Buch lesen: «Я тебя никому не отдам. Рассказы о Родине, вере, надежде и любви»

Schriftart:

ISBN 978-5-0056-0404-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я ТЕБЯ НИКОМУ НЕ ОТДАМ

Из Пензы возвращался поездом. Сто лет не ездил в поездах. Даже не представлял, каким крутым и технологичным стал сейчас обычный купейный вагон. Место привычного огромного металлического титана у входа занял современный кулер с горячей и холодной водой, оборудованный дисплеем. На стене – сенсорный экран для получения нужной информации. Понравилось всё: наличие кондиционера, шторочки над полками, а главное – комфорт, чистота, уют.

Кроме меня, в купе ехали еще неопределенного возраста полный гражданин и не по годам ярко раскрашенная юная девица. Разговор с попутчиками не завязался. Мужчина достал из дипломата толстенный журнал и углубился в чтение, девушка оживленно с кем-то переписывалась в смартфоне. Я смотрел в окно на пробегавшие мимо лесопосадки.

Июльский день клонился к вечеру. Готовящееся скрыться за деревьями солнце красной краской рисовало на небосводе странный пейзаж: плывущую в тумане бесконечную равнину с торосами, впадинами, зарослями кустарников. Облака на заднем плане превратились в горы, сопки. Быстро смеркалось. Панорама небесной долины темнела, уменьшалась в размерах и, наконец, растаяла совсем. Ехать предстояло долго, скучно, неинтересно.

Тук-тук! Дверь в купе приоткрылась снаружи, и заглянувшая миловидная пожилая проводница спросила:

– Чай будем, пассажиры?

Будем, будем, как не быть…

***

Попили чаю с соседом. Порадовался, как добрым знакомым, круглым тонкостенным железнодорожным стаканам в мельхиоровых подстаканниках со штампованными узорами, оттопыренными вычурными ручками. Да и темно-янтарный напиток из залитого кипятком пакетика оказался на вкус точно таким, как во времена моей командировочной молодости, столь же крепким и терпким.

Через некоторое время проводница вошла в купе, собрала деньги, унесла стаканы. Минут пять спустя вернулась с полиэтиленовым пакетом в руках. Присела на краешек скамьи, достала что-то белое, пушистое и спросила меня:

– Слушай, оцени мужским глазом. Дочке – подарок. Ничего кофточка?

Невольно улыбнулся:

– Ну, ты, мать, нашла кого спрашивать! Наизнанку выверни – я не замечу. Вон, с попутчицей нашей посоветуйся, она лучше понимает.

Проводница покосилась на пестрый наряд только телом присутствующей в вагоне, а душой полностью погруженной в виртуальный мир девушки и скептически хмыкнула:

– Да уж… Ну, теперь купила. Понравится – будет носить, не понравится – на память останется. А у тебя дети есть? Взрослые, наверно, уже?

– Двое. Дочка замужем, сын женат. Я уже дедушка – внучка растет.

– Счастливый… А моя вот дочка замуж так и не вышла. Не дождусь я, наверно, внуков, не понянчу… Дочка знаешь у меня какая? Золотая. Умница, красавица. Добрая, отзывчивая. Только счастья вот в жизни нет, невезучая.

Женщина окинула взглядом моих попутчиков. Ни мужчина, ни девушка нас не слушали, и, видимо, это устраивало собеседницу. Чувствовалось, что ей хочется поговорить, поделиться наболевшим. С посторонним, незнакомым человеком, с которым, случайно встретившись, вскоре расстанешься и не увидишься никогда, поговорить по душам бывает даже проще, чем с близкими людьми…

***

– Леночка у нас с мужем – единственная дочка. Роды у меня прошли тяжело, и больше рожать я уже не могла, поэтому вся наша любовь и нежность на ней сосредоточились. Я работала с молодости на поездах дальнего следования, супруг – в системе Газпрома. И в материальном плане у нас никогда затруднений не было – ни в Перестройку, ни в лихие 1990-е. Одевала я Лену как принцессу. Игрушек, кукол, украшений каких только не было у нее. И в Питер, и в Москву мы ее возили, и к морю Черному. В три года папа дочку читать научил. В детсаду и в школе мы на нее только радовались. С первого класса до десятого она круглой отличницей была. И по характеру – тихая, спокойная, послушная. А как перешла в десятый, так будто подменили ее.

