляло чувства какой-то определенной исключительности. Вот вы этим можете похвастаться? – Вряд ли. А я могу. Хотя конечно, появилась я на свет не в пыльных тряпках закулисья. Нет. В обычном советском роддоме №1.

Акушерка, принявшая меня на руки, сразу сказала:

– Мальчик! – и через паузу добавила уверенным тоном, – Англизированного типа!

Мама слегка обалдела от подобной информации. «Откуда такие познания у акушерки из обычного сибирского роддома?» – подумала она.

Через минуту детская медсестра завизжала:

– Как мальчик? Девочка!!!

И, зачеркнув запись на бирке из оранжевой клеенки, написала: «Девочка».

Ранним утром в палату заглянула знакомая медсестра:

– Ой, Фридка, такая девочка, просто прелесть!

– Да какая там может быть прелесть, – ответила мама, – Они же все красненькие и сморщенные.

– Да ты что? Беленькая! И такая хорошенькая! Поздравляю!

Наконец, меня принесли в палату на кормление. Я безмятежно спала, причмокивая губами. Мама стала внимательно рассматривать дочку: «И, правда, беленькая. И такая щекастая». Но вот где тут англизированный тип, так и осталось загадкой.

Имя

Многие будущие родители придумывают имя ребенку заранее. И мои папа с мамой – не исключение. Почему-то решив, что я буду непременно мальчиком, они подумали, что с космонавтской фамилией – Титов и отчеством Эдуардович, я хорошо проживу с именем Константин, как Циолковский. А тут бац – и родилась девица.

Папа то ли от расстройства, то ли от радости, ушел в глухой запой. Из роддома мама его уже не могла спасать, как раньше. Ему влепили выговор, с треском вышибли из театра, и он срочно уехал в другой. А нас с мамой благополучно выписали и мы приехали домой.

Я оставалась безымянной несколько дней. Как-то к нам заглянула соседка тетя Галя, тоже актриса.

– Ты как дочку-то назвала?

– А никак пока что.

– Да ты что? А как ты с ней разговариваешь?

– Да никак не разговариваю, она ест и спит.

– Слушай, – в глазах соседки появился блеск, – Назови ее Варварой!

– Хм.. – задумалась мама, – А что? Хорошее литературное имя!

И уже не думая о сочетании с отчеством пошла и записала меня Варварой.

Дело в том, что у тети Гали была дочка Аленка. Постарше меня лет на пять. Она появилась на свет в дни какого-то очередного партсъезда. Актеры люди с юмором. Они решили пошутить и отправили в Кремль телеграмму, мол у нас в театре в честь такого важного события родилась Аленка! Новоиспеченной маме купили кроватку, коляску и еще чего-то от партии и правительства. Когда тетя Галя, выписавшись из роддома, появилась в театре, ее все стали поздравлять с Аленкой. Она попыталась было возразить, что хотела дочку назвать Варей. На что ей дружно, похохатывая, заявили:

– Ты что? Против партии и правительства??

Так Аленка получила свое имя. А я свое.

Гримерный столик

Актрисы после родов всегда стремились как можно быстрее вернуться на сцену. Чтобы не потерять форму и не выпасть из репертуара. Мама вышла на работу через два месяца. Ну и я, сопящий кулек, естественно с ней.

В грим уборной для меня приспособили гримерный столик, к которому театральный столяр приладил бортики. Кстати этот дяденька, его я, к сожалению, ни разу не видела, был просто гений столярного дела. Он с удовольствием помогал небогатым артистам. Для меня он своими руками сделал еще и кроватку. Отшлифовал на ней каждую круглую палочку и покрыл лаком. Кроватка получилась даже лучше магазинной. В последствие, когда я подросла, он ее еще и удлинил. А пока он колдовал над детским предметом мебели, я как чебурашка, спала в ящике из-под апельсинов.

Дядя Коля, именно так его все называли, помогал многим артистам. Делал своими руками мебель. Брал за это чисто символическую плату. Зрители почему-то всегда думали, что артисты купаются в золоте. А на самом деле оклады в театре были весьма скромные. Просто артисты, особенно актрисы, старались на встречах со зрителями выглядеть блистательно. И для этого чего только не придумывали.