Одевала я Лену как принцессу. Игрушек, кукол, украшений каких только не было у нее

Влюбилась Лена в парня одного. Антон, так его звали, пришел в их класс по осени. Он к нам в Нижний с родителями прибыл из Казахстана. Официально беженцами они не считались, но переехали в Россию не по своей воле, являлись вынужденными переселенцами. Не нравилась мне вся эта семья многодетная. Папу Антона я видела пару раз. Замызганный какой-то, измотанный – вечно на двух работах да на шабашках. Ни выходных у него, ни проходных. Да ещё и выпивающий, кажется, что неудивительно: от такой каторжной жизни кто хочешь запьёт. И мать – особа малопривлекательная, неухоженная, бледная. Она не работала нигде, домохозяйка.

У Антона этого имелось четверо младших братьев и сестер, и он им был не только за старшего брата, но и за няню, и за воспитателя, и за добытчика. Еще в школе учась, он по ночам какие-то вагоны разгружать ходил, чтоб копейку в семейный бюджет заработать. В 15 лет выглядел парень на все 30: высокий, крепкий, жилистый. Черты лица – жесткие, глаза запавшие, с прищуром. Чем-то похож на Егора из «Калины Красной» Шукшина. Одноклассники все рядом с ними казались несмышлеными детьми. Еще и хулиганом этот Антон оказался, как скоро выяснилось. Не знаю, как он мог Леночке понравиться, что дочка в нем нашла. Совершенно ведь разные они с ним.

У нас всегда были с дочкой очень доверительные отношения. А с какого-то момента сделалась Лена замкнутой, скрытной, стала часто уходить из дому по вечерам, под разными предлогами: то вроде бы в кино с подружками, то на какое-то мероприятие в школе. Догадывалась я, что встречается она с каким-то парнем, но когда узнала, конкретно с кем – буквально в шоке была. Пыталась с дочерью толковать тактично, намекать, что Антон – не тот человек, которого хотела бы видеть рядом с ней. Но Леночка как будто перестала понимать мои слова, и я не могла достучаться до нее. Я что-то говорю, а она молчит, молчит. И вдруг ни с того ни с сего скажет невпопад:

– Мам, а знаешь, как по-казахски созвездие Большой Медведицы называется? Жети Каракши – Семь разбойников. Или Жети Алтыны – семь золотых самородков. Тебе как больше нравится? И так, и так красиво.

– Лен, ты о чём вообще говоришь?..

Улыбается.

***

Перед Новым Годом ходила я к Лене в школу на родительское собрание. Я любила на них бывать, потому что мою дочку всегда хвалили. И в этот раз по учебе претензий к Лене не было. Но классная руководительница попросила меня задержаться после мероприятия. И когда она мне начала рассказывать про Лену с глазу на глаз, я чуть со стыда не сгорела. Антоновой мамы не было на собрании, и выслушивать нарекания пришлось мне одной.

Очень умный парень. Но поведение у него – хуже некуда. Дерзкий, своевольный, непослушный

Антон этот, как я узнала, тоже отличник. Очень умный парень. Но поведение у него – хуже некуда. Дерзкий он, своевольный, непослушный. С моей Леной они сидят за одной партой, рассаживаться отказываются, на переменах по школе ходят, взявшись за руки…

А однажды произошла дикая просто история. Класс писал контрольную по химии. И Лена, и Антон сами написали на «отлично», но в целом ребята контрольную провалили, и химичка оставила весь класс на дополнительное занятие после уроков. Антон вступил в спор: пусть, мол, остаются те, кто на «двойки» написал, а он не собирается. Напрасно учительница пыталась объяснить, что существует такое понятие, как коллективная ответственность, что и отличникам лишнее занятие не повредит. Парень стоял на своем. Типа, у него дела, некогда. Химичка сказала: не хочешь по-хорошему, будет по-плохому, завучу сейчас расскажешь, куда так торопишься. И пошла за завучем. Зная наших архаровцев, уходя, заперла на ключ кабинет. Кабинет химии, между прочим, на третьем этаже! Пока учительница химии отсутствовала, Антон собрал портфель, открыл окно и выпрыгнул в сугроб. И моя дурочка сиганула за ним, представляешь! Они зашли с улицы, в гардеробе оделись – и ушли…

Впервые в жизни я на дочку кричала дома. Попало ей здорово. Но помешать ей дружить с Антоном я оказалась не в силах. Она светилась от счастья, а мне было так неприятно это видеть, я с ума сходила от ревности и обиды, что отошла для нее на второй план.

Помешать ей дружить с Антоном я оказалась не в силах

Пыталась снять с глаз дочери розовые очки. Спрашивала Лену:

– Дочка, что вы с Антоном планируете на будущее? Что он намерен делать после школы?

– Он в институт собрался, на заочное, скорее всего. Там бесплатно.

– Но его же с заочного в армию призовут?

– Ну да, призовут. Но это еще когда будет-то! Не раньше следующей весны.

– И что же, ты его будешь со службы ждать?

– Ну, естественно, буду. Отслужит – поженимся. Да сейчас служат-то год всего, мам – это ни о чем.

Я рисовала ей безрадостные перспективы их совместной жизни. Денег будет не хватать постоянно. Антон не перестанет помогать своей семье. В их доме постоянно будут братья, сестры мужа со своими проблемами, денежными затруднениями. Она все выворачивала наизнанку:

– Мама, ну если он братишек, сестренок так любит – значит, и меня будет любить всегда! А деньги – это же не главное.

Смотрю на нее и думаю: «Бедная ты моя девочка наивная, как ты жить-то будешь, чистая душа, что тебя ждет?..»

А однажды Лена мне сказала:

– Мамочка, не старайся рассорить меня с Антоном. Все равно не получится. Он меня никому не отдаст…

***

На выпускном Лена танцевала с Антоном. Школу оба окончили с золотыми медалями. Дочка готовилась к поступлению в медуниверситет, целыми днями корпела над учебниками. А по вечерам убегала на свидания. Антон сразу по окончании школы ушел работать на железобетонный завод. Поступили оба – Лена в медицинский свой, причем на бюджет, он – по результатам ЕГЭ в строительный ВУЗ, на заочное отделение, поскольку на дневном учиться у него средств не было. Встречаться они так и продолжали почти каждый день. Пролетела осень, прошла зима, весна бежала. Великий пост заканчивался. В Великую Субботу занималась я стряпней на кухне, готовилась к Пасхе. Из нас тогда в церковь еще никто не ходил, но на праздничный стол я, как всегда, куличей напекла, котлет нажарила, всяких вкусностей, салатов понаделала. Леночка вернулась из универа. Разделась, зашла на кухню, подойдя, чмокнула меня в щечку. Постояла немного рядом и вдруг говорит:

– Мам, а меня завтра сватать придут.

И вышла. А я села на стул, лицо в ладошки уткнула и расплакалась. На Пасху – сватовство. Ну, где такое видано? У всех людей завтра – праздник, у меня одной – горе.

***

Антон с матерью пришли не с утра, а ближе к обеду. Не было ни сватов, ни сватовства, как такового. Отец жениха тоже не пришел – работал в смену. В общем, все не по-людски. Пригласили мы с мужем гостей дорогих за стол. Попили чаю, перекусили. Антона мать говорит:

– Вы простите, хозяева, мы не знаем, как полагается свататься, какие слова говорить принято. Скажу, как получится. Наши ребята любят друг друга, дружат давно. Прошу вас отдать Лену замуж за Антона.

Муж мой отвечает:

– Сам всех этих прибауток про «наш товар, ваш купец» не люблю. Если Лена не против, то и мы не возражаем.

Я свое слово высказываю:

– Конечно, как сами ребята решили – так и будет пусть. Мы, со своей стороны, все, что от нас зависит, сделаем для их счастья. Свадьбу сыграем, как положено, ничего не пожалеем для любимой дочки. Квартиру Лене мы купим, жить им будет где. И денежкой будем поддерживать будущую семью…

И вдруг понесло меня, как будто за язык кто потянул. Обратилась я к Антоновой матери:

– А вы, сваха, как собираетесь помогать молодым?