Например, моя мама многие наряды себе шила сама. А еще она весь год откладывала денежку, чтобы в отпуске поехать в Москву и купить там модные наряды, украшения и выходные туфли. Она надевала обновки пару раз на выход и потом сдавала в комиссионку, где их, что называется, «отрывали с руками». Чтобы туфли выглядели как новенькие, применялась маленькая хитрость. Низ белых каблучков обматывался тоненькой полоской лейкопластыря, а черных изолентой. Перед сдачей в комиссионку защитные полоски снимались. И обувь уходила почти по первоначальной цене.

Фанатичка

Мама меня родила в 30 лет. По тем временам, это были уже поздние роды. Она стремилась делать карьеру и долго не решалась на рождение дитяти. Боялась потерять форму, резко растолстеть, или стать истеричкой. Говорили, что и такое случается после родов.

Забеременев в почти 30 лет, она крепко задумалась. Пришлось воспользоваться любимым способом решения сложных ситуаций. Тетрадный лист расчерчивался на две половины: «за» и «против» и в каждый столбец вписывались аргументы. Получается, что мне повезло. Первый столбец оказался внушительнее.

После того, как решение рожать было принято безоговорочно, мама стала тщательно готовиться к этому событию. В первую очередь, она скупила всю имеющуюся в то время литературу по уходу за ребенком и воспитанию. За девять месяцев беременности все книжки были подробно изучены, а важные моменты даже выписаны отдельно.

Моя мама всей душой отдавалась своей профессии актрисы. И в жизни к статусу мамаши приступила как к работе над ролью. Тщательно, подробно и истово. Мои пеленки, распашонки и ползунки проглаживались с двух сторон утюгом. Меня до полутора лет купали исключительно в кипяченой воде. Для меня специально готовился детский омлетик с трижды прокрученной на мясорубке вырезкой. И так далее и тому подобное.

Для культурного развития мне каждый вечер, на сон грядущий, читались детские книжки. А во время глажки мама для меня пела песни. Как она все это успевала, я до сих пор не могу понять. Она вставала в шесть утра и буквально падала где-то около двух часов ночи. И так каждый день.

Жили мы в комнате актерского общежития, которое находилось в трех минутах ходьбы от театра. Это был огромный двухэтажный бревенчатый дом, с резными наличниками на окнах, огромным крыльцом с навесом и массивной дубовой лестницей. Во дворе дома находились небольшие сарайчики, в которых можно было хранить «ценный хлам» и крупногабаритные вещи. Например, детскую коляску, санки, лыжи и велосипеды.

Наша комната была на втором этаже в конце длинного коридора, по которому можно было бегать и даже кататься на велосипеде. На этаже было примерно комнат 10, один общий туалет, ванная и большая кухня. На нашем кухонном столе стояли два огромных алюминиевых бидона. В них как раз и хранилась остывшая кипяченая вода для моего купания. В нее добавлялся кипяток, вода доводилась до нужной температуры, которую контролировал водяной градусник. Ни половиной градуса меньше и не больше. Все как положено по инструкции. Моя детская ванночка была исключительно для купания. Были несколько тазов. В моем тазу стиралось только мои!!! детские пеленки и ползунки.

Все мое детское белье, включая наволочки, простынки и пододеяльники обязательно кипятилось в огромной выварке. Места на общей кухне ей не нашлось, поэтому выварка стояла в коридоре около нашей комнаты.

Как-то раз, зимой с улицы прибежала Аленка, дочка соседки тети Гали. Они жили почти напротив нас. Аленка была раскрасневшаяся от мороза и очень веселая. Пробежав по коридору вприпрыжку, она стянула с головы шапку и, задорно подкинула ее к потолку. Шапка описала в воздухе незамысловатую дугу и шмякнулась аккурат на крышку стоящей выварки.

Услышав шум в коридоре, мама открыла дверь и увидела Аленкину шапку, лежащую на выварке.

– Алена!!! – закричала она, – Что ты делаешь???

Крик был такой, словно Аленка притащила бомбу, и она вот-вот взорвется. Из своей комнаты выглянула тетя Галя.

– Что случилось? – удивленно спросила она.

– Вот! Вот! – кричала мама. – Ты это видишь? Видишь?