Она отвечает:

– Да сама знаешь, как мы живем. Какая от нас помощь…

Не знаю, что на меня нашло. Закипела во мне обида горькая, застучала кровь горячая в висках. Встала я, руки в боки уперла, да и высказала всё, что думала, об их семейке:

– Да как вам не стыдно! Для того ли я единственную дочку растила, холила, нежила, одевала, наряжала, чтобы за первого встречного замуж выдавать? Мы будем помогать, а вы всей семьей – на шее сидеть у молодых?

Муж меня за руку дергает:

– Ты что несешь, с ума сошла, что ли?

Лена кричит:

– Мамочка, перестань! Опомнись!

Антон встал, молча, не говоря ни слова, взял мать за руку, поднял из-за стола и повел к двери. Ушли они. Муж в свой кабинет удалился, дверью хлопнул. У Лены истерика, она к себе в комнату убежала, закрылась на ключ. А я сижу одна за столом и думаю: «Что ж я натворила-то? А может, и к лучшему, что так вышло?..»

***

Больше Лена с Антоном не встречались. Вечерами дочка сидела дома, не ходила никуда. Отношения у нас разладились полностью, долго она со мной не разговаривала вообще. В конце мая Антона забрали в армию, на проводы Леночка не ходила. Как мы слышали, служить он попал далеко, на восток от солнца, на запад от луны, у прекрасного озера Байкал. Дочка со временем немного успокоилась, стала в себя приходить. Иногда мы уже могли обменяться парой фраз. Неожиданно приходит ей на смартфон СМС: «Лена, я в Москве, в военном госпитале. Если хочешь застать меня живым – приезжай. Антон».

Больше Лена с Антоном не встречались

Тут мы с ней обе в слезы! Побежали вместе к родителям Антона. Его мама собиралась ехать в Москву. Леночка хотела было с ней, но та сказала: «Доченька, я сама сначала, одна, съезжу, узнаю, что и как. А ты уж потом съездишь». Только никакого «потом» не было. Воинская часть, в которой служил Антон, была задействована где-то в тушении лесного пожара. Случилось так, что в густом дыму на него наехал бронетранспортёр и раздавил буквально. До Москвы солдата успели довезти самолетом, но спасти в госпитале не смогли: травмы оказались несовместимы с жизнью.

До Москвы солдата успели довезти самолетом, но спасти в госпитале не смогли

Как же Лена кричала, когда узнала! Я думала, у меня сердце лопнет от страха за дочь. Голос у неё после этого пропал совсем. Мы боялись, что это на нервной почве, но врач в областной больнице, где она лежала, мне сказал:

– Нет, матушка, нервы тут ни при чем: у твоей дочки разрыв голосовых связок. Но она навсегда может остаться немой, ее необходимо срочно оперировать, иначе может быть поздно.

Я бы никаких денег не пожалела, но тот же доктор объяснил:

– У нас нет хирургов нужной квалификации, и сам за операцию такого уровня не возьмусь – не по силам… Знаешь, мне очень жаль твою девушку, она ж такая молодая, вся жизнь впереди. Есть у меня однокурсник, в Бауманской работает. Зовут его Борис Абрамович. Я с ним созвонюсь, договорюсь, чтоб осмотрел. И вы срочно катите туда. Если не возьмется он – не возьмется никто.

Через час мы с супругом уже везли Лену в Москву на своей машине.

Борис Абрамович взялся. Оперировать пришлось два раза – сначала под общим наркозом, потом – под местным обезболиванием. Когда мы уезжали, Лена еще не могла говорить, и хирург предупредил, что голос должен восстановиться, но для этого может потребоваться длительный период.

Где-то месяц спустя после возвращения стою я как-то у окна, смотрю на играющих во дворе ребятишек, думаю невеселые думы. А Леночка подошла ко мне сзади, погладила по голове и тихо-тихо прошептала: «Мамочка…». Со временем к ней вернулся голос, только стал намного ниже.

Университет Лена окончила с отличием, работает детским врачом, сейчас уже завотделением. На работе ее уважают очень, ценят. Вот только с личной жизнью у неё не сложилось. Сколько лет прошло, как Антона нет, а она – одна. Многие пытались за ней ухаживать, но ей не нужен никто. Несколько лет назад начала в храм ходить, сначала изредка, а сейчас ни одну службу не пропускает, если только не на дежурстве. Надеялась, что она в церкви познакомится с кем, но пока мои мечты не сбылись. Бывает, скажу ей:

– Дочка, ну что ты ходишь только в храм да из храма, одеваешься в темное, как монашка? Сходила бы в кино, в театр, на дискотеку.

Она отшучивается:

– Мам, ну какая дискотека! Мне за тридцать давно, я уже старенькая – по танцулькам бегать…

***

На протяжении ее бесхитростного рассказа я не произнес ни слова. Да и по окончании – что я мог ей сказать поучительного, назидательного, чего бы она сама не знала, не передумала?

Пошутил, может, и неловко:

– Мамка, да что такое 30 лет? Вот привезешь ты своей Леночке эту кофточку, выйдет она в ней на улицу. Встретит ее хороший парень – красивую, нарядную. И влюбится с первого взгляда. Может такое случиться?

И собеседница сквозь слёзы улыбнулась:

– Может…

***

Проводница ушла к себе. Тронула женщина своим рассказом какую-то струну моей души, и она отозвалась эхом воспоминаний. Ведь со мной случалось, происходило похожее. Вспоминал, как в девятом в наш класс пришла новенькая. Как она вошла, я увидел незнакомую красавицу и замер. И в голове мелькнула мысль: «Эта девушка – моя. Я ее никому не отдам!»

Мы дружили два года, до выпускного. Ссорились, мирились. Танцевали на школьных вечерах. На моих проводах на службу ее не было – она училась далеко-далеко. Помню, как, вернувшись после армии, на минуту заскочив домой, не поев, наскоро переодевшись в гражданскую одежду, помчался к ее дому. Когда подошел к калитке, сердце забилось со страшной силой, меня заколотило всего от радости и волнения. Вот там и тогда, в этом месте, в этот миг, решалась моя судьба. Все остальное – институты, работы, выбор профессии и прочее – было вторично, третьестепенно, незначительно.

Я помню, как мы шли с последнего сеанса кино, взявшись за руки, по ночному городку, и как громко пел нам соловей в сирени у речки. Он и сейчас заливается там каждый год по весне. И мы, уже бабушка и дедушка, иногда выходим майской ночью на крыльцо послушать его…

***

Вот и моя станция. Я вышел на перрон, прошагал мимо памятника Калинину, стоящему у вокзала, к железнодорожному мосту. Оглянулся. Стоящая возле вагона проводница встретилась со мной взглядом и помахала на прощание поднятой рукой, как давнему знакомому.

КУЗНЕЦ И МУЖИКИ

Шагов за двадцать до кузницы услышал звон молотка и раскаты хохота. Ну, ясное дело – опять Кузьма Иванович мужичкам что-то загибает. Открываю дверь: мать родная, народу-то – как сельди в бочке…

Про кузнецов не принято говорить «хороший». Если хотят похвалить, говорят: сильный. А в наше время можно просто сказать: кузнец – и все ясно. Их ведь сейчас – по пальцам пересчитать. Если, конечно, не называть кузнецом каждого из мужиков, что тюкают молоточками в любой сельской мастерской. Есть еще интернет-кузнецы, в большом количестве, но только двух видов: оружейники и цветоводы. Одни открыли секреты булата и Дамасской стали и мастрячат из них ножички перочинные по цене золотых, вторые – цветы куют. Но о Кузьме Ивановиче Суверневе особо скажу: сильный кузнец! Настоящий…

Шмыгнув на уголок скамейки, вслушиваюсь в обрывок какой-то неизвестной мне истории, которой кузнец потчует развесивших уши мужиков:

– …Ну вот, значит, на осьмиконечном перекрестке мы и собираемся. В тот час, когда черти на кулачках дерутся..,

– А долго они дерутся, Кузьма? – ехидничает кто-то в углу.

– Да часа два точных…

– А промеж вас, колдунов, споров не бывает? Ну, скажем, один хочет человеку доброе дело сделать, а другой – гадость.

– Где ж ты видел, дурачок, чтобы колдуны доброе дело делали?