– Ну и что такого? – еще больше удивляясь, спросила соседка.

– Я же тут кипячу детское белье! – не унималась моя мама.

– Фанатичка! – отрезала тетя Галя, покрутила пальцем у виска и, втащив испуганную Аленку в комнату, гневно захлопнула дверь.

ВАRЯ. Т

Пока я спала в театре на гримерном столике, никаких проблем не было. А вот когда начала ползать, маме пришлось срочно искать выход из создавшейся ситуации. Одного ползающего ребенка оставлять в гримуборной было опасно. Дома мне соорудили просторный манеж из дощечек от ящиков из-под апельсинов. Мама их зашкурила, красиво обмотала изолентой и соорудила мне прочный заборчик.

Нужна была няня. Но, как оказалось, найти ее не так просто. Знакомых бабушек-пенсионерок не было. Маме посоветовали походить по дворам, где сидят на лавочках бабульки.

– Неет, я с ребенком не управлюсь, – протяжно почти пропела первая сидящая седая старушка миловидного вида.

– А вы? Может быть вы согласитесь, я заплачу – обратилась мама к ее суровой товарке.

– Что ты, милая, я со своими внуками не сижу, а уж с чужими и подавно не стану. Да и пенсия у меня хорошая, мне хватает. – ответила она и демонстративно отвернулась.

С бабушками был явный прокол. Мама огорченно побрела домой. «Студенты! Вот кто выручит!» – мелькнула в голове мысль. И она вспомнила свои студенческие годы, когда они с удовольствием соглашались на любую подработку.

Действительно, студентки быстро согласились, даже две. И вечером они уже стояли на пороге нашей комнаты.

– Проходите, девушки. – радостно сказала мама. – Вот это Варюшка, ребенок в общем не капризный и не напряжный. Вот чистые ползунки, вот бутылочка с водой, если захочет пить. А чтобы вам было не скучно, можете полистать журналы.

У нас в доме было много журналов мод. Несколько огромных пачек. Мама всегда покупала модные журналы и даже выписывала из Польши и Чехословакии. Девчонки уселись на тахту и с удовольствием принялись их листать. А мама умчалась играть спектакль.

Через три часа, прибежав домой, она увидела ту же картину. Я, отвернувшись, сидела в манеже и перебирала свои игрушки, а девчонки листали журналы.

– Ну, как вы тут? – спросила взволнованно мама.

– Да нормально, она вон играет, – равнодушно ответила студентка.

– Ну, мы пошли? – добавила вторая. И девицы упорхнули за дверь.

Мама кинулась ко мне и подхватила на руки. Я скуксилась, и тихонько запищала. Мои ползунки и распашонка были полностью мокрые.

– Нужно искать ясли, – вздохнула огорченно мама.

Устроить ребенка в детский сад, а тем более в ясли в те годы было просто не реально.

– Мест нет! – коротко отвечали заведующие.

И тогда моя гениальная мама придумала хитрость. Она в детстве очень хорошо рисовала. У нее был просто талант художника, хотя этому никогда не училась. Пришлось потратить часть вечера и ночи, зато утром на столе лежала стопка рисунков с мультяшными зайками, мишками и белочками, а также вырезанные из пенопласта и ярко раскрашенные овощи и фрукты. Выглядели они даже лучше натуральных.

Утром, аккуратно уложив в сумку свои сокровища и попросив соседку приглядеть пару часов за мной, мама двинулась в ближайший от дома детский сад.

В кабинете заведующей она выложила рисунки и фигурки на стол.

– Какая прелесть! – воскликнула заведующая. – Вы художник? Нам как раз нужен художник. Правда, деньги мы можем заплатить небольшие, всего четверть ставки завхоза. Но зато Вы можете совмещать это с основной работой. И работать в любое удобное для Вас время, даже ночью. У нас садик круглосуточный.

– Я согласна, – ответила мама, – Но у меня одна проблема, нужно устроить в ясельную группу мою дочку.

– Да разве же это проблема?! – всплеснула руками заведующая, – Хоть завтра приносите все медицинские справки и сразу в группу.