…То, что кузнец колдун, всем известно. Да и что же это за кузнец, если колдовать не умеет? Сказал как-то Сувернев одному в споре: «А ты, милый, зря ругаешься! У тебя еще будет время покаяться». И что бы вы думали? В тот же вечер упал спорщик на ровном месте и ногу сломал. Уж как он проклинал, как честил Сувернева, пока «скорая» приехала – до сих пор все соседи вспоминают с удовольствием!

…Ну, а как же он работает! Вроде усилий никаких и не прилагает. Тюк-тюк молоточком. И послушные железки, рассыпая искры, вытягиваются в полосочки, закручиваются в кольца. Вот он, держа кузнечными клещами в левой руке на наковальне раскаленную непонятную штуку, бьет по ней молотком быстро-быстро, только искры летят. Вот он на долю секунды окунает деталь в чан с водой; вынув, чиркает ей по «екатерининскому» кирпичу, смотрит на железяку. И наконец, кидает ее в чан. Все в одно касание. Кто понимает, тот видит. Первым окунанием кузнец сбил перегрев. Чиркнув по кирпичу, обнажил железо от окалины. И наблюдает, как меняется «цвет побежалости» при остывании. По достижении нужного оттенка железяка летит в чан уже на закалку…

Народу в кузнице всегда тьма. Одни уходят, другие приходят, и вот так, колесом – весь день. Кто пришел ось для телеги сделать, кто бородок закалить, кому ножи для сенокосилки требуется отковать из рессорной стали. Зимой еще и погреться забегают, покурить. А заодно и посмотреть, послушать, поговорить.

Обычно человек работает либо руками, либо языком. Но чтобы вот так, как Кузьма Иванович, одновременно и плести были-небылицы, и дело делать, такого я еще не встречал. Кует какие-нибудь колышки для телят из арматурки, постукивает молоточком. Кажется, вот сейчас возьму молоточек – и у меня так же получится. Пробовал, однако. Не получится. Вынув из пучка лежащих в раскаленных углях одной стороной прутьев ближайший, кузнец на наковальне заостряет ему огненно красный кончик, кладет в раскаленные угли другой стороной. Следующийпрут, уже заостренный, вынимает, противоположный конец ему в колечко ударами закручивает, бросает под верстак на кучу аналогичных колышков. Каждая операция за один нагрев, за пять секунд.

А сам в это время рассказывает какую-нибудь историю:

– Родился у нас в деревне у одних мальчишка. До семи лет не говорил. Всех врачей объездили, всех бабок. Нет, молчит. Ну, немой, что ж теперь…

Поехала раз семья в соседнее село, коня покупать. Ну, и сынишку прихватили. Выбрали жеребчика, ничеговроде. И вдруг сынок говорит:

– Олухи деревенские! Да он косит на левый глаз, правая передняя нога сломана была, а судя по зубам, коню лет двадцать будет!

Все так и ахнули:

– Сынок! Да ты что ж столько лет молчал???

– А о чем с вами, дураками, разговаривать?..

Пошутить здесь все любители. Но между кузнецом и зрителями большая разница: они болтают и сидят, он болтает и работает. Пользуясь передышкой, прошу:

– Кузьма Иванович, откуй мне нож.

– Это какой же тебе нож?

– Хороший. Поросенка, например, зарезать.

– Нет, нож не буду ковать. Из плохой стали ковать – дрянь получится, а из хорошей – весь молот размолотишь. Нож – это ведь баловство. Нет, и не проси, не откую.

Генка, молотобоец Кузьмы Ивановича, предлагает от души:

– Да вот, мой возьми.

Он вынимает из шкафа что-то похожее на мексиканское мачете. Кузница заходится от хохота. Вежливо отказываюсь:

– Ген, спасибо. Твой мне не донести, тяжел больно.

Генка – веселый, добродушный мужик лет сорока. Он добр, как может быть добр только русский человек, не злопамятен и не обидчив. Помощник преданный. Смотрит Кузьме Ивановичу в рот, во всем поддакивает. И, между прочим, многое и сам умеет: косу отбить, мотыжку стяпать и даже лошадь подковать. Но, как сам кузнец говорит, все могут, когда основной рядом. Нет основного – давай плакать: кто бы научил…

Молот у Кузьмы Ивановича механический. Весь остальной «струмент» сделан своими руками. Только не путайте с инструментом, это у слесаря инструмент, а у кузнеца – «струмент», с ударением на «у». Тут и молотки, и молоточки, и пробойки, и секачи, и бог еще знает, что и как называется. Одних кувалд штук шесть. В углу – самодельные ножницы по металлу.