Так я попала в свой первый детский сад. Чтобы не путать детскую одежду, родителей обязывали на все вещи ставить метки. Вышивать инициалы или имя на ползунках, колготках, кофточках и рубашечках. Вечером после спектакля, уложив меня спать, мама принялась за шитье. Аккуратными стежками она стала вышивать на моей одежде метку: «ВАРЯ Т.» Уже было далеко за полночь, когда, наконец, она добралась до последних колготок. Так, почти в полусне, на верхнем рубчике появилась последняя вышивка: «ВАRЯ Т.» Мама посмотрела на свою работу. «Что-то тут не так вроде, – пронеслось в ее голове. – Да вроде все как надо». Она положила колготки в приготовленную на завтра стопку одежды и рухнула спать.

Утром, собирая меня в ясли, мама еще раз глянула на последнюю метку и тут до нее дошло. Она вышила лишнюю палочку у буквы «Р» и получилась, как латинская «R», но смысл-то от этого не поменялся.

Аасьти…

На радость маме, я оказалась на редкость спокойным ребенком. Не капризничала, не ревела и ни к кому не лезла. За мою степенность в театре меня очень любили. Меня тискали, дарили шоколадки, которые я не ела. Но из вежливости всегда откусывала маленький кусочек, остальное отдавала маме.

С детства мама учила меня вежливости. Как только мы заходили в театр, она говорила:

– Варя, поздоровайся с людьми. Скажи, здрасьти.

Я чинно вставала, наклонялась вперед, заводя за спину ручки, разведенные в стороны, и говорила протяжно:

– Аасьти.

Кстати, кланяться мама меня не учила, но почему-то я делала это именно так. Взрослые умилялись этой картине. Поэтому здороваться со мной обожали все.

А еще я таким же «аасьти» здоровалась с памятниками Ленину. Мама вообще не понимала, откуда это взялось. Причем, даже разглядев где-то вдалеке малюсенький бюст, я умудрялась выворачиваться в его сторону, сидя у мамы на руках, и выдавать это чинное «аасьти».

Разгадка этому явлению была найдена позже. Когда мне было уже года четыре, я перевернула таз, встала на него, вытянула вперед руку, и провозгласила:

– Я дядя Ленин, здласьти!

Логика была понятна. Раз памятник протягивает руку, значит, здоровается.

Судя по всему, чинный поклон я, скорее всего, тоже подсмотрела в театре среди актеров. Некоторые из них любили шутливо важно раскланиваться друг другу.

Однако, этому милому «аасьти» однажды пришел конец. Летом на время летних гастролей, мама меня отправила к бабушке в челябинскую область. Там я познакомилась со всей деревенской малышней. Они меня быстро научили петь блатные жалостливые песни, ну и вообще объяснили, что такое «настоящая» жизнь.

В начале сентября актеры вернулись из отпусков. Был первый сбор труппы. Все были отдохнувшими и радостными, весело обменивались впечатлениями от отдыха. Мы с мамой вошли в бурлящее фойе.

– Варварушка, здравствуй, – распахнув руки, и сияя улыбкой, к нам навстречу двинулся один из актеров.

– Здавова, Юлка, – не моргнув глазом ответила я.

По фойе прокатилось раскатистое – ООООО!

– Варварушка, и где же ты была летом? – подскочил другой актер.

– Здавова, Силёга, – так же сурово ответила я, – У бабушки.

Артисты обступили маму, высказывая ей свои удивления от такого контраста.

– А еще мы теперь поем блатные песни, – вздохнула мама.

Но тут всех пригласили в зрительный зал на собрание. Демонстрацию навыков пения пришлось отложить. На время.

Апитакля

Как-то раз в детском саду в понедельник воспитательница проводила среди детей опрос, кто и как провел выходные. Очередь дошла и до меня:

– Варя, скажи-ка нам, а где вы вчера были?

– На апитакля, – спокойно ответила я.

– Где, где? – переспросила удивленная воспитательница.

– На апитакля, – повторила я.

Вечером, когда за мной пришла мама, ей навстречу вышли две воспитательницы и с каким-то странным заговорщическим видом спросили:

– А где вы вчера были?

Мама недоуменно хлопала ресницами, не понимая суть подвоха.

– Так, все-таки, где вы вчера были? – не отступали воспитательницы.

– Ну, где, где, – размышляла мама, вспоминая вчерашний день. – Да как обычно, на спектакле.

– Ах, вот оно что, – расхохотались воспитательницы, – А мы тут весь день голову ломаем, что же такое «апитакля».

Я как-то быстро усвоила правила поведения в театре. Шуметь и кричать нельзя, а также бегать и прыгать, когда идет репетиция или спектакль. Если возникало желание подвигаться, это можно было сделать в дальнем от зала фойе. Но как-то такого желания у меня не возникало. Я четко понимала, что театр – дело серьезное и требует строжайшей дисциплины.

Меня за это уважали и разрешали то, что было не позволено другим театральным детям. Например, я могла сидеть за кулисами во время спектакля. Иногда, актеры, выбегая со сцены, начинали восторженно меня тискать и трясти.

– Варька, ух, Варька!

Я с суровым видом шепотом делала им замечания:

– Тсс, дядя Юва, тссс, дядя Силежа, апитакль идет!

Лет до четырех с половиной я упорно не выговаривала букву «р». Причем мама и другие актеры постоянно с напускной серьезностью меня спрашивали:

– Варвара, когда ты начнешь говорить букву «р»?

Я поднимала вверх глаза, раздумывала пару-тройку секунд и очень честно отвечала:

– Завтла!

Иногда во время спектакля я заходила в зрительный зал, тихонько шла по проходу, отжимала откидное сиденье, садилась и смотрела. Зрители, сидящие, по соседству, удивленно на меня косились, но ничего не говорили. Когда мне это надоедало, я так же тихо вставала и уходила. Так как ростом я была ниже спинок кресел, никто этого практически не замечал.

Но чаще всего, я просто играла в гримуборной. Перед театром, мы с мамой постоянно заходили в «Детский мир», где она мне покупала какую-нибудь новую недорогую игрушку. И я ею весь вечер или день, когда были репетиции, занималась. Так же с собой мы всегда брали альбом и цветные карандаши.

Однажды моя игрушка даже попала в спектакль. Дело было так. Несмотря на то, что я была девочкой, и мне часто дарили куклы, играть с ними я не любила, и они благополучно пылились в комнате на шкафу. Мне нравились машинки, головоломки, занимательные игры.

Как-то раз в «Детском мире» мне очень понравился пластмассовый автомат голубого цвета. В него вставлялись батарейки и при нажатии курка он «стрелял». Вернее, издавал звук, отдаленно напоминающий автоматную очередь, и у него на дуле загоралась красная лампочка. Игрушка была не для театра. Трещать за кулисами было нельзя. Я честно пообещала маме, что в театре не сделаю из него ни одного выстрела и обещание это ни разу не нарушила. К автомату привязали веревку вместо ремня, я его повесила на шею и ходила с ним как дозорный.

На сцене репетировали спектакль по пьесе Михаила Рощина «Старый Новый Год». Мама играла девочку Лизу. Когда к ней по сцене приставал кто-то из взрослых, она выпаливала фразу: «Моё не бери, не смотри».

Посмотрев репетицию, вечером я предложила маме:

– «Моё не бели, не смотли!», бели мой автомат и стлеляй!

На другой день мама предложила режиссеру этот ход, а он его сразу же одобрил и утвердил. Можно сказать, это была моя первая режиссерская подсказка. Я очень гордилась тем, что в спектакле играет мой любимый синий автомат.

Дед Мороз

Это была моя первая осознанная настоящая елка. В театре в дни Новогодних каникул, для детей, кроме спектакля на сцене, разыгрывали в фойе, возле елки, интермедию. Самое первое представление устраивали для театральных детей. Это, по сути, был генеральный прогон и проба на маленьких зрителях.

Мне всего через месяц должно было исполниться целых два года. И я чувствовала себя очень взрослой. В детском саду на елке мне досталась роль Лисы. Мама сшила из оранжевого сатина комбинезончик. Выкрасила в рыжий цвет полоску пушистого меха, это был хвост. И самое главное, придумала мне на голову маску лисы, сделанную в виде шапочки, не закрывающей лицо. Она сама вылепила из гипса лисью морду, в художественном цеху оклеила ее папье-маше и оранжевой тканью, наклеила черный бархатный нос, зеленые глаза и пришила черные ушки. Получилось замечательно.