Чтобы стать кузнецам – надо им родиться. Чутье, опыт, шестое чувство надо иметь, чтобы вот так, как Кузьма Иванович, не взглянув на железку, взять ее в ладонь, помять пальцами и сказать:

– Нет, парень, я тебе закаливать не буду. Это сталь хорошая. Закалишь – хрупкая будет… А вот ушки твоему топору подрубим. А то он у тебя, как Ванька-Ушан Долгоносый (был у нас такой) … Генка, ну-ка ударь разок, – наставляет секач кузнец.

А в кузнице ни на минуту не прекращаются смех, шуточки. И только молоточек Кузьмы Ивановича невозмутимо тюкает. Тюк-тюк! В каждом движении кузнеца – вековой смысл, тысячелетиями отработанный механизм укрощения железа. На минуту включается дутьё, щипцы хватают раскаленный кусок металла, швыряют на наковальню…

***

…Есть в Кузьме Ивановиче что-то от мальчишки. Разыграть может кого угодно. Раз повздорил с мужиками. когда они на рыбалку собирались. «Я вам, – говорит, – устрою рыбалку!» Пока мужики с удочками в «ижак» с коляской рассаживались, кузнец поймал кота своего, чернее сажи -и сел в кустах, что вдоль дороги. Едет мотоцикл, Кузьма Иванович кота выпустил, тот через дорогу – шнырь к дому. Рулевой – по тормозам. «Что будем делать, мужики?» Кто фуражку задом наперед повернул, кто за пуговицу держится – поехали. И хоть бы кто одну рыбешку в тот день поймал!

Однако «ребята» тоже в долгу не остались. Афонькин Владимир Романович залез на кузницу и дымоход стеклом закрыл. Утром стал кузнец горн разжигать, не идет дым в дымоход. Глянет в трубу – небо чистое в дыру видно. Мучился, мучился, всех чертей помянул… И решил проблему по-своему. Перекрестил дымоход и жахнул в него кирпичом. Только осколки полетели.

Вообще розыгрыши, подковырки – это здесь в почете. Кузнец кого хочешь раззадорит. Я вот никак не могу представить, чтобы Афонькин, уважаемый механизатор, один из лучших в районе, солидный человек, депутат, – и вдруг со стеклом на крышу кузницы карабкался. Но ведь было дело, Владимир Романович?

А одного мужика Кузьма Иванович в старые времена, когда еще лошади в хозяйстве были, приколол так, что до сих пор все смеются. Тот подшутил на свою голову:

– Кузьма, хороший ты кузнец, а вот блоху не подкуешь!

– Блоху нет, а таракана запросто! Не веришь? Спорим на литр…

Вышел кузнец, через минут пять заходит, зоотехника ведет:

– Петрович, скажи ему, кого я вчера подковал?

– Рыжуху и Таракана, Кузьма. А что?

– Да нет, ничего. А то он не верил. Теперь слышал? Гони литр!

Мужики нажали на спорщика – так и поставил два пузыря Кузьме Ивановичу.

***

…И вновь на Кузьму Ивановича катит бочку «оппозиция»:

– Что-то у тебя, Кузьма, искр больно много? Все железо на искры переведешь.

– А ты, милый, если искр боишься, ступай у токаря посиди. У него искры не летают, только стружки. А то – в коровник иди, там совсем безопасно.

Незадачливый шутник под смех окружающих хочет как-то выпутаться. Но лицо кузнеца вдруг становится непривычно серьезным. И сразу стихают говор и шуточки. Кто-то шепчет.

– Ну, сейчас колдовать будет…

…И начинается волшебство, возраст которому – тысячи лет… Из металлической коробки в огонь летит горсть порошка странного цвета. Сноп искр взлетает к потолку. Если первая горсть сыплется от себя, то вторая, рассыпаясь на лету в огненные брызги, летит слева направо… Кузнец как будто исчезает. Вспоминая эти минуты, я почему-то никак не могу представить самого мастера… Все происходит как бы само по себе. Из огня вылетает раскаленный прут, изгибаясь вокруг острого конца наковальни, вьется змеей под ударами молотка и вдруг складывается пополам. Под сдвоенный прут мягко ныряет металлическая, искрящаяся четырехугольная пластина. Пара мощных ударов молотком – и две детали спрессованы в единое целое! Вот это и называется кузнечная сварка. Кто знает сейчас, что это такое, в век сварочных автоматов, полуавтоматов и прочих агрегатов?..