Мое выступление лисы в детском саду восприняли на ура, но детсадовская елка – это не то, не тот масштаб. А тут настоящий бал в театре! С гигантской разукрашенной елкой, красивой Снегурочкой и добрым дедушкой Морозом.

Перед началом представления я немного волновалась: «Получится ли у меня проявить себя и понравиться деду Морозу?»

Наконец, представление началось. Нас всех выстроили в огромный хоровод вокруг елки. Потом все по команде отчаянно кричали, чтобы дедушка пришел к нам на зов. Вот распахнулись двери, и вошел главный новогодний волшебник.

Обычно роль деда Мороза в театре дают самому видному, высокому актеру с мощным голосом. И это понятно.

– Здравствуйте, ребята! – раскатисто пробасил дедушка.

Все невпопад закричали: «Здравствуй, дедушка!» И я поняла, что в этом массовом приветствии дедушка меня точно не услышит. Я бросилась ему наперерез с криком:

– Здлавстуй, Дедушка! Это я! Это я! Лиса!

При этом я отчаянно ладошкой била себя в грудь, чтобы дед точно понял, что это именно я Лиса.

От неожиданности, Дедушка замер, как вкопанный. Судя по всему, даже слова забыл. Постояв секунд двадцать возле скачущей вокруг него Лисы, дед собрался с мыслями и продолжил представление. Он начал читать какие-то стихи и двинулся от меня в сторону елки. Я на всякий случай побежала за ним.

– А скажите мне детишки, – громогласил Дедушка, – Каких зверей в лесу вы знаете?

Я аж подпрыгнула на месте.

– Лиса! Лиса! Это же я! Лиса!

Дед, смекнув, что не знает, как унять мой темперамент, и что ответить, хотя он вообще видимо был не способным к импровизации, резко развернулся и пошел в другую сторону. Наблюдающие за всем этим родители стали смеяться.

Дед упорно пёр по написанному сценарию. Следующим персонажем, наверное, должен был выйти его помощник заяц.

– Дети, а у кого из зверей самый пушистый хвостик?

Я быстро смекнула, что деда проще догнать с другой стороны, обогнув елку. Что я, собственно, и сделала. Оказавшись у него прямо перед глазами, я схватила себя за хвост, чуть не оторвав его, кстати, и стала им махать перед дедушкой.

– Вот! У меня самый пушистый хвост! У меня! У Лисы!

Дед вновь замер на месте, а зрители-родители начали смеяться еще громче. Заяц все-таки пришел, потом позвали Снегурочку. И начались загадки.

– А теперь, дети, я вам загадаю загадку, – нараспев вещал дед Мороз.

– А давайте, я вам загадаю загадку! Висит глуша, нельзя скушать! – тараторила я, и для убедительности махала у него перед носом рукой.

Дед побагровел, публика покатилась со смеху. Потом началась пляска. Я старательно вытанцовывала вприсядку. Я не знала, как надо танцевать барыню, но помнила, что так учили в детском саду мальчишек танцевать моряцкий танец. И мне это движение показалось подходящим.

Дед, наконец, слегка освоился. Как только он примечал мою оранжевую макушку, тут же разворачивался и шел в другую сторону. Но, я не унималась, и каждый раз вновь оказывалась у него перед носом. Начались игры. Несмотря на все мои старания, дед стал упорно меня не замечать.

– Варю, Варю, возьмите, – кричали восторженные зрители. И хохотали от души, когда тот столбенел.

Представление закончилась, всем раздали хрустящие пакеты с конфетами и мандаринами. Счастливая, я подбежала со своим подарком к маме. Она взяла меня на руки. К нам стали подходить актеры и актрисы:

– Ай, да, Варвара! Ай, молодец!

– Ну, Варюшка, ну Лиса! Настоящая актриса!

– Ох, спасибо, Варвара, ох спасибо, порадовала ты меня – вытирая глаза платком, говорил здоровенный пожилой актер. – Давно так не смеялся!

Получив такое зрительское признание, я поняла, что у меня все получилось, и мой первый настоящий бал удался на славу.