А чудеса продолжаются… Меняя форму и цвет, рассыпая искры, скачет, мечется по кузнице кусок ожившего железа. «Ух! Ух!» -забухал механический молот. Приваренный к пруту квадрат под его ударами пыхтит, нежится, как борец под кулаком массажиста, и вдруг разворачивается треугольным веером. Треугольник прыгает на наковальню и, ворочаясь с боку на бок, под молотком вдруг превращается в идеальную круглую воронку. Словно довольная произведенным эффектом, деталь, рисуя в воздухе огненную дорожку, плюхается в чан с водой, пуская клубы пара и фыркая от наслаждения…

Спустя несколько секунд, Кузьма Иванович вынимает из воды… заготовку для мотыжки. Вот во что превратились прут и квадратик! Кузьма Иванович берет мотыжку за усик. Легкий удар молотком по краю, и нежный малиновый звон плывет над кузницей: значит, сварка получилась качественной…

Мотыжка ходит по рукам. Мужики восхищенно цокают языками и крутят головами. Такую не купишь в магазине. Вечная!

– Это он блатным такие куёт, -прерывает тишину здоровенный дядя с ладонями размером в две мои каждая.

Кузьма Иванович, попыхивая папироской, вновь берется за молоток: не поддается на провокацию.

– А нам сляпает кое-как, – не унимается дядя. – Всучит хреновину – и мотыжить не мотыжит, и грязь на нее липнет. Еще и тыщу слупит…

От такой беспримерной наглости у Кузьмы Ивановича даже молоток замирает в руках, а очки съезжают на переносицу. Смотрит поверх стекол:

– Постой, постой!.. Это какую еще тыщу?

– Ну, пятихатку… – пытается дядя пойти на попятную.

Но не тут-то было. Видать, задело кузнеца за живое. От возмущения Кузьма Иванович на мгновение теряет дар речи. И вдруг взрывается:

– Ах, глаза твои бессовестные! Это когда же я с тебя копейку взял? Мотыжки мои хреновые? Что же вас тогда здесь набилось, как в райвоенкомате? Да я свечу в церкви поставлю за двадцать рублей, чтоб вас тут не видеть. А ну, марш все из кузницы!

Никто, понятно, и ухом не ведет. Однако сидят мужики смирненько, глаза в пол. Знают, в такую минуту скажи Кузьме Ивановичу поперек – пулей за дверь вылетишь. Не смотри, что кузнец ростом невысок. И пальцем не тронет, сам выскочишь…

Гроза проходит так же внезапно, как и налетела. На безоблачном лице Кузьмы Ивановиче снова улыбка. Довольно смотрит поверх очков: ну, как я вас? Знайте, кто тут хозяин! Через пять минут снова кузница трясется от хохота…

– Повел как-то раз одноглазый слепого на танцы в соседнее село. Дорога через лес шла. Кривой споткнулся, упал и глаз выбил. Говорит:

– Пришли мы, похоже, друг…

Слепой шляпу снимает:

– Здравствуйте, девочки!

***

Кузнецом он стал еще до армии. И в армии был кузнецом. Вся его жизнь у горна… Много лет назад вышел Кузьма Иванович на пенсию, да через пару месяцев вернулся. Разве может он без кузницы, без работы, без этих вот мужиков?

Это ведь только кажет, что кузнец в наше время не нужен. А нет кузнеца – всехозяйство нервничает. И токарь, и сварщик – они для своего дела хороши. Но выйдет из строя любая нестандартная деталь – у русской ли телеги, или у современнейшей заграничной машины – и стало дело без кузнеца…

Кузьма Иванович садится на лавочку, достает папиросу, обращается ко мне:

– Знаешь, погоди-ка ты с ножом. Сейчас работы много. Вот маленько развяжусь, я тебе из пилы откую. Он и востроту будет держать, и не хрупкий. Идет